Елена Вячеславовна Черникова 12 страница

Муженек мой вселился на свою галерку и ёрничает. Мне сейчас не до него, я почти простила ему, что буквально две недели назад мы были такой безоблачной семьей, что все вокруг охали да ахали. Друг-учитель, обернувшись на нас, осмотрел панораму, подмигнул мне. Мы все слушаем лекцию.

Сердце ноет, болит. Дышать нечем. Физическое присутствие А на расстоянии одного метра от меня - ужасно. Этот один метр ничуть не короче того пляжного километра в Юрмале. И хуже всего то, что после лекций А пойдет к ней. Или сторожить собачник, а потом всё равно к ней. Звонок. Еще звонок. Что мне делать? Я умираю. Разыгрался неукротимый бронхит. Его не могут остановить никакие лекарства. Я кашляю непрерывно, так, что преподаватели иногда предлагают мне покинуть аудиторию. Дышать мне нечем что в аудитории, что в коридоре. Мой воздух весь в руках А. Он же - сияет влюбленностью в другую.

К четырем часам дня пытки приостанавливаются до завтра. Я еду упорно в общежитие, хотя муж в течение учебного дня неоднократно напомнил мне о наличии у нас с ним своего жилья и что вообще-то мне пора идти домой, а не по общагам шляться. Муж у меня своеобразный, как вы уже поняли несколько раз.

В коридоре я обнаруживаю девицу. Она ждет меня. Её прислала комендантша ко мне для уплотнения. Мне все равно. Заходи, говорю, живи. Тебе лет-то сколько? Семнадцать, отвечает. О Господи, думаю я, детский сад подвалил.

Она поселилась и стала жить. Через неделю она уже считала всех моих друзей и подруг своими. Мне было все равно.

Однажды я вернулась к закрытой двери. Постучалась. Мне открыли. За столом у окна я увидела очень смуглого мужчину с очень черными волосами. Он блистательно и таинственно улыбнулся, показав прекрасные зубы.

Моя соседка представила его мне. Это и оказался Й. Наконец мы добрались до него. Вы скоро поймете, почему надо было так долго добираться.

Итак, Й. Моя соседка, оказывается, пригласила его починить ее пишущую машинку. Мастер, говорит, на все руки. Починил? - спрашиваю я у нее. Нет пока, с собой забрал. Принесет.

Он уже давно ушел, а я все не могла отделаться от его присутствия. Жесткое излучение осталось после него в комнате. Предчувствие событий никогда не обманывало меня. Я почувствовала приближение Событий. Слишком красив был этот Й. На его азиатском лице читалось: " На самом деле я еще лучше, но вряд ли вы легко проникнете в мою бездну. Я шедевр. "

Когда наступал вечер, наша компания начинала заваривать чай. То у меня в комнате, то у моих близких подруг номер один и два. Они жили в одной комнате, в двадцати метрах от меня. Мы собирались и беседовали, словно понимая, что именно сейчас надо набеседоваться вволю. Потом все будет по-другому.

В тот памятный вечер... Неплохое начало, а? Свеженькое.

Так вот, в тот вечер собрались у меня.

-... Ли, вы только к началу подошли в этой букве?

- возмутился ночной попутчик. - Вы прекрасно расправлялись с пятилетними периодами в нескольких

словах, а сейчас вы события максимум одного месяца рассусоливаете полночи...

- Мой алфавит. Что хочу, то и рассусоливаю. Вы мне, кстати, три буквы вне очереди назначили. Я честно рассказала И, перешла к Й, но по дороге вспомнила, что внутри Й появляется еще и К. Разрешите совместить. Это будет правильно с исторической точки зрения. Тем более что это центральная часть романа.

- Да, но покороче, прошу вас. У меня еще много недочитанного в темно-бордовой книге, а скоро рассвет, и ваша остановка приближается...

Ли огляделась: с той минуты, как улетел Габриэль, салон принял свой первоначальный вид. Замороженный ночной троллейбус. Пусто. Холодно. Сквозь узорчатые окна не видно ни зги. Рядом с ней на диванчике сидит пассажир мужского пола с книгой в руках. Вежливый. От удивления она забыла имя ночного попутчика. А ведь только что знала!.. Черт подери. А, да, Люцифер. Вспомнила. И он обещал помочь. А мне это надо? Посмотрим. Выйти-то всегда можно...

- О нет, дорогая Ли, выйти нельзя. По крайней мере, так вот просто взять и выйти. Так не бывает. Рассказывайте дальше. Это единственный путь к выходу.

- Вам виднее... - согласилась Ли. Всё ж - старший товарищ.

Алфавит: Й и К

По вечерам мы пили, как правило, чай. Вёдрами. Угощали друг друга печеньями. И бесконечными разговорами.

Вечер. Чай заварен. Мы расселись вокруг моего стола, вынесенного на середину комнаты, чтоб все поместились.

Моя близкая подруга номер один говорит о своем новом разводе и о своей жажде: влюбиться, наконец, не в козла, а в настоящего мужчину. Ведь есть они где-то, наверное. Эта подруга - иностранка, но в их царстве-государстве девочек воспитывают по очень похожим на наши канонам. Там тоже существует проблема первого и клубок змей вокруг, там тоже серьезна проблема замужества, верности, а также есть разрешение на многое для мужчины и на немногое для женщины. Там тоже, вспоминая о начале половой карьеры - если начало состоялось вне брака, - молодая женщина скорее соврет, что ее изнасиловал какой-нибудь людоед, чем откровенно признается, что сама искала пути к скорейшей дефлорации.

Вторая подруга на момент упомянутого чаепития - девственница. На нашем разнузданном фоне это обстоятельство слегка тяготит её, но больше психологически, чем чувственно. В ней сидят традиции трех народов и двух семей духовного звания. Она - живой символ готовности пойти за единственным на край света, но для этого похода нужен убедительный образ. Сила её потенциальной неистовости в любви и самоотвержении так огромна, что она совершенно справедливо придерживает себя до поры до времени.

Третья участница чаепития - моя юная соседка по комнате. Ей, как вы помните, всего семнадцать, но она уже не хочет возвращаться на свою мусульманскую родину. Вкус русской столицы оказался слаще, чем перспективы развития среди своих. Она тоже еще девственна, но так уж получилось. Ну не успела.

Я разливаю чай. Дамы заняты болтовней. Стук в дверь. Обычное дело. Стоит разлить чай - кто-нибудь летит на огонек.

Моя юная соседка открывает дверь и возвращается в комнату с темноликим гостем. Вот, говорит, вам и компания.

Й садится за стол, скупо поздоровавшись с женщинами и девушками, воззрившимися на его красоту. Пишущую машинку моей соседке он починил, принес, пьет чай и смотрит перед собой. В блюдце.

Бабы мои ведут себя хорошо, на стену никто не полез, ну пришел да пришел, мало ли что. Еще посмотрим на тебя. Й допил, встал и как-то весь целиком ушел. Попрощавшись, разумеется, и поблагодарив за чай.

- Что за хрен? - спрашивает иностранка у мусульманки.

- Мой однокурсник. Вот развелся с женой и переехал в общежитие. Ему двадцать восемь лет.

- Красив, падла, - замечает номер два, девственница. - Правда? - это вопрос ко мне.

- Я, - говорю, - не разбираюсь в инонациональной красоте. - Не от шовинизма, а так уж вышло. Я не сплю с неграми, монголами и эскимосами, потому что не понимаю: какая суть проявлена на данной форме. Если мне объяснят суть - с удовольствием.

- Сдается мне, - говорит номер один, иностранка, - что в данном случае от нас не скроют суть.

- Девочки, а что это мы все про мужиков да про мужиков, - говорю я, - давайте переменим тему. Вот у меня проблема: мой А хочет жениться на москвичке.

- Заметно переменила тему она, - расхохотались мои подруги. - Ну и что? Ты сама замужем за москвичом...

- Да он по любви! - объясняю я им.

- Не морочь мне голову, - говорит номер один. - Он любит только тебя, просто у него характер. Ну хочешь - мы его уведем...

Тут надобно заметить, что когда Первая, иностранка, говорила фразы типа " мы-его-уведем", это означало, в переводе на ее русский, буквально следующее: ты, подруга, только скажи, что можно сделать нам, мне, всем вместе, так, чтобы не поломать, а починить, чтоб гармония в мире была.

- Еще не знаю, душа моя, не знаю. Он, говорят, уже и заявление в загс отнес...

- Знаешь что, - говорит моя Первая, а девственницы помалкивают, - он не летел бы туда на такой скорости, если б не имел тайного намерения насолить тебе. Ведь ты ему всю душу истоптала. Вы сколько раз сходились-расходились? То-то. Кто бывал виноват? ну ладно, ладно, не мрачней...

Стук в дверь. Пришел мой друг-учитель.

- Девки, чаю хочу. Жена не дает чаю. - И сел на табуретку. Кружку себе подвинул, сахару семь ложек насыпал.

- Может, ты жене чего-то недодал? - спрашивает юная соседка-мусульманка.

- А ты, ребенок, сиди и слушай. Рано еще голос подавать, - ласково и по-отечески говорит он ей. - Много будешь знать - скоро состаришься.

После чая мы курим. Все, кроме моей мусульманской соседки, которая еще не курит. И вообще сидит думает над услышанным. И делает вид, что на реплику друга-учителя не обиделась.

Стук в дверь. Входит К. Он уже несколько дней к нам ходит, пьет чай, говорит дамам комплименты и грозится перейти в атаку. Мою подругу-иностранку он не интересует, девственницы еще не расстались с девственностью, остаюсь одна я - как наиболее реальный шанс. Есть, правда, нюанс: этот К - талантливый поэт и остроумный собеседник. Плюс он лет на пятнадцать старше всех нас, и девицы обращают на него особенные взоры. Чтоб никого не обижать, он хорош и радушен со всеми, но в коридоре, когда видит меня, регулярно спрашивает, когда же я наконец приду. Вчера я наконец пришла к нему. Между нами вышло что-то очень уж затейливое, даже по моим меркам, и сегодня требуется скрыть это от бабской общественности. Скрывая, пьем чай с печеньем и продолжаем обсуждение моей темы: как отвратить моего А от женитьбы на академдочке. Эта тема уже стала общей, все включились и, пробравшись в запасники своих человеческих знаний и опытов, извлекают и извлекают рецепты. Все присутствующие прекрасно знают, что в ситуацию Я + А судьба вложилась золотым запасом. Все знают, что это в с т р е ч а. Моя соседка-мусульманочка - тоже прониклась этим пониманием, хотя ей еще не доводилось видеть меня в обществе А. Девочка появилась недавно, а мы последний раз поссорились весной. Мы всегда весной ссорились.

Свежеосвоенный мною К тоже не видел меня и А вместе, но К - поэт, который вчера провел со мною ночь. Как поэт, как взрослый мужик, как утонченный гей (это выяснилось, конечно, попозже) - он прекрасно уловил, что женщина, бывшая у него всю ночь, целиком и полностью принадлежит другому. Ему это не жмет, он сам принадлежит другому; полный взаиморасчет.

Но мои подруги номер один и два, а также друг-учитель - они-то знают, что такое А. Все четыре года наших мук были у них на глазах. Никакие мужья и жены не могут быть настоящими в их глазах, если речь идет о других парах с участием А или с моим.

Короче говоря, у нас консилиум. А что знают трое - то знают все. До чего мы тут за чаем ни договорись, всё дойдет до ушей А. И я это знаю, и все мои чаепивцы.

К ночи мы уже так подробно обсудили моё воссоединение с А, что сам факт уже кажется свершившимся. И только одинокий сон на нашей широкой кровати, так долго бывшей н а ш е й, напоминает мне о моем неизбывном горе. Я не могу уснуть, потому что я вижу: в огромной академической квартире мой А обнимает свою невесту. Моими руками и ногами. И весь светится.

А утром всё начинается сначала. Кофе, душ, джинсы с моим любимым зеленым джемпером, троллейбус, золотые листья в скверике перед институтом, звонок, лекция, справа А, за спиной Д. Боль в сердце и опять лютый кашель. Он, собственно, не прекращается никогда. Он то тише, то сильнее, то до посинения, но он все время со мной - жуткий, выматывающий сухой безысходный кашель. Мой А слышит его, как и весь институт, но у него свои дела. Хоть я умри тут же, у его ног, под его партой в аудитории, - перешагнет и пойдет, насвистывая.

-... Ли, вы хотите сказать, что с К вы разделались, не разобравшись с Й? - возмутился ночной попутчик. - А ведь этот К прекрасно относился к вам.

- Да, я к нему тоже. Он еще появится, но ведь он декорация. И заметьте: Й еще не выступил всерьез. Это всё пролог.

- Заметил. Подзатянули вы...

- Знаю. Он всё-таки реально сработавшая фигура, гвоздик в ножницах. Катализатор. Мы с Первой обсуждали его светлый образ ночами напролет... О Боже, я до сих пор не могу вспоминать этот кошмар...

- Почему? В чем дело? Вам уже столько лет! Помните поговорку одного их ваших? " Женщина проживает столько жизней, сколько у нее было мужчин"... Почему вы до сих пор придаете значение этой истории?

- О, вам не понять. У нас в России всё так устроено... Все приходят со своими уставами, диктуют; и очень нервничают, когда понимают, что ошиблись

дверью.

- В чём дело в случае с Й? Зачем вы вставили его

в Алфавит? Ему не место в этом славном ряду, - настойчиво сказал ночной попутчик.

- Сейчас объясню. Подождите. Кажется, могу сказать...

- И откуда, мадам, разговорчики про " У-нас-в-России"? В ы недавно сами сказали, что в Древней Греции, где вы были гетерой и преуспевали...

- Мало ли кем и где я была. Я всем была. Даже многодетной мамашей. Почтенной матроной я вообще была несколько раз, словно судьба пыталась уговорить меня найти что-нибудь привлекательное в этом занятии: очаг, хозяин, исповедь, пелёнки... В России разнообразные возможности. Страна попросторнее. Успела сродниться. Самая трудная, ничего не поделаешь. Кому повезло возродиться в России, тому уже нечего бояться в следующий раз. Тем более что следующего может и не быть. Всё здесь отработать можно.

- Вы ошибаетесь, - насмешливо сказал Люцифер. - Это вы новомодных книжек начитались. Механизм совсем другой. Если у нас останется время, я расскажу вам - какой именно.

- Но я же всё помню!.. Гнев выгонял меня

из тела всякий раз, когда я проявляла готовность в одном облике, своем собственном, в одном теле предъявить мужчине всё, что он хочет, от матери до бляди, и ни один из них не мог переварить объединенный образ. Ни один не мог уложить в своих высокоинтеллектуальных мозгах того, что всегда было очевидно для меня. Как древний грек, каждый фантазер нового времени понимал только гетеру, наложницу и жену-мать. Вновь и вновь я не могла объяснить е м у, что можно всех найти в одной, и умирала от невоплощенности. Потом опять рождалась и опять пыталась открыть очередному е м у глаза: вот, возьми, у тебя есть больше, чем тебе кажется! А он, только что взглянувший в глаза нашему новорожденному сыну, ложился со мной и бил меня по руке, если рука вдруг обхватывала его член... Этот же член он совал в уличных девок, во все места, но дома он соблюдал мою, м о ю, чистоту. Потом мне всё это надоело, но рождения продолжались. Когда тысячи лет обнаруживаешь себя то у костра, то в келье, то в публичном доме, то вообще на костре, то у алтаря с

аскетом, который сам заплачет, лишая меня девственности, от утраты нашей ч и с т о т ы, было и такое, - так вот: когда всё это вертится веками, и сил больше нет, надо уходить из круга, но куда?..

- Вы изрядно поднадоели мне с вашей вечной женственностью за несколько тысяч лет. Вы даже не представляете как.

- А вам-то я чем не угодила? - прямо спросила Ли.

- Ну ладно. Вкратце. Я, как вы понимаете, миссионер другого пространства. Нам, его строителям, очень нужны души (термин условный, даже неточный, но вы меня поймете) людей как строительный материал. Оторвать душу напрочь ото всех тел человека, не только от физического, но и эфирного, астрального и так далее, полностью перетянуть к нам, вниз, можно многими способами, но есть несколько проверенных: гипертрофировать смысл " Я", дать море наслаждений, указать на сладостность воспоминаний, научить трепетно мечтать, в сексе направить на максимальную изобретательность, словом, индивидуализировать все внутренние проявления и абсолютизировать их. Можно назвать это каким-нибудь мощным и загадочным словом типа " демократизация" - это прекрасно работает. Наши - когда возвращаются в физические тела - получают сверхобычную красоту и редчайшую энергичность. Они могут и не возвращаться, но они же наши, то есть жуткие индивидуалисты, поэтому они выбирают возвращение. Некоторые, конечно, уходят к нам, строить наше пространство по нашему проекту, но если б не было тех, кто возвращается, мы потеряли бы потенциал. Простите, если я говорю не совсем понятно. Мне это и ни к чему. Впрочем, вы, я уверен, прекрасно меня понимаете.

- Кажется, да, но я - не ваша по определению.

Я не раз попадалась на всем, что вы тут перечисли-

ли, но как бы факультативно... - Ли с тревогой

смотрела на ночного попутчика и всё яснее понимала ситуацию. Фер пришел за ней, но он совершенно

не уверен, что заберет ее. И всё-таки он слишком откровенен.

- Я, дорогая Ли, очень давно придумал прекрасную схему, которая почти не давала сбоев: противостояние мужчины и женщины в обществе. Это я сделал! Не Кто-Нибудь. Сначала я дал мужчине понять, что без его семени женщина не родит. Как вы понимаете, в наидревнейшем обществе, когда женщина была беременной постоянно, культ деторождения не мог возникнуть. Это всё враки, что страсть к продолжению рода охватила человечество с самого начала и первым делом. Подготовка к написанию Библии шла, как вы тоже понимаете, в добиблейские времена...

- Я спросила о себе, - напомнила Ли. - Скрытая история человечества и ваша роль в ней - эту лекцию прочтите кому-нибудь и в другой раз.

- Нет, мадам, я разговорился. Поболтать охота.

Я позволю себе сегодня и сейчас. Так вот... Сначала мне надо было разрушить равенство на незримом, неухватываемом уровне. Я сделал. Потом я разделил восприятие женщины мужчиной на три рубрики: блаженство, отправление и хранительница. Потом я внушил мужчине стремление обрести всё в одной женщине, попутно нашептав про невозможность добиться искомого. Мужчина покорно придумал грешную женщину и духовного человека. Тот, кто первый противопоставил " женщину" и " человека", сослужил мне неоценимую службу.

- Я всё это с детства знаю. Говорите обо мне, пожалуйста, - строго попросила Ли.

- А о вас, дорогая, в начале века пытался позаботиться один милый наивный философ. Он послушно довел мою схему до совершенства. Вы читали его, насколько я знаю. Помните - женщина-мать, женщина-проститутка... И невзначай показал, как бесконечно устали мужчины сами от себя. Он даже в страшном сне представить себе не мог, что где-то может родиться женщина, которая так же всмотрится в мужчину. Только в диапазон вгонять не будет, а призовет к мирной жизни. Ведь оторванные обществом от женщин, привыкших к своей оторванности, а возможность слияния превратившие исключительно в литературу, мужчины стали терять вековую власть, идею которой я им некогда подсунул. Мне оставалось только чуть-чуть: побольше муж-чин уложить спать с мужчинами, женщин с женщинами, а оставшихся в русле традиции сделать сексуальными сороконожками... Ну помните, сороконожка, задумавшись о движениях второй ножки в момент сгибания двенадцатой, остановилась навсегда... За наслаждениями индивидуализма все они всё равно пришли бы ко мне.

- Путаник вы, мистер Фер, - заметила Ли.

- Позвольте завершить мысль. И тут появляетесь вы. Как идея. Вы любите мужчин. И как женщина, и как человек, и как мужчина, и как угодно. Вам, естественно, попадаются сплошь обработанные мною, то есть " судьбой и временем", увечные экземпляры со своими богатыми внутренними мирами. Уж об их-то богатствах я позаботился!..

- Крез на крезе и крезом погоняет...

- Вы еще в детстве улавливаете подвох, видите,

что форма не соответствует предполагаемому содержанию, разбиваетесь несколько раз просто вдребезги, но не отступаетесь. Вы упорно ищете, кто и в чем вас обманул. Вы находите ответ. Для меня вы гораздо большая проблема. Ведь если вы каким-то чудом донесете до общего сведения ваши чувства и мысли, и если это будет всем понятно, то вражда кончится. Будет уничтожено столько проверенных мною надежных традиций, что индивидуализм из соблазна превратится в пугало. А я лишусь строителей. Наши ряды перестанут пополняться.

- Бросьте. Один человек ничего этого сделать

не может...

- И вы бросьте. Вы сами прекрасно знаете, что вы только по паспорту один человек. А как воплощенная идея - уже не один, тем более, что идея уже носится в воздухе. И поэтому я уже не могу просто убить вас. Это уже почти бессмысленно. Хотя... - он что-то вспомнил и прикусил язык.

- Уже. Уже... Вы просто прекрасно помните, что даже самое красивое физическое тело не вечно... - Ли предпочла не заметить этого " хотя".

- Не кокетничайте. Я не стал бы так откровенно говорить с вами, если б мог убить. Или предложить

что-то такое, от чего вы не отказались бы.

- Вы и предложили мне - высказаться. И вас послушать. И я не отказалась. Или простые беседы не в счет?

- Вы еще не высказались. И у меня еще есть возможность сбить вас с толку. Вы мне мешаете. Нарушаете эволюционный ход. Правда, я еще не все средства применил. Я не имею права дать женщинам ваши знания. Мужчины еще не готовы...

- Обстановка накаляется, - усмехнулась Ли. - Где Габриэль?

- Вы решили солгать - мне?! Дорогая Ли. Вы еще не готовы. Не надо оглядываться на будущее. Говорите. Говорите. Говорите. У меня еще много власти. И если вы собьетесь, я употреблю её. Я умею проигрывать, как никто. Но доиграть надо. Не останавливайтесь. Старайтесь излагать суть. Искренне желаю вам сорваться и сфальшивить.

Ли впервые заметила, что ночной попутчик увеличивался в объеме, когда говорил что-нибудь длинное. Замолкает - уменьшается.

- Спасибо. - Ли взялась за очередную сигарету. - Наукоподобие вашей лекции произвело на меня неизгладимое успокаивающее впечатление. Продолжим.

Была осень...

Алфавит: окончание Й и К

Я слышу: А идет по коридору и насвистывает мотив из фильма, который видел двадцать раз. Устойчивые привязанности.

Я небрежно выхожу в коридор и никого не вижу. Его нет. Странно. Ведь я слышала. Иду к подругам, Первой и Второй. Девочки, спрашиваю, вы не слышали в коридоре художественного свиста?

Нет, говорят. Но этого свиста и не может быть сейчас, объясняют девочки, ведь он живет на другом краю Москвы...

Тогда дайте чаю. Сажусь, мне наливают пьянящего липово-яблочно-малинового настоя, и я немного успокаиваюсь. Немного. Потому что вот только что возникло слишком знакомое ощущение: раскрылась грудная клетка, и нежные-нежные губы поцеловали моё сердце. Этого давно не было. С мая. Особенно пропало всё в августе, после юрмальских пляжных лежбищ. Откуда этот поцелуй? Откуда неземное счастье?

Девочки, Первая и Вторая, рассказывают мне план вечернего развлечения: давай, говорят, у тебя устроим маскарад. Грим, костюмы, свечи, мебель переставим, вина нальем, похулиганим. С удовольствием, говорю, давайте хулиганить. И тут моё сердце еще раз - бум! И горячее облако уютно окутало его.

Стук в дверь. Войдите, кричит моя Вторая, девственная, хорошая, преданная. Она старше нас всех и немного ироничнее.

Входит А.

Я смотрю на него. Он смотрит на моих подруг. Они же и его подруги. Мы все вообще друзья. Он не видит меня. Садится за стол. Ему тоже наливают чай. Подруги артистично делают вид, что так и надо. Все пьют чай со страшной силой. Хорошо, что водопровод не подведен прямо к нашему столу: мы бы сейчас на раз вытянули всю воду из Москвы-реки...

Он беседует со своими, то есть нашими, то есть моими, подругами о том о сём. Они уведомляют А, что сегодня у нас маскарад с хулиганством. Вечером, в её комнате: кивают на меня. Намекают, чтоб он голову повернул в мою сторону. Поворачивает, ничего не обнаруживает. В чьей комнате, если тут никого больше нет?

Мои подруги понимают, что слишком рано повернули его голову в мою сторону и дружно переводят разговор на далекие темы. Как там, например, его жизнь вдали от нас?

Жизнь прекрасна, отвечает он и начинает отработанно светиться. Я, в предвкушении прекрасных репортажей из постели академической дочки, встаю и прощаюсь с подругами до вечера. Хватит, говорю я себе. Никто не имеет права так вытирать об меня ноги. Даже самый родной человек на свете, который четыре года дарил мне изумруды и брильянты. Это я так образно выразилась, имея в виду качество каждого нашего дня.

Ушла. Вернулась в свою комнату. Начала спокойно готовить помещение к вечернему маскараду. Входит моя соседка-мусульманочка. Я объясняю, что вечером у нас хулиганство.

- А я могу позвать Й? - спрашивает она меня.

- Да, зови. А я своим девушкам скажу, что он будет. Всё-таки их идея была. Про маскарад-то. Предупредить надо про лишний рот.

- Лишний что?.. - усмехается мусульманская девственница.

" О, - думаю я, - шутить научилась. Что-то дальше? " Но молчу.

И вот наступает вечер. Стол, местное освещение. Съезд гостей. Я приодета, подкрашена, чего нельзя сказать об остальных. Они разодеты и раскрашены.

У Первой - американский грим, как она объяснила свой вид: нижние ресницы прорисованы тушью до середины щеки. Платье до пола: балахон красно-зелеными пятнами. Черные блестящие волосы распущены по плечам. Ногти выкрашены в немыслимый черно-малиновый светящийся ужас. Словом, постаралась на славу.

Вторая, напротив, вся в обтяжку. По контрасту они смотрятся еще эффектнее: Первая гораздо выше ростом, худощавая, длиннющие пальцы. Вторая имеет ярко выраженную высокую грудь и тонкую талию. Тонкие изящные щиколотки. Огромные глазищи. Каштановая стрижка. Словом, тоже есть на что посмотреть, но жанр совсем другой.

Моя мусульманочка нарядилась как могла, но ей пока нечего сказать, и она это подспудно понимает.

Сели. Стук в дверь. Входит Й. Начинается общественная игра в " восемь-девок-один-я". Все играют в него, пока что единственного мужчину за столом. Говорят ему разные слова, задают вопросы, подливают напитки, подкладывают угощения.

Я уже упоминала, что он красив. А поскольку красота у него азиатская и сдержанные манеры вкупе с молчаливостью тоже азиатские, то в полумраке он производит таинственное впечатление. В какой-то момент я замечаю, что моя юная мусульманочка занервничала, поскольку Й полностью переключился на мою Вторую. У неё тоже глаза блестят, девственное горячее сердце явно бьется чуть сильнее, чем все мы ожидали. Первая, забыв про свой американский грим, активно подыгрывает и м. В конце концов Й говорит Второй:

- А ты вчера мне приснилась. Как будто бы мы женимся...

Ничего себе, думаем мы хором. И это слышно.

Стук в дверь. Входят случайно столкнувшиеся у моей двери: К и друг-учитель. Видят расклад. Пытаются сообразить, как себя вести. Мне с их приходом становится легче. С другом-учителем нам всегда есть о чем попереглядываться, а с К у нас свежепочатые отношения, явно не имеющие драматических перспектив. То есть я рада гостям.

Друг-учитель сел возле меня и тихо спросил, в чем тут дело. Я объяснила, что девки дурачатся: сначала в гарем играли, а теперь Вторую почти что замуж выдают. Друг-учитель возмущается: как же можно христианку за шариат выдавать. Я, говорит, конечно, не религиозен. Но Вторая - девственница. А этот смуглый - он какой-то не наш. Может, дуркуют? Да, говорю, надеюсь, что да.

Тем временем Й идет на медленный танец со Второй. Когда его руки касаются её плеч, а её глаза вспыхивают неземным светом, мы смекаем, что доигрались. Первая выпрыгивает из комнаты и через десять минут возвращается полностью умытая и без дикого лака на ногтях. И чуть не плачет. Почему, недоумеваю я?

Друг-учитель вскоре встаёт и уходит, сказав мне на прощание, что не дело тут затеяно, не дело. Жарко будет. Я всё еще не понимаю, поскольку у меня своя головная боль есть. Но верю ему - и начинаю вглядываться. В итоге: юная мусульманочка кусает в углу посиневшие губы, Первая инфернально курит своими красивыми длинными пальцами, Вторая испытывает смятение души и даже тела. Я вздыхаю и ухожу помыть посуду на общественную кухню. Вскоре за мною выскакивает Вторая и, сверкая прозрачными глазами, шепчет: " Черт возьми... О Господи... " И моет посуду вместе со мной.

Как вы поняли, Й охмурил дамскую общественность, не приложив к этому почти никаких усилий. Общественность самоохмурилась. Но крепко.

А на следующий день началось.

На следующий день средняя температура по больнице повысилась до зашкаливания.

Землю щедро грело солнце бабьего лета. Мы со Второй пошли прогуляться к Останкинскому пруду. Смотрим - башня стоит, как всегда невозмутимая. Лавочки, скамеечки: это, как вы понимаете, еще при советской власти всё было.

Сели на одну из лавочек и стали друг другу душу изливать. Я, говорю, не могу жить без А. Подруга отвечает, что он мальчишка, шалопай, у него ветер в голове, и женится на женщине старше него, дабы насолить своей семье. И мне следует выкинуть его из головы. Всё равно уже ничего хорошего не будет.

Поучив меня, она понижает голос и рассказывает о своей внезапной страсти к Й. Она искренне планирует любовь, но не знает, как быть с сексом. Й - взрослый мужик, ему двадцать восемь лет, был женат, плюс азиатское воспитание. А она - девственница, ей скоро двадцать шесть, есть разные проблемы. Но как он вчера смотрел на неё!.. И, вспомнив их медленный танец при свечах, она заплакала.

В ответ я пытаюсь придумать что-нибудь умное, но получается плохо, поскольку девственность, по моим понятиям тех лет, есть незаслуженное проклятие, наложенное самыми темными силами на бедное человечество.

И чем раньше - тем лучше... Ну это я уже рассказывала.

У моей подруги есть свои соображения, спорить нам трудно, она старше меня на четыре года и всегда подспудно видела во мне окончательную блядь. И тут вдруг нате вам, сама попала в передрягу.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒