Павел Смоленый Рассказ бывшего каторжника 2 страница

- Смотри, Семен, если желаешь… Только мне это не для газеты, и даже не ради любопытства. У меня одно желание – помочь тебе.

— Я верю тебе, только мне уже не помочь. Ну так ладно, помолчи теперь, я выговорюсь. Ты уж знаешь, я только с зоны. Четыре ходки у меня. Всего одиннадцать лет. Как пацаном начал и до сих пор — три-четыре месяца погуляю и опять. И за свое ходил, и за «паровоза». Как-то у одного заготовителя «чистили» хату. Восемьдесят тысяч взяли за раз. Знаем, что есть у него «капуста», а найти не можем. Все обшарили – бесполезно. Кореш мой, как на кухне шариться стал, посуду давай со злости бить, как швырнет на пол банки с крупной да лапшой, - а там крупы только сверху присыпано, остальное все – пачки. Не успели растратить все, как повязали меня. Да ладно, все это ерунда. Подобного много в жизни было. Только это все не то. Мне спать не дает один только случай. В предпоследний раз «откинулся» я, ну, естественно, на свободе уже ждали, встречу готовили. И зашумела опятт жизнь. У меня ведь не было путевого кореша, все алкаши, наркоманы, воры, ну, и бабы с нами. Да вот балдели мы как-то в лесополосе, решили в хату идти, поздно уже было, идем, впереди – новый микрорайон, «Черемушки» у нас называется. Сейчас там все застроили, а раньше – пустырь был. Только с дюжину домов поставили. Асфальт уже положили. Глядим, - автобус катит, ну и останавливается. Из него выходит девчонка молодая, лет семнадцати. Вышла одна, от домов порядком через пустырь топать. Темно. Видно, испугалась, а тут еще мы, рыл шесть, валим, еще не отрезвели, обкуренные; ты видал когда-нибудь таких, что глаза бещенные? Да – да, навыкат?

— Да, видал, знакомо это мне.

— Ну так увидела она нас — и в автобус обратно, да поздно. Шофер уже двери закрыл и тронулся. Ну, она тикать от нас скорее к домам. Но а это нас еще больше раздраконило.

Стой, крошка! Куда спешишь в час поздний?

Тут заметил кто-то сумочку у нее, из рук вырвал.

— Дай я за тобой поухаживаю, красотка. Тебе тяжело с сумкой — так я помогу!

Кто-то стал обнимать ее, она отбивалась, кусалась, кричала, а мы обезумевши, в экстазе насилия издевались над ней, как могли. Когда нам надоело это все, швырнули ее в какую-то канаву, и пошли прочь. Но девчонка оказалась волевая, смелая. Из последних сил она встала во весь рост и стала кричать:

- Собаки! Будьте вы прокляты! Псы! Я вас всех посажу, под землей найду, собаки! Я вас запомнила, узнаю всех, проклятые звери!

Когда я услышал эти слова, в меня будто бес вселился. Развернувшись, я пошел к ней, в кармане у меня всегда лежала опасная бритва, еще пацаном от отца досталась мне. Я вытащил ее и развернул ее, приблизился к ней. Ужас был на ее лице, когда я подошел к ней.

— Узнаешь, говоришь?.. Ты больше никого никогда не узнаешь! — и с этими словами я полоснул ей этим лезвием прямо по лицу, по глазам.

Раздался душераздирающий крик, хлынула кровь, а я отвернулся, и поспешил в свою компанию. Ушли мы благополучно. Действительно, нас никто не узнал. До сих пор об этом тихо-тихо. Все это произошло, как во сне… Я совершенно не переживал о сделанном, будто у меня камень был в груди. Вспоминая об этом случае, только был доволен, что чисто замел следы. Совесть спала. И только после разговора с тобой она проснулась. И стала жечь меня адским пламенем. Как мог я так поступить? Как мог? Я же ей всю жизнь искалечил. Что может быть ужаснее для девчонки, чем в таком остаться состоянии? Наверное, ей было бы легче, если бы я убил ее. Как я мог, зверюга? Меня повесить надо самого за это, гада! – закончил Семен свой печальный рассказ, проклиная себя за прошлое.

Он обхватил голову руками и закрыл глаза. «Вот, начинается ад», — подумал, глядя на него, Дима. — «Сколько будут страдать люди от мук совести, когда будут кричать: «Горы, падите на нас, и холмы — сокройте от лица Господа! » Что сказать? Чем помочь? — подумал христианин, — «Господи, помоги мне! »

— А Семен все сидел неподвижно, не открывая глаз. При электрическом свете Дима заметил сверкающие борозды — у него под глазами. Семен плакал. Чем можно помочь?

Семен, - прервал молчание Дима, - в Евангелии сказано, что весь мир лежит во зле. Без Бога ведь ты жил во грехах. Все так живут.

- Что ты говоришь? Все так живут? Да таких на месте стрелять надо, зверей! Я не должен жить, понимаешь, не имею я права жить. Замечаешь – я один дома, мать и то схоронили родственники за полтора месяца до моего освобождения. Я ее сгубил! Ей еще жить да жить. Такой я зверь. А ты говоришь - «все так живут».

— Ты не понял, Семен. Жизнь у каждого своя, но в общем-то все грешники. Святых людей, безгрешных — нет. Но за наши грехи Божий Сын — Иисус Христос, умер. Его — безгрешного убили за грехи наши. Потом Он воскрес и теперь всех, кто кается в грехах, перед Богом, прощает. Поверь в это, Семен, и в твоем сердце будет покой и мир.

— Значит, выходит, в моем сердце будет мир и покой, а где-то девушка с покалеченной судьбой будет плакать, подушку гноить?

- Нут что ты можешь сделать? Грех многих искалечил! Разве мало калек осталось с войны, разве алкоголик – не калека? А наркоман? Без Бога все страдает. Разве ты не страдал эти одиннадцать лет в зонах?

— Я мужик, мне положено. Да и за свое тянул срок. А она, девчонка эта, за что она страдает?

— Семен, поверь Слову Божьему, невозможно освободиться от греха и его ужасных последствий без Иисуса Христа. Только кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха. Давай молиться. Бог простит тебе. Когда один человек освободится от власти греха, то он сможет и вокруг себя распространять любовь и мир, распространять счастье. Но, будучи сам не свободен, ты не сможешь никому помочь, ни поправить что-нибудь. Молись и Бог простит. Он умер за грехи наши. — Не могу. Я, понимаешь, не сомневаюсь, что Он все простит, только дело в том, что я сам себя простить не могу и не прощу никогда!

- Семен, давай молиться. Скажи боль своего сердца Богу, скажи все, что думаешь, как любимому отцу, ты ведь сокрушаешься, раскаиваешься. Вот и скажи все Христу.

— Я никогда не молился. Не умею.

- Я первый помолюсь, а потом ты.

Они склонились на колени. Дима молился горячо и искренне. Молился со слезами. Семен же молчал, но после некоторой паузы он впервые в жизни обратился к Богу.

— Бог, я начинаю верить, что Ты есть. Вот уж две недели я постоянно думаю об этом. Ты знаешь как я жил, ужасно. Прости, если можешь, вернее, если хочешь, если я Тебе нужен... Я понимаю так, что нужно поверить в то, что Ты простил меня. Я охотно в это поверю, если увижу, что я хоть что-то смог исправить. Дай мне это увидеть, ради Христа, пожалуйста, дай! Дай! Ты же — Бог. Ты все можешь! — закончил свою странную молитву Семен.

Когда встали с колен, Дима подошел к Семену, обнял и поцеловал его.

Долго еще сидели они за столом. Семен был полон оптимизма:

— Сейчас главное — найти девчонку. А уж когда найду — я сделаю все. Район, где это случилось, я знаю. Наверное, она там живет, и в «Черемушках». Так поздно она, пожалуй, только домой могла возвращаться.

- Семен, а что ты намерен делать, если найдешь ее?

— Как это «если найдешь»? Ты что, Фома? Не веришь, что найдем? Мы же молились! Для чего вообще молиться было? — в сердцах возмущался Семен.

Дима виновато поправил:

- Правильно, ну конечно, мы найдем ее. Даст Бог – найдем. А что ты намерен делать?

— Как что? Лечить. В Москву повезу ее, хибару продам — деньги на лечение. Если надо — хоть за границу повезу. Если глаз нету у нее, можно вставить донорские. Я свои отдам. Решено. Сейчас же делают пересадку органов! Есть же у нас в стране профессор Елизаров, есть целые институты, которые занимаются пересадкой органов. Я верю, понимаешь, верю! Помочь можно!

— Да, конечно, Бог может все, — робко подтвердил Дима. Долго они еще обсуждали план действий, мечтали, уже стало светать, когда Семен, наконец, устроил гостя немного отдохнуть. Дима лежал в его кровати, сам же хозяин прилег на диване. Но уснуть он не мог, давно уже гость похрапывал в спальне, а Семен не мог и глаз сомкнуть. То ему казалось, что он опять слышит крик несчастной жертвы и видит ее, полное ужаса, лицо; то чудилось, что вдруг явился Христос и одним прикосновением вернул ей глаза. И она улыбнулась, счастливая. Но вот опять разум протестует против чудес, и вновь тяжесть вины давит плитой на сердце. И слезы в глазах, и подбородок затрясся, и лицо исказилось в муках раскаяния, и только шепот слышен в ночной тиши:

— Господи, прости негодяя! Какой я подлец! Какие муки... На что еще жить? Негодяй я! Последний негодяй.

Наутро, легко позавтракав, наши друзья поспешили в Черемушки к тому роковому месту. Трудно было узнать район, так все вокруг изменилось. Девятиэтажки уже выросли по обе стороны асфальта. Дорога, бывшая когда-то трассой, теперь стала улицей с тротуарами и светофорами. Все же Семен примерно указал место, где произошло преступление.

- Думаю, что это было здесь. Вот та остановка. Мы шли вон оттуда. Видишь – за этим домом посадки? А она тут вышла из автобуса и поспешила вон к тем домам. Раньше здесь пустырь был. Думаю, что где-то в этих домах…

— Слушай, так, наверное, она спешила к дому, который теперь в глубине микрорайона, за этими домами, — пытался помочь своей логикой Дима.

Начались поиски. Но задача оказалась гораздо сложнее, чем думалось сразу, ведь они не знали ни фамилии, ни имени девушки, ни возраста, более или менее определенно. Да и состояние ее здоровья нельзя описать точно. Все же теплилась надежда, что она не полностью слепая. Так что, спрашивали всяко и слепую девушку, и со шрамом на лице, но — безрезультатно.

Уже вечером, когда сумерки опустились на город, они вернулись домой к Семену. Ободрив еще раз нового друга упованием на Бога, и помолившись на прощание, Дима отправился в обратный путь, чтобы хотя б к утру быть дома.

На следующий день после работы Семен пошел опять искать девушку, расспрашивая у каждого подъезда жильцов микрорайона. Особое огорчение доставляли ему те, кто раздраженно возмущался, что ему уже неоднократно докучают с какой-то слепой девушкой.

— Разве я вчера неясно сказала Вам, что Вам еще нужно?

После двух дней безрезультатных поисков он решил прочесывать весь микрорайон, от первого дома и до последнего. И вот, наконец, только через неделю после начала поисков ему указали на квартиру, где живет слепая девушка с большим шрамом на лице. Еще три вечера понадобилось, чтобы дождаться, когда она выйдет вечером на прогулку.

В этот же день, сразу же после работы, он опять был возле того дома, где уже успел познакомиться с дворовыми мальчишками, он до усталости наблюдал за подъездом, откуда в любой момент могла выйти она.

Часто в темном проеме подъезда кто-то появлялся, но это был кто-то другой, или это просто казалось ему. Временами он отвлекался суетой, которая царила во дворе. На спортивной площадке молодые парни играли в волейбол через сетку: вот, паренек подает подачу. Наблюдая за игрой, Семен не замечает, как в беседке напротив него села молодая девушка в темных очках. Возле нее на скамейке лежала легкая тросточка. Она! Молоденькая, лет чуть больше двадцати... Конечно, это была она! Одета скромно: в легкое летнее платье. На плечи спадали пышные каштановые волосы.

Девушка появилась так неожиданно, что Семен вздрогнул. Как это могло так получиться? Три вечера ждал, и когда увидел ее, это оказалось так неожиданным. Он не двигался, боясь, кажется, выдать свое присутствие. Опустив глаза, он молча сидел несколько минут. Глянуть ей в лицо было страшно. Какая она? Насколько обезобразил ее шрам от бритвы? Сохранилось ли хоть немного зрения или она совсем слепая? На все эти вопросы, которые мучили его вот уж многие дни, которые не давали ему спать последние ночи, сейчас он получил исчерпывающий ответ. Надо только поднять глаза и глянуть ей в лицо. А он не мог! … Казалось, что если он сделает это, произойдет что-то ужасное. Казалось, что от этого взгляда что-то зависит, будто страшное преступление повторится опять, если он взглянет ей в лицо: в памяти встали ужасные эти минуты пятилетней давности, в ушах звучал пронзительный крик несчастной жертвы, блеск лезвия, рисующие на миловидном лице девушки ужасные трассы. Но еще ужаснее и глубже шрамы были на сердце ее. Кажется, вот она, несчастная, идет, качаясь, закрыв окровавленное лицо руками, идет по железнодорожному полотну навстречу поезду, подобно как Анна Каренина, бросается с горя на холодные рельсы. И в это же мгновение гремящая гора из металла накрывает ее и рвет на куски ее юное тело.

Видение вдруг исчезло, и Семен ощутил себя во дворе этого чужого ему дома, в беседке. Только сердце сильно колотится в груди. И виски сдавило чувство вины. Еще несколько минут просидел он, нешевелившись, возвращаясь к действительности, к реальной жизни. Потом медленно поднял взгляд и стал смотреть на рядом сидевшую девушку. Она была примерно такой, какой он представлял себе ее с тех пор, как потерял душевный покой. Правильные линии тела, красивая фигура, нежные руки, приятное, курносое лицо. Все говорило о нерастраченной юности, красоте. Только очки, скрывающие глаза — зеркало души. Шрамов на лице видно не было, и лишь пристально всмотревшись, Семен заметил дугообразную линию очерченную от левого глаза, до мочки уха. Шрам этот не был уродлив, не портил лица, воспринимался почти естественно, как морщинка. Но можно было догадаться, что под стеклышками темных очков этот шрам не был так безобиден: весь его ужас трудно было представить, похоже, что девушка была совершенно слепая. Поэтому, можно было представить, что творилось там, под стеклышками. При мысли об этом горло Семена сдавило железным обручем, лицо исказилось от внутреннего мучения, на глаза навернулись слезы. На экране памяти опять замелькали трагические кадры, в ушах звучал громкий, пронзительный крик. Семен опустил в бессилье голову, и так просидел довольно долго, пока успокоился до того, что мог начать долгожданный разговор. Наконец, он несколько поворочался на скамейке, чтоб обнаружить свое присутствие. Надо было что-то сказать, но что? Слов не находилось. Семен покашлял, опять заворочался на скамейке. Нечаянно он задел рукой тросточку, лежавшую на скамейке, и она упала на землю.

— Ой, простите, — извинился он, поднимая упавшую трость.

— Ничего, мелочи, — прозвучал в ответ ему ее приятный, звонкий голос.

— Вы живете здесь? Вчера, позавчера я Вас не видел, - попытался продолжить разговор наш нерешительный мужчина.

— Да, я здесь живу, а Вы что, недавно переехали?

— Я... я... Как Вам сказать, ну, переехал месяц назад.

— Издалека?

— Д-да... Кстати, меня зовут Семеном, а Вас?

— Меня Ларисой.

— Хорошее у Вас имя – Лариса. Звучит чудесно. А Вы знаете, как оно переводится?

— Нет. Никогда не интересовалась и не слышала.

— Лариса — это имя греческое. Переводится на русский — «чайка». Правда, красиво? Лариса — чайка.

Молодые люди увлеклись разговором очень быстро и просто. Все выходило как-то просто, само собой, без напряжения. Вдруг нежиданно девушка стала серьезной и спросила:

— Сколько Вам лет?

— Тридцать два года.

— Ого, детей, небось трое…

— Нет, детей нет, я не женат.

— Разведен?

— Нет, я и не был женат.

На лице у Ларисы мелькнула усмешка. Она явно не верила.

— Мне кажется, все вы мужчины холосты, когда только скрылись с глаз от жены. — Зачем Вы так думаете? Я серьезно...

— А что мешало жениться?

— Некогда было.

— Учился, что ли?

— Да, одиннадцать лет учился. Как это у Горького называется «мои университеты». Ну, давайте, Лариса, не будем пока о мне. О себе что-нибудь расскажите.

Лариса вдруг побледнела. На лице отразилось страдание.

— Что, не видно что ли... Что еще можно обо мне рассказать, кроме того, что видите.

— Вы не замужем?

— Кому я нужна слепая? – почти шепотом сказала девушка.

Слова эти ножом полоснули по сердцу Семену. Он понял, что разговор пошёл не так и попытался перевести его на другую тему.

— Зачем Вы так говорите?.. У каждого человека есть душа. Вы верите в душу?

— Не знаю. Нас в школе этому не учили. Тем более, что если допустить, что есть душа, значит, надо поверить, что есть и…

— Бог, Вы хотите сказать? А почему бы этого не допустить? Лично я верю!.. Я недавно стал верить. А Вы?.. Лариса вспыхнула гневом:

— А я не верю! — с жаром выпалила она, — где этот справедливый Бог, если такое творится на земле? Почему со мной так случилось? Разве я хуже других? Я не была «последней», почему же такое мне горе? Я училась хорошо, жила скромно, мечтала стать врачом, а сейчас я... и Вы говорите, что есть Бог? Эх, Вы! Семен!..

Видно было, что эта тема не удалась. Лариса кусала губы, потом закрыла лицо руками и залилась слезами.

— Простите, Лариса, я не хотел Вас обидеть.

Так началось их знакомство. Придя домой, Семен долго не мог уснуть. Вспоминалась она, ее чудесный голос, приятное лицо, ее, так щедро вкусившая страдание, душа. Вот она какая! Эта Лариса!

Как бы невзначай он спросил, часто ли она выходит вечером на свежий воздух.

— Каждый день, - был ответ. – Только последние три дня приболела. Так не выходила, а вообще всегда вечером я в этом дворе.

Назавтра, после работы, Семен был уже в знакомой беседке. Скоро пришла и Лариса. Разговаривали они уже как старые друзья. Он рассказывал ей все о своей жизни, своем ужасном прошлом; о лагерях, о пересылках, о друзьях и врагах, об умершей матери. Но больше любил вспоминать об одном своем друге, Диме.

— Встреча с ним, — говорил он, — в корне изменила мою жизнь. С прошлым покончено! Я начал жить заново, — искренне, вдохновенно говорил он.

Потом были еще вечера, проведенные вместе. Семен стал замечать, что он сердцем привязан к ней, без встреч с Ларисой он не мог обойтись уже. Он не находил себе места. Все валилось с рук, это было не просто сострадание, это была уже любовь, запоздалая любовь.

Встречались они уже второй месяц, сблизились как старые друзья. Давно перешли на «ты». Однажды девушка даже воскликнула:

— Семен, мне кажется, что мы знакомы с тобой уже всю жизнь, даже голос мне, кажется, знакомый. Другой раз мне кажется, что твой хрипловатый, как у Высоцкого, голос, я когда-то уже слышала.

Семен вспыхнул жаром, страдания опять залили душу:

— Мир тесен... — прошептал он, пряча неизвестно зачем от нее свои глаза.

Прошло еще несколько вечеров, и вот однажды Лариса неожиданно спросила его:

— Семен, для чего ты приходишь сюда каждый вечер? Это ты не просто так приходишь, а специально. Ты чего-то хочешь?..

— Да, я прихожу не просто так, — ответил он. Давно уже хотелось ему начать этот разговор, объясниться в своих чувствах, но с ней он был робок, как пятнадцатилетний мальчишка. И вот случай представился подходящий. — Не просто так я прихожу, я давно сказать тебе хотел, Ларисочка, что хотел бы жениться на тебе. Я... я... люблю тебя. Очень люблю!..

Девушка вспыхнула. Но не тем румянцем волнения, как это бывает в подобных случаях. Это было вспышка гнева вперемежку с отчаянием.

— Врешь ты все... Не верю я тебе, зачем ты так со мной, Семен?

— Лариса, почему ты так мне говоришь? Не веришь мне?

— Не верю! Во-первых, калек не любят. Их просто можно жалеть в лучшем случае. Слишком много вокруг красивых и здоровых девушек, чтобы кто-то мог обратить серьезное внимание на такую калеку, как я… А во-вторых, если бы кто-нибудь смог меня полюбить, то я никогда не смогу. В свои семнадцать лет, в тот день, когда я потеряла свои глаза, последний человек, которого я видела, был мужик. Это был зверь, чудовище, и всякий раз понятие «мужчина» у меня ассоциируется с тем зверем. Мне кажется, что вам всем одно только нужно…

— Лариса, дорогая, зачем ты так?

— Скажи, Семен, что тебе нужно от меня? Только не лги!

— Я сказал тебе правду: я тебя люблю.

— Не могу поверить! — прервала его признание Лариса.

Она встала и решительно пошла домой.

Кажется все рухнуло! Но на следующий вечер они опять были вместе в той же беседке. А потом еще и еще, и еще… Чувства свои Семен спрятал внутри, в душу; о них молчал. Так проходили недели и месяцы. Прошло лето, и наступила дождливая осень. Вечера стали короткими. Свидания их тоже. Но они, эти непродолжительные встречи, нужны были им обоим. Говорили обо всем. Только двух тем, причем самых важных, они не касались. Это о Боге и о их возможном брачном союзе. Семен сознательно избегал этих разговоров, боясь опять увидеть раздражение на лице любимой девушки. И хотя этих разговоров он избегал, однако, две великие истины освещали все их разговоры. Ясно было без слов, что он глубоко верит в Бога и нежно любит Ларису. Она это прекрасно понимала и ее зачерствевшее от горя сердце стало оттаивать понемногу. И в нем появилось взаимное чувство, ей стало сильно не хватать Семена. Встречи с ним она ожидала уже с утра каждого дня. Если он не приходил, то девушка сильно страдала, ожидания следующего вечера превращались в пытку.

Семен не сразу заметил происходящее в ней. Но когда понял эту перемену, то сильно обрадовался. Однако, говорить об этом прямо боялся. Хотелось твердого убеждения, что Лариса не оттолкнет его, что любит. И вот однажды вечером он сказал, что завтра, наверное, не придет. Прежде всего, ему вдруг показалось, что это огорчило ее. Это было видно по тому, как это отразилось на ее лице, и в голосе появились нотки сожаления, и веселость ее потускнела сразу. Это открытие сильно взволновало Семена, и с того дня он стал искать удобного случая, поведать ей о своих сокровенных мечтах и чувствах к ней. Однажды Семен, подходя к дому, увидел ее уже в беседке. Он замедлил шаг, остановился за большим деревом и стал наблюдать за своей девушкой. Она явно с нетерпением ждала его и прислушивалась к каждому шороху, шагам прохожих. Вот из подъезда выбежал ее сосед, озорной мальчик Вадик.

— Вадик, Вадик, иди сюда скорее!

— Че?

— Ты не видишь, дядя Семен не идет?

— Это твой жених который?

Лицо девушки вспыхнуло краской смущения. Однако она почти шепотом промолвила:

— Да...

— Нет, не видно его, наверное, не придет. Лариса отпустила голову. В это время Семен поспешно вышел из своего укрытия и подошел к ней. В этот вечер состоялся серьезный разговор, который определил судьбу обоих. В ответ на его признание она коротко ответила:

— Я верю тебе, Семен, я согласна.

В ближайшую субботу отнесли заявление в ЗАГС. Лариса была согласна, чтобы он уже переходил к ней в двухкомнатную квартиру. А мать ее пойдет к сыну. Но Семен возразил:

— Нет, Чайка моя, давай все по порядку... Прежде всего купим обручальные кольца, это мы сделаем завтра, в воскресение. И будем готовиться к свадьбе. Ты разве не мечтала о свадьбе?

- Ой, конечно, когда-то мечтала. Это мне представлялось так чудесно, но я не думала, что это возможно сейчас.

— Почему бы и нет? Я могу и сватов послать, — он засмеялся.

Лариса тоже была счастливая и веселая.

— Какие еще сваты? Когда заявление наше в ЗАГСе уже второй день лежит?

— Да, конечно, обойдемся и без сватов. Но свадьба будет самая настоящая. Времени у нас на подготовку не так уж много, так как я почти договорился, чтоб вместо двух месяцев нас зарегистрировали через две недели. Вчера целый час уговаривал, теперь надо свадебный наряд сшить у хорошей портнихи, фату; но я и приоденусь. Ведь регистрация будет торжественная! Во дворце бракосочетания.

Лариса вспыхнула от восторга.

— Неужели это правда, Семен?

— Конечно, любимая моя.

Ему доставляло огромное удовольствие видеть ее счастливое лицо. Улыбаясь, Лариса была еще более прекрасна; казалось, что сквозь затемненные стеклышки очков он видит ее счастливые глаза. Но это только казалось… Он знал, что их там нет и боялся, что когда-то впервые увидит, что сотворило его безбожное прошлое.

Две недели пролетели быстро. И вот наступила долгожданная суббота. К парадному входу Дворца бракосочетания подъехали украшенные «Жигули». За рулем был Дима, лучший и пока единственный настоящий друг жениха. Он был дружком и свидетелем при регистрации. Невеста была прекрасной, в белоснежном одеянии. И только темные очки создавали в ее облике что-то неестественное. За руку ее вел наш герой в строго черном костюме. Подругой Лариса взяла свою одноклассницу, с которой дружили с первого класса. Присутствовали при бракосочетании и немногие родственники, соседи и друзья. Свадьба была тоже немноголюдной. К удивлению многих на столах не было ни капли спиртного; самые невоздержанные немного повозмущались, но в основном гости с пониманием и терпимостью отнеслись к этому, как к некой странности жениха. Семен, предупредивший заранее об этом приглашенных, кстати многие из-за этого не пришли, обратился ко всем с объяснениями:

- Друзья мои, я хотел бы объясниться, почему на столах нет спиртного. Это не комсомольская свадьба, как некоторые могут подумать, не из-за расходов, дело в том, что с водкой у меня старые счеты. В моем прошлом было слишком много того, о чем мерзко и жутко вспоминать. Причина тому – эта горькая жидкость. Вот и я зарекся никогда в жизни не пить. Так что, уж вы поймите меня.

— Вот молодец, зятек, — подхватила счастливая теща, — уж как вспомню, как мой пил, так вздрогну. Не раз я проклинала того человека, кто придумал эту отраву.

Хотя после этого никто уже не возмущался, что нечего выпить, а наоборот, все одобряли непьющего жениха, все же видно было, что чего-то гостям не хватает. И по одному и по два гостя находили повод уходить. Еще засветло они разошлись по домам. Последним, оставив молодым добрые пожелания и подарок, уехал Дима. Итак, для наших молодых началась семейная жизнь.

Вскоре Семен продал свой дом, оставшийся от покойной матери, продал лишние вещи. Появились свободные деньги, но мечты о том, что можно как-то вернуть зрение Ларисе, пришлось оставить. О пересадке глаз от донора не могло быть и речи. До этого медицина еще не достигла. Деньги не всесильны и люди не боги. Но это обстоятельство не повергло в отчаяние Семена. Больше надежды он возлагал на духовное прозрение своей жены. Он мечтал об этом, молился, но торопить не решался. Иногда он пытался беседовать о духовных вопросах, но больше стремился проповедовать жизнью. Любовь в его душе горела к жене сильная. И потому без каког-либо напряжение он делами, без слов, рассказывал ей о Христе. Относился к ней он с особой нежностью, обращался ласково. Это не только первый месяц. А она, счастливая, не знала, как угодить мужу. Семен готов был делать в квартире любую работу: и стирку, и уборку и все другое. Но Лариса все успевала сделать до того, как он приходил с работы.

По воскресеньям он уходил в молитвенный дом на собрания. Ходил один, но Лариса всегда с любовью провожала его. В жизни церкви Семен не участвовал и не трудился, да и не был он еще членом церкви, только приближенным считался. Но призвание его к труду было. И скоро он увидел это через один трагический случай.

Однажды в воскресение вечером он вышел из дому и поспешил на служение. Время шло к вечеру. Дневная жара несколько спала, ветерок приятно освежал. Семен погружен был в свои мысли о том, как устроилась жизнь. Он был счастлив, счастливая и его жена. Характер у нее золотой, душа - бриллиант. И красавица она — лучше всех! Оно и неудивительно! Ведь сделайте счастливой почти любую женщину и все лучшее в ней зацветет, как ухоженный весенний сад. Даже и внешне изменится человек. Ведь ничто не украшает так лицо женщины, как счастливая улыбка. Вот только эти очки с затемненными стеклышками... Он шел через двор пятиэтажки. Вокруг царила привычная для этого времени суета и шум. Но вдруг он расслышал в общем шуме свое имя. Семен оглянулся. И узнал своего старого знакомого, известного в районе алкоголика про прозвищу Прозрачный. Не то, чтобы они были друзьями когда-то, но просто одно время, лет восемь назад, работали вместе на стройке. Уже тогда он приобрел это прозвище и свое пристрастие к спиртному. И как вследствие этого, крайнюю сухость. Кажется, у него была семья, дети, но ничего его не останавливало; пил без меры – сколько зальешь. И вот допился до ручки, теперь он как истеричный, как юродивый, кричал на весь двор, не обращая на на кого внимания.

— Семен, Семен, возьми меня с собой! Семен, возьми, я знаю куда ты идешь. Я пропил все, дома — шаром покати. Жена бежит от меня, дети под кровати прячутся. Семен, возьми! Я жить не хочу больше, возьми! Мы же с тобой вместе начинали, ты сейчас человеком стал — я тоже хочу. Возьми!

Семен быстро подошел к Прозрачному, конечно же он опять был пьян. Но без сожаления смотреть на него было невозможно. Его крик перешел в рыдания, слезы ручьями текли по лицу, вид его был ужасен: небритый, давно видно, не бывший в бане, худой и к тому же пьяный, это человек производил отталкивающее впечатление.

— Ну что ты кричишь? Успокойся!

— Возьми, Семен, ради всех святых, возьми! — твердил одно и то же пьяный.

— Да успокойся, перестань! Ну куда ты в таком виде пойдешь? Опять напился. Иди, проспись, выспись, а потом приходи — поговорим. А в таком виде куда ты пойдешь?

— Семен, ты главное возьми.

— Ну как я тебя возьму? Там же церковь! Ты знаешь какие там люди? Там святые! Никто в рот и капли не берет. Все серьезные люди, а ты в таком виде — пьянющии! Что тебе там делать? — пытался отвязаться поскорее от пьяного человека христианин.

Были, конечно, другие мысли. Можно было бы и взять его с собой, но ведь это, наверняка, в нем водка плачет, а не душа. А протрезвится – все забудет…

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒