Елена Вячеславовна Черникова 17 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 17 из 22Следующая ⇒

- Кто ваш муж?

- Мужчина.

- Извините... - смутился мужчина.

- Скоро моя остановка, - сказала женщина.

- И моя. Она вообще-то конечная.

- Ну спасибо за внимание, очень было приятно... - стала говорить женщина, вставая.

- Пожалуйста. Пойдемте в метро. Нам пока по пути.

И они пошли к метро, болтая, как старые приятели, не опасающиеся выболтать заветные тайны, поскольку никаких тайн между старыми приятелями уже нету.

В метро говорить трудно, поезда шумят. Пришлось еще немного покататься на общественном наземном транспорте вместе, да им и по дороге. Он вышел с нею на ее остановке, довел до подъезда её любимой конторы, сказал номер своего телефона и откланялся.

Она пошла трудиться на благо отечественной культуры и время от времени вспоминала его добрые глаза и невульгарные усы.

Дома она сказала мужу, что познакомилась в автобусе с хорошим человеком, на что муж заметил:

- У хороших людей тоже есть х... й.

- Наверное, - ответила мужу жена и стала готовить ужин, пока муж читал новую книгу и с чувством разглагольствовал о достоинствах её художественного оформления.

Прошло два месяца. У неё вышли крупные неприятности на работе, имевшие плоское, вульгарное внешнее решение. Удалось справиться. Она пришла домой совсем больная. Ее рвало на нервной почве впервые в жизни, потому что сегодня она чуть не лишилась своей любимой работы на ниве отечественной культуры.

На кухне сидел муж, пил водку с другом, внезапно посетившим Москву.

- А подай-ка нам пожрать! - сказал муж жене.

Она пообещала подать и пошла в ванную, чтобы смыть с себя этот страшный скандальный день, когда её чуть не выгнали на улицу. Чуть не разлучили с любимым делом, важнее которого нет ничего на свете.

Легла в теплую воду, закрыла глаза и попыталась успокоиться. В конце концов, друг мужа с водкой на кухне - это еще не самое ужасное, что случается в семейной жизни.

Выбравшись из ванны, она заметила, что не может удерживать корпус в вертикальном положении. Стресс поломал её вестибулярный аппарат. Рвота прекратилась - уже нечем было, но представить себе даже мимолетный подход к плите, хоть каплю любого кухонного аромата, а тем более водочного, - это было нереально. Кафельные квадратики на полу ванной плыли, мимикрировали, прикидывались калейдоскопом, а самое неприятное - сильно притягивали к себе. И притянули. Женщина упала на влажный пол, не заметив, как рассадила локоть и колено. Кое-как встав, завернулась в полотенце - и только тогда заметила кровь на махровой ткани.

В ванную, весело покачиваясь, ввалился муж и поинтересовался, когда наконец им с гостем окажут внимание. Зрелище, открывшееся его взору, могло бы вызвать некое сострадание у непредвзятого трезвого наблюдателя, но, увы, всё получилось решительно наоборот. Растрепанная, с мокрыми волосами и окровавленными конечностями, жена взбесила его своей беспомощностью и явной неготовностью к каким-либо контактам с внешним миром.

- В чем дело? - развязно спросил он, грубо хлопнув ее по груди.

- Я не могу стоять на ногах. Сегодня меня чуть не уволили с работы...

- Ну - не уволили? - уточнил муж.

- Нет. Люди добрые спасли.

- Ну и иди тогда на кухню, а то мне неудобно перед гостем... - И закрыл за собой дверь.

Женщина поняла вдруг, что самое правильное - одеться

и любой ценой выползти на улицу. Голова мужа целее будет,

право.

На крючке в ванной висели её старые джинсы и огромная рубашка в клеточку, много лет назад случайно перешедшая к ней с плеча ее отца: были в лесу на пикнике, поднялся ветер, и рубашку надели просто так, чтоб плечи не мерзли, а рубашка возьми да и освойся. Рубашка обычно висела в ванной вместо халата. Ей это легко удавалось - быть халатом, поскольку разница в размере была пунктов двадцать.

Женщина нацепила на голое влажное тело рубашку и джинсы, взяла с полочки свою зубную щетку и посмотрела в зеркало: вид был ужасный. Что там синяки под глазами и бледно-зеленый фон в целом! Затравленный взгляд, красные заплаканные глаза, взъерошенные лохмы по плечам, только что вымытые и еще не расчесанные. Рубашка висела на плечах мешком на швабре. Было страшно.

Как выбраться из квартиры? Женщина тихо приоткрыла дверь, высунула нос: с кухни доносился звон граненых стаканов. Понятно, портвешок. Понятно, подумала она и юркнула в большую комнату, схватила свою сумочку и поискала щетку для волос. Нету нигде. А, ладно, пойду так. И двинулась на цыпочках в прихожую. Когда замок уже почти открылся, муж с кухни вдруг уловил подозрительное движение в квартире и кинулся в прихожую. Обнаружив описанное выше зрелище, он быстро понял, что жена от него уходит - и загородил дверь спиной. Вслед за ним в прихожую вышел друг и сказал " ребята-ну-что-вы... "

Жена принялась отскребать мужа от двери, муж с силой удерживал ее запястья. Жена вспомнила, что у нее есть ноги и пару раз махнула правой. Попала. Муж взвыл и на секунду ослабил хватку. Жена юркнула ему подмышку, дабы вцепиться в дверной замок. Не вышло. Быстро очухавшись, муж мертво схватил ее за плечи и потащил в комнату. По инерции они очутились у раскрытого окна. Этаж тринадцатый. Жене, конечно, очень хотелось покинуть квартиру, но через дверь. Поэтому, ощутив спиной ветер из распахнутого окна, она обрела второе дыхание. Последним яростным броском она отцепила от своих плеч клешни мужа и оттолкнула его в угол, где стояла их супружеская кровать. Пока он летел, она кинулась в коридор и, наконец, справилась с замком. Выбежав на лестничную площадку, она полсекунды размышляла - лифт или лестница, - и выбрала лестницу. Тринадцать этажей! Можно спрятаться от погони, можно переждать, можно сесть в другой лифт! Куча вариантов! И она пулей понеслась по лестнице вниз, не оборачиваясь.

Район, в котором жили молодые, был хорош своей бездарной планировкой. При огромных расстояниях между корпусами - никакой внятной логики их расстановки. Район был похож на самостоятельный макет ученика метранпажа, впервые размещающего на газетной полосе негнущиеся металлические столбцы гранок. Казалось, ученику велели вместить в раму всё набранное - без " хвостов", но железо не лезет в железо, а деваться некуда, и начинающий в горести берется за кувалду. Вот примерно такая славная архитектура жила вокруг того исторического дома.

На улице женщина почувствовала себя легче; ее ноги, уже научившиеся драться и бегать, теперь уже могли ходить, тошнота почти прошла, вечерний ветер трепал её мокрые волосы и раздувал парусом огромную рубашку в клеточку.

Обернувшись на родимый дом, женщина поняла, что больше сюда не вернется. Идти, правда, тоже некуда, поскольку эту квартиру они получали с мужем на двоих, а родилась женщина в другом городе. В другой город её не тянуло, поскольку любимая работа находилась в Москве, но возвращаться в оставленную мужу квартиру не тянуло тем более.

Женщина пошла к реке, протекавшей в ста метрах от подъезда. До настоящей темноты оставалось не больше часа, надо было что-то придумать, но голова работала плохо. Постояв над водой, женщина подумала, что жизнь без чудес не бывает. Она вспомнила телефон знакомца из автобуса - П!

Ближайшая телефонная будка содержала внутри и с п р а в н ы й телефон! Единственная монетка, обнаруженная в кармане джинсов, сработала: длинные гудки, П взял трубку, телефон не отключился, объяснять - кто это звонит - не пришлось, П сразу узнал ее голос.

- У меня проблема, - проскулила женщина.

- Я иду на остановку встречать вас, - отчетливо сказал П.

И они встретились. Он отвел ее в свой дом, посадил на диван, дал в дрожащую руку маленькую рюмку с настоящим коньяком, принес расческу, раскладушку, одноместный спальный мешок, перину и гитару.

- Вы всё завтра мне расскажете, если захотите, а сейчас ложитесь в этот мешок, я вам песню спою.

И спел тихую песню под гитару. Женщина, застегнутая в пуховый спальник, на толстой удобной перине, с крошкой коньяка в крови и тихой песней в душе - уснула через минуту крепчайшим из своих лучших снов. П спал на диване. Всё было тихо-тихо.

... - Ах, какая идиллия. Ах, как стоит жить, когда такие люди в стране родимой есть! - издевался над Ли ночной попутчик.

- Конечно, - кивнула она, не обращая внимания на его интонацию.

- И ему не пришлось потом вздрагивать по ночам, вспоминая вас!..

- Не знаю.

- Ах, вы и от него смотались!

- Что-то я от вас устала...

- Это от неблагодарности. Я вас, можно сказать, почти вылечил, а теперь вы отталкиваете честную руку хирурга.

- Нет, в самом деле, не расстаться ли нам с вами

на полдороге?

- Дорогая Ли, нет ничего невозможного. Кроме невозможного.

- А если я уже все равно выбрала путь? - храбро предположила Ли.

- Я еще поверить в это должен, а со мной такое редко случается. Очень редко.

- Мистер Фер. Я свободный человек. Учтите.

Салон троллейбуса наполнился зловонным зеленоватым дымом. Похолодало. Ли вздрогнула, но вовремя вспомнила, что она все-таки ничего не брала из его рук, ничем не обязана, а разговорчики не имеют необратимой силы.

- А если я дочитаю нашу бордовую книжечку, скажем, не вам, а вашей дочери? - ехидно осведомился ночной попутчик, усердно задымляя троллейбус всё более густыми выбросами.

- А наплевать. У нее свой путь, и не пытайтесь воззвать к моему материнскому сердцу. Не на ту

напали.

- А если я выкуплю вас? Хотите, я навсегда прекращу ваши круги, хотите, вы никогда больше не вернетесь? Ведь вы так устали! С вас достаточно.

- Милосердный вы мой! - рассмеялась Ли в глаза Люциферу.

- Нет, в самом деле! У вас никаких перспектив. С вами всё ясно. Вы ж сами видите: пройдя все свои дороги по сотне раз каждую, вы все равно возвращаетесь

и не можете вырваться. Всё. Хватит. Не ерзайте. - Он уже почти приказывал Ли.

Она весело посмотрела на ночного попутчика, вспомнив народную мудрость про " не зови черта - так он и не придет".

- Тогда чем же я вас накликала на самом-то деле?

- Я всегда навещаю таких упорных, заклиненных

на чем-нибудь. Они самые утомленные, их легко переманить. Они как двоечники, решающие одну и ту же задачу тысячу лет, и всё никак.

- А если я решила уже свою задачу? - Ли старалась не обращать внимания на усиливающийся смрад.

- Я знал бы, - самоуверенно сказал ночной

попутчик.

- Откуда же? Это ведь в душе происходит.

Сначала-то...

- А вы отдайте ее мне, и я проверю - произошло ли там то, что вы говорите.

- А вы опоздали.

- А вдруг нет?

- Да точно же, голубчик. Вы сами посмотрите в свою книжку-то! Там написано. А вы собственным глазам не верите...

- Мало ли что в книжках пишут! - обронил обиженно Люцифер.

- Всё, - сказала Ли, - я решила. Вы уходите,

а я сама теперь разберусь.

- Ага, сейчас. Вы еще можете попробовать перекреститься, чтоб я внезапно сгинул. Начитались агитпропа, сударыня.

- А что - не помогает?

- Попробуйте.

Ли перекрестилась, но исчезли только дым и смрад. Сам ночной попутчик целехонек сидел на диванчике

и ехидно смотрел в глаза Ли.

- Понятно, - сказала Ли. - Просто дьявольское упрямство...

- Я продолжу? Или вы?

- Я. А вы молчите. Врун. Я отказываюсь от вас.

В салоне троллейбуса запели птички.

Ночной попутчик сидел и смотрел в глаза Ли. Не отводя взгляда, она сказала:

- Рассказ про Р.

Алфавит: Р

- Рыбки уснули в саду-у-у-у! Птички затихли в пруду-у-у-у! - умильно вытягивал пьяный под сосной. Вечерний лес посвежел, насторожился, приготовился к ночи, и последний посетитель, напрягая свои вокальные и вестибулярные, пытался проникнуться дыханием сумерек и посоответствовать настроению окружающей природы.

Ворота парка уже закрыли, сторожа проверили каждый куст и успокоенно пошли откупоривать заготовленные емкости с истиной.

Бродяга выполз из-под корней векового дуба, стряхнул маскировочный мох, листья, травинки - и пошел к сосне, послушать про рыбок.

Пьяный вокалист обернулся на шаги:

- Ты кто? - немного трезвея, спросил он.

- Я из-под дуба, - ответил бродяга пьянице.

- А... Ну садись. Я её люблю больше, - пьяница показал на вековую сосну, под которой только что пел себе колыбельную.

- Красивая, - кивнул бродяга.

- В ней все прекрасно. И лицо, и одежда, и мысли, и хвоя, и маленькое дупло.... - и он внезапно разрыдался.

Бродяга посмотрел на дрожащие плечи пьяницы и легко позавидовал его романтизму.

- Плачешь! - с грустной завистью в голосе сказал бродяга.

- А ты не хочешь? - участливо спросил сквозь слезы пьяница.

- Нет, спасибо. У меня от слез щеки щиплет, а до воды тут далеко. Да и темно уже.

- Тебя послушать, так плакать стоит лишь по утрам в мраморной ванной на даче, - трезво вывел пьяница.

- Там я плакал ежедневно...

- Плакал бы? - уточнил пьяница.

- Плакал. Без " бы".

- Ага, мне тут один уже рассказывал, как он руководил крупным банком, потом пришли плохие дяденьки, сделали ему кизи-кизи, отчего ему теперь надо пожить в моем лесу... Нашел тут проходной двор! Я сдал его сторожу. Нью рашн ё... й!

- Не сердись. А как ты сдал его сторожу, если сам прячешься?

- Ветку пригнул, - объяснил пьяница, - ниткой привязал и отошел за кусты. Сторож идет, банкир сидит на дереве и думает, что всё обойдется. Я перегрыз нитку, ветка ударила сторожа по щеке, он стал оглядываться и увидел банкира на дереве. Ну и всё...

- Снял?

- Так у него же боевые...

- Не понял. Насмерть?

- Не знаю. Я за ним не бегал. Унесли да и вся недолга. - Пьяница гордился собою.

Бродяга подумал, что каждый человек, живущий под сосной и с сосной, вынужден отстреливаться от бродячих банкиров чужими руками. Потом он попытался перевести эту мысль на внятный русский язык - не получилось.

- Я буду спать, ладно? - сказал бродяга пьянице.

- Спи. Я сегодня добрый. У меня день рождения.

- Поздравляю. Тебя как зовут?

- Р, - ответил пьяница.

- Да ты что! - изумился бродяга. - Меня тоже Р! С ума сойти...

- Бывает. Спи, тезка. - И пьяница стал устраиваться на ночлег под своей сосной. - Можешь здесь. Ты не голубой?

- Нет.

- Очень хорошо. А то был тут один, сбежал с зоны, я ему помог, он жил здесь хорошо, как человек, а потом вдруг и говорит...

Я ему отказал, а он стал приставать. Я, говорит, привык так.

- И чем дело кончилось? - заинтересовался бродяга, вспомнив, наконец, голос этого пьяного.

- Я сдал его сторожу, - удивленно ответил пьяница, дескать, как же еще могло кончиться дело.

- Тоже ниткой?

- Не-е-е-т! - рассмеялся пьяница. - Кучкой. Он сделал кучу, а я лопатой перенес ее на тропинку сторожа. Нашли его моментально, он как раз вторую делал...

- От тебя не уйдешь, - сказал бродяга пьянице.

- Конечно, это же моя дача.

- Извините, господин президент, я не знал, - сказал бродяга, окончательно разобравшись в ситуации. - Я ошибся лесом. Я завтра же уйду, сейчас слишком темно. Я непременно уйду, простите меня.

- Ну-ну, перестань, я тебе днем президент, а сейчас у меня просто день рожденья... Выпить хочешь?

Бродяга испуганно осматривался по сторонам и теперь ему тоже хотелось плакать. Когда жена вышибла его из дома, а редактор из газеты, а друг не дал денег, то есть не вернул, и когда он решил жить свободно, под корнями дуба, - всё встало на свое место. Всё стало очень хорошо. Нора получилась хоть куда. Он научился прятаться от сторожей, добывать еду и воду, скрывать отходы органической деятельности... Он забыл о своей растреклятой статье про личную жизнь ненавистного ему президента. За статью и выгнали, кстати. И он жил теперь, жил! В этом прекрасном, почему-то охраняемом, лесу! Купался в реке! Даже рыбку однажды рукой поймал! Подержал над костерком чуток - и съел.

- Так хочешь или нет? - спросил президент.

- Что я должен ответить?.. - с кошмарным предчувствием спросил бродяга, мигом вспомнив всё по жизни...

- Ты что, даже ночью несвободен? - грустно спросил президент.

- Как вам сказать... Я ведь здесь потому, что...

- А, брось. Мне докладывали. Ерунда всё это. Хочешь, тебя завтра же восстановят на работе? А как там с женой? - поменяв голос, осведомился пьяница.

- Откуда?.. - оторопел бродяга.

- Оттуда.

Бродяга зарыдал. Не хотел, но так получилось. Он ведь искренне думал, что...

- Брось ты это, - сказал президент. - С молочными иллюзиями и молочными зубами надо расставаться одновременно. - Он встал, отряхнулся. Было заметно, что досада его охватила крепко, но он еще не придумал, под каким соусом сдать гостя сторожу.

- Я теперь не знаю ничего, - сказал бродяга.

- А я тоже ничего не знаю. Только одно: это мой лес, а у твоей жены такая п... а, что больше ничего не надо. Но приходится жить. Это труднее всего: жить, когда есть такая п... а.

- Вы серьезно? Она фригидна.

- Козел. Жаль, что у нас отменили смертную казнь, - сказал президент.

- Но вы же и отменили.

- Глупый был, начинающий. Ты помнишь, сколько лет я в этом дерьме? - спросил президент.

- Около... не помню, - опустил голову журналист.

- Ответ правильный, - усмехнулся президент, закуривая. Он уже давно был трезв. Он грустил. Ему опять не удалось спрятаться. И надо ж было - попался т о т с а м ы й. Поверишь в какую-нибудь карму, хоть тресни... Убить его, что ли.

- Если вы хотите сделать что-то со мной, сделайте поскорее. Я не смог спрятаться, оказывается. Я не просто ошибся лесом. Я попал черт знает куда, ах, ты, сволочь... - и бродяга вдруг кинулся на президента, сжал горло, надавил на сонную артерию, дал коленом в пах, локтем в солнечное сплетение, он весь вжался в его безвольное тело, чтобы разбить, растерзать, уничтожить хотя бы по частям.

Тот полежал, потерпел, посмотрел на звёзды. Встал. Сбросил с себя бродягу и нажал на сосну. Раздался легкий свист, и появился сторож.

- Возьми, - приказал президент. - Он не понимает, что такое одиночество. Дурак. А еще тёзка. Р-р-р-р-р-р...

... - Вы что, мадам, передумали всерьез? - ночной попутчик обескураженно смотрел на Ли.

- Да. Всерьез. Уходи, черт. Ты не моден. Мода

вся вышла. Ясно?

- Нет, не вышла. И я всегда буду моден. А вы... вы просто неблагодарный человек, скажу я вам. - Ночной попутчик испытующе заглянул в глаза Ли.

Она искренне расхохоталась.

- Что вы, мистер Фер, я вам очень благодарна, вы дали мне возможность избавиться от таких чудищ, таких козлищ, которых я уже полагала своими составными частями. Думала, живу я с нарывами, так и что ж теперь поделаешь. Ан вот как повернулось... Наоборот: спасибо вам, - Ли изящно наклонила голову.

Ночной попутчик задумался. Женщина казалась вполне веселой.

- Так. Ладно. Тогда я напомню вам, как вы возвращались. Может быть, вы очухаетесь и больше не будете спорить со мной.

- Попробуйте. Я ведь вам не враг... Говорите.

- Что?!! - задохнулся в негодовании ночной попутчик. - Вы мне - что?!! Совсем баба спятила. Да таких, как вы, там теперь как собак нерезаных! И всем мужики не угодили. И они уже ходят смирившиеся и даже в телепередачах об этом вещают! У вас нету, так сказать, социальной почвы для нового контекста вашей жизни...

- Это у вас, мистер Фер, не все дома. Несчастные бабы, охмуренные вами, просто не понимают, кто

и что с ними сделал! Вот и митингуют сдуру.

- Ну да, а вы пришли и всем срочно открыли глаза. А они поверили и заново зауважали своих мужиков,

и не наступит никакая женская эра, предсказанная уже всеми вашими козлами-философами, и все договорятся, и наступит мировая гармония!.. Вы идиотка. Поезд ушел - вместе с вами. Всё.

- У меня есть аргументы... - устало сказала ему Ли.

- Давайте, покажите, очень любопытно, - с большой досадой сказал ночной попутчик, испытывая дьявольское желание немедленно задушить отступницу,

но бессильный сделать это против её воли.

-... и воспоминания.

Алфавит: С

- Солнце я люблю особенно сильно, - сказал ей нечаянный гость, устраиваясь поудобнее на кухонной табуретке.

- Значит, вы не туда попали, голубчик, - сказала она, подливая ему кофе, а себе коньяк. - В нашей климатической зоне, увы...

- Боюсь, вы правы. Но что делать?.. На моей исторической родине всегда жарко, это у меня в крови, на этом держится позвоночник, - гость очаровательно, со сдержанным кокетством посмотрел в её зрачки, приглашая к разговору о крови, о позвоночниках и других органах человека.

" Понятно, - подумала она, прочитав его приглашение, - но все-таки почему от него отказалась Кика? "

Кика - соседка, журналистка. Две недели назад Кику познакомили с известным патологоанатомом С, прославившимся на полмира фантастическими описаниями своих ощущений во время работы. Кика собиралась написать об уникальном фантазере в своей еженедельной колонке " Профессионал" и пригласила его зайти в редакцию. Он зашел, сел в кресло, закурил и внимательно посмотрел на Кику. Она красивая женщина, с ногами, талией, грудью, даже с головой. С опытом. Но когда она столкнулась с его взглядом, ручка чуть не выпала из её аккуратных холеных пальчиков, она пробормотала что-то вежливое, но нечленораздельное про внезапно подступившие неотложные дела - и убежала в коридор. Там она поймала заведующую редакцией и стала умолять о помощи. Пожилая заведующая ничего не поняла из лепета Кики и сама смело вошла в брошенный храброй журналисткой кабинет. Там терпеливо курил в кресле известный патологоанатом С. Он поднял глаза на заведующую и поздоровался. Женщина столкнулась зрачками с его зрачками, извинилась и убежала за валидолом.

Вся редакция Кикиной газеты под тем или иным предлогом пронеслась в тот день сквозь злосчастный кабинет; терпеливый С выкурил в кресле почти пачку сигарет, а интервью так и не было взято.

Кика рассказала о странном происшествии Ли, своей соседке по лестнице. Та выслушала, посочувствовала, посмеялась и попросила почитать репортажи С из морга. Кика протянула ей пачку рукописных текстов, пояснив, что все эти материалы давно опубликованы и даже переведены на языки народов мира.

В рукописи всё это выглядело весьма безобидно. Ну подумаешь, пальцы прозектора, перебирающие навек успокоившуюся плоть красотки, изъятой из сплющенного фольксвагена... Мертвая женщина в его описании была скорее тихой и спокойной, чем мертвой. Она даже не была неживой. Просто немного другая форма жизни, тоже временная, непродолжительная, но в руках очень повидавшего виды мужчины, который уж сейчас-то наверняка выяснит всю возможную правду о ней и даже сможет официально заявить об этой правде миру... И очень впечатляюще было про белое лицо любовника покойной, ожидавшего результатов вскрытия вопреки всем уговорам уйти домой.... И как белое лицо любовника стало еще зеленей, чем было, когда в официальном отчете о смерти его любимой рассказывалось о несметном количестве чужих и разных сперматозоидов, обнаруженных специалистами в едва остывшем лоне его возлюбленной. Рассказ господина С был написан ровным телеграфным стилем, отчего волосы читателя навек становились дыбом.

И всё-таки Ли разрешила Кике привести фантазера-прозектора в свою квартиру. Репортаж-то в колонку " Профессионал" заявлен. Его делать надо, а не от страха трястись.

Кика попросила Ли взять диктофон и о чем угодно поговорить с прозектором. Чтоб на колонку хватило.

- Потом распечатаем, подредактируем и с плеч долой. Я не хочу, чтоб наш главный знал про мой демарш. Гонорар, естественно, твой, - Кика умоляюще смотрела в лицо Ли и чуть не плакала.

Ли согласилась.

Он пришел - и вот сидит на кухне, кофе пьет, ласково смотрит на Ли и разговаривает о погоде разных широт.

- Солнце мне просто необходимо, - сказал он, допивая вторую чашку, - потому что у меня страшная аллергия на холод. Солнце - мой главный антигистамин.

- Вы разрешите мне включить диктофон? - спросила Ли.

- Да, конечно. Ваша подруга сказала мне, что срочно должна куда-то уехать, а интервью со мной уже заявлено в ближайший номер... - И его лучистые глаза мягко скользнули по плечам Ли.

- Спасибо. Но мы с вами просто поговорим, а для колонки в газете сами выберут основное.

- Вы тоже журналистка? - спросил С.

- Не совсем, но я тоже постоянно общаюсь с людьми. Я работаю в театре. Мои коллеги часто выступают у Кики в газете, да и у меня самой нередко берут интервью разные люди. Так что я представляю, как это делается. - И она нажала на кнопки записи.

- Как долго вы можете общаться со мной? - спросил С.

- О, сколько угодно. Сколько понадобится, - уточнила Ли.

- Вопросы она сама формулировала?

- Нет, Кика просто дала мне диктофон и попросила поговорить с вами о вашем... творчестве.

- Ясно, - сказал С. - А зачем - она не говорила? Ну, кроме редкой профессии...

- Нет, - удивилась Ли. - А зачем же еще?

- Ясно. - Он закурил. - Давайте. Спрашивайте. - Он вежливо оглядел Ли с пяток до макушки и остановился на переносице.

- Может быть, начнем с самого простого? Скажем, с образования? - Ли была очень спокойна.

- У меня их три. Медицинское, юридическое и филологическое. И давайте не будем уточнять - какое из них заочное. Я всему хорошо учился.

- Вы женаты?

- Был.

- Сколько раз? - спросила Ли и мысленно услышала ответ - " три". А он сказал:

- Три.

Ли спросила - почему он пишет о мертвых женщинах, как о живых. И услышала ответ мысленно. И он сказал:

- Потому что мои мертвые женщины на самом деле еще не очень-то и умерли. В нашем морге собираются исключительно погибшие: кого муж с балкона сбросил, кто в аварию угодил спьяну, кого несчастная любовь в петлю засунула, а у кого просто не все дома на сексуальной почве. И так далее до бесконечности. Все они, как правило, остро нуждаются во вскрытии, и у многих есть родственники, желающие похоронить несчастных в открытом гробу. Я совмещаю несколько видов услуг в одних своих руках: вскрытие, необходимые анализы - вместе с судмедэкспертом, бальзамирование, грим и костюм. Словом, в мои руки дамы поступают в том виде, в каком умерли, а из моих рук уходят такими, какими всегда хотели бы быть при жизни, но не вышло, плюс с подробным документом - почему не вышло.

- А вы никогда не ошибаетесь? - задала Ли риторичес-

кий вопрос.

- Дорогая моя, ошибаются их мужья, их любовники, поклонники и прочие деятели, живущие иллюзиями, наугад, вслепую, живущие или не желающие жить - но с живыми, подвижными, вертлявыми... Я же имею дело с чистой сущностью, причем буквально через несколько часов после расставания души с телом, то есть когда тело еще хранит все следы бытия оторвавшейся души. И вот эти-то следы я умею читать так, как ни одному просто эксперту с его препаратами и реактивами не снилось, - всё это господин С говорил ровно, отчетливо, будто рассказывал Ли принцип относительности.

- А вы когда-нибудь имели возможность сверить часы? То есть - вам, допустим, эта женщина была знакома при жизни, вы, допустим, предвидели развитие сюжета ее жизни, потом она попала к вам в руки уже в морге - и вы убедились в своей правоте? - Ли задала этот вопрос немного капризно, как бы чуть поддевая профессиональную гордость господина С.

- О, мадам, сколько угодно! Но такие проверки занимали меня только в начале карьеры. Потом перестали занимать вовсе. Я убедился в правильности своего видения женщины десятки, сотни раз. Я всю жизнь занимаюсь этим самокопанием, и теперь моя задача - чисто художественная... - с легкой досадой ответил С.

- Как это - самокопанием? - встрепенулась Ли.

- Разве вы не понимаете? - вкрадчиво спросил С.

- Кажется, понимаю, но между нами, как вы помните, лежит диктофон. Поэтому говорите ему, это потом будет слушать Кика, а ей как репортеру нужны факты и комментарии, а не психологические подтексты...

- Ладно, постараюсь покороче и попроще. Когда я был совсем юн и у меня болезненно сильно стоял член, а я не имел возможности вставлять его туда и тогда, когда хотел, в моей голове хранились два вида клише: от воспитания в восточной семье и от чтения классической литературы. От обоих клише я получил уверенность, что всё это дикое напряжение тела - свойство исключительно мужского начала. А женщина, дескать, не очень-то заинтересована в таковых акциях. Женщина должна уходить от этого, отказывать, прятать глаза, а мужчина должен добиваться, уговаривать, идти напролом или действовать более тонко, - но в любом случае мужчине это нужно больше, чем женщине. Когда я, наконец, дорвался до женщины, я много лет был ненасытен, я готов был перетрахать всех до единой и, в общем-то, только тем и занимался. Природный темперамент сыграл со мной шутку: когда у других мужчин период гиперсексуальности уже заканчивается, у меня он только-только подходил к кульминации. Мне некогда было думать и всматриваться. Я брал и брал женщин. Я был здоров, силен и пребывал в постоянном возбуждении. Это длилось и длилось... До тех пор, пока я не узнал, что у моей второй жены есть любовник.

- Вы не сказали о первой... - напомнила Ли.

- Первая была гений женственности в моем первобытном представлении о женщинах. Она всё мне давала - от превосходного секса до теплого домашнего уюта, - и я почувствовал неудовлетворенность. Знаете, когда сразу, внезапно, после детства и девственности, получаешь точно, что нужно именно тебе, то, как правило, не оцениваешь подарок. Думаешь, это лишь начало, а на самом деле взрослая жизнь еще прекраснее, а я лично достоин еще большего. Мы с первой женой расстались тихо, без трагедий, она и в этом оказалась гением, а я рванул дальше. Вторая жена была личность ого-го. Ничего общего с первой, кроме разве что готовности к сексу. Я же всё еще продолжал думать, что это я их провоцирую на бешеный секс, а сами они - без меня - и думать не могут ни о чем таком...

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒