Патрис Деверо 10 страница

– Я сообщу обо всем миссис Бетани, – выпалила я.

Наглая ухмылка медленно сползла с лица Эрика.

Даже ему хватало здравого смысла, чтобы бояться миссис Бетани. Тем более после всех ее пылких речей о том, что необходимо оберегать учащихся‑ людей, чтобы защитить школу! О нет, миссис Бетани вовсе не понравится поведение Эрика.

– Не надо, – сказал он. – Давай просто оставим это, ладно?

– Вот ты и оставь. Убирайся отсюда. Пошел прочь!

Эрик еще раз злобно глянул на Ракель и медленно пошел в лес.

– Бьянка! – Ракель, спотыкаясь, пробралась через последние несколько веток, разделявших нас. Я быстро провела языком по зубам: нужно выглядеть и вести себя как человек. – О боже, что с этим парнем такое?

– Он подонок. – Это правда, хотя и не вся.

Ракель крепко обхватила себя руками.

– Он преследует... так себя ведет... О боже! Ладно. Все хорошо.

Я всматривалась в темноту, пытаясь убедиться в том, что Эрик в самом деле ушел. Шаги его затихли, и я больше не видела его светлой куртки. Он ушел, во всяком случае на время, но я ему не доверяла.

– Пошли, – сказала я. – Давай быстренько переберемся на ту сторону.

Слишком потрясенная, чтобы задавать вопросы, Ракель молча направилась за мной. Примерно через четверть мили мы нашли небольшой каменный мостик. Похоже, им нечасто пользовались, и нескольких камней не хватало, но Ракель не жаловалась и ни о чем меня не спрашивала, пока мы переходили через речку. Если бы Эрик очень захотел, он тоже мог бы перейти на ту сторону, но природное отвращение к текущей воде плюс страх перед миссис Бетани почти наверняка защитят нас.

– Ты как? – спросила я, оказавшись на другом берегу.

– Хорошо. Со мной все хорошо.

– Ракель, скажи правду. Эрик преследовал тебя в лесу... ты вся дрожишь!

Кожа ее покрылась липким потом, но Ракель продолжала пронзительным голосом утверждать:

– Все хорошо!

Мы молча посмотрели друг на друга, потом она шепотом добавила:

– Бьянка, пожалуйста. Он меня не тронул. Так что со мной все хорошо.

Когда‑ нибудь она сможет мне обо всем рассказать, но не сегодня. Сегодня ее нужно уводить отсюда, причем быстро.

– Ладно, – сказала я. – Давай вернемся в школу.

– В жизни не думала, что буду рада возвращению в «Вечную ночь»! – Ракель рассмеялась каким‑ то ломким, прерывающимся смехом. Мы уже тронулись с места, но тут она остановилась. – Разве ты не собираешься позвонить в полицию, или учителям, или кому‑ нибудь?

– Мы все расскажем миссис Бетани, когда вернемся.

– Я могу позвонить прямо отсюда, у меня с собой мобильник. В городе он работал...

– Мы уже давно не в городе. Ты же знаешь, здесь нет сети.

– До чего глупо! – Она так дрожала, что ее зубы стучали. – Почему эти богатенькие сучки не велят своим мамочкам и папочкам заплатить за вышку?

«Потому что большинство из них не привыкли даже к обычным городским телефонам», – подумала я.

– Ну все, пойдем.

Ракель не дала мне обнять себя за плечи, пока мы шли в школу по замерзшему лесу, и все время крутила и крутила свой кожаный браслет.

Ночью, после того как она легла спать, я пошла к миссис Бетани в ее кабинет в каретном сарае. Учитывая ее пренебрежительное ко мне отношение, я предполагала, что директриса начнет сомневаться в моих словах, но этого не произошло.

– Мы об этом позаботимся, – сказала она. – Можете идти.

Я замялась:

– И это все?

– А вы думаете, что вам позволят обсуждать наказание? Может быть, самой его назначить? – Она выгнула бровь. – Я знаю, как поддерживать дисциплину в моей собственной школе, мисс Оливьер. Или вам хочется написать еще одно эссе, чтобы вспомнить?

– Я просто имела в виду... а что мы будем говорить остальным? Они захотят узнать, что случилось с Ракель. – Я уже видела красивое лицо Лукаса и слышала его вопросы о тех странностях, что происходят в «Вечной ночи». – Ведь она расскажет, что это был Эрик. Наверное, нам придется говорить, что это был грубый розыгрыш или что‑ нибудь в этом роде, да?

– Это звучит разумно. – Почему у нее такой веселый вид? Я поняла, в чем дело, как только миссис Бетани добавила: – Вы становитесь специалистом по обману, мисс Оливьер. Наконец‑ то прогресс.

Боюсь, что она не ошибалась.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Первый снегопад нас разочаровал – снега выпало всего полтора дюйма, он быстро растаял, а потом замерз, и все дорожки обледенели. Округа выглядела пятнистой и скучной, а желто‑ бурые холмы были увенчаны водянистыми слипшимися снежными глыбами. Чешуя и крылья у горгульи за окном моей спальни в башне украсились бисеринками льда.

– Меня это устраивает, – сказала Патрис, искусно заматывая шею ядовито‑ зеленым теплым шарфом. – И я так рада, что теперь чаще светит солнце!

– Ты хочешь сказать, что снова можешь на него выходить? – Перед Осенним балом меня ужасно раздражала бесконечная «диета» Патрис и остальных: как все вампиры, отказывающиеся от крови, они похудели и стали выглядеть более вампирически.

Кортни и вся клика ее обожателей много времени проводили на солнце; это ничуть не мешает сытому вампиру, но очень мучительно для голодного. Мне пришлось мириться с тем, что Патрис долгие часы проводила перед зеркалом, пытаясь разглядеть себя в нем, потому что ее отражение выцветало и выцветало, став почти невидимым. Мне показалось, что все они тогда стали гораздо стервознее, но с этой компанией толком и не поймешь.

Патрис догадалась, о чем я, и покачала головой, словно я ее раздражаю.

– Я прекрасно себя чувствовала после бала. И это стоило нескольких недель голодовки и необходимости прятаться в тени! Раньше или позже ты тоже поймешь, в чем прелесть самоограничения. – На ее круглых щеках появились веселые ямочки. – Но только не с Лукасом, да?

Мы долго смеялись над нашей общей шуткой. Я искренне радовалась, что мы с Патрис неплохо поладили, потому что, разрываясь между неприятностями, случившимися с Ракель, и грядущими экзаменами, я меньше всего нуждалась в дополнительных стрессах.

Экзамены нам предстояли жестокие. Я этого ожидала, но все равно сочинения для миссис Бетани не писались сами собой, а экзамен по тригонометрии не становился проще. Мама неожиданно проявила садистские наклонности, заставив нас вспомнить каждую мелочь, когда‑ либо упомянутую ею в классе; к счастью, мы сумели угадать, что темой основного эссе будет Миссурийский компромисс, [3] потому что мама начала слегка подпрыгивать. «Надо полагать, Балтазар неплохо справится», – думала я, строча в тетрадке с такой скоростью, что пальцы сводило судорогой. Хотела бы я написать хотя бы вполовину так же хорошо, как он.

В эти последние недели я с головой окунулась в учебу не только из‑ за сложности экзаменов, но и потому, что занятия помогали отвлечься. Заставляя Ракель постоянно задавать мне вопросы, я отвлекала ее от мыслей о том, что едва не произошло тогда в лесу. Очень помогало и то, что миссис Бетани наказала Эрика: он буквально каждую свободную минуту проводил, оттирая щеткой коридоры, и при любой возможности кидал на меня разъяренные взгляды.

– Я не доверяю этому парню, – сказал однажды Лукас, когда мы проходили мимо Эрика.

– Тебе просто не нравится его характер. – В общем и целом я сказала правду, хотя мне были известны более основательные причины для того, чтобы не доверять Эрику.

Как мы ни старались отвлечь Ракель делом, она по‑ прежнему выглядела затравленной. Все ее прежние страхи усилились после нападения Эрика. Глядя на темные круги у нее под глазами, я понимала, что она не спит ночами, а однажды Ракель явилась в библиотеку с только что подстриженными волосами, причем было очевидно, что стриглась она сама, и весьма неаккуратно. Пытаясь вести себя тактично, я сдвинула учебники на край стола, чтобы дать ей место, и произнесла:

– Знаешь, в моем родном городе я часто стригла своих друзей...

– Я знаю, что эта стрижка выглядит отвратительно. – Не глядя на меня, Ракель бухнула свой рюкзак на пол. – И нет, я не хочу, чтобы ты или еще кто‑ то мне ее поправлял. Очень надеюсь, что она выглядит безобразно. Может, тогда он перестанет на меня пялиться.

– Кто? Эрик? – мгновенно напрягся Лукас.

Ракель плюхнулась на стул.

– А кто еще? Конечно Эрик.

До этой минуты я не догадывалась, что Эрик пялится не только на меня. Я помешала ему во время охоты; он твердо решил напиться крови Ракель, может быть... может быть, даже нанести ей серьезный ущерб.

Большинство вампиров никогда не убивают, говорили мама с папой. А вдруг Эрик – исключение из правила?

«Наверняка нет, – думала я. – Миссис Бетани не допустила бы такого в «Вечную ночь»».

Лукас быстро сменил тему, попросив у Ракель материалы по биологии, которую преподавал мой отец. Я взглянула на него и снова ощутила вожделение – или чувство собственности, всегда возникающее у меня в его присутствии. «Мой, – думала я. – Я всегда буду желать, чтобы ты оставался моим».

До сих пор мне казалось, что это эмоции, но, может быть, за ними кроется что‑ нибудь еще. Может, такая потребность объявить кого‑ то своей собственностью – это часть вампирской натуры, и поэтому она намного сильнее, чем человеческие желания?

Разумеется, Эрик не влюблен в Ракель, но если он испытывает по отношению к ней хотя бы десятую долю того же чувства собственности, что я к Лукасу, он ни за что на свете от нее не отстанет.

Тем же вечером в умывальной я снова наткнулась на Ракель. Она вытряхивала на ладонь то самое снотворное, что я ей когда‑ то советовала, – четыре или пять таблеток.

– Осторожней, – сказала я. – Не нужно так много.

Ракель придала лицу непроницаемое выражение.

– Или я никогда не проснусь? По мне, то не так уж страшно, между прочим. – Она вздохнула. – Поверь, Бьянка, этого недостаточно, чтобы кого‑ нибудь убить.

– Но больше, чем нужно, чтобы заснуть.

– Не с этим шумом на крыше. – Она бросила таблетки в рот, наклонилась, чтобы сделать несколько глотков воды прямо из‑ под крана, и вытерла рот тыльной стороной руки. – Они все еще там. И теперь гораздо громче. Все время. И я это не придумала.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

– Я тебе верю.

Вообще‑ то, я сказала это только для того, чтобы не молчать, но Ракель широко распахнула глаза.

– Правда? Ты не просто так говоришь?

– Правда. Я тебе верю.

К моему потрясению, глаза Ракель наполнились слезами. Она их быстро сморгнула, но я‑ то знаю, что видела.

– До сих пор мне никто не верил.

Я подошла поближе.

– Не верил про что?

Она замотала головой, отказываясь отвечать, но, проходя мимо меня, легко прикоснулась к моей руке – всего на мгновение, но когда речь шла о Ракель, это можно было считать медвежьими объятиями. Понятия не имею, что у нее случилось в прошлом, но Эрик действительно страшно напугал Ракель. Может, он и не хотел заставлять ее страдать, но я подозревала, что Эрик принадлежит к тем, кому доставляет удовольствие видеть, как люди боятся.

К счастью, тут я могла кое‑ что сделать.

Ближе к ночи, много позже отбоя, я встала, надела джинсы, кроссовки и теплый черный свитер. Черная вязаная шапочка надежно скрывала мои рыжие волосы. Я подумала, не нанести ли черные полосы на щеки и нос, как делают грабители в кино, но решила, что это уже перебор.

– Идешь перекусить? – пробормотала в подушку Патрис. – Белки уже в зимней спячке. Легкая добыча.

– Я просто прогуляться, – возразила я, но она уже снова заснула.

Я влезла на подоконник. Ночь была холодной, но перчатки и свитер сохраняли тепло, так что я не дрожала. Встав на сук дерева, я вытянула руки, чтобы ухватиться за верхние ветки, и уперлась ногами в шершавый ствол. Сучья под моим весом затрещали, но не сломались. Через несколько минут я уже была на крыше.

В смысле – на крыше нижней части здания. В нескольких футах от меня в ночное небо устремлялась южная башня. Если задрать голову, можно было даже увидеть темные окна родительской квартиры. Напротив нее находилась громадная северная башня, а между ними – крытая дранкой и черепицей крыша главного здания, но не ровная плоская поверхность, а изогнутая под различными углами. Школа строилась медленно, веками, и не каждая новая пристройка совпадала с предыдущими. Крыша, блестевшая в лунном свете темно‑ синим, немного походила на бурное море с волнами, вздымающимися вверх и падающими вниз.

Я стиснула зубы, вскарабкалась на ближайший скат и поползла, стараясь производить как можно меньше шума. Если кто‑ нибудь выбрался наружу перекусить, не важно, заметит ли он меня. Однако если кто‑ то окажется на крыше по другому поводу, нужно, чтобы у меня было преимущество.

Я боялась до полусмерти, хотя и старалась убедить себя в том, что оснований для страха нет. У меня нет опыта стычек; если мне бросают вызов, я сразу хочу свернуться в клубочек. Но все‑ таки кто‑ то должен заступиться за Ракель, и похоже, только одна я и могу. Поэтому, не обращая внимания на дрожь, я упорно пробиралась вперед, пытаясь сообразить, где находится спальня Ракель. Должно быть, дальше по коридору отсюда. Наша с Патрис комната размещалась в южной башне, но Ракель такая роскошь недоступна. И кто‑ то мог стоять прямо над ее спальней, в нескольких футах над головой.

Обдумав все это, я стала пробираться дальше. К счастью, крыша не обледенела, поэтому я не скользила и не падала, поднимаясь на фронтоны и спускаясь с них, кое‑ где становясь на четвереньки. И все время внимательно прислушивалась к каждому звуку, пытаясь уловить шаги, слово, хотя бы дыхание. Мысль об опасности разбудила все мои темные инстинкты и обострила чутье. Я была готова к чему угодно, по крайней мере, мне так казалось. Когда до комнаты Ракель оставалось всего несколько футов, я услышала, как по крыше чем‑ то водят – медленно, с растяжкой. Там кто‑ то был. Кто‑ то хотел, чтобы Ракель это слышала. Я осторожно подтянулась на очередном крутом скате. Там, скорчившись в тени, стоял Эрик. Он сжимал в руке сломанную ветку и водил ею по черепице.

– Ты, – негромко произнесла я.

Эрик рывком выпрямился, торопливо запахнув длинное пальто. Интересно, что он делал другой рукой?

Почувствовав омерзение, нервничая, я больше всего хотела оттуда убежать, но не сдвинулась с места.

– Попался.

– Теперь мы оба нарушаем правила, – пробормотал он, оглядываясь по сторонам. – Ты не можешь заложить меня, не заложив и себя тоже.

Я подошла так близко, что вполне могла к нему прикоснуться. Со своим узким лицом и заостренным носом сейчас он сильнее, чем когда‑ либо, походил на крысу.

– Значит... значит, я заложу нас обоих.

– Великое, к чертям собачьим, дело! Нарушение комендантского часа. Ну и что? Все его нарушают. Никого это особенно не волнует.

– Ты здесь не для того, чтобы поесть. Ты издеваешься над Ракель.

Эрик кинул на меня полный отвращения взгляд, будто это не я, а что‑ то, на что можно наступить на тротуаре.

– Не докажешь.

Во мне вспыхнул гнев, приглушив страх. Все мышцы напряглись, и резцы полезли наружу, превращаясь в клыки. Реагировать как вампир означает никогда не отступать.

– О, правда?

Я схватила его за руку и сильно укусила.

У крови вампира совершенно не такой вкус, как у человеческой или любого живого существа. Она не насыщает. Это не еда. Это информация. Вкус вампирской крови сообщает тебе, что вампир чувствует в этот самый миг; ты и сам это чувствуешь, и в твоем сознании вспыхивают образы, только что мелькавшие в сознании того вампира. Этому меня научили родители и даже разрешили мне несколько раз проверить это на них. Однажды я спросила, кусали ли они так друг друга, но они ужасно смутились и тут же начали интересоваться, сделала ли я уроки.

Пробуя кровь родителей, я чувствовала только любовь, удовлетворенность и видела себя ребенком, гораздо более симпатичным, чем являлась на самом деле, и очень любопытным. Кровь Эрика оказалась совсем другой. Ужасом.

У нее был вкус негодования, ярости и невыносимой тяги отнять человеческую жизнь. Она была настолько горячей, что обжигала, и настолько злобной, что желудок у меня вывернулся наизнанку, отвергая и кровь, и Эрика. И в сознании возникла картинка, разраставшаяся с каждой секундой, как разгорается вышедший из‑ под контроля огонь: Ракель, какой ее хотел видеть Эрик – распростертая на своей постели, с разорванным горлом, пытающаяся сделать свой последний вдох.

– Ай! – Эрик отдернул руку. – Ты что делаешь?

– Ты хочешь ее погубить. – Меня трясло от увиденной жестокости, я с трудом сдерживалась. – Ты хочешь убить ее!

– Хотеть и сделать – разные вещи, – парировал он. – Думаешь, я здесь один такой, кому иногда хочется вонзить зубы в свежее мясо? Черта с два ты добьешься для меня наказания за это!

– Убирайся с крыши к черту. Ты сейчас уйдешь и никогда, никогда больше сюда не вернешься, а иначе я все расскажу миссис Бетани. Она мне поверит, и ты вылетишь из школы.

– Да пожалуйста! Меня от нее уже тошнит. Но перед уходом я заслуживаю хорошего обеда, тебе не кажется?

Эрик захохотал мне в лицо, и на один ужасающий миг я решила, что он кинется в драку. Но он спрыгнул с крыши, даже не схватившись за ветку дерева.

Никогда раньше я не испытывала такой тошнотворной ярости и надеялась, что больше никогда и не испытаю. При всей низости и мрачности «Вечной ночи» мне казалось, что я впервые увидела здесь настоящее зло.

«Ты веришь в зло? » – однажды спросила меня Ракель. Я сказала, что верю, да только до сих пор не знала, что это такое. Все еще дрожа, я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки. Нужно хорошенько подумать обо всем, что здесь сейчас произошло, но пока я хотела только одного – убраться отсюда подальше.

Сделав несколько шагов, я съехала вниз по дальнему скату, вглядываясь в то место, куда спрыгнул Эрик. Нужно было убедиться, что он и в самом деле ушел. Но уже начав спускаться, я вдруг заметила чьи‑ то очертания в темноте – как тень под глубокой водой. Может быть, Эрик приходил не один?

– Стой! – воскликнула я. – Кто там?

Фигура медленно выпрямилась, и в лунном свете я увидела Лукаса.

– Лукас? Что ты тут делаешь?

Сказав это, я почувствовала себя полной дурой. Он пришел с той же целью, что и я, – проверить, не Эрик ли пугает Ракель.

Лукас ничего не ответил. Он смотрел на меня так, словно никогда не видел, а потом сделал шаг назад.

– Лукас?

Сначала я не поняла, но тут меня озарило. У меня все еще торчали клыки, а рот был окровавлен. Если он прятался там давно, то слышал, как я разговаривала с Эриком, и видел, как я его укусила...

Лукас знает, что я вампир.

В большинстве своем люди давно не верят в вампиров и не поверят, как бы сильно их ни убеждать. Но Лукаса не требовалось убеждать, потому что он смотрел прямо в лицо клыкастому вампиру с окровавленными губами. Он смотрел на меня как на незнакомку, нет, как на монстра.

Тайна, которую я хранила всю свою жизнь, раскрыта.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Подожди! – взмолилась я липкими от крови губами. – Не уходи. Я могу все объяснить!

– Не подходи ко мне! – Лукас стоял с белым лицом.

– Лукас... пожалуйста...

– Ты вампир!

Что еще я могла сказать? Мое новообретенное умение врать сейчас ничем не поможет. Лукас узнал правду, и скрывать ее я больше не могу.

Он пятился, спотыкаясь о черепицу, руки у него тряслись, хотя он пытался овладеть собой. Шок сделал его неуклюжим – это Лукаса‑ то, который всегда двигался четко и уверенно. Казалось, что он вдруг ослеп. Я хотела пойти за ним, чтобы не дать ему потерять равновесие и упасть, уж не говоря о других причинах. Но больше всего я хотела объясниться. Однако он не позволит помочь. Если я подойду, Лукас может запаниковать и убежать. Убежать от меня! Дрожа, я села на крышу, глядя, как он по ней пробирается. Он не осмеливался повернуться ко мне спиной до тех пор, пока не прошел половину пути до северной башни, к спальням мальчиков. Я обхватила себя руками, а по щекам текли слезы. Я боялась и стыдилась сильнее, чем когда‑ либо в своей жизни, даже сильнее, чем тогда, когда укусила его. Понял ли он уже, что в действительности произошло во время Осеннего бала и что именно я сделала ему больно? Если и нет, то скоро поймет.

И что мне теперь делать? Немедленно рассказать обо всем родителям? Они придут в бешенство, кроме того, им придется предпринять какие‑ то меры против Лукаса. Не знаю, что вампиры делают с людьми, узнавшими тайну «Вечной ночи», но подозреваю, что ничего хорошего. Сообщить миссис Бетани? Исключено. Можно попробовать разбудить Патрис и попросить совета у нее, но она, скорее всего, пожмет плечами, поправит свою атласную повязку на глазах и снова заснет.

Теперь, когда тайна открылась, всем им угрожает опасность. Возможно, Лукас никому ничего не расскажет из опасения, что его сочтут ненормальным; но если даже расскажет, вряд ли ему кто‑ нибудь поверит. Но риск того, что все выплывет наружу, ужасен. И это только моя вина.

Должен быть какой‑ то выход, возможность все исправить. Что‑ то, что я могу сделать.

Нужно поговорить с Лукасом. Первым делом с утра. Нет, утром у него экзамен. Так странно думать о столь прозаичных вещах, как экзамен, среди всей этой неразберихи. Я поймаю его после экзамена. Он не захочет говорить со мной, но не будет в зале орать во весь голос о вампирах. Это даст мне шанс, и если я как следует продумаю, что сказать...

То что? Я врала Лукасу. Я его ранила. Может, он и прав, что пытается убраться от меня как можно дальше.

И все‑ таки я понимала, что должна сделать все возможное. Если мне грозит навсегда потерять Лукаса, сделать я ничего не смогу; умолять, плакать или открыть ему все свои секреты – этим делу не поможешь. Но я точно знала, что должна убедить Лукаса понять.

После долгой бессонной ночи я встала, надела черный свитер и юбку в складку и на негнущихся ногах спустилась вниз по лестнице, подгадав так, чтобы успеть к концу экзамена. Но оказывается, им разрешили уходить, закончив раньше, – а по словам ребят из его класса, Лукас сдал быстро. Это значило, что он, вероятно, уже у себя в комнате. Собрав все свое мужество, я проскользнула к спальням мальчиков.

Вик с Лукасом однажды показывали мне свое окно, так что, если меня не поймают, я смогу найти их комнату.

А если, появившись у Лукаса в комнате без предупреждения, я перепугаю его до смерти? Возможно, но придется рискнуть, потому что больше я этого не вынесу. Неопределенность съедала меня изнутри, выворачивая наизнанку. Даже если Лукас скажет, чтобы я больше не смела к нему приближаться, я все‑ таки буду знать, что к чему. Неизвестность казалась хуже всего.

Я поняла, что добралась куда нужно, увидев на двери два постера – «Головокружение» Альфреда Хичкока и еще что‑ то под названием «Быстрее, киска! Убивай! Убивай! ». Никто не отозвался на мой стук, и я нерешительно приоткрыла дверь. В комнате никого не было. И пахло в ней Лукасом – пряный, сосновый запах, словно я попала в лес. Половина комнаты была увешана постерами боевиков – сплошные пистолеты и красотки, а постель застлана ярким покрывалом. Другими словами, это была половина Вика. Половина Лукаса оказалась практически голой. Никаких картинок на стенах, а на маленькую доску объявлений (такие висели над каждой кроватью) пришпилено только расписание уроков и билет в кино – на «Подозрение», с нашего первого свидания. Постель застлана простым армейским одеялом.

Очевидно, мне оставалось только одно – ждать. Не зная, как поступить, я подошла к окну, выходившему на гравийную подъездную дорожку к школе. Там стояло несколько машин, это приехали родители, чтобы после экзаменов забрать своих детей домой на Рождество. Разумеется, человеческих детей. Я смотрела, как они обнимались, ставили вещи в багажники, и тут увидела Лукаса. Он вышел из парадной двери с большой спортивной сумкой, перекинутой через плечо.

– О нет, – прошептала я и с такой силой прижала ладони к стеклу, что оно (или я) едва не треснуло.

Но Лукас даже не обернулся. Он пошел прямо к длинному черному автомобилю с тонированными стеклами, дверка распахнулась, я попыталась рассмотреть, кто сидит внутри, но ничего не увидела.

Теперь понятно, почему его половина комнаты такая пустая. Лукас уезжал из «Вечной ночи» домой на рождественские каникулы, даже не сказав мне «до свидания». Может быть, он никогда не вернется.

– Ого, теперь спальни стали совместными? Это круто. – Ко мне сзади подошел Вик. Я жалко улыбнулась ему и снова повернулась к окну, чтобы увидеть, как уезжает машина с Лукасом. Она рванула с места так, будто пассажиры страшно спешили. – Ловко ты к нам пробралась. Вы, ребята, просто попрощались, а?

– Ага. – А что еще я могла сказать?

– Не расстраивайся так сильно, ладно? – Вик легонько ткнул меня в плечо. – Есть парни, которые умеют утешать расстроенных девочек, но я не из них.

– Со мной все хорошо. Честно. – Я внимательно посмотрела на Вика. С ним, единственным из всей школы, Лукас мог поделиться своими подозрениями. – Слушай, Лукас тебе показался... нормальным?

– Он отказался от моего приглашения на Ямайку. – Вик пожал плечами. – Сказал что‑ то про встречу с друзьями семьи, но вроде как ничего там особенного не будет. Разве ты не предпочла бы провести Рождество, валяясь на пляже, вместо того чтобы сидеть со старыми пердунами, знакомыми твоей мамочки?

Я имела в виду совсем не то. Но если это единственная странность в поведении Лукаса, может, он решил не делиться своими мыслями про вампиров. Вик вовсе не из тех людей, кто будет врать и притворяться.

Меня задело, что Вик намного честнее меня.

– Хочешь «читос»? – Он протянул мне полупустой оранжевый пакет. Я покачала головой и старательно сделала вид, что меня вовсе не тошнит. – Он еще пожалеет, погоди, сама увидишь. Я со своей семьей буду отдыхать на всю катушку, а чем будет заниматься он? Сидеть где‑ нибудь за столом и прилично себя вести. – Набив рот чипсами, Вик изрек: – Это будет долгий месяц.

– Да, – пробормотала я. – Очень долгий.

Думаю, люди в большинстве своем уверены, что вампиры не отмечают Рождество. Так вот, они ошибаются.

Конечно, религиозная часть не очень приятна. При виде крестов мы не вспыхиваем огнем и не превращаемся в дым, как показывают в фильмах ужасов, но находиться в часовне или в церкви нам неуютно – возникает противное ощущение, что за тобой наблюдает кто‑ то невидимый. Поэтому никакого всенощного бдения – ничего в этом роде. Однако вампиры любят получать подарки точно так же, как и все остальные. Добавьте к этому школьные каникулы, и получится время, которое доставляет удовольствие даже живым мертвецам.

Точнее, почти всем живым мертвецам. В это Рождество я была такой несчастной, как никогда в жизни.

Атмосфера разрядилась, когда люди уехали и остались одни вампиры. Они перестали задирать нос, не к кому было цепляться, не на кого производить впечатление. Кое‑ кто из них тоже уехал, в том числе Патрис, заявившая, что в это время года нельзя пропустить катание на лыжах в Швейцарии. Остальные, как учащиеся, так и преподаватели, остались в «Вечной ночи», потому что тут был наш дом. Во всяком случае, это место больше всего походило на домашний очаг, который бывает у людей.

– Мы исключение, Бьянка. – Мама вешала гирлянды из остролиста, а я стояла внизу и держала стремянку. Они с папой заметили мое мрачное настроение и старались изо всех сил создать атмосферу праздника. – Мы – единственная семья в «Вечной ночи», ты это понимаешь? Ни у кого из них не было семьи с тех пор, как... полагаю, с тех пор, как они умерли.

– Странно, что у них нет домов, куда можно уехать. – Я протянула маме кнопку, чтобы она закрепила гирлянду. – У нас‑ то дом был. Как они обходятся без своего дома?

– У нас был дом в течение шестнадцати лет, – поправил меня папа, сидящий на диване. Он деловито перебирал старые пластинки, пытаясь найти «Элла желает вам счастливого Рождества». – Для тебя это целая жизнь, а для нас с мамой...

– Мгновение ока, – вздохнула мама.

Папа улыбнулся ей, и что‑ то в этой улыбке напомнило мне, что он старше мамы почти на шестьсот лет, и даже столетия, проведенные ими вместе, для него тоже мгновение ока.

– Не существует такой вещи, как постоянство. Люди переезжают с места на место, забываются в удовольствиях, роскоши или еще в чем‑ нибудь, что может отвлечь их от скуки бессмертия. Жизнь движется вперед, и те из нас, кто уже не жив, иногда с трудом ее нагоняют.

– Вот для чего существует «Вечная ночь», – сказала я, подумав об уроках современных технологий и о том, как все растерялись, когда мистер Йи начал рассказывать про электронную почту. Многие про нее слышали, а некоторые даже умели пользоваться, но до того, как мистер Йи объяснил, только я одна понимала, как она работает. Одно дело – притворяясь, жить в двадцать первом веке, и совсем другое – по‑ настоящему понимать, что происходит. – А как же те, кто выглядит слишком старым, чтобы учиться в школе?

– Ну, это же не единственное место, куда мы можем поехать. – Мама потянулась за следующей гирляндой. – Существуют курорты и отели, всякие места, где люди в некотором роде изолированы от внешнего мира и где можно контролировать приезжающих. В прежние времена у нас было много монастырей и обителей, но сейчас сложно открывать новые. Протестантская Реформация – шайки гугенотов, костры, всякое такое – уничтожила многих. Обитатели наших монастырей не могли толком объяснить, что они не католики, без того, чтобы еще сильнее не ухудшить положение. Теперь мы в основном придерживаемся школ и клубов.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒