Большой поход на слонах 3 страница

Перед ними стоял Мономах[27]. В руке он держал плетку. Рядом с ним находился еще какой‑ то карфагенянин, раньше я его никогда не видел.

Никого в лагере не боялись больше, чем Мономаха, который командовал пехотой. Он был кумиром наемников; говорили, что он убил своей рукой более четырехсот врагов.

Мономах обвел взглядом толпу – все замолчали. Тогда он велел говорить стоявшему рядом незнакомцу.

Человек объяснил:

– Я пришел из Карфагена. Четыре дня тому назад в городе появились послы от римлян. Они подали жалобу на разрушение Сагунта. Это их дело. Но они потребовали отдать под суд Ганнибала. В этом нет ничего удивительного – все привыкли к наглости римлян. Но послушайте, что потребовал Ганнон[28], старый враг Барки! Он, этот предводитель тех самых карфагенян, в руках которых вместо оружия набитые кошельки, потребовал, чтобы Ганнибала выдали римлянам!

Вопль ненависти потряс воздух над холмом.

– А один из партии Ганнона даже предложил, чтобы Ганнибала распяли на кресте, как проигравшего битву!

Толпа опять заревела.

Мономах ударил привязанных к столбу плетью.

– Дай им! – закричали вокруг. – Сорви с них лживую маску!

– Они разоблачены, – язвительно оскалился Мономах. – Мы проверили, что у них под одеждой. Лживое нутро прожгло им кожу и выступило на ней!

Мономах разорвал на пленниках рубахи. Все увидели, что на коже Миркана и Бармокара выжжено клеймо: пучок розог и топор – символ Рима.

– Предатели! – закричали в толпе. – Римляшки! Негодяи!

– Проход Ганнибалу! – раздался вдруг громкий голос Мономаха.

Толпа расступилась, и в проходе появился Ганнибал, сопровождаемый Магарбалом и Силеном.

– Что с вами? – удивленно спросил Ганнибал у обоих наказуемых. – Я вас почти не узнаю!

– Теперь ты видишь их истинные лица! – убежденно сказал Мономах.

Ганнибал подошел ближе. Бармокар отвернулся от него, а Миркан с ненавистью смотрел прямо на Ганнибала.

– Что ты так смотришь? – спросил его Ганнибал.

– Потому что я тебя ненавижу!

– Откуда у тебя столько ненависти? Я люблю Карфаген! Я тоже люблю Карфаген, – сказал Ганнибал.

– Нет! – крикнул Миркан. – Ты против Карфагена!

– Как ты можешь это утверждать? – спокойно спросил Ганнибал.

– Ты такой же, как твой отец! – продолжал кричать Миркан. – Он тоже думал только о войне. Но твои войны поглотят больше людей, чем войны твоего отца! Не на Рим – на Карфаген падут развалины Сагунта! – Миркан так кричал, что раны на его лице опять стали кровоточить.

Ганнибал заметил клеймо на теле Миркана и смущенно обратился к Мономаху:

– Ты зашел слишком далеко… Начальник наемников стал оправдываться:

– Таких надо клеймить, как скотов, чтобы не было сомнений, кто их хозяин…

Ганнибал приказал отвязать Миркана.

– Отпустить этого негодяя? – возмутился Мономах.

– Отпустить обоих! – еще резче приказал Ганнибал. Миркана и Бармокара освободили от веревок.

– Возвращайтесь к Ганнону, – сказал им Ганнибал. – Скажите ему: сделаю, что он хочет – добровольно отправлюсь в Рим.

Наступила мертвая тишина. Все вытянули головы.

– Да, я предстану перед римлянами! И эти все люди тоже будут скоро стоять перед воротами Рима!

Раздались громкие крики одобрения. Когда шум смолк, Ганнибал продолжал:

– Но мы придем туда не для того, чтобы вести переговоры. Мы будем действовать! С нами будет не так просто, как с теми карфагенянами, которые думают, что все на свете можно купить, вплоть до собственной чести. Скажи, сколько заплатил Ганнон за свой новый пост? – едко спросил он Миркана. – Пятьдесят талантов[29] золота, не так ли?

Миркан не ответил.

– Ну, что ж, он не прогадал, – продолжал Ганнибал. – Я слышал, что римляне заплатили ему сто талантов за то, чтобы выдать меня!

– Это ложь! – выкрикнул Миркан.

Его голос потонул в воплях ненависти. Ганнибал призвал к молчанию.

– Передайте привет его попугаю! – крикнул он двум карфагенянам.

Все в лагере знали, что приверженцы Ганнона подарили своему предводителю попугая, который был научен говорить: «Ганнон всегда прав».

– Попугай повторяет все, что ему вдолбили, – это не удивительно, – с издевкой продолжал Ганнибал. – Удивительно, что Ганнон все повторяет за римлянами! Передайте ему привет, вашему попугаю Ганнону!

Миркан и Бармокар спустились с холма, сопровождаемые смехом. Карталон в восторге барабанил по моей спине. Он делал мне больно, сам того не замечая. Мне было не до смеха. Я смотрел на бесстрастное лицо Силена. Когда все смолкли, Ганнибал обратился к посланцу из Карфагена:

– Ну а что было дальше? С этими римлянами и советом ста?

Человек ответил:

– После бесконечных переговоров наши наконец спросили: «Чего римлянам, собственно, угодно, ибо Ганнибала им не заполучить». Тогда предводитель римлян засунул в тогу кулаки и объявил: «В одном кулаке у меня мир, в другом – война! » – «Давай что хочешь! » – сказали наши. Римлянин раскрыл правый кулак и крикнул: «Вот вам война! »

– Слышите – война! – заключил Ганнибал. – И они ее получат!

– Война! Война! – взревели тысячи людей, окружавших холм.

Передние кинулись к Ганнибалу и подняли его на руки.

В толчее я потерял Карталона. Толпа понесла Ганнибала с холма по дороге в лагерь.

– Ганнибал прав! Ганнибал прав! – кричали в толпе.

На холме остались я и Силен. Мы стояли возле одиноких столбов. Силен был бледен. Он молча направился к слоновьему броду. Я пошел за ним. Там мы уселись на скале, как и в первый раз. В моей голове все перемешалось. Я не мог поверить, что Ганнон – карфагенянин Ганнон – потребовал выдачи Ганнибала римлянам. Но Силен подтвердил это, хотя не сказал против Ганнона ни слова. Он даже стал его защищать:

– По‑ другому он поступить не мог. Он человек старого закала. Финикийцы – предки карфагенян – были скорее хорошими купцами, нежели воинами. Они не стремились завоевывать земли – они бороздили моря на торговых кораблях. Их звали красными, потому что торговали они в основном пурпуром. Когда они закрепились в Африке, они заплатили африканцам много денег, чтобы построить здесь город и порт – основать Карфаген. Они всегда и везде за все платили: за серебро и олово, за золотой песок и слоновую кость, за львиные шкуры и лес. За это их везде принимали с радостью. Они платили за все – так они завоевывали мир. Их грузы текли рекой: янтарь с севера навстречу золоту с юга, благовония с востока навстречу корабельным канатам с запада. От всего этого им, конечно, многое и перепадало, но и они брали на себя немалый риск. Их корабли отваживались доплывать до самых дальних островов за Геркулесовы Столпы. Они даже добрались до загадочной страны Агисимба[30], где обитают гиппопотамы. Один карфагенянин, по имени Магон, трижды пересек огромную пустыню, не обращая внимания на песчаные бури и на разбойников, скрывающихся в оазисах. Другие путешественники достигли широт, где зимой моря покрываются льдом; а одному из них удалось обогнуть на корабле Африку. И то, что кажется в, их рассказах небылицей, только доказывает, что им посчастливилось увидеть самое необычайное: солнце, которое день за днем вставало от них по левую руку, однажды встало по правую! [31] Так случилось, когда они огибали Африку. Во все времена карфагеняне были моряками, первооткрывателями, исследователями пустынь, купцами – только не воинами. Когда им надо было защищаться, они покупали себе наемных солдат. Но войну они ненавидели. Они стремились с ней скорее покончить. Просчитавшихся полководцев они строго наказывали. Это правда, своих собственных полководцев, проигравших битву, они распинали на кресте…

– И ты это одобряешь?

Это спросил не я. Между мной и Силеном упала тень; сзади стоял Карталон.

– Я повсюду искал тебя! – упрекнул он меня.

– Подсаживайся к нам! – пригласил его Силен. – Мы говорим о Карфагене.

– С меня достаточно того, что я только что услышал, – холодно ответил Карталон.

– Я еще не кончил, – спокойно сказал Силен.

– Ответь мне только на один вопрос, – потребовал Карталон. – Если бы от тебя зависело дать ответ римлянам, ты выбрал бы войну?

– Нет, – возразил Силен и встал. Карталон накинулся на него:

– А ты не римлянин?

– Был бы я тогда здесь? – в свою очередь спокойно спросил его Силен.

– Кто тебя знает, как долго ты еще будешь здесь! – крикнул Карталон.

– Ты забываешь, кто сделал меня своим писарем! – предостерег его Силен.

Карталон смягчился.

– Конечно, ты не предатель, – сказал он. – Непохож на предателя. Но ты слишком много думаешь, много размышляешь, поэтому и не похож на всех нас.

– Это возможно, – согласился с ним Силен.

По дороге в лагерь Силен несколько раз пытался втянуть Карталона в разговор, но тот оставался замкнутым. Зато в палатке Карталон говорил со мной до поздней ночи: о войне и о римлянах, о римлянах и о войне.

– Пусть твой греческий друг расскажет тебе обо всем, на что способны эти римляне! – твердил он мне. – Спроси его, не нападали ли они на нас в Сицилии, объединившись с разным сбродом. Ударили нам в спину! Спроси его, не отняли ли они у нас Сардинию, когда наши руки были связаны мятежом наемников – после первой неудачной войны! Спроси его, не повышали ли они в мирное время свою дань, чтобы задушить Карфаген долгами! Если бы Барка не превратил Иберию с ее серебряными рудниками в Новый Карфаген, мы задохнулись бы от долгов, как этого хотелось Риму! Но теперь мы им за все отплатим! Все опять будет как вначале: ни один римлянин не посмеет ополоснуться в море без нашего разрешения! Войну начали не мы, а римляне, – заверил он меня и стал перечислять разрушенные римлянами города… И вдруг запнулся: – Ты думаешь о Сагунте, – огорошил он меня своим предположением.

– Да, – ответил я.

– Его разрушил Рим, – сказал он без колебаний.

Я посмотрел на него с удивлением. Он перешел на шепот:

– Ты думаешь о красном плаще. Ты думаешь о метательных снарядах, о скорпионах и слонах, штурмовавших Сагунт…

– Но это же были карфагеняне! Они окружили, а потом разрушили Сагунт, – растерянно возразил я.

– А что было до этого? – спросил он. – Разве не сбросили с городских стен тех, кто выступал за Карфаген?

Я знал, что так было, поэтому не стал спорить.

– Почему до этого дошло? – выпытывал Карталон.

– Не знаю, – сказал я.

– Зато я знаю, – продолжал он тоном, который заставил меня насторожиться. – Римляне настроили жителей Сагунта против нас. Рим хотел, чтобы Ганнибала вынудили напасть на Сагунт. Рим связался с Сагунтом только в пику Новому Карфагену. Рим довел дело до того, что Сагунт стал для Ганнибала занозой в глазу! Разве можно упрекнуть его в том, что он выдернул занозу? И когда он это сделал, разве шевельнул Рим хоть пальцем, чтобы спасти Сагунт? Рим спокойно смотрел, как Сагунт погибает. Сагунт послушно делал все, что требовал Рим, а Рим дал ему погибнуть.

«Он прав, – подумал я, – ни один римлянин не пришел нам на помощь. Из развалин меня вытащил не римлянин, а карфагенянин Карталон. Карфагеняне пригрели меня, когда я остался круглым сиротой. Слон Ганнибала – вот кто спас мне жизнь…»

– Рим тебя предал, – Карталон произнес это как приговор. Он нагнулся ко мне: – Мой маленький карфагенянин! Ганнибал отомстит за Сагунт!

Он стал стелить мне постель – как тогда, когда вытащил меня из развалин. После того как Карталон погасил светильник, я еще долго лежал с открытыми глазами, уставясь в темноту палатки. Я видел перед собой Ганнибала; его красный плащ уже не пугал меня.

В последовавшие за этим недели главным в нашей жизни стало оружие. Обычно я просыпался от лязга железа, топота коней, громких приказов, и всегда в эти ранние часы Карталон уже бодрствовал и каждый раз смеялся, когда я спросонья не понимал, что уже начинается день, хотя вокруг было темно.

– Разбей свой сон, как скорлупу ореха! – приговаривал он и так широко зевал, что его челюсти трещали. Кар‑ талона радовала новая жизнь, которую принес с собой Ганнибал. – Оружие наточено, – убеждал он меня. – Теперь мы отшлифуем людей, и тогда пусть начнется!

Карталон повел меня в поле между лагерем и рекой, где муштровали наемников.

– Постепенно они понимают, откуда дует ветер. Глянь, как они тебе нравятся? – спросил он и рукой, затянутой в кожаную перевязь, указал на облако пыли.

Там – в пыли – были люди, но видел я только рога и оскаленные черепа хищных зверей – устрашающие шлемы на головах полуголых воинов. Они с воем набрасывались друг на друга.

– Наши бешеные! – гордо объяснял Карталон. – Это кельты! [32] Они дерутся как львы! Смерти они не боятся, и она становится их союзником.

И хотя оружие наемников было обмотано тряпками, многих, когда рассеивалась пыль, уносили с поля на носилках. Я даже видел следы крови.

– Без крови дело не пойдет, – говорил Карталон со свирепым выражением на лице. – Кровь тоже относится к нашему ремеслу.

С вершины холма хорошо видно было все поле. Иногда оно принадлежало одним только всадникам[33]. С быстротой перелетных птиц носились по полю конные отряды, все время меняя направление. Они поднимали за собой тучи пыли, и, когда во главе шести тысяч всадников появлялся Магарбал, пыль вставала стеной. В тихую погоду стена пыли двигалась по полю словно призрак. Вдруг стена разрывалась с быстротой, от которой захватывало дыхание, всадники окружали воображаемого врага, осыпая его градом коротких, звенящих молний. Под двадцатью четырьмя тысячами копыт гудела земля.

Вначале эти сухие бури производили на меня жуткое впечатление, но вскоре я с нетерпением стал ждать того дня, когда на поле опять появятся всадники.

И слоны все более привыкали к тому, что призваны сюда для войны. В тяжелых доспехах выходили они из лагеря, действуя по приказу, и все время на их пути встречались препятствия, которые им нужно было преодолевать. Один раз слонов погнали в небольшой лесок, в котором скрывались наемники. Они стали дразнить слонов громкими выкриками. Я сидел на Суре впереди Карталона, пристегнутый к вместительному седлу. Вдруг Карталон перегнулся вперед и что‑ то закричал в ухо Суру. Это был «большой клич» – звериный вопль, приводивший слонов в бессознательное бешенство. Другие погонщики тоже раздразнили своих слонов, и они бросились на лесок, который тем временем уже опустел. Слоны стали топтать и вырывать с корнем деревья. Каждый слон вытоптал в лесу целую просеку. Большие деревья, падая, вырывали с корнями подлесок. Карталон и я прикрывались щитами, но с нами ничего не могло случиться, потому что деревья падали вперед – туда, куда двигался слон.

– Так будет и с римлянами! – восторженно орал Карталон.

Я тоже орал, потому что сидел на слоне, который валил перед собой деревья.

На широком поле, за лесом, серая лавина остановилась. Слоны успокоились. Мы оглянулись: маленького лесочка как не бывало!

– Так мы растопчем Рим, – сказал Карталон, и я поверил ему.

Карталон решил, что мое обучение на этом закончилось. Всем командам, к которым привык Сур, Карталон обучил меня за один прием, словно сам он хотел отстраниться от дальнейшего. Сур понимал двадцать две команды. Я легко выучил все слова этих команд, и вскоре Сур стал отлично меня слушаться. Труднее было с теми знаками, которые погонщик передает слону ударами своих ног или перемещением туловища. Я весил наполовину меньше Карталона, и мои ноги не были такими длинными, как у него. Но в конце концов Сур стал понимать и меня: когда я нагибался вперед, Сур опускался на колени, когда я откидывался назад – Сур вставал; он поворачивал в ту сторону, куда я перевешивался. Он поднимал хоботом камень, когда я называл камень по‑ финикийски. Когда я ронял палку, Сур доставал ее; если я несколько раз ронял ее, Сур на третий раз сначала почесывал себе палкой бок, потом вручал мне, и тогда я оставлял его в покое. Мы понимали друг друга почти без слов. Со временем мне стало казаться, что Сур с большим удовольствием носит на себе меня, нежели Карталона. С Карталоном он то и дело спорил, пытаясь сделать что‑ нибудь по‑ своему, чего Карталон, конечно, не разрешал. Надо сказать, что каждый слон, несмотря на одинаковую дрессировку, сохранял свои особые привычки, спорить с которыми не следовало.

Были слоны, которые злились, когда к ним подходили не с левой, а с правой стороны, а слон Тембо не разрешал своему погонщику залезать на себя, если тот не садился перед этим сначала на землю. Со всем этим необходимо было смиряться; погонщики хорошо знали повадки каждого слона, а наемники получили строгий приказ оставить серых великанов в покое.

Все говорило о том, что с учениями скоро будет покончено и начнется поход на Рим. Все больше войск участвовало в маневрах. И наступил день, когда Ганнибал сам вывел армию на учение.

Впервые Сур понес нас вместе – Ганнибала и меня.

Ганнибал сначала справился у Карталона, в состоянии ли я управлять слоном. А Карталону и самому не терпелось показать, чему я научился под его руководством.

Но управлять слоном мне почти не пришлось. После того как Сур поднял нас на вершину холма, откуда хорошо видно было все поле, управлять всем стал Ганнибал. По его приказу заработали метательные снаряды, по его мановению пришли в движение тяжеловооруженные воины; он дал знак, и в дело вступили клинья конных отрядов; потом он отозвал их и велел перестроиться в мощные клещи. Он приводил в движение все вокруг, сам не двигаясь с места. В разные концы посылал он с приказами всадников, и там, куда они скакали, его приказы ломали всякое сопротивление. Ганнибал ни разу не повысил голоса, не крикнул. Сур оставался спокоен, он не нервничал и не пугался, как это часто бывало, когда на его спине командиром был Карталон.

– Таким спокойным Сур еще никогда не был, – сказал Ганнибал, когда мы возвращались на слоне в лагерь.

Он сказал это так, словно поведение слона было моей заслугой, но я ведь ничего особенного не сделал. Своими солдатами Ганнибал тоже был доволен. Он благодарил их, проезжая мимо, а они громко отвечали ему, размахивая оружием.

– Мы хорошо подходим друг к другу, все трое, – сказал Ганнибал, когда мы слезли со слона. Он потерся лицом о хобот Сура и потрепал меня по плечу.

Карталон смотрел на нас с гордостью. В тот же вечер было решено, что через четыре дня мы выступаем. Шесть тысяч всадников, тридцать четыре тысячи наемников и сорок слонов должны были перейти через Альпы.

В оставшиеся четыре дня до начала похода всем дали немного отдохнуть. Кони день и ночь паслись на лугах, слоны по полдня купались в реке. Наемники пропадали в городе, возвращаясь порой только под утро. Да и в лагере бражничали все ночи напролет. На четвертый день в лагерные ворота въехали повозки, нагруженные кувшинами и мехами с вином: купцы Нового Карфагена прислали наемникам свой прощальный подарок.

Вино было отличным. Теперь никто из наемников и не думал покидать лагерь. Уже в обед началось всеобщее пьянство. К вечеру мало кто понимал, что делает. Орали песни, плясали. А играли с таким азартом, что некоторые проигрывали свое жалованье за целый год вперед. Были и такие, что теряли в игре свою долю грядущей добычи. Вино толкало наемников на сумасшедшие выходки: один силач попробовал поднять с земли слона и еле унес ноги от рассвирепевшей громадины; а один начальник приказал сотне своих солдат выйти из лагеря без оружия, а потом штурмовать его в четырех местах; в ограде лагеря образовались широкие бреши.

С наступлением темноты многие уже валялись без чувств в палатках и просто на земле, а в полночь все уже спали мертвым сном, даже часовые. Ганнибал, не хотевший никого лишать удовольствий, велел сменить часовых еще перед обедом.

В палатке Карталона, как и во всех других, пахло вином. Карталон пригласил в гости погонщиков Арбы и Тембо. Меня он тоже все время уговаривал пить:

– Пей, теперь ты мужчина! Пей, гроза римлян! Тебя носит на спине Сур, слон Ганнибала!

И я пил, пока уже не видел вокруг ничего, кроме розового тумана. Я даже не заметил, как ушли гости.

Кто‑ то тряс меня за плечо. В руке у человека был фонарь. Я разглядел его лицо и наконец понял, что это Итти‑ бал, погонщик слонихи Арбы, с которой Сура связывала трогательная дружба. Иттибал пробовал также разбудить и Карталона, но безрезультатно – Карталон выпил гораздо больше меня.

– Разве уже пора? – спросил я Иттибала. – Ведь еще совсем темно.

Иттибал был вне себя, он нес какую‑ то чепуху. Наконец я понял: исчезла слониха Арба. Я вскочил, принес кувшин воды и вылил воду Карталону в лицо.

Карталон встал, ругаясь. Прошло какое‑ то время, пока он понял мои слова.

– Исчезла Арба? – Он смотрел на Иттибала, как на привидение.

Иттибал вытолкал его из палатки. Снаружи было еще темно.

Несмотря на фонарь, который нес Иттибал, мы то и дело натыкались на сонных воинов.

– Как только Арба смогла уйти мимо всех этих спящих? – плакался Иттибал.

– Это слоны! – загрохотал Карталон; его возглас прозвучал как упрек Иттибалу: для слонов, мол, нет ничего невозможного!

Наконец мы пришли на место. Когда Карталон стоял перед колом, от которого отвязалась Арба, он не знал, что и сказать. То и дело изучал он оставшиеся на колу звенья цепи. Арба разорвала совсем новую цепь.

– Слониху к этому что‑ то вынудило, – сказал он наконец.

Он посветил в лицо Иттибалу и отчетливо произнес:

– Не заметил ли ты, что слониха за последний год здорово пополнела?

– У нее хороший аппетит, – сказал Иттибал. – Она ест за двоих.

– Будем догонять ее на Суре, – мрачно сказал Карталон. – Уж если ехать на поиски, то только на нем!

Карталон потребовал, чтобы Иттибал немедленно заявил о случившемся.

– Ганнибал сожрет меня, – запричитал Иттибал. – Через несколько часов выступать, а слонихи нет!

– Он сожрет тебя, если ты не заявишь, – убеждал его Карталон. – Ты знаешь, как важен для него каждый слон.

Я заметил, что Иттибал дрожит. Тогда я вызвался пойти к Ганнибалу. Иттибал дал мне свой фонарь, и я пошел.

Палатка Ганнибала тоже не охранялась. Полог был приоткрыт, я вошел и увидел троих спящих: Ганнибала, Магарбала и Мономаха. Ганнибал сразу проснулся и стал расспрашивать меня о случившемся. Проснулись Магар‑ бал и Мономах. Ганнибал был совершенно трезв – я это заметил сразу.

– Далеко слон уйти не мог, – сказал он, выслушав меня.

– Пропал слон? – повернулся ко мне Мономах. – Ну, погонщик у меня попляшет! Что нам – отложить из‑ за него завоевание Рима, что ли? – разбушевался он. Магарбал сказал, что надо разбудить всадников.

– С двумя сотнями всадников мы его сразу найдем! Но Ганнибал решил иначе:

– Пусть погонщики этим сами займутся. Лучше всего, если вы возьмете Сура.

– Карталон того же мнения, – сказал я.

– Он в слонах понимает, – одобрительно отозвался Ганнибал.

– А когда мы выступаем? – снова вмешался Мономах.

– Как только найдем Арбу, – успокоил его Ганнибал. – Я не могу пренебречь ни одним слоном.

Я побежал назад к Карталону и Иттибалу, и мы втроем поехали на Суре. Стало светать. След от волочившейся по земле цепи вывел нас из лагеря через одну из брешей, пробитой пьяными наемниками, в чистое поле.

– Наверное, Арба решила выкупаться, – предположил Иттибал, когда мы увидели, что след ведет к слоновьему броду.

Но там мы никого не нашли. Карталон заметил, что след уходит вдоль берега реки. Далее наш путь лежал по целине; волочившаяся здесь цепь пообрывала верхушки низких кустиков. Сур быстро шел по следу.

Мы повернули вдоль изгиба реки. Вдруг Карталон шепотом приказал Суру остановиться, но слон не послушался. Карталон указал вперед, и мы с удивлением переглянулись: Арба была не одна – рядом с ней стоял маленький слоненок. Ветер дул нам навстречу, и слониха нас не замечала, хотя мы были от нее шагах в пятидесяти. Арба выбрала место, где берег полого спускался к неглубокому месту реки. Слониха как раз приготовилась покормить детеныша. Она встала над камнем, и слоненок забрался на него передними ногами, чтобы достать до вымени. Арба стояла к нам задом. Ее вид заставил меня расхохотаться. Тут Арба обернулась. Она захлопала ушами и несколько раз ударила хоботом по земле. Слоненок испуганно соскользнул с камня. Растерявшись, Арба подхватила хоботом слоненка и понесла его в реку. Она зашла так глубоко, что вода доставала слоненку до живота. Сур озабоченно затрубил. Тогда Арба повернула обратно. Выйдя на берег, она остановилась и опустила слоненка на землю. Видно было, что она успокоилась. Сур направился к ним, словно был в этой семье третьим. Слониха опять побежала. Едва она удалилась на несколько шагов, слоненок так отчаянно затрубил, что вздрогнул даже Сур. Арба вернулась к слоненку. Теперь она вела себя так, словно рядом не было ни Сура, ни нас троих – только она и ее детеныш. Он был голоден, и этот голод был сильнее, чем страх перед теми, кто к ним приближался. Слоненок снова попытался достать вымя, которое находится у слоних между передними ногами. Но он был еще слишком мал. Тогда мать опустилась на колени. Таким образом малыш наконец добрался до вымени. Когда Арба поднялась с колен, слоненку это не понравилось, и он снова затрубил. Арба хотела отойти, но он загородил ей путь. Арба попробовала его отпихнуть. Маленький плакса, покрытый бело‑ желтой шерстью, с копной волос на голове, не отступал от матери. Он продолжал скулить, пока слониха снова не опустилась на колени, чтобы накормить его досыта. Теперь рассмеялся Иттибал. Слоненок не обращал на нас никакого внимания.

– Здорово она меня обхитрила! – зло произнес Иттибал.

– Она всех обхитрила, – сказал Карталон. – Но так нам и надо: мы за ней плохо следили. Хотя подобные случаи у боевых слонов и не предусмотрены.

– Что теперь делать? – Иттибал беспомощно взглянул на Карталона.

– Возвращаться в лагерь, – сказал Карталон. – Пусть все это видят. Это надо видеть!

Он разрешил Суру подойти к слонихе. Слоненок с любопытством смотрел на Сура. Он стал обнюхивать ноги Сура, ища вымя, но разочарованно отвернулся. Сур притронулся своим хоботом к хоботу Арбы. Они покачивали головами, словно совещались друг с другом. Потом Сур повернулся и пошел назад в лагерь. Арба двинулась за ним, а слоненок засеменил под животом матери, между мощных колонн, несших над землей Арбу. Но большую часть пути Арба несла слоненка впереди себя, обняв его хоботом. Он ни разу не затрубил, пока не увидел лагерь.

Все наемники и погонщики были уже на ногах. Время подвигалось к обеду. Маленьким хоботом втягивал слоненок незнакомые запахи. Услышав непривычный лагерный шум, он опять затрубил и остановился. Он не хотел больше делать ни шагу.

Из лагеря вышли люди, но Карталон никого к ним не подпускал. Только когда появился Ганнибал, сопровождаемый Магарбалом, Мономахом и Силеном, Карталон вздохнул свободно.

– Никто так не понимает слонов, как он, – сказал Карталон.

– Он сожрет меня, – опять запричитал Иттибал.

– Не бойся! – успокоил его Карталон. – Ганнибал не захочет, чтобы у него испортился желудок.

– Вот так сюрприз! – крикнул издалека Мономах. Ганнибал спокойно подошел к Арбе и протянул ей соль. Арба взяла соль, засунула ее в рот и замахала хоботом. Ганнибал протянул слоненку пустую ладонь. Слоненок осторожно притронулся к руке Ганнибала. Запах руки ему, видно, понравился, и он ухватил ее своим маленьким ртом. Ганнибал поманил за собой слоненка, отступив от него на несколько шагов. Глаза малыша еще не полностью открылись, он почти ничего не видел. Спотыкаясь, наскочил он на Ганнибала, и тот упал на песок. Мы громко рассмеялись. Испугавшись, слоненок опять залез под живот матери.

– Из него выйдет толк, – предсказал Ганнибал, вставая. – Еще и дня не исполнилось, а уже сшиб Ганнибала!

Любуясь слоненком, Ганнибал совсем забыл, что теперь ему придется принять важное решение. Мономах напомнил ему об этом.

– Нам никогда не переправить его через горы, – сказал он.

– О чем говорить! – сказал Ганнибал. – В горах он замерзнет.

– Одного его оставлять тоже нельзя, – неуверенно сказал Иттибал.

Он смотрел в лицо Ганнибалу, словно ожидая приговора.

Ганнибал внимательно осматривал Арбу. Она была самой сильной его слонихой.

– Тебя нам будет не хватать, – пробормотал он под конец.

Но Мономах упрямо проговорил:

– Нам нельзя из‑ за этой игрушки терять обученного слона! Мы слишком многим рискуем.

– Ты прав, – сказал Ганнибал. – Мы рискуем слоном – таким же сильным, как Арба! Ты же только что видел, каков этот слоненок.

– Ну и что? – не уступал Мономах. – Сейчас дело не в нем, а в Арбе!

Ганнибал испытующе взглянул на него:

– А ну‑ ка попробуй их разлучить…

Он отступил назад, оставив Мономаха перед слонихой и слоненком. Арба словно поняла слова Ганнибала: она оттопырила уши и, как только Мономах шагнул к слоненку, грозно рыкнула. Тогда к слонихе подошел Ганнибал, и она сразу же успокоилась.

– Но ты же считал, что у тебя будет их сорок, – примирительно сказал Мономах.

– Значит, завоюем Рим с тридцатью девятью слонами, – улыбнулся Ганнибал.

Он снова протянул руку слоненку. Но тот не захотел больше играть. Тогда Ганнибал повернулся к лагерю и отдал приказ выступать.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒