Большой поход на слонах 8 страница

Когда начальники возвратились к наемникам, колебания у всех сразу рассеялись. Никто уже не сомневался в победе. Их уверенность передалась солдатам. Всем было ясно, что у римлян нет выхода.

Ночью хлынул дождь. Римляне до утра оставались в открытом поле под холодными струями. Всю ночь они были в полном боевом снаряжении, потому что нумидийские конники без конца атаковали их посты. В это время наемники Ганнибала лежали в палатках. За два часа до рассвета Ганнибал приказал подняться и разжечь костры, чтобы воины могли согреться. Он также велел раздать масло. Мы хорошенько натерлись оливковым маслом, это прекрасно защищало нас от сырости и холода. Рассвело, становилось холоднее. Каждый получил горячее питье и обильную еду.

Начался день. Это был самый короткий день года. Отдохнувшие и хорошо вооруженные войска Ганнибала заняли позиции на берегу Требии. Магон со своей конницей стал в засаду. Слоны, накормленные, в полном боевом снаряжении, собрались вокруг Сура. Они стояли, словно окаменев, как будто знали, что их ожидает.

Требия журчала таинственно. Обычно мелкая река, она вздулась от дождя, и холодная грязная вода, выйдя из берегов, доходила лошадям до боков, а людям до груди.

Медленно светало. Слонов построили в ряд позади небольшого возвышения. Мы смотрели, как на другой стороне Требии на большом поле собрались римляне. Мы слышали крики нумидийцев, когда они шли в атаку или отступали. Крики стали громче – это значило, что нумидийцы приблизились к Требии. Римские всадники оттеснили их и обратили в бегство.

– Они идут, – услышал я позади себя голос Карталона.

Наши всадники перебирались через реку, а их преследователи повернули назад у Требии. Потом римская армия развернулась широким фронтом. Передние ряды вошли в реку. Туча стрел и копий повисла над ними. Затем наши метатели и лучники сделали вид, что отступают, а римляне пошли вперед в ледяной воде, неся оружие над головами.

– Они идут в ловушку, – сказал Карталон, задыхаясь и дрожа от волнения. – Теперь они в наших руках!

Римляне стали пробиваться сквозь наши ряды. Их конница двинулась вперед клином. Смешались люди и животные. Теперь уже ничего нельзя было разобрать. Дождь перешел в снег. Громкие крики возвестили о том, что началась жаркая схватка. Римляне все еще продвигались вперед.

– Сейчас ими занимается Магон, а потом настанет наша очередь, – сказал Карталон.

Карталон стал изо всей силы трясти меня за плечи. Я чувствовал, что задыхаюсь. Рядом со мной к седлу был привязан мешок с зубилом и молотком – только руку протянуть. Сразу за крутым изгибом слоновьей головы видел я между ушей красную отметину. Было похоже, что в этом месте в Сура попала стрела. Будто там кровь. Я ничего не видел, кроме этого кроваво‑ красного пятна. Шум битвы нарастал; он проносился над холмом, словно рокот мощных дробилок. Поступил приказ идти в атаку слонам. Перед каждым из серых гигантов открылась узкая дорожка. Слоны, уже рассерженные нарастающим шумом, с ворчанием пошли по дорожкам. Подали знак, и они побежали, врезаясь в гущу битвы.

– Месть за Гамилькара и Бостара! – выкрикнул Карталон позади меня.

Я испугался, но не за себя, не за Карталона – за Сура.

Карталон выкрикивал приказы. По его голосу я понял, что Сур все делает правильно. Он топтал легионеров, на которых направлял его Карталон. Я осматривал тело Сура, не заметно ли где крови?

– Топчи убийц и мучителей! – вопил Карталон. Сур внушал такой ужас, что при виде его все сразу же разбегались. Я видел только спины и шлемы. Никто не осмеливался поднять оружие на Сура. Но я все еще боялся. Я слышал, как взревел один слон, вскоре заревели и другие. Потом Сур поднял хобот и издал такой ужасный рев, что я застыл от страха. Никогда раньше я не слышал такого рева. Он разъярился так, будто его окружили дикие звери. Он поворачивался из стороны в сторону, а потом вдруг повернулся назад и напал на карфагенян, которые следовали за ним.

– Он ранен? – завопил Карталон.

Я не видел на Суре крови. Карталон растерянно подавал команды.

Он ударил Сура железным крюком позади уха. Сур еще более обезумел. Уши у него стояли торчком, он начал бросаться на всех и пробивать себе путь в карфагенских войсках, которые должны были отрезать путь отступавшим римлянам.

– Дай зубило! – задохнулся Карталон. – Он сошел с ума!

Я схватил мешок, вытащил зубило и молоток и крепко прижал их к себе.

– Давай мне! – свирепо потребовал Карталон. – Он убивает наших.

Карталон выхватил у меня молоток. Тогда я выбросил зубило в снег. Карталон взревел, как зверь. Пригнув меня и наклонившись вперед, он начал бить Сура по голове молотком. Упал пучок красных перьев, и ветер отнес его в сторону. Карталон уронил молоток. Он перестал держать меня и закрыл лицо руками, не в силах больше смотреть на происходящее. Сур бежал по рядам карфагенян. Он бежал до тех пор, пока уже ничто не могло остановить его. Шум битвы затих позади нас. Карталон ничего больше не делал, чтобы остановить Сура, и тот сам перешел на шаг. Он шел быстро, пока не достиг воды. Это был ручей, возле которого раньше прятался Магон со своей конницей, но здесь, вдалеке от Требии, берега не были такими крутыми. Сур остановился. Я и Карталон отвязали себя от седла и спустились на землю. Мы сняли с Сура попону и доспехи, чтобы он мог пройти к воде и выкупаться. Он мыл себя с такой старательностью, словно весь был покрыт грязью.

Карталон смотрел на него пустыми глазами. Лицо его было серым, как зола.

– Ты насмерть давил карфагенян, – сказал он хрипло. – А ведь ты не был ранен. Почему ты это сделал?

Сур продолжал мыться. Он смывал с себя овладевший им ужас. Даже сейчас, когда он ушел с поля битвы, он был не в себе, и я уже начал сомневаться, Сур ли это.

– Он же убивал карфагенян. Напал на Ганнибала из‑ за угла, – опять начал Карталон.

– Сур не знал, что делает, – стал защищать я слона.

– Но он это сделал. Значит, не выдержал до конца.

– Он просто хотел выбраться оттуда.

– Он сбежал, – сказал Карталон, словно вынося приговор.

Сур улегся в ледяной воде; над водой оставался один только хобот. Потом он выбрался на берег. Он стоял на снегу, как черная неподвижная скала. Это был снова Сур, слон, которого я знал. Мне захотелось подбежать к нему, но я боялся, что Карталон разгневается. Все это время я помнил: слон прошел через все, он жив, он даже не ранен, а Карталон хотел его убить. Почему? Почему? Я не мог этого понять.

– А почему ты так поступил? – Карталон внезапно повернулся ко мне. Лицо у него было злым.

Я не ответил. Я боялся его.

– Он оказался трусом, – задыхаясь, сказал Карталон. – Мне надо было убить его, как только он начал давить наших. Теперь он больше ни на что не годится. Он теперь всегда будет убегать.

Казалось, что Карталон никогда не перестанет упрекать ни себя, ни меня, ни Сура. Он пнул ногой нагрудную пластину, лежавшую на земле. В то же мгновение Сур задвигался. Мы тоже вскочили. Позади послышался шум. Небольшой отряд римлян – человек примерно сто – показался из‑ за падающего снега и направился к нам. Все они были вооружены. Я распластался на земле, Кар‑ талон тоже. Но Сур пошел вперед мимо нас. Он заворчал, потом поднял хобот, взревел и кинулся на римлян. Земля вокруг задрожала. Римляне в ужасе побросали оружие и бросились наутек. Мы смотрели, как они бегут и исчезают в снегу. Сур пришел назад и остановился там, где лежала его попона и доспехи; он все еще ворчал.

Карталон поднялся.

– Теперь мне надо вымыться, – сказал он со стыдом. – Ведь я испугался.

Он пошел к реке, но вода оказалась для него слишком холодной. Потом мы принялись собирать брошенное оружие. Мы связали его в узлы и погрузили на Сура. Получилось пять тяжелых узлов. Карталон велел Суру искать дорогу в лагерь.

Через два часа мы были в лагере. Сура встречали как героя. Карталон не обращал ни малейшего внимания на похвалы. Но он сложил захваченное оружие в груду, чтобы каждый мог его видеть.

Все больше и больше наемников возвращалось в лагерь. Сообщали, что половина римских отрядов, пересекших Требию, полегла в заснеженном поле. Остальная часть римлян бежала.

Никто их не преследовал. Смертельная битва истощила силы карфагенян. И у нас многие пали.

К вечеру все оставшиеся в живых слоны собрались вокруг Сура. Кроме него, слонов осталось еще шестеро. Эти шесть великанов были ранены, они потеряли много крови и погибли ночью – не вынесли жестокого холода.

На следующее утро после победы у Ганнибала остался только один слон.

Зима покрыла Требию льдом и похоронила весь лагерь под снегом. Крепкий мороз сделал землю твердой, как железо. Похоже было на то, что зима продлится вечно. Неделями не таяли снег и лед, а армия тихо таяла. Многие из солдат‑ союзников отпрашивались в отпуск или просто исчезали. В глазах Карталона они были «грязью, смытой дождем», а римляне были «грязной жижей, просачивающейся сквозь пальцы». Ему не нравилась эта «гнилая война». Он не мог понять, почему Ганнибал, выигрывая битву за битвой, откладывает поход на Рим. Сура, единственного оставшегося в живых слона, обожали в карфагенских войсках, несмотря на то что воины понесли из‑ за него большие потери. Наемники видели в нем гарантию того, что выживут в этой войне. Они ссорились из‑ за оружия, которое он принес на своей спине. Он вышел из битвы, в которой были уничтожены все другие слоны, без единой раны, и теперь наемники считали его неуязвимым и так сильно баловали, что Карталон должен был твердо сказать им, что этого делать нельзя.

После сражения Карталон глубоко страдал. Он считал своей виной то, что римляне ускользнули через «эти проклятые горы, проклятые реки и проклятые болота», и ни Силен, ни его друзья – погонщики – не могли избавить его от подобной мысли. Один раз Синхал сказал ему.

– Ты должен перешагнуть через это так же, как это сделал Сур. Только ты сам можешь себе помочь.

Но Карталон оставался глух ко всем доводам. Сам же он начал жадно собирать все новости, касавшиеся войны.

Семпроний, консул, который настоял на сражении, сумел уйти и добраться до Рима. Разведчики донесли, что прибытие побежденного полководца вызвало там уныние. Были избраны два новых консула, их послали с легионами воинов в зимние лагеря, в которых собрались остатки разбитой армии. Ганнибал приказал постоянно нападать на эти лагеря. Несмотря на жестокий холод, Ганнибал не бездействовал: он захватил по соседству несколько селений, чтобы пополнить запасы продовольствия. В одном из сражений за торговое село на реке Пад он был ранен. Полководец дал себе и своей коннице пятидневную передышку. Потом он начал сражение за римский эмпорий[63] Виктумвия. Все защитники города выступили ему навстречу. Ганнибал разбил их и захватил этот маленький город. Побежденные получили приказ сдать оружие. После того как оружие было сдано, Ганнибал отдал город на разграбление наемникам. Трофеи, которые они принесли в лагерь, подняли настроение у всей армии.

Всякий раз, когда римляне пробовали атаковать Ганнибала, они терпели поражение или обращались в бегство. Но из Иберии, из Нового Карфагена, пришли плохие вести. Один из Сципионов высадился на иберийском берегу и хитростью одержал победу над несколькими иберийскими племенами. Ему даже удалось сформировать новые когорты из вспомогательных войск. В сражении на реке Ибер он разбил карфагенян. Их потери насчитывали до шести тысяч убитыми, и гораздо больше карфагенян было взято в плен. Римляне захватили прибрежные города. Скоро большая часть страны была в их руках. Но Ганнибал вовсе не думал поворачивать назад.

Как только под лучами солнца начал таять снег, Ганнибал приказал своим солдатам свертывать лагерь. Он знал, что солнце обнажит дороги в горах, и тогда ими сможет воспользоваться целая армия. Ганнибал хотел пройти через Апеннины в Этрурию[64], вынудить этрусков добром или угрозами перейти на его сторону, отдать их богатые города своим наемникам и отобрать у римлян внутренние районы страны.

Теплая погода стояла уже несколько дней. Армия подошла к вершинам Апеннин. Ганнибал сидел со мной на Суре. Полководец был в хорошем настроении и заражал этим настроением всех вокруг, даже Карталона. Казалось, что снег совсем растаял.

Но вдруг, когда мы были уже на самом гребне гор, погода круто изменилась. На нас обрушился снегопад, дальше идти было невозможно. Мы укрылись в расщелинах, наспех построили из тяжелых камней стены и прижались к ним, ибо не было никакой возможности разбить палатки.

На второй день Сур заболел, глаза у него слиплись, он обезумел от ветра и ничего не ел. Снегопад разделил армию на группы. Было намного холоднее, чем на перевале в Альпах. Днем ветер осыпал нас дождем, а ночью заносил снегом, он постоянно прижимал нас к холодной и твердой земле. Мы попали в осаду, и ни о каком продолжении похода не могло быть и речи. Казалось, что мы задержаны на бесконечный срок и бессильны что‑ либо изменить. Карталон и я устроились, как могли, возле Сура. У Карталона началась лихорадка. Он не мог подняться.

Силен и Синхал приносили нам время от времени еду. На третью ночь Карталон послал меня к Силену. Он был спокойнее, чем обычно. Ветер тоже стихал. Силен сразу же пошел со мной. Он попробовал сложить очаг, и ему удалось развести огонь. Карталон смотрел на пламя сияющими глазами. Он не стал ничего есть, но жадно выпил принесенную Силеном воду. Он выпил много – половину меха.

– Пью в последний раз, – сказал он, как бы извиняясь.

– Теперь тебе надо уснуть, – предложил ему Силен.

– Скоро я надолго усну, – возразил Карталон. – Но сначала я хочу поговорить с вами обоими. Для меня все кончено. Даже этот проклятый ветер заметил это и стих, чтобы я мог поговорить с вами. Посмотрите на Сура! Мне кажется, что даже сквозь слипшиеся веки он видит, что происходит со мной.

Сур стоял, чуть повернувшись в сторону, его большая голова наклонилась. Хобот был вяло опущен, нижняя губа отвисла. По всему телу кожа висела складками. Он выглядел очень старым, будто бы прожил за последние дни много лет. Только уши, казалось, еще жили. Они были чуть‑ чуть оттопырены.

– Он меня слушает, – сказал нам Карталон, – но я уже все, что надо, сказал ему. Я больше на него не сержусь за то, что он тогда потерял голову. Каждый пугается хотя бы раз в жизни. Теперь он прошел через это так же, как и я. – Карталон посмотрел на меня. – Не покидай его! Он привязан к тебе. Ведь это он нашел тебя под обломками и позвал меня на помощь. Ты должен оставаться с ним. А ты, – сказал он Силену, – позаботься о мальчике, как я заботился о нем. Сделай из него Карталона… – Он посмотрел на огонь, ему было трудно говорить. – Вы оба не карфагеняне, как я, но вы оба, как и я, преданы Ганнибалу. Ничто другое не важно. – Он посмотрел на Силена. – Как хорошо, что ты разжег огонь!

– Хорошо, что стих ветер, – сказал Силен, – иначе он задул бы пламя. А теперь спи!

Но Карталон не слушал его.

– Вы придете в Карфаген, – сказал Карталон, и голос его оживился. – Вы пройдете по крутым улицам, где изготовляют жаровни и светильники с крюками, плетенки для бутылок, горшки, корзины, настенные ковры и сундуки из кедрового дерева. Вы почувствуете запах дерева и пекарни, услышите стук кузнечных молотов по меди. Увидите город, который сверкает в солнечных лучах, как ни один другой город в мире. Сур покажет тебе свое стойло в стене, – шепнул мне Карталон. – Ничто не будет для тебя чужим, даже боги! Это неумолимые боги, – сказал он, – но они сделали Карталона таким, каков он есть. Они не знают жалости. Боги Карфагена требуют себе в жертву наших первенцев. Первый человек в древние времена построил лодку из дерева и вышел на ней в море. Когда он достиг острова, он пожертвовал свою лодку богам на острове. Дидона, построившая Карфаген, сожгла себя, когда африканский правитель захотел взять ее в жены. Карфагенские торговцы оловом разбили свои корабли о скалы, чтобы не выдать чужеземцам дорогу к тому месту, где залегает олово… Жертвоприношения прославили Карфаген как великий город. Для карфагенянина Карфаген всегда важнее его самого. – Карталон схватил нас за руки. – Старый Карталон перешел через Альпы ради Карфагена; он шагал, пока его несли ноги. Молодой Карталон будет идти от того места, где остановился старый, и позаботится о Суре, о том, чтобы Сур дошел до Карфагена живым и невредимым. Нас нельзя разбить до тех пор, пока мы так думаем. Теперь я умру, – сказал он, тяжело дыша, – а Карфаген будет жить! Рим же будет разрушен. Ганнибал накажет Рим за то, что Рим хотел поработить Карфаген. Он сделает с римлянами то же самое, что римляне сделали с Гамилькаром и Бостаром – и со мной. Возьми мой кинжал, – сказал он, – и разрежь ремень…

Он протянул мне правую руку. Я просунул лезвие под кожаную перевязь и разрезал ее. Мы увидели клеймо, выжженное на белой, незагоревшей части руки.

– Я всегда скрывал его, – прохрипел Карталон, хватая ртом воздух. – Но теперь вы его видите и должны все знать: молодым человеком во время первой войны я попал к ним в руки. Мой слон был убит, а я сам ранен. Они вытравили на мне это клеймо, как будто я скотина. Они подвергли меня пыткам. Они хотели выпытать у меня все, что я знаю о дрессировке слонов. Когда я больше не мог выносить боль, я заговорил. Но я все наврал им. Каждое мое слово было лживым. Они перестали сдирать с меня кожу, потому что я много всего наговорил им. Через два года я бежал. Я дошел до морского берега и взял чью‑ то лодку. В те дни море еще принадлежало Карфагену, я встретил карфагенский корабль и был свободен! – Карталон задыхался. – Возьми кинжал, – прохрипел он, – убей им первого же римлянина, которого ты увидишь. Карталон умирает, но его ненависть не должна умереть вместе с ним. Теперь ты – Карталон, ты будешь их ненавидеть!..

Это были его последние слова. Карталон посмотрел на меня так пронзительно, что я испугался. Отсвет огня заиграл на его лице, и оно стало необычайно живым. Но он был мертв.

Сур поднял голову. Раза два он неуверенно шагнул, потом поднял хобот. Он хотел было затрубить, но бессильно уронил хобот; он застонал, а потом снова застыл в задумчивости.

Когда наступила хорошая, тихая погода, армия Ганнибала снова двинулась в путь. Он дождался прихода весны, чтобы перейти через горы. Отвергнутый горами зимой, Ганнибал спустился в долину, где солдаты долго находились у нее в плену.

Мне было безразлично, куда идти. Силен заботился обо мне. Сур был здесь, и Ганнибал сидел позади меня на слоне. Со мной остались только эти трое: Силен, Сур и Ганнибал.

Ганнибал не всегда ехал сидя на Суре. Часто он скакал на одной из своих лошадей, а иногда и шел пешком, как простой наемник. Он делил с нами все трудности похода. Он спал с нами на голой земле и укрывался плащом, который от грязи стал из красного серым.

Ганнибал дошел почти до Плаценции. Отброшенный на позиции, которые он занимал несколько месяцев назад, Ганнибал выжидал, пока солнце не высушит как следует дороги, чтобы по ним можно было идти. Реки, наполненные дождем и тающим снегом, вышли из берегов и затопили долину.

– Сколько это еще будет продолжаться? – спросил я Силена.

– Ты имеешь в виду наводнение?

– Нет, войну.

Силен посмотрел на меня и ничего не сказал.

– Месяцы?

– Годы, – ответил Силен.

– Три? Пять?

– Может быть, десять. Или двадцать.

Я посмотрел на серую гладь воды, на залитые дороги, ведущие в долину. Я подумал о наших союзниках, которые быстро появлялись и так же быстро исчезали.

– Что говорит Ганнибал? – осмелился я спросить.

– Он привык к войне, – ответил Силен. – Он и не думает кончать. И всех в армии он тоже заставляет об этом не. думать. Его солдаты голодны, изранены и похожи на нищих, но он заставил их чувствовать себя хозяевами мира. Все эти недели, пока мы тут стоим, видел ты хоть какие‑ нибудь признаки недовольства? И никогда ничего такого не будет, потому что Ганнибал именно тот человек, на которого хотят быть похожи все воины: твердый, смелый, непобедимый. Он потерял свое самое главное оружие – слонов, кроме одного. Но он продолжает войну. И наемники последуют за ним. Он единственный бог, которому они поклоняются. Он знает, что за римлянами – Рим, а Карфаген очень далеко отсюда, но это его не угнетает. Он верит в себя и в тех, кто идет с ним рядом.

Я не мог оторвать глаз от Силена.

– А почему ты идешь вместе с ним? Ты же против войны.

– Я действительно против войны, – сказал Силен. – Но она идет, и я хочу в ней участвовать. Как иначе смогу я описать все, что здесь происходит, если я сам не буду очевидцем?

Мои мысли обратились к Суру, и я вдруг испугался предстоящей битвы.

– А своего единственного слона Ганнибал пустит в бой? – спросил я Силена.

– Он постарается, чтобы слон не пострадал, – ответил Силен. – Ты же знаешь, как он его любит.

С того дня, как умер Карталон, Сур и я стали держаться к Ганнибалу еще ближе, чем когда‑ либо раньше. Иногда Ганнибал объезжал крепости, сидя верхом на Суре, чтобы испытать крепость дорог. Большая часть дорог еще была покрыта жидкой грязью.

Глаза у Сура больше не болели. Но левый глаз Ганнибала, который воспалился в горах, все еще нарывал, несмотря на лечение. Ганнибал не щадил себя и спал мало. Издалека его можно было узнать по повязке, закрывавшей лоб и левую щеку. Я никогда не слышал, чтобы Ганнибал жаловался, хотя, как я узнал от Силена, испытывал постоянную боль.

Я содержал в порядке его платье и оружие и часто бывал у него в палатке. Когда его глаз болел сильнее, чем обычно, он ложился на постель и вытягивался на ней во всю длину. В это время он не разговаривал и закрывал здоровый глаз. Я угадывал по его дыханию, спит он или бодрствует. Большую часть времени он не спал.

Однажды, когда он лежал так, закрыв здоровый глаз, и не спал, я заметил, что из его широкого пояса, висевшего на одной из стоек палатки, что‑ то высовывается. Это был необычайно маленький, плоский пузырек синего стекла, тоньше моего мизинца. Только было я хотел засунуть его обратно, как Ганнибал поднялся. Он потребовал пояс, засунул пузырек обратно в потайной кармашек и тщательно застегнул на нем пряжку. Он долго смотрел на меня одним глазом.

– Это мое последнее спасение, – сказал он, – живым они меня не возьмут. – Он отдал мне пояс. – Но ты ничего не видел…

– Я ничего об этом не знаю, – ответил я, испытывая большой страх.

Он снова лег.

– Теперь у нас две тайны, – сказал он, и голос его был спокойным. – Сон о драконе и пузырек в поясе. Даже Силен об этом не знает.

Он помолчал, а потом заговорил о Суре.

– Ты хорошо с ним ладишь, – сказал он, – лучше, чем Карталон.

– Карталон был хороший погонщик, – возразил я.

– Да, – согласился Ганнибал, – а ты мой маленький карфагенянин.

Я не переставал думать о синем пузырьке. Когда я ушел из палатки, меня стал мучить вопрос: почему он носит с собой яд? Значит, он думает о поражении? Он хочет оставить за собой открытую дверь – обеспечить выход, когда выхода больше не будет? Он боится конца, который будет зависеть не от него? Эти мысли беспокоили меня, и я чуть было не поддался искушению поведать мою тайну Силену. Но я не сделал этого даже тогда, когда он застал меня в минуту раздумий.

Однажды Ганнибал явился без повязки. Он сорвал ее. Его левый глаз был мертв. Под левой бровью темнела узкая щель.

– Одноглазый человек на однобивневом слоне, – сказал он насмешливо, когда процессия наконец снова двинулась.

На этот раз армия пересекла горы без особых трудностей. Потом начались болота. Наемники шагали по колено в воде. Люди и лошади пропадали в тумане. Только Сур возвышался надо всем подобно серой скале; он двигался как призрак. Ганнибал молча сидел позади меня в седле, набитом козьей шерстью.

На болотах многие солдаты заболели. Ганнибал не обращал на них никакого внимания. Он делал все, что мог, для здоровых. Он посылал всадников в селения возле дорог и приказывал брать там все, что можно унести. Те, кто сопротивлялся, теряли не только свое имущество.

– Я не позволю, чтобы голод унес хотя бы одного из моих людей, – говорил Ганнибал.

Четыре дня и три ночи шли мы по болотам, потом они кончились. За несколько миль от Тразименского озера Ганнибал приказал разбить лагерь. Через два дня ему донесли, что римские легионы продвигаются к нам с севера.

– Теперь мы вступим с ними в борьбу, – сказал Ганнибал своим ближайшим советникам. – И недалеко отсюда.

В последние два дня он изучил окрестности и нашел удобное место для засады. Он приказал, чтобы ночью горели все лагерные костры, и оставил охрану поддерживать огонь. Мы уже видели римлян. Как только стемнело, Ганнибал отвел свою армию на юг вдоль подножия гор неподалеку от города Картоны. Ганнибал знал, что консул Фламиний, теперешний начальник римской армии, был таким же безрассудным, как и Семпроний. Он так спешил обратить карфагенскую армию в бегство, что споткнулся на лошади, и она сбросила его через голову наземь. Когда об этом донесли Ганнибалу, он сказал:

– Лошадь знает, что уготовано ее хозяину. Осматривая позиции, Ганнибал ехал на одной из своих лошадей. Но к утру он пересел на Сура. По его лицу я понял, что готовится решающая битва.

Картонские горы так близко подходят к Тразименскому озеру, что остается только узкая долина, протянувшаяся с севера на юг. На дороге, которая шла вдоль берега озера, можно было разместить всю армию, но места для маневрирования на ней не было. Озеро окружали густые заросли тростника, дальше от берегов оно становилось глубоким. Картонские горы не имели крутых склонов, но Ганнибал подумал, что если занять вершины, то отступление через горы станет невозможным.

Ганнибал расположил от вершины к вершине цепи метателей и другие отряды легковооруженных пехотинцев. Наиболее опытной части наемников и коннице он приказал расположиться в долине. Нумидийцы на быстрых лошадях должны были запереть ущелье с обеих сторон. К концу того же дня ловушка для римлян была готова. Озеро тоже решило помочь нам: оно прикрыло береговую полосу густым туманом и заполнило им ущелья. Только высоты были ясно видны.

Первые лучи солнца осветили туман кроваво‑ красным светом. Ганнибал, сидя позади меня на Суре, осмотрел засаду и был удовлетворен.

– Никто не уйдет оттуда живым, – сказал он, и его одинокий глаз блеснул при этом темным огнем. – Туман проделает половину нашей работы.

Я спросил у него, будет ли Сур участвовать в битве.

– Ты боишься за него? – Ганнибал успокаивающе потрепал меня по плечу. – Ему не сделают никакого вреда – ты проследишь за этим. Никто его не тронет.

На озере и в горах было тихо. Теперь все зависело от того, обнаружит ли враг засаду. Наемники и нумидийцы тихо лежали в засаде, даже не перешептываясь.

Потом послышался топот конских копыт. Карфагенский арьергард, который следил за кострами в лагере, поспешно отодвинулся в узкое ущелье. Им приказано было не вступать с врагом в открытый бой. Только дальше на юг, на открытой местности, где стоял Магарбал со своей конницей, враг должен быть остановлен и отрезан от выхода из ущелья.

Топот послышался ближе. Римская конница наступала. Потом к ней присоединилась пехота. Римляне пытались отыскать дорогу в клубах тумана и были похожи на невидимые многоголосые призраки.

– О лучшем и мечтать нельзя, – сказал Ганнибал группе военачальников, среди которых были Магон и Мономах. Они ожидали приказов, где и как атаковать врага.

Один из командиров арьергарда появился из тумана. Он мчался во весь опор. Подскакав к Ганнибалу, он доложил, что римляне ворвались в лагерь на рассвете. Удивленные тем, что там никого нет, они затушили костры и кинулись в погоню.

– Их пыл еще не остыл, – сказал Ганнибал насмешливо, указывая вниз, в туман, откуда слышался топот римских легионеров.

Когда мы услышали тяжелую поступь авангарда, первые ряды римлян уже заполнили ущелье больше чем на половину.

– Они могут не спешить, – заметил Ганнибал. – У них будет сегодня самый длинный день в году, и у нас тоже.

Он отослал начальников к войскам, оставив при себе отряд бесноватых и тридцать всадников. Солдаты этого отряда должны были бренчать оружием и издавать особые крики – это послужит сигналом карфагенским войскам к нападению на римлян.

В некоторых местах туман уже поднялся, на шлемах и доспехах солдат заиграло солнце. Римляне продвигались вперед, ничего не подозревая.

Потом с северного края ущелья появился всадник.

Он сообщил, что последние отряды легионеров вошли в. ущелье. Ганнибал поднял руку. Бесноватые закричали и загрохотали оружием так громко, что Сур в волнении поднял уши и хобот. Мне удалось успокоить его. Воины спустились с холма, где мы стояли, и исчезли в тумане. Теперь звуки битвы доносились вдоль всего озера. Карфагеняне теснили римлян, которые наконец с ужасом поняли, что они окружены.

Туман все больше рассеивался. Ганнибал, сидя на спине Сура, отлично видел, как из крепостной башни, что происходит внизу у озера. Некоторые римские солдаты еще продолжали защищаться, остальные же пустились наутек, увлекая за собой сражающиеся когорты. Многие искали спасения в лощинах и на горных вершинах, но они были для них закрыты. Открытым оставалось только озеро. Самые отчаянные пытались спрятаться в зарослях тростника, но тонули в болоте. Некоторые воины прыгали в озеро и старались уплыть, но тяжелые доспехи тянули их на дно. Через два часа на побережье виднелись лишь отдельные римляне, которые убегали или мчались на лошадях, пытаясь спасти свою жизнь. Только в одном месте оставалась еще когорта, которая продолжала сражаться в боевом порядке. Когда туман окончательно рассеялся, римляне все еще защищались. Ганнибал велел мне приблизиться к ним.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒