Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





3 месяца спустя 4 страница



     — Бруно Локателли мой отец, и он будет охотиться за моей шеей, как только его освободят.

     Губы Николо дергаются.

     — Ты красный георгин, за которым он присматривал.

     Мое горло сжимается, и требуется вся моя добрая воля, чтобы не сойти с ума. Я думала, что сбежала из их мира в тот день, когда покинула дом тети Шэрон и дяди Боба.

     Но Николо только что сказал, что я была на его радаре все это время. Я не должна удивляться, но мой мозг, должно быть, стёр детали того, насколько опасен мой отец на самом деле. Должно быть, он пытался утешить себя, думая, что до сих пор наши жизни разделены.

     — Видишь ли, Бруно десятилетиями был верен семейному бизнесу и приносил ему прибыль. Задолго до твоего рождения. Ты должна предложить мне гораздо больше, чем он, чтобы я даже подумал о том, чтобы выкручивать ему руки в его личных семейных делах.

     — Дай мне шанс, и ты не будешь разочарован.

     — Лучше бы мне не разочаровываться, или я лично подпишу твое свидетельство о смерти.

     — Значит ли это, что ты дашь мне шанс?

     — Я дам тебе шанс после того, как ты прикроешь эту забастовку к утру.

     — Спасибо.

     Я подхожу к нему, чтобы пожать руку, но у меня снова перехватывает дыхание.

     Его охранник прижимает меня к стене, рыча:

     — Ты не заслужила разрешения дышать так близко к Боссу.

     Воу. Этому придурку действительно нужно лучше дрессировать своих собак.

     — Поняла... — я бормочу, чтобы вырваться из его хватки.

     Я ожидаю, что Николо отзовет его, но вес охранника исчезает с моей спины во внезапном свисте воздуха.

     Удар.

     Глухой удар!

     Я резко оборачиваюсь и нахожу охранника на полу, сжимающего свой кровоточащий нос. Над ним стоит местный дьявол моего сделанного на заказ ада в своем фирменном черном костюме, итальянских мокасинах ручной работы и с выражением лица, соответствующим вампиру, жаждущему крови.

     Интересно, так ли он выглядел под этой маской Анонима двадцать один год назад?

     Темный лорд с жаждой насилия.

     От меня не ускользает ирония того, что он снова ударил кого-то в моем присутствии. В отличие от тогдашнего Джокера, охранник стоит, подняв кулак. Другой охранник поднимает пистолет и приставляет его к затылку Кингсли.

     Либо этот человек совершенно не заботится о своей жизни, либо он намного безумнее, чем я думала, потому что он просто улыбается Николо с видом мятежного босса преступного мира.

     — Итак, я сам не шовинист, и не стану чтить устаревшую вещь какой-либо формой защиты, но разве применение насилия против беззащитной женщины не должно осуждаться в вашей гордой культуре?

     Вот оно.

     Этот мужчина сумасшедший с суицидальными наклонностями.

     — Шоу, — приветствует Николо, кивая своим охранникам.

     — Лучано.

     Мужчины быстро отступают к своему боссу, и из моих легких вырывается вздох. Я думала, что находилась в нескольких секундах от того, чтобы стать свидетельницей, как голова Кингсли разлетится на куски, но оказалось, что они знакомы.

     Подождите...

     Я смотрю между ними.

     — Вы... знаете друг друга?

     — Наши отцы были друзьями, у которых имелась привычка сравнивать нас. — Кингсли ухмыляется. — Николо любит оружие, потому что со всеми остальными игрушками, включая женщин, у него все плохо.

     — И все же твоя женщина пришла ко мне за помощью.

     — Я не его женщина.

     — Она не моя женщина, — говорит он одновременно со мной, и мы пристально смотрим друг на друга.

     Лоб в лоб.

     Черт бы побрал этого мудака и все то вуду, которым он владеет, чтобы лишить меня энергии.

     Всякий раз, когда я нахожусь на его орбите, мне требуются все силы для удержания контроля, который я культивировала десятилетиями.

     Он нервирует и дестабилизирует ситуацию, и лечения не предвидится.

     Уголки губ Николо приподнимаются, как у кота, нашедшего мышь.

     — Тогда я оставлю вас наедине с этим. Увидимся завтра, мисс Леблан.

     — Завтра ты увидишь мое обвинение в нападении, ублюдок, — сообщает ему Кингсли.

     Николо просто улыбается, поворачивается и уходит в сопровождении своих охранников.

     Как только они исчезают, я бросаюсь к Кингсли, пока не оказываюсь с ним лицом к лицу.

     — Что, черт возьми, все это значит?

     Он смотрит на меня сверху вниз, изогнув бровь, изображая великолепного злодея с черной моралью.

     — Это твой способ сказать спасибо за спасение, что я могу сделать, чтобы выразить свою благодарность?

     — Благодарность, моя задница. Кто тебе сказал, что я в беде? У меня было все просто отлично.

     — Очевидно, судя по твоему раннему страдальческому выражению лица, которое напоминало шлюху, симулирующую оргазм.

     — Ты один из тех, кто знает, учитывая всех шлюх, которым приходилось симулировать оргазм, потешая твое эго размером с землю.

     — Я не трахаюсь со шлюхами; они называются эскорт. И поверь мне, ни одной из них не приходилось имитировать оргазм.

     — Я была бы шокирована, если бы это было так, видя твои эгоистичные, нарциссические наклонности.

     — Мы будем притворяться, что я не доставил тебе больше оргазмов, чем ты могла сосчитать за ночь, когда мы зачали Гвен?

     Жар моего тела невольно поднимается на ступеньку выше, и я говорю сопливым тоном, скрывая свою реакцию.

     — Единственное, что я помню о той ночи, это уход. Полагаю, твои способности дарить оргазм настолько забывчивы.

     — Лгунья. — его голос понижается до более глубокого тенора, и клянусь, что чувствую его вибрацию на своей коже, прежде чем он оседает у основания живота. — Ты можешь заставить всех поверить, что забыла об этом, но вот в чем дело. Я не принадлежу к списку тех, кого легко одурачить, дорогая.

     — Не называй меня так. Я не твоя дорогая.

        И я ненавижу, что мое сердце бьется так громко, что я слышу глухие удары в ушах.

     — Предпочитаешь, чтобы тебя называли ведьмой?

     — Я предпочитаю свое настоящее имя.

     — Это слишком пресно для меня, чтобы помнить.

     — Тебе кто-нибудь говорил, что ты хрен?

     — За последний час? Дважды. И прежде, чем ты спросишь, нет. Как бы я ни ценил твое особое внимание к моему члену, боюсь, что он под запретом для бизнеса, когда дело касается тебя.

     — Забавно. Помню, что он был настолько открыт для бизнеса, что ты заснул с ним внутри меня.

     Он ухмыляется, и я внутренне проклинаю себя.

     — Думал, ты не помнишь.

     — Я вспомнила только после того, как проснулась. Не вовремя.

     — Не будь милой. Из-за этого ты залетела, когда была малолеткой.

     Мой желудок сжимается в болезненных интервалах с интенсивным постоянством. Его слова, смысл, стоящий за ними, эмоции, связанные с ними, медленно, но верно разрушают мой контроль. Кингсли, однако, выглядит таким же злобным, как повелитель демонов, настроенный против всех, включая ад.

     Хотела бы я сорвать с него отчужденную маску и посмотреть, какой именно беспорядок творится в его дисфункциональном мозгу.

     Но так как я не могу этого сделать, и не хочу, чтобы разговор шел по этому старому и похожему на минное поле пути, я прочищаю горло.

     — Насколько вы близки с Николо? Я не думала, что ты будешь дружить с боссом мафии.

     — У нас с Николо такая же дружба, как у скорпиона и лягушки.

     — Но ты только что сказал, что ваши отцы были друзьями.

     — Это не значит, что мы сохранили наследие. Марко Лучано преклонялся перед дорó гой стоимостью в миллиард долларов, по которой прошел Бенджамин Шоу, а мой отец восхищался его безграничной властью. Связь, которую мы с Николо терпеть не могли, пока она в конце концов не распалась. Он остался в своем окутанном тенью мире, а я сохранил свои миллиарды, ослепительный образ и вечный статус в Форбс.

     — И, очевидно, высокомерие.

     — Высокомерие это демонстрация моего статуса перед всем миром, пока они не заткнутся от этого. Я не высокомерен, дорогая. Я просто самоуверен в том, кем я являюсь и чем я владею.

     Я замолкаю, уставившись на него.

     Как будто действительно пялишься на человека, стоящего за внешностью Аполлона и стилем бога моды. И тут меня осенило.

     Кингсли может быть ярким мудаком, которому нравится демонстрировать свой вес с приводящей в бешенство уверенностью божества, но он не фанат средств массовой информации.

     Или внимания.

     Или пресс-конференций.

     На самом деле, он поставил перед собой задачу прожить свою жизнь как можно дальше от их бдительных глаз. Никогда не вмешивался в их мелкие расспросы и не уделял им времени суток.

     На самом деле, он такой же скрытный, как я и Нейт. Просто не тихий, и ему определенно не хватает рациональности, которая удержала бы его от внимания, если бы он практиковал это.

     Но опять же, он дышит для антагонистических сил, которые приносит ему конфликт.

     Его внимание сосредоточено на мне, и хотя его поза расслаблена, меня это не обманывает. Кингсли всегда будет хищником, готовым наброситься.

     — Теперь, ты собираешься рассказать мне, почему обратилась к Николо за «помощью», как он так красноречиво выразился?

     — Не понимаю, какое это имеет отношение к тебе.

     — Это абсо-чертовски-лютно важно, если ты являешься старшим партнёром, и я не могу не подчеркнуть это достаточно, моей фирме.

     — В твоей с Нейтом фирме.

     — Это на пятьдесят процентов моя фирма. Это будет на сто процентов моя фирма, если я скажу твоему дорогому другу, что ты просишь помощи у мафии.

     Я стискиваю зубы.

     Этот мудак действительно знает, как действовать мне на нервы.

     — Нейт не имеет к этому никакого отношения.

     — Я буду тем, кто решит, звонить ему или нет в ближайшие пять минут, в зависимости от твоего ответа.

     — Ты же не собираешься беспокоить его во время медового месяца, не так ли?

    — Нет, если ты начнешь говорить в... — он смотрит на часы. — Следующие четыре с половиной минуты.

     — Во-первых, катись на хрен.

     — Твои не слишком тонкие заигрывания граничат с навязчивостью, но я отвлекся. Во-вторых?

     — Мне просто нужен Николо для кое-чего.

     — Например?

     — Ты не должен знать.

     — Напротив, я определенно обязан знать. Всю правду и ничего, кроме правды.

     — С каких пор ты фанат правды?

     — С тех самых, как я узнал, что сила духа человеческого измеряется тем, сколько «правды» он может вынести, или, точнее, в какой степени ему необходимо, чтобы она была разбавлена, замаскирована, подслащена, приглушена или фальсифицирована.

     У меня отвисает челюсть.

     — Ты только что процитировал Ницше?

     — Ты только что доказала, что ты все еще ботаник?

     — И ты все еще отказываешься признать, что ты фанат.

     — Я не фанат. Я наблюдатель.

     Он делает шаг ко мне, и воздух автоматически испаряется. Пространство затихает, усиливается, и в нем достаточно напряжения, чтобы кого-нибудь убить.

     Я так привыкла препираться и сталкиваться с этим мужчиной, что, как правило, бываю застигнута врасплох, когда он вторгается в мое личное пространство.

     Когда я единственное присутствие в его глазах, разделяющее смертоносность шторма и интенсивность землетрясения. Он должен назвать своим именем одно из этих явлений.

     И почему, черт возьми, от него все еще пахнет так, как тогда? Кедр и мужской мускус погружают меня в воспоминания, которые, как я думала, я убила своим наивным маленьким сердцем.

     Какой тип человека не меняет свой одеколон в течение двадцати одного года? Разве это не должно быть осуждено в каком-нибудь руководстве?

     Я бы хотела, чтобы он не стоял так близко, что все, чем я могу дышать, это его присутствие. Я бы хотела, чтобы он не стоял так близко, чтобы я не могла видеть серые крапинки в океане его глаз или не видеть, как я тону в этом бездонном океане.

     Если бы я сказала, что он не оказывает на меня влияние, это была бы ложь века, за которую людей в Средние века пороли и забрасывали камнями.

     — Итак, в чем дело? Неразбавленная суровая, обнаженная версия правды?

     — Что заставляет тебя думать, что я предложу тебе это? — говорю я голосом более низким, чем обычно.

     — Тогда я узнаю сам.

     Его пальцы тянутся к моим волосам, и он хватает прядь, затем подносит ее к своему носу.

     Я потрясена, заворожена и все остальные синонимы, которые подразумевают «застывшая на месте».

     Мое внимание привлекает то, как рыжий оттенок контрастирует с его загорелыми, худыми пальцами. Как цвет касается вен на тыльной стороне его мужской руки.

     В тот момент, когда он глубоко вдыхает, кажется, что он вдыхает мою самую интимную часть.

     — Не вини меня за то, как я использую подобную правду, дорогая.

     Я хлопаю ладонью по его груди и отталкиваю его с резкостью, которая соответствует моему дыханию.

     — Почему... какого черта ты ко мне прикасаешься?

     Он никогда этого не делает. Даже когда он разрушает весь офис, приказывая мне исчезнуть. Даже когда мы оба узнали, что Гвен моя дочь.

     Возможно, мы были врагами, соперниками и злодеями в историях друг друга, но мы продолжали борьбу словесно, законно, а иногда и мелкими ходами.

     Но никогда с прикосновениями.

     И эта перемена сбивает меня с толку больше, чем следовало бы.

     Очевидно, однако, это нравится Кингсли, потому что он ухмыляется, приподнимает плечо и шепчет:

     — И почему я не должен прикасаться к тебе?

     — Потому что на этот счет было негласное правило, кретин.

     — Тогда я от него избавляюсь. Ты как картина битвы, но тот, кто сказал, что на войну и искусство нужно смотреть издалека, не имел смелости подойти ближе, прикоснуться, вдохнуть и попробовать на вкус.

     Мои губы дрожат, но мне удается сказать предупреждающим тоном:

     — Держись от меня подальше, Кингсли.

     — Опять же, зависит от того, получу ли я то, что хочу, или нет.

     Он заправляет прядь моих волос за ухо, и его пальцы оставляют на моей коже след из жгучей кислоты, когда он отступает назад.

     — И что это?

     Его глаза мерцают садизмом, когда он говорит:

     — Голая правда, дорогая.

 

Глава 4

Кингсли

 

     — Чем я обязан этому неприятному визиту?

     Я сажусь на жесткий кожаный диван Николо Лучано, внешний вид которого соответствует его владельцу — неудобный.

     Он по-прежнему сидит за своим старым столом в обветшалом кабинете, который он пытался поддерживать в форме последние два десятилетия, но результатов не предвидится.

     У этого человека под каблуком бесчисленное множество компаний, как легальных, так и нет, но он цепляется за это гнилое наследие с упрямством капризного ребенка.

     — Не твоему мрачному лицу, естественно. — я листаю наполовину порванный итальянский журнал девяностых годов, притворяясь, что этот выпуск более скучен, чем секс в миссионерской позе. — Возможно, стоит подумать о том, чтобы изобразить другое выражение лица, чем «Привет, ужасно рад с тобой познакомиться. Я убийца». если ты не хочешь попасть за это в тюрьму.

     Он опирается локтями на стол, сцепив пальцы у подбородка и демонстрируя тонкие линии своего сицилийского пиджака ручной работы.

     — Не думал, что у тебя есть время, чтобы заботиться о моем статусе свободы, Кинг. Либо тебе скучнее, чем старой шлюхе, либо ты менее хитер, чем детектив-новичок со значком, торчащим из задницы.

     Я бросаю журнал обратно на прочный деревянный стол и смотрю на него.

     — Какие у тебя отношения с Аспен Леблан?

     Я хочу засунуть кулак себе в рот за то, что произнес эти слова, но опять же, я прямолинейен.

     Всегда иду вперед.

     Никогда не отклоняюсь в сторону, никогда не отступаю назад и определенно никогда не застаиваюсь.

     Я думал об Аспен, ее рыжих волосах и сногсшибательных губах всю ночь в моем пустом особняке. Имейте в виду, весь процесс шел против моей воли, и я боролся с ним с решимостью гладиатора.

     Да, я жажду смерти этой женщины, но она ни при каких обстоятельствах не должна занимать мои мысли.

     Или, что еще хуже, поглаживать мое либидо, к которому она не имеет права приближаться.

     Удары по груше не помогали, многочасовые тренировки были смехотворным развлечением, а мои контакты с эскортом казались такими же соблазнительными, как просроченное молоко.

     Несмотря на все усилия, я не мог придумать причину того, что, черт возьми, изменилось прошлой ночью.

     Словно чужой демон вселился в мое тело в тот момент, когда я увидел, как ее ударяет головорез Николо. Я не бью из-за женщин — за исключением того, что избил Нейта до полусмерти, когда застал его целующимся с моей дочерью под моей крышей, потому что к черту этого мужика.

     Дело в том, что я максимально далек от Прекрасного принца и его друга Рыцаря в Сияющих доспехах.

     У меня хватает уверенности в себе, чтобы признать, что я склонен к насилию, вдыхать его в воздух и мечтать об этом. Однако причина не в женщине, и я имею в виду абсолютно никогда.

     Или мужчине, если уж на то пошло.

     Но прошлой ночью демоном, который вселился в мой кулак и тек по моей крови, определенно управляла женщина. И это была не просто какая-то женщина.

     Чертова Аспен.

     Я готов поставить на кон свои яйца, что ее упрямый ротик не имеет к этому никакого отношения. Правда остается правдой, я привык к словесным спаррингам с этой ведьмой как к нашему любимому виду спорта. Но прошлой ночью я впервые ступил на опасную территорию.

     Один, наполненный далекими воспоминаниями и банальными моментами ботаника о Ницше.

     Не в силах найти логическую причину, которая удовлетворила бы и мой мозг, и мой член, я первым делом этим утром удостоил себя отталкивающего присутствия мудака Николо.

     Упомянутый мудак достает сигару из коробки на своем винтажном столе и подносит ее к уголку губ. Он не торопится, черт возьми, прикуривая, затягиваясь и выпуская в воздух облако дыма, похожего на гашиш.

     — И я должен сказать тебе, потому что...?

     — Она старший партнер в моей фирме.

     Из которой я замышлял вышвырнуть ее, сколько себя помню. Но ему не нужно быть посвященным в эту маленькую деталь.

     — Часто ли ты играешь рыцаря в черной масти для всех своих старших партнеров?

     — Только когда возникает необходимость.

     — Не думал, что ты позволишь своему демону подглядывать за женщиной.

     — Возможно, ты захочешь проверить свое зрение, Ник. Должно быть, расплылось от всей крови, которая проникла внутрь.

     — Двадцать из двадцати. Но так ли это, Кинг? Как я это вижу, либо она разобьется о твои острые края, либо ты получишь порез от ее острых скул.

     — Уверен, что твой офтальмолог не слепой? Кто-то должен изучить лицензию и дать иное мнение, прежде чем ты начнёшь видеть инопланетян.

     — Хм. Интересно. — его губы растягиваются в отвратительной ухмылке, которая должна быть в том же музее, что и уродливые картины импрессионистов. — К сожалению, однако, я не обсуждаю свои дела с посторонними, которым ты обязательно стал, как только умер твой отец.

     — О, мне очень жаль. Я снова забрал твои игрушки, Ник?

     — Да, и ты не добьешься от меня ни слова, пока не отдашь их обратно.

     — Нет, спасибо. Я не вкладываю законно заработанные деньги в кровавую яму.

     Он наклоняется вперед, выпуская дым с единственной целью превратить кабинет в опасное для жизни место.

     — Загадай мне загадку, Кинг. Считается ли это все еще законным, если корень окровавлен?

     — Да. Ничего такого, чего не могла бы исправить небольшая стирка. Мне плевать, что за сделка была у моего старика с твоей семьей. Я сразу дал понять, что не буду придерживаться той же сделки, и твой брат, настоящий Дон, согласился.

     Хотя привратник и его бабушка знают, что фактическим лидером семьи Лучано является не старший брат Ласло Лучано.

     Николо дергал за ниточки, играл в свои демонические игры на заднем плане и был суррогатным лидером.

     Ласло это признанный фасад в семье и во всем мире. Николо слишком нигилистичен, эксцентричен и варвар, чтобы кому-то нравиться. Историй о его тайных камерах пыток достаточно, чтобы вселить страх в душу любого человека.

     — Мой брат не контролирует бухгалтерию, это делаю я. И я говорю тебе, что единственный способ защитить свою женщину это заплатить за это, богатый мальчик.

     — Возможно, ты захочешь навестить своего ЛОР-врача и заодно проверить уши, потому что я сказал тебе, что она не моя гребаная женщина.

     Сама идея вызывает у меня раздражение, глубоко укоренившееся в многолетних посещениях одних и тех же воспоминаний о некой роковой женщине.

     Проклятые годы размышлений о том, жива ли она, или ее последним отпечатком в этом мире была Гвен.

     — Тогда звучит удобно. Не позволяй двери ударить тебя на выходе, но оставь ее открытой, когда мисс Леблан появится на нашей встрече через некоторое время.

     Голова этого ублюдка будет висеть на двери его кабинета к тому времени, как она появится.

     Вместо того, чтобы действовать в соответствии с тем, что я думаю, и неизбежно быть убитым его охранниками, я достаю Зиппо и открываю ее.

     — Я позвоню своему брокеру и вложу деньги в один из твоих законных бизнесов, и сам выберу, в какой именно.

     — Три. Один незаконный.

     — Два. Законные.

     — Договорились.

     Я захлопываю Зиппо.

     — А теперь говори.

     Он протягивает мне свою коробку сигар.

     — Возможно, тебе пригодится.

     Блядь, нет. Это дерьмо напоминает мне о супружеской измене моего отца и роли суррогатного убийцы, которую он сыграл в смерти матери. Вот почему у меня тошнотворное чувство в животе с тех пор, как Ник начал курить. Что, я уверен, сделано специально, потому что этот ублюдок больше склонен к моральным пыткам, чем к физическим.

     Я отмахиваюсь от него с холодным выражением невозмутимого монаха.

     — Говори.

     Он зажимает сигару между губами, выдыхая загрязненный воздух.

     — Она одна из нас.

     — Одна из кого?

     Он показывает большим пальцем на себя.

     — Нас. Кровопускание, отмывание и батарейка в комплекте.

     — Что, черт возьми, это должно означать?

     — Ты знал, что Леблан фамилия ее матери?

     Нет, я, блядь, не знал, потому что все в Аспен было настолько ведьмовским по своей природе, что я избегал этого, нося поддельные амулеты.

     — И почему эта деталь так важна?

     — Она родилась, как Аспен Локателли.

     — Локателли... — я ломаю голову в поисках знакомой фамилии, затем останавливаюсь. — Ты не имеешь в виду человека, который убивал ради твоего отца, будто это был олимпийский вид спорта?

     — Тот самый. Бруно Локателли, экстравагантный киллер со вкусом к изысканным орудиям пыток. Он любимый в семье Мрачный Жнец и лучшая собачка Ласло, но он стар, так что нет ничего плохого в том, чтобы расширить мои возможности с его дочерью. — он проверяет телефон. — В конце концов, она устранила забастовку, о которой даже моим людям было трудно позаботиться.

     Я смотрю на него так, словно груз информации материализуется в существо рядом с ним.

     — Аспен дочь Локателли?

     — Да. Но вот что самое интересное. — он кладет локти на стол. — Она была птичкой, которая напела ФБР об одном из его убийств и посадила его в тюрьму. А в нашем мире стукачам не только накладывают швы, но и бросают в канавы.

 

***

 

     Полчаса спустя я размышлял о том, сработает ли мой прежний план выставить голову Николо на всеобщее обозрение или нет, а затем быстро решил, что мне нужно жить ради моего ангела.

     Есть много вещей, от которых я отказался ради Гвен. Включая то, что я чуть не погиб во время различных опасных действий или полностью погрузился в мир Николо со вкусом крови.

     Но сомнительное перемирие, которое я заключил с этим человеком, а также сделка, того стоят. Если не из-за чего-то еще, то из-за выражения лица Аспен в тот момент, когда она входит в кабинет, оформленный в дедушкином стиле.

     Если настроение можно измерить температурой, то она определенно находится в точке кипения.

     Я делаю глоток кофе, притворяясь, что ее присутствие смертельно надоедает мне, хотя все, чего я хочу, это прижать ее к ближайшей стене и заставить выплюнуть голую правду.

     Или, на самом деле, раздеть ее догола.

     Подождите. Полегче. О чем — и я имею в виду это — черт возьми, была вся эта мысль?

     Я не хочу обнаженную Аспен.

     Мой тип — молчуньи, кричат только тогда, когда я их бью, и никогда, я имею в виду, никогда не отвечают мне. Короче говоря, все, что Аспен Леблан — или Локателли, или какую бы фамилию ни выбрал для нее ковен ведьм, — ни хрена собой не представляет.

    Мягкие и ангельские черты не коснулись бы этой женщины и с десятифутовым шестом. Даже она сама в молодости была сущим дьяволом насквозь.

     Но опять же, чего вы ожидаете от ребенка из гетто, который предложил своего отца ФБР на блюдечке?

     Неудивительно, что она крепкий орешек — или орешек, который нельзя расколоть. Она находилась в постоянном режиме выживания с тех пор, как была ребенком.

     Не уверен, что этот груз информации добавляет к моей повестке дня, но это далеко не хорошо.

     — И что ты здесь делаешь? — спрашивает она с раздражением сытой по горло строгой учительницы.

     — Он мой главный юрисконсульт до дальнейшего уведомления, — отвечает Николо, все еще посасывая чертову сигару, будто это эскимо.

     — Полагаю, это означает, что мы будем работать вместе. — я наклоняю чашку с кофе в ее сторону, словно в шутливом приветствии. — Снова.

     — Я была первой, — она обращается к нам обоим, но свирепый взгляд адресован только мне.

     — Это не марафон. Первый или последний, не имеет значения. — я наклоняю голову в сторону Николо. — Игрушки и связи важны.

     — Ты дал мне слово.

     Теперь она переключает свое внимание на Николо.

     Мудак улыбается ей, впервые серьезно воспринимая мой совет насчет его мрачного выражения лица, и мне хочется протянуть руку к тому себе, который был полчаса назад, и врезать ему по яйцам.

     — И я держу свое слово, мисс Леблан. Я никогда не говорил, что тебя назначат моим главным юрисконсультом. Я просто сказал, что ты будешь в составе моей команде адвокатов. Должность начальника тебя никогда не касалась.

     — Потому что я женщина?

     — Потому что я тебе не доверяю... пока.

     — А ему ты доверяешь?

     Она произносит «ему», тыча пальцем в мою сторону.

     — Я доверяю его деньгам, его ориентированному на прибыль уму и его характеру, который я знаю десятилетиями. Ты, однако, все еще находишься под рассмотрением.

     Она постукивает носком туфли по полу, что является одновременно признаком огорчения и высокомерного поведения. Выжив и преуспев в мире, где доминируют мужчины, Аспен, как и многие из нас, не так хорошо переносит поражение.

     Я готов поспорить на половину своего состояния, что она придумывает план, как снова прийти в норму. На этот раз она будет стремиться к вершине.

     Она не обиженная неудачница, она просто не неудачница. Точка.

     Этого слова никогда не было в ее словаре. Вероятно, задолго до того, как я впервые встретил ее в образе роковой соблазнительницы.

     — Вызовет ли работа с Кингсли какие-либо проблемы? — спрашивает Николо, выпуская клуб гнилостного дыма.

     — Вовсе нет. — она улыбается ему, затем свирепо смотрит на меня. — Мы отлично работаем вместе, он и я.

     — Да? — он смотрит, между нами, как собака на кость. — Из моей обширной проверки я понял, что вы двое соперники, у которых, по воле судьбы, общая дочь.

     Больше похоже на удар дьявола, когда он под кайфом от своих буйных желаний.

     И алкоголь.

     В ту ночь в наших обоих системах определенно было чрезмерное количество алкоголя.

     — Ты услышал леди. — я одариваю ее улыбкой, которая кричит о фальши. — Мы можем найти компромисс.

     В аду.

     Пока она катается верхом на моем лице под водопадом вулкана.

     Я снова делаю паузу, мои пальцы сжимают чашку. Это вторая эротическая мысль, которая пришла мне в голову о ведьме за последний час.

     Кто я, черт возьми, такой? Животное в период течки?

     Она улыбается в ответ, отражая мою нечестную улыбку, и я почти вижу, как яд проливается на землю черным пятном.

     — Конечно, мы можем.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.