Патрис Деверо 7 страница

Все изменилось, когда в вечер бала я надела новое платье.

– Я его немного убрала в талии. – У мамы на шее болтался портновский сантиметр, а в манжеты рубашки она воткнула несколько булавок. Мама умеет шить – по‑ настоящему шить, любую вещь, какую только захочешь, и она перешила для меня платье, купленное по каталогу. (Однако подгонять по мне школьную форму не стала, отговорившись тем, что в сутках не так много часов. Это плавно перешло в совет научиться шить самой, да только ничего не вышло. Мама категорически не доверяет швейным машинкам, а я не могу проводить все свободное воскресное время с наперстком. ) – И немножко углубила вырез.

– Хочешь, чтобы я ослепила всех мальчишек? – Мы с мамой расхохотались. Сложно изображать из себя скромницу, стоя в одних трусиках и бюстгальтере без бретелек. – Это, да еще я накрашена так, как никогда в жизни, – папа не особенно обрадуется.

– Думаю, твой отец переживет, особенно когда увидит, какая ты красавица.

Я шагнула в темно‑ синее платье. Мама помогла мне натянуть его, застегнула молнию на боку, и поначалу мне показалось, что она ушила его в талии слишком сильно. Но тут мама застегнула пряжку, и я поняла, что еще могу дышать. Лиф сидел безупречно, подчеркивая талию, а потом переходил в широкую юбку.

– Ого, – прошептала я, расправляя мягкую полупрозрачную ткань и поражаясь, до чего к ней приятно прикасаться. – Хочу посмотреть.

Я собралась шагнуть к зеркалу, но мама меня остановила.

– Погоди. Сначала я тебя причешу.

– Я просто хочу посмотреть на платье, а не на волосы!

– Поверь мне. Ты будешь счастлива, когда увидишь все вместе! – Мама засияла. – Кроме того, мне это доставляет огромное удовольствие.

Невозможно сказать «нет» женщине, которая всю последнюю неделю переделывала мое платье. Я села на краешек кровати и позволила ей расчесывать и заплетать.

– Балтазар просто потрясающий парень, – сказала мама. – Во всяком случае, на мой взгляд.

– Да. Безусловно.

– Хм. Как‑ то без энтузиазма это прозвучало.

– Ничего подобного. В смысле – я этого не хотела. – Возражение прозвучало неубедительно даже для меня самой. – Просто я его пока не очень хорошо знаю, вот и все.

– Вы с ним изучаете одни и те же предметы. Думаю, ты знаешь его достаточно хорошо для первого свидания. – Мамины ловкие пальцы плели тоненькую косичку у меня на виске. – Может, все дело в Лукасе? Кстати, что между вами произошло?

«Он попытался настроить меня против вас, а потом начал избивать строителей в городе, мама, – ответила я мысленно. – Поэтому естественно, что я хочу быть именно с ним. Может, теперь вам с папой придет в голову преследовать Лукаса, размахивая зажженными факелами? »

– Да ничего особенного. Просто мы не подходим друг другу, вот и все.

– И все‑ таки он тебе по‑ прежнему небезразличен. – Мама говорила так ласково, что я почувствовала желание повернуться и крепко обнять ее. – Если тебе это хоть чуть‑ чуть поможет, то у вас с Балтазаром, несомненно, есть много общего. И он тот человек, о котором можно думать серьезно. Впрочем, я что‑ то чересчур тороплюсь. Тебе всего шестнадцать, и ты не должна думать о чем‑ то серьезном. Просто как следует повеселись на балу.

– Обязательно. Уже одно это платье – просто чудо!

– К нему требуется кое‑ что еще... – Мама встала передо мной, подбоченившись, и принялась рассматривать результат своего труда. Потом лицо ее прояснилось. – Эврика!

– Мама, что ты делаешь? – К моему ужасу, она подошла к телескопу, держа в руках ножницы, и отрезала шнурки с болтавшимися на них бумажными звездочками‑ оригами. – Мама! Я их обожаю!

– Мы потом все вернем на место. – Она протянула мне два коротких шнурка с крохотными серебристыми искрящимися звездочками на концах. – Подержи‑ ка секундочку.

– Ты сошла с ума, – сказала я, сообразив, что она собралась сделать.

– Скажи это еще раз, когда все увидишь. – Мама воткнула мне в волосы последнюю заколку и повернула меня лицом к зеркалу. – Смотри!

Я не сразу поверила, что девушка в зеркале – это я. Темно‑ синее платье оттеняло мою бледную кожу, и она выглядела нежной и гладкой, как шелковая. Макияж не сильно отличался от повседневного, но искусные мамины руки сумели придать ему мягкость. Темно‑ рыжие волосы она зачесала со лба назад и заплела в несколько косичек разной толщины, а дальше они просто ниспадали на шею – такие прически женщины делали в Средние века, только вместо цветов, как на старых картинах, в моих волосах были закреплены серебряные звездочки, настолько маленькие, что казались драгоценными камнями на концах шпилек. Я крутила головой, изучая себя, и звездочки вспыхивали и поблескивали.

– О, мама... как ты это сделала?

На глаза мамы навернулись слезы. Иногда она бывает такой сентиментальной – в хорошем смысле слова.

– Просто у меня очень красивая дочь.

Она всегда говорила мне, что я хорошенькая, но впервые в жизни я подумала, что, может быть, это правда. Конечно, я не походила на сногсшибательную красотку с журнальных обложек, вроде Кортни или Патрис, но все‑ таки была красивой.

Мы вышли в гостиную, и папа был потрясен не меньше меня. Они с мамой обнялись, и мама прошептала:

– Мы отлично справились, правда?

– Просто отлично.

Они начали целоваться, будто меня в комнате не было. Я прокашлялась.

– Эй, ребята, мне всегда казалось, что в день своего бала на первом месте все‑ таки должен быть подросток.

– Прости, милая. – Папа положил мне руку на плечо. Рука показалась мне холодной, словно сама я излучала тепло. – Ты просто ошеломительна. Надеюсь, Балтазар понимает, какой он счастливчик.

– Пусть только попробует не понять, – сказала я, и родители рассмеялись.

Я видела, что мама с папой с удовольствием спустились бы вниз вместе со мной, но, к моему большому облегчению, все‑ таки не стали этого делать. Это была бы уже чересчур сильная опека. Кроме того, мне хотелось немножко побыть одной. Я шла вниз по лестнице, подхватив рукой развевающийся подол платья и стараясь убедить саму себя, что все происходит наяву, а не во сне.

Снизу доносились смех, болтовня, негромко играла музыка; танцы уже начались, я опаздывала. Может, Патрис и права насчет того, что нужно заставлять парней ждать.

В ту самую секунду, как я спустилась с последней каменной ступеньки и вошла в ярко освещенный свечами большой зал, Балтазар обернулся, словно каким‑ то образом почувствовал мое приближение. Мне достаточно было взглянуть на него, увидеть, как он на меня смотрит, чтобы понять: Патрис точно права.

– Бьянка, – сказал он, подходя ко мне, – ты выглядишь восхитительно.

– Ты тоже.

Балтазар надел классический смокинг, в точности такой, какой носил Кэри Грант в сороковых годах. Но как ни шикарно он выглядел, я невольно кинула взгляд за его спину, в большой зал, и вздохнула.

– О‑ о‑ о!

Зал был украшен плющом и освещен множеством высоких белых свечей, поставленных перед старыми, сделанными вручную медными пластинами, отражавшими их свет. На небольшом возвышении в углу располагался оркестр, причем не группка рок‑ н‑ ролльщиков в джинсах и футболках, а настоящие классические музыканты в смокингах еще более строгих, чем у Балтазара. Они играли вальс. Несколько десятков пар танцевали, безупречно следуя рисунку, и это казалось сценой с картины двухвековой давности. Несколько новых учеников подпирали стену – мальчики в вычурных костюмах (видимо, предполагалось, что это круто) и девочки в коротких платьях с блестками; похоже, они уже поняли, что сильно заблуждались по поводу этого бала.

– Я только что сообразил, что нужно было спросить тебя раньше – ты танцуешь вальс? – Балтазар предложил мне руку.

Я оперлась на нее и ответила:

– Да. Ну, в общем. Родители научили меня всем старым танцам, но я никогда не танцевала их с кем‑ нибудь другим. Или где‑ нибудь, кроме дома.

– Все однажды случается в первый раз. – Он повел меня в зал, и вокруг ярче засияли свечи. – Начнем?

Балтазар кружил меня в танце, словно давно отрепетировал это; он точно знал, как и куда двигаться. Все мои сомнения насчет умения вальсировать мгновенно улетучились. Я хорошо помнила движения, а Балтазар чудесно вел, и его широкая ладонь на моей спине четко направляла меня. Я заметила неподалеку одобрительно улыбавшуюся мне Патрис, впрочем тут же исчезнувшую в вихре вальса.

После этого бал казался одним долгим счастливым мгновением. Балтазар танцевал без устали, я тоже. Сквозь меня, как электрический ток, била энергия, и мне казалось, что я могу танцевать много дней подряд, не замедляя темпа. Улыбки Патрис и недоверчивые взгляды Кортни убеждали меня в том, что я выгляжу красавицей, – и я чувствовала себя красавицей.

Я до сих пор представления не имела о том, до чего чудесны такие балы. Не одна я знала все движения – остальные тоже. Каждая пара словно была частью танца, все двигались одновременно, все дамы одновременно вытягивали руки под правильным углом. Наши длинные широкие юбки развевались, создавая над черными туфлями кавалеров разноцветные вихри. Каждое движение попадало точно в такт музыки. И это не сковывало, а, напротив, раскрепощало, освобождало от сомнений и растерянности. Каждое следующее движение вытекало из предыдущего. Может быть, так танцуют в балете. Мы двигались все вместе, создавая нечто прекрасное, даже волшебное. Впервые после приезда в академию «Вечная ночь» я точно знала, что нужно делать. Я знала, как двигаться, как улыбаться. Я чувствовала себя очень уютно с Балтазаром и купалась в его восхищении. Я наконец‑ то пришлась ко двору.

В жизни не представляла себе, что могу стать частью мира «Вечной ночи», но теперь передо мной расстилалась дорога, широкая, гладкая и гостеприимная...

«Если та банда уже запустила в тебя свои когти – в такую милую девочку, как ты, – я не хочу этого видеть».

Голос Лукаса словно прозвучал в моей голове так отчетливо, будто он прошептал мне эти слова на ухо. Я споткнулась и мгновенно сбилась с ритма. Балтазар поддержал меня, приобняв за плечи.

– Что с тобой?

– Все хорошо, – соврала я. – Просто... тут так жарко.

– Пойдем подышим свежим воздухом.

Балтазар ловко вел меня между танцующими, а до меня медленно доходило, что я едва не натворила. Я начала гордиться тем, что стала частью «Вечной ночи» – места, где сильные издеваются над слабыми, где красавицы смотрят сверху вниз на простушек, где снобизм считается более важным, чем дружелюбие. Только потому, что они на один вечер перестали ко мне цепляться, я была готова забыть, какие они на самом деле дрянные люди.

И только воспоминание о Лукасе привело меня в чувство.

Мы вышли на улицу. Сегодня наставники не таились в засаде. Вероятно, миссис Бетани и остальные учителя решили, что осенний вечер слишком холоден и большинство учеников останутся в помещении. Я мысленно с ними согласилась, потому что голые плечи и спина моментально замерзли. Но не успела я задрожать, как Балтазар снял с себя пиджак и накинул его мне на плечи.

– Так лучше?

– Да. Сейчас согреюсь.

Он склонился надо мной, явно обеспокоенный. Балтазар был настоящим джентльменом, таким хорошим и порядочным человеком! Лучше бы он пригласил на бал какую‑ нибудь другую девушку, которая сумеет оценить его по достоинству.

– Давай пройдемся немного.

– Пройдемся?

– Ну, если ты хочешь вернуться на бал...

– Нет! – Если я вернусь туда, чары могут снова взять надо мной верх и затуманить сознание, а мне нужна ясная голова, чтобы понять, что я едва не натворила. – В смысле нет, пока не хочу. Давай пройдемся.

Над головой ярко сверкали звезды. Ночь была безоблачной, просто безупречной для того, чтобы за ними наблюдать. Мне захотелось вернуться в комнату на самом верху башни и смотреть в телескоп на далекие звезды, а не торчать тут в полной растерянности. Мы шли все дальше и дальше в лес, музыка и смех бала делались все тише и тише.

И наконец Балтазар спросил:

– Ну ладно. И кто он?

– Кто?

– Парень, из‑ за которого ты сходишь с ума, – печально улыбнулся он.

– Что? – Я так смутилась, что попыталась соврать, лишь бы выпутаться из неловкой ситуации. – Я ни из‑ за кого не схожу с ума.

– Не такой уж я дурак, Бьянка. И мне хватает опыта, чтобы понять, когда женщина думает о другом мужчине.

– Извини, – сконфуженно прошептала я. – Я не хотела тебя обижать.

– Переживу. – Он положил мне руки на плечи. – Мы друзья, так? А это значит – я хочу, чтобы ты была счастлива. Конечно, лучше бы ты была счастлива со мной...

– Балтазар...

–... но понимаю, что не всегда все так просто.

Я покачала головой:

– Нет, не просто. Потому что ты потрясающий парень, и думать я должна только о тебе.

– Нет никаких «должна», если речь идет о любви. Поверь мне. – Его рубашка в лунном свете казалась ослепительно‑ белой. Почему‑ то Балтазар никогда не выглядел настолько красивым, как сейчас, когда отказывался от меня. – Это тот парень, Вик? Я видел, как ты с ним разговариваешь.

– Вик? – Я невольно рассмеялась. – Нет. Он классный, но мы с ним просто друзья.

– Тогда кто?

Сначала я не собиралась ему говорить, но потом поняла, что мне этого хочется, потому что за последние несколько недель мы и в самом деле стали близкими друзьями. Балтазар всегда находил время выслушать меня и серьезно относился к моему мнению, несмотря на то что я была намного младше и повидала в жизни куда меньше, чем он. В общем, мнение Балтазара многое для меня значило.

– Лукас Росс.

– Неудачник выигрывает этот раунд. – Балтазар выглядел не особенно довольным. Но с другой стороны, с чего он будет довольным, если я рассказываю ему про другого парня? – Могу понять, что ты в нем нашла.

– Можешь понять?

– Конечно. Внешне он очень привлекательный.

– Не в этом дело. – Мне хотелось, чтобы он понял, что я в действительности имею в виду. – Конечно, я заметила, что Лукас привлекательный. Но главное, он здесь единственный человек, который понимает, каково все это для меня.

– Я бы тоже мог понять. Или хотя бы попытаться. – Балтазар смотрел себе под ноги, и до меня наконец дошло, что, несмотря на все его внешнее спокойствие, разговор оказался для него тяжелым. – Все, обещаю, больше я умолять не буду.

– Ты здесь на своем месте, Балтазар, – как можно мягче произнесла я. – И поэтому просто не можешь понять, каково это для нас – тех, кто здесь чужой.

– И ты можешь стать здесь своей, если захочешь.

– Но я не хочу!

Он вскинул бровь.

– Тогда в конце концов у тебя возникнут проблемы.

– Да я не об этом. – Балтазар пытался говорить о будущем, о тех годах, что лежат впереди, а мне не хотелось думать об этом, потому что все и так запуталось. – Я говорю о школе. Ты много ездил и повидал мир. Не думаю, что тебе понятно, насколько... насколько огромным мне кажется это место. Как оно меня пугает. Я могу попасть в ловушку и позволить «Вечной ночи» решать, кто я и что. Но это вовсе не то, чего я хочу. Лукас чувствует то же самое.

Балтазар немного подумал и кивнул. Не думаю, что я его убедила, но он меня услышал.

– Лукас неплохой человек, – согласился Балтазар. – Во всяком случае, насколько я его знаю. Я видел, как он заступается за тех, кого дразнят, и слышал, о чем он говорит на уроках... Он умный.

Я улыбнулась. После нескольких недель сомнений в Лукасе было приятно слышать, как кто‑ то хорошо отзывается о нем. Но Балтазар еще не договорил.

– Однако он очень вспыльчивый. Ты видела, как они подрались с Эриком, так что и сама это знаешь. – Я порадовалась – не без чувства вины, – что Балтазар ничего не знает о случае в пиццерии Ривертона. – И он все время словно защищается. Я могу понять, как «Вечная ночь» вынуждает людей вроде него вставать в оборонительную позицию, но это не изменяет того факта, что он довольно...

– Неуравновешенный, – договорила я за него. – Да, я знаю. И не уверена, что мы с ним когда‑ нибудь поладим – именно из‑ за этого. Но ты имеешь право знать, что я чувствую.

– Я пытаюсь сказать только одно – будь начеку. И если он тебя обидит, беги от него со всех ног. – Он криво усмехнулся. – И может быть, я сумею тебя поймать.

Я положила ладонь ему на руку.

– Мне бы следовало чувствовать себя счастливицей.

Балтазар поцеловал меня в лоб. От него пахло трубочным табаком и кожей, и я вдруг немного пожалела, что не сказала всего этого чуть позже, не дождалась, пока он хотя бы раз поцелует меня по‑ настоящему.

– Ну что, готова вернуться в зал?

– Еще несколько минут. Мне тут так нравится. Кроме того, сегодня хорошо видны звезды.

– Это да. Ты любишь астрономию. – Он сунул руки в карманы и зашагал рядом со мной в глубь леса, поглядывая на созвездия, подмигивавшие нам сквозь обнажившиеся ветви деревьев. – Это Орион, да?

– Да. Охотник. – Я подняла руку, чтобы очертить ноги, пояс и протянутую для удара руку. – Видишь вон ту очень яркую звезду на плече? Это Бетельгейзе.

– Это которая? – Может, Балтазар и не интересовался астрономией, но мне показалось, что он с облегчением ухватился за возможность поговорить о чем‑ нибудь другом, чтобы отвлечься от романтических переживаний.

Я понимала, что он чувствовал.

– Вон там. Наклонись немного. – Он наклонился, и я подняла одну его руку вверх так, чтобы его собственный палец указывал на звезду. – Теперь видишь?

Балтазар улыбнулся:

– Думаю, да. В Орионе есть туманность?

– Да, немного ниже. Я тебе сейчас покажу.

Голос позади нас произнес:

– Бьянка?

Мы оба резко повернулись. Я узнала голос сразу, но не поверила собственным ушам. Наверное, надежда ввела меня в заблуждение. Но там, в темноте, стоял Лукас, одетый в школьную форму. Он смотрел сердито – не на меня, не на нас обоих, а только на Балтазара.

– Лукас, что ты тут делаешь? – прошептала я.

– Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Балтазару это не понравилось. Он выпрямился:

– Бьянка в полной безопасности!

– Уже поздно. И темно. Ты увел ее сюда одну.

– Она пошла по доброй воле! – Тут Балтазар сделал глубокий вдох, видимо пытаясь успокоиться. – Если ты предпочтешь сам сопровождать Бьянку, может, так будет лучше.

Лукас не скрывал замешательства. Он ожидал драки, а не уступок.

– Я пойду с тобой, – сказала я Балтазару.

Несмотря на то, о чем мы с ним только что говорили или что я чувствовала, именно он пригласил меня на свидание. Я была перед ним в долгу.

Но Балтазар покачал головой:

– Все нормально. Мне больше не хочется танцевать.

Смущенная и растерянная, я скинула с плеч его пиджак и сказала:

– Спасибо. За все.

– Если я тебе понадоблюсь, только скажи. – Надев пиджак, Балтазар глянул на Лукаса и пошел в сторону школы.

– Это было совершенно ни к чему, – пробормотала я, как только он скрылся из виду.

– Он наклонился над тобой. Навис!

– Я показывала ему звезды! – Я обхватила себя руками, пытаясь согреться. – Ты что, решил, что он собирается меня поцеловать?

– Нет.

– Врешь! – отрезала я.

Лукас застонал.

– Ну ладно, я хотел прогнать его от тебя. Не мог же я смотреть, как этот парень клеится к тебе, и ничего не делать! – Он снял с себя школьный блейзер и протянул его мне.

Жест был таким же элегантным, как у Балтазара, но у Балтазара это были просто хорошие манеры, джентльменское поведение. А Лукас, как мне подумалось, просто отчаянно хотел показать, что я ему небезразлична, хотя бы чуть‑ чуть. Я взяла блейзер и нырнула в него. Ткань была еще теплой.

– Спасибо.

– Жаль прикрывать твое платье. – Он обвел меня взглядом и слегка улыбнулся.

– Нечего со мной заигрывать. – Какая‑ то часть меня хотела, чтобы Лукас заигрывал со мной хоть всю ночь, но я знала, что нам необходимо поговорить. – Поговори со мной.

– Ладно. Давай поговорим.

Естественно, после этого ни один из нас не знал, что сказать. Пытаясь потянуть время, я пошла вперед. Лукас шагал рядом. Мы услышали, как неподалеку зашуршали листья, а потом кто‑ то захихикал. Видимо, и другие парочки ускользнули сегодня в лес и, судя по звукам, развлекались куда лучше, чем мы.

Наконец до меня дошло, что придется начать первой.

– Не стоило тебе говорить такое про моих родителей.

– Я был не прав, – вздохнул Лукас. – Они тебя любят, это всем заметно.

– Тогда почему ты так странно себя повел?

Он задумался, явно не зная, что ответить.

– Мы почти не говорили о моей маме.

Я заморгала.

– Нет. Думаю, не говорили.

– Она немного... настойчивая. – Лукас уставился себе под ноги. Мы шли по толстому мягкому ковру из бурых сосновых иголок, мимо яблони, под которой лежали осыпавшиеся плоды. Их никто не собрал, и они уже сгнили. Их сладковатый запах смягчал воздух. – Она пытается управлять моей жизнью, и ей это в общем и целом удается.

– Мне очень трудно представить себе, как тобой кто‑ то командует.

– Потому что ты не знаешь мою маму.

– Когда ты повзрослеешь, она изменится, – предположила я. – Раньше мои родители опекали меня гораздо сильнее, чем сейчас.

– Она совсем непохожа на твоих родителей. – Лукас засмеялся, и почему‑ то этот смех показался мне странным. – Мама видит только белое и черное. Говорит, чтобы чего‑ то добиться, ты должен быть сильным. С ее точки зрения, в мире существуют лишь два типа людей: хищники и жертвы.

– Это звучит... твердолобо.

– Твердолобая – отличное слово. У нее есть совершенно определенные представления о том, каким я должен стать и что для этого сделать. Я могу с ней не соглашаться, но все равно она – моя мама. И то, что она говорит, на меня здорово влияет. – Он тяжело вздохнул. – Может, это не очень хорошее объяснение, но это основная причина того, как я повел себя в Ривертоне.

Чем больше я думала о сказанном Лукасом, тем лучше понимала, что это многое объясняет. Лукас решил, что мои родители пытаются управлять моей жизнью, потому что его мама командовала им.

– Я поняла. Честное слово.

– Холодно. – Лукас взял меня за руку, и сердце мое затрепетало. – Пойдем. Давай вернемся в школу.

Мы направились в сторону «Вечной ночи», вышли из леса и увидели яркие огни большого зала и силуэты танцующих пар. Я представила, каким мог бы стать этот вечер, если бы мы с Лукасом не поссорились и он пригласил бы меня на Осенний бал. Это было бы так здорово!

– Я еще не хочу заходить внутрь.

– Холодно.

– Меня греет твой пиджак.

– Да, но меня‑ то он не греет. – Он усмехнулся. Лукас все время казался старше меня – если не улыбался.

– Ну потерпи еще чуть‑ чуть, – взмолилась я, потянув его к беседке, в которой мы когда‑ то встретились. – Будем согревать друг друга.

– Ну, если ты так говоришь...

Мы уселись в беседке рядом. Густой плющ закрывал звезды. Лукас обнял меня.

Я положила голову ему на плечо. Просто взяла и положила, и все сомнения и тревоги последних недель улетучились. Да, на балу я почувствовала себя счастливой, но только потому, что меня закружило в том вихре.

А теперь все было по‑ другому. Я знала, где я, кто я, и испытывала необыкновенный покой. Хотя я прекрасно помнила, почему сомневалась в Лукасе, оказавшись вот так рядом с ним, я почувствовала, что могу полностью доверять ему, и не боялась ничего на свете. Рядом с ним я в безопасности. Закрыв глаза, я уткнулась носом в его шею. Лукас вздрогнул; не думаю, что от холода.

– Ты же знаешь, что я вышел только для того, чтобы найти тебя? – прошептал он. Его губы скользнули по моему лбу. – Не хочу, чтобы с тобой что‑ то случилось.

– Меня совсем не требуется защищать от опасности, Лукас. – Я обняла его за талию и крепко прижала к себе. – Меня нужно защитить от одиночества. Не дерись из‑ за меня. Будь со мной. Это все, что мне нужно.

Он засмеялся странным, печальным смехом.

– Тебе нужен кто‑ то, чтобы приглядывать за тобой. Следить, чтобы все было в порядке. Я хочу быть этим парнем.

Я подняла к нему лицо. Он был так близко, что мои ресницы задевали его подбородок и я ощущала тепло его дыхания. Мне потребовалась вся моя храбрость, чтобы произнести:

– Лукас, все, что мне нужно, – это ты.

Лукас прикоснулся к моей щеке и легко скользнул губами по моим губам. От этого первого прикосновения дыхание у меня перехватило, но я уже знала, что больше ничего не боюсь. Я была с Лукасом, и ничто не могло причинить мне боль. Я поцеловала его и поняла, что сны говорили правду: я знаю, как его целовать. Как к нему прикасаться. Это знание жило во мне всегда, дожидаясь искры, которая оживет и разгорится в пламя. Лукас так крепко прижал меня к груди, что я едва могла дышать. Мы целовались медленно и страстно, крепко и нежно, тысячью разных способов, и все они были правильными. Его блейзер сполз с моих плеч, обнаженную спину обдало холодным ночным воздухом. Руки Лукаса скользнули вверх, укрывая меня, я ощущала его ладони на своих лопатках, его пальцы на своем позвоночнике.

Ощущение его кожи на моей было невероятно приятным, намного приятнее, чем я могла себе представить. Я откинула голову назад и восторженно вздохнула. Лукас целовал меня в губы, в щеки, в ухо, в шею.

– Бьянка... – мягко шепнул он мне в шею, прикасаясь губами к ямке на горле. – Мы должны остановиться.

– Я не хочу останавливаться.

– Здесь... мы не можем слишком увлечься...

– Не останавливайся. – Я поцеловала его в лоб, потом в волосы.

И могла думать только о том, что теперь он принадлежит мне. Только мне, и больше никому.

Наши губы снова встретились, но теперь поцелуй изменился, стал резким, почти неистовым. Мы с Лукасом дышали прерывисто и не могли сказать ни слова. В мире не существовало ничего, кроме Лукаса и настойчивого голоса внутри меня, твердящего: «Мой, мой, мой».

Его пальцы нырнули под узкие бретельки моего платья. Оно соскользнуло с плеч, приоткрыв грудь. Лукас провел большим пальцем от моего уха до плеча. Я хотела, чтобы он двинулся дальше, чтобы прикасался ко мне так, как мне мечталось. Сознание затуманилось, я вообще не могла ни о чем думать; осталось только мое тело и то, чего оно от меня требовало. Я знала, что должна сделать, хотя еще не могла себе этого представить. Я знала.

«Стоп», – велела я себе. Но мы с Лукасом уже миновали тот миг, когда можно было остановиться. Я хотела его – всего, и немедленно. Взяв его лицо в свои ладони, я нежно прижалась к его губам, к подбородку, к шее. Я видела, как под кожей пульсирует жилка, и голод сделался настолько сильным, что я уже не могла сдерживаться.

Я укусила Лукаса в шею. Сильно. Услышала, как он ахнул от боли и потрясения, но в эту секунду его кровь потекла мне в рот. Густой металлический привкус растекся во мне, как огонь – жаркий, неуправляемый, опасный и прекрасный. Я сглотнула, и вкус крови Лукаса во рту показался мне слаще всего на свете.

Он попытался оттолкнуть меня, но слабел на глазах. Когда он начал заваливаться назад, я крепко обняла его, чтобы делать большие глотки. Мне казалось, что вместе с кровью я втягиваю в себя его душу. Мы никогда еще не были ближе друг к другу.

«Мой, – думала я. – Мой».

И тут Лукас окончательно ослаб и лишился чувств. Осознание захлестнуло меня, как ледяная волна, и вывело из транса.

Я ахнула и отпустила Лукаса. Он с глухим стуком упал на пол беседки, как тряпичная кукла. Зияющая рана там, где мои зубы прокусили его горло, была темной и влажной в лунном свете, поблескивая, как разлитые чернила. Тонкая струйка крови стекала на пол и собиралась лужицей вокруг маленькой серебряной звездочки, выпавшей из моих волос.

– Помогите, – приглушенно, почти шепотом позвала я. Губы все еще были липкими и горячими от крови Лукаса. – Кто‑ нибудь, пожалуйста! Помогите!

Спотыкаясь, я спустилась со ступенек беседки, отчаянно желая найти кого‑ нибудь – кого угодно. Родители будут вне себя, миссис Бетани тоже, только в тысячу раз ужаснее, но кто‑ то должен помочь Лукасу!

– Есть тут кто‑ нибудь?

– Что с тобой случилось? – Из‑ за деревьев вышла Кортни, явно в сильном раздражении. Ее белое кружевное платье помялось, а за спиной стоял ее кавалер; видимо, я помешала им обжиматься. – Погоди... у тебя на губах... Это что, кровь?

– Лукас! – Я была в таком глубоком шоке, что ничего не могла объяснить. – Пожалуйста. Помоги Лукасу.

Кортни тряхнула длинными белокурыми волосами, решительно вошла в беседку и увидела лежащего там Лукаса с раной на шее. Она выдохнула:

– О боже. – Потом повернулась ко мне с самодовольной улыбкой. – Самое время тебе повзрослеть и стать вампиром, как и все мы.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Я не убила Лукаса? С ним все в порядке? – всхлипывала я и не могла успокоиться. Мама обнимала меня за плечи; я покорно позволила ей увести себя из беседки. Папа бежал впереди и нес на руках лишенного сознания Лукаса. Остальные учителя маячили неподалеку, чтобы не подпустить других учеников и не дать им догадаться о случившемся. – Мама, что я наделала?

– Лукас жив. – Ее голос никогда еще не звучал так нежно. – Он поправится.

– Ты уверена?

– Совершенно уверена. – Мы поднялись по каменным ступеням. Я споткнулась о каждую. Меня так трясло, что я едва шагала. Мама погладила меня по голове. Волосы мои растрепались, косички расплелись. – Милая, иди наверх, в нашу квартиру, хорошо? Умойся. Успокойся.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒