Виктор ФРАНКЛ 4 страница

Мы должны, однако, тщательно различать такое симптоматическое лечение и паллиативное лечение посредством логотерапии. Логотерапевт не занимается лечением отдельного симптома или болезни как таковой; скорее он стремится трансформировать установку невротика к его неврозу. Потому что именно эта установка трансформировала базовое конституциональное нарушение в клинические симптомы заболевания. И эта установка, по крайней мере в не слишком тяжелых случаях или не на ранних стадиях, вполне поддается коррекции. Там, где сама установка не приобрела еще качества типичной обсессивно-невро-тической ригидности, где она не пропиталась, так сказать, базовым нарушением, изменение в ее направленности еще остается возможным.

Антиципируя логотерапевтический принцип, который будет обсуждаться более обстоятельно в последней, клинической главе, мы можем сказать, что, занимаясь обсессивным неврозом, даже психотерапия в более узком смысле этого слова сталкивается с проблемой необходимости изменить установку пациента к неврозу. Терапия обсессив-ного невроза должна стремиться к релаксации пациента и снижению напряжения в его целостной установке к неврозу. Хорошо известно, что как раз напряженность борьбы пациента против его ком-пульсивных идей только способствует усилению их «комлульсии». Давление порождает контрдавление; чем больше пациент бьется головой о стену его обсессивных идей, тем сильнее они становятся и тем более непробиваемыми они ему представляются.

Однако есть одно предварительное условие для прекращения борьбы против навязчивых идей. Мы должны считать, что пациент не боится его обсессий. Но слишком часто пациенты переоценивают свои обсессивно-невротические симптомы, считая их предвестниками или фактическими признаками психического заболевания. В этом случае они не могут не испытывать страха перед их обсессиями. Таким образом, необходимо прежде всего избавиться от этого страха неминуемого психоза, который иначе может усиливаться до такой степени, что становится явной психозофобией. В случаях, когда такой страх психоза имеет место, хорошо подойти к проблеме с фактами в руках. Мы можем привлечь внимание пациента к работам Пильца или Штенге-ля, которые отмечают определенный антагонизм между обсессивным неврозом и психическими заболеваниями и которые показывают, что обсессивный невротик вопреки или фактически вследствие обсессивных страхов, по-видимому, обладает иммунитетом к психозам.

Другой страх обсессивно-невротических пациентов — это боязнь того, что их суицидные или хомицидные импульсы могут когда-нибудь привести к соответствующим действиям; соответственно они находятся в состоянии постоянной борьбы с этими импульсами. В таких случаях мы должны побудить их прекратить эту борьбу, с тем чтобы устранить негативные результаты борьбы с обсессивными импульсами. Когда пациент перестает бороться с ними, импульсы легко могут утратить свой навязчивый характер. Но ни в коем случае они не претворяются в действие. Конечно, обсессивные невротики совершают навязчивые действия, но эти действия всегда настолько безвредные, что они не могут быть основанием для психозофобических страхов пациента.

Устраняя необоснованный страх психического заболевания, мы достигаем значительного снижения психического напряжения у пациента. Мы добиваемся прекращения того контрдавления, которое само по себе усиливает интенсивность навязчивости. Если мы хотим уменьшить эту интенсивность, а эта задача предшествует всякой дальнейшей психотерапии, в том числе и логотерапии, то становится очевидной важность полного изменены» установки пациента к его болезни. То есть, поскольку его болезнь имеет некоторое конституциональное ядро, пациент должен научиться принимать структуру своего характера как судьбу, с тем чтобы избежать развития вокруг конституционального ядра дополнительного страдания. Существует определенная минимальная конституциональная основа, которая не поддается влиянию психотерапии. Пациент должен научиться принимать этот минимум. Чем лучше мы обучим его спокойному принятию судьбы, тем менее значительными будут остаточные симптомы, не поддающиеся влиянию.

Вспоминается случай пациента, страдавшего в течение пятнадцати лет тяжелой формой обсессивного невроза. В поисках излечения он покинул свои родные места и на несколько месяцев приехал в большой город. Здесь он проходил лечение психоанализом, которое оказалось безуспешным, возможно, по причине недостатка времени у аналитика. Пациент решил отправиться домой, но лишь с тем чтобы привести в порядок свои семейные и служебные дела. После этого он намеревался покончить с собой, настолько велико было его отчаяние; он потерял надежду на выздоровление.

За несколько дней до отъезда друзья уговорили его посетить другого психиатра. Этот врач за отсутствием времени вынужден был, отказавшись от идеи анализирования симптомов, сосредоточиться на проблеме пересмотра установки пациента к его обсессивному неврозу. Он постарался, так сказать, примирить пациента с его болезнью, опираясь на то. что пациент был глубоко религиозным человеком. Доктор попросил пациента принять его болезнь как «волю Бога», нечто, предназначенное ему судьбой, которой он должен подчиниться. Скорее, ему следует вести жизнь, приятную Богу, вопреки его болезни. Внутреннее изменение, которое эти аргументы вызвали в пациенте, имело столь поразительный эффект, что сам врач был удивлен. После второго терапевтического сеанса пациент сообщил, что впервые за десять лет он целый час был свободен от его обсессивных идей. После этого он должен был уехать, так как все приготовления к отъезду домой были закончены. Но он сообщил доктору в письме, что его состояние улучшилось до такой степени, что он может считать себя практически здоровым.

Корректируя безуспешные усилия наших пациентов, отчаянно и напряженно пытающихся побороть свои обсессии, мы должны учитывать два момента: что, с одной стороны, пациент не несет ответственности за свои обсессивные идеи, а с другой стороны, что он определенно ответствен за свою установку к этим идеям. Потому что именно его установка превращает вызывающие замешательство идеи в мучения, когда он «захватывается» ими, когда он все время возвращается к ним, или, боясь их, борется с ними. Здесь также позитивные логотерапевтические компоненты вступают в игру в дополнение к негативным психотерапевтическим (в узком смысле слова) компонентам. Пациент, наконец, научается игнорировать свой обссссивный невроз и вести нормальную жизнь вопреки ему. Совершенно очевидно, что его обращение к конкретной жизненной задаче помогает ему игнорировать его обсессивные мысли.

В дополнение к такой общей логотерапии мы можем лечить обсессивный невроз с помощью специальной логотерапии, которая имеет дело с характерным для обсессивного невротика мировоззрением, которое мы вкратце обсудим. Специальный экзистенциальный анализ поможет нам понять это мировоззрение. Этот анализ следует начать с непредубежденного феноменологического исследования обсессивно-невротического эмоционального опыта.

Что происходит в сознании обсессивного невротика, когда, скажем, его одолевают сомнения? Предположим, он считает: дважды два будет четыре. В каждом конкретном случае можно показать, что прежде чем появятся сомнения, он знает, что его вычисление правильное. Тем не менее он быстро начинает сомневаться. «Я должен посчитать это снова, — говорит такой невротик, — хотя я знаю, что решил пример правильно». Эмоционально, таким образом, он чувствует, что остался какой-то беспокоящий момент. Нормальная личность удовлетворяется полученными результатами своих мыслительных действий и не подвергает их дальнейшей проверке; но у обсессивного невротика отсутствует это простое чувство удовлетворения, которое следует за мыслью и которое в случае арифметического примера «дважды два равняется четырем» выражалось бы так: «Разумеется, ответ правильный». Нормальная личность переживает чувство уверенности, вытекающее из очевидности; у обсессивного невротика отсутствует нормальное чувство очевидности. Даже занимаясь значительно более трудными арифметическими примерами или более сложной мыслительной активностью в других областях, нормальная личность игнорирует этот иррациональный остаток, который необходимо сопровождает все результаты мышления. Но обсессивный невротик не может пренебречь этим иррациональным остатком; его мысли не могут обойти его стороной. Наряду с его дефицитарным чувством очевидности ему недостает толерантности к этому иррациональному остатку. Обсессивному невротику просто не удается его проигнорировать.

Как же в таком случае обсессивный невротик реагирует на иррациональный остаток? Повторяя вновь мыслительный процесс, он пытается преодолеть его, но по природе вещей ему никогда не удается полностью его устранить. Следовательно, он вынужден повторять мыслительный процесс вновь и вновь, каждый раз пытаясь аннигилировать иррациональный остаток. В лучшем случае он может преуспеть в его уменьшении. Игра напоминает работу вакуумного насоса, который не может создать абсолютный вакуум: он может с каждым движением поршня удалить из сосуда только определенный процент воздуха. Первое движение поршня уменьшает массу воздуха на одну десятую часть, следующее — на одну сотую и так далее. В конце концов поршень начинает повторять бесполезные движения — аналогично повторению навязчивых действий при обсессивном неврозе. С каждой проверкой результатов своего мышления обсессивный невротик будет чувствовать чуточку больше уверенности, но некоторый остаток будет все время оставаться, независимо от того, как часто невротик, подчиняясь своей компульсии, старается устранить этот остаток. Он продолжает свои усилия до полного истощения, потом собирается с духом, чтобы пробормотать неопределенное кредо, находит временное успокоение в округленной сумме и прекращает размышление до следующего раза.

Это нарушение чувства очевидности в сфере познания соответствует нарушению инстинктивной уверенности в сфере принятия решений. Дальнейший феноменологический анализ показывает, что инстинктивная уверенность обсессивного невротика оказывается нарушенной — та самая уверенность инстинкта, которая у здоровой личности управляет поведением в повседневной жизни и освобождает его от груза тривиальных решений. Инстинктивная уверенность нормальной личности сохраняет осознание ответственности для решающих моментов жизни, и даже тогда эта ответственность действует в несколько иррациональной форме — как совесть. Обсессивный невротик, однако, должен компенсировать особой бдительностью и особой добросовестностью два тимопсихических дефекта, которыми он страдает: нарушения чувства очевидности и инстинктивной уверенности. Такая сверхдобросовестность и сверхсознательность восходят, следовательно, к ноопсихической сверхкомпенсации (я использую здесь хорошо известную пару противоположностей Странского: ноопсихика — тимопсихика).

Нарушение эмоционального самодоверия в познании и принятии решений ведет у обсессивных невротиков к чрезмерному, искусственному самоанализу. Оно порождает у них путем компенсации желание абсолютной определенности в познании и сфере принятия решений и тенденцию к ригидным моральным решениям. Обсессивный невротик посылает письмо и закрывает дверь с такой же серьезностью и тщательностью, с какой нормальный человек выбирает профессию или будущую жену. Совершенно очевидно, что такое чрезмерное осознавание и интенсивное самонаблюдение сами по себе должны быть достаточно обременительными. По причине гипертрофированного осознавания, которое сопровождает познавательную активность и принятие решений у невротика, ему недостает того «fluent style»,1 свойственного жизни, мыслям и действиям нормальной личности. Пешеход начнет спотыкаться, если слишком сильно сфокусирует внимание на своей ходьбе, вместо того чтобы направлять свой взор на цель. Личность в лучшем случае может инициировать некоторое действие с эксцессивным осознаванием, но не сможет выполнять его с той же степенью осознавания без того, чтобы само осознавание стало разрушающим фактором.

1 Свободный стиль (англ.).

Эксцессивное осознавание и чрезмерная добросовестность обсессивного невротика представляют, таким образом, две из его типичных черт характера, корни которых мы можем проследить до тимопсихической подструктуры личности. Отсюда следует, что одна из задач терапии состоит в том, чтобы помочь обсессивному невротику отыскать обратный путь к утраченным источникам инстинктивной уверенности и чувству очевидности, которые скрыты в глубоких эмоциональных слоях личности. Эта цель может быть достигнута методом переучивания: у пациента необходимо вырабатывать способность доверять той остаточной определенности и остаточному чувству очевидности, которые еще можно отыскать даже у обсессивных невротиков.

Обсессивный невротик ищет, как мы уже говорили, абсолютную определенность в познании и принятии решений. Он стремится к стопроцентности. Он всегда хочет абсолютного, всеобщего. Обсессивный невротик глубоко страдает от ограниченности человеческого мышления и сомнительности всех человеческих решений.

Для обсессивного невротика характерно интенсивное нетерпение. Он страдает не только интоле-рантностью к иррациональной остаточности мышления, но также интолерантностью к расхождению между тем, что есть, и тем, что должно быть. В основе этого явления может лежать стремление к «богоподобности», о котором говорил А. Адлер, и дубликатом которого, на наш взгляд, является признание несовершенства творца. Это допущение сводится к признанию расхождения между тем, что есть, и тем, что должно быть.

С экзистенциально-аналитической точки зрения, таким образом, основной сущностью обсессивного невроза является искажение фаустовского стремления. В его воле к абсолютному и его стремлении к стопроцентности во всех областях обсессивный невротик подобен фрустрированному Фаусту.

Мы видели, что при неврозе тревожности метафизическая тревога конденсируется в фобический симптом. Нечто похожее имеет место и при обсессивном неврозе. Поскольку невротик не в состоянии реализовать свои глобальные требования, он концентрируется на частной области жизни. Поскольку он видит, что стопроцентность не может быть реализована всегда и во всем, он ограничивается определенной областью, в которой ему представляется более вероятным ее достижение (например, чистота рук: компульсивное мытье рук). Области, в которых обсессивный невротик достигает успеха в осуществлении своего идеала, — по крайней мере, частично, — например, следующие: для хозяйки дома — ее домашнее хозяйство; для канцелярского работника — порядок на его письменном столе; для человека, который любит работать с бумагами, — тщательное составление расписаний, графиков, планов, заметок и т. п., для бюрократа — абсолютная пунктуальность и т. д. Обсессивный невротик всегда ограничивает себя определенным сектором существования; в этом секторе по принципу «часть вместо целого» он стремится реализовать свои завышенные требования. Два процесса подобны: в случае фобии (у людей более пассивного типа) страху вселенной, как целого, придается конкретное содержание, и он фиксируется на отдельном объекте; в случае обсессивного невроза стремление (у людей более активного типа) формировать мир соответственно собственной схеме личности направлено на отдельную сферу жизни. Но даже в этой одной сфере обсессивный невротик может достичь своей цели лишь частично, или только фиктивно, и всегда ценой его естественности, его «человечности». Таким образом, все его стремления имеют качество человечности.

Как для обсессивного невротика, так и для больного неврозом тревожности характерно то, что их стремление к безопасности — «отклоняющееся», запутанное и имеет отчетливо субъективистический, если не психологистический характер. Для лучшего понимания этого явления мы должны сначала рассмотреть стремление к безопасности у нормальной личности. Сутью этого стремления у нормальной личности является сама безопасность. Невротик, однако, далек от того, чтобы быть удовлетворенным такой безопасностью; он считает ее слишком неопределенной. Потому, что невротическая личность обычно находится в состоянии тревоги, ее стремление к безопасности приобретает чрезмерный и искусственный характер. У нее возникает стремление к абсолютной безопасности. В случае невроза тревожности это желание выражается в потребности безопасности от всех несчастий. Но так как абсолютная безопасность такого рода невозможна, пациент вынужден удовлетвориться просто чувством безопасности. При этом он покидает мир объектов и объективной реальности и ищет убежища в субъективности. Страдающий неврозом тревожности перестает существовать в обычном мире, где нормальная личность находит достаточную меру спокойствия, исходя из того, что несчастья относительно маловероятны. Требуя застрахованности от любого возможного несчастья, больной неврозом тревожности вынужден делать фактически культ из своего чувства безопасности. Его бегство от мира порождает сознание вины. Это в свою очередь требует компенсации, которую он может найти только в крайне преувеличенном стремлении к безопасности.

Обсессивный невротик, с другой стороны, ищет иного вида безопасность — безопасность в познании и сфере принятия решений. Но у него также это стремление к безопасности не принимает в расчет аппроксимативный и временной характер человеческого существования. Для него также стремление к безопасности принимает субъективистическое качество и выливается в обсессивное стремление к просто чувству «стопроцентной» безопасности. Исходом оказывается трагическая бесполезность. Потому что если его фаустовское стремление к абсолютной безопасности осуждено на неудачу, стремление к чувству безопасности становится недостижимым тем более. В тот самый момент, когда сознание обращается к этому чувству как таковому (вместо того чтобы оно возникало спонтанно как следствие интенциональных актов), чувство исчезает. Человек, следовательно, не может достичь совершенной безопасности — ни в жизни, ни в познании, ни в принятии решений. Но меньше всего он может получить то чувство абсолютной безопасности, к которому обсессивный невротик с такой отчаянностью стремится.

Резюмируя, мы можем сказать, что нормальная личность удовлетворяется миром с частичной безопасностью, в то время как невротик ищет абсолютной безопасности. Нормальная личность хочет отдать себя тому, кого она любит, в то время как невротик стремится к оргазму как самоцели и тем самым ухудшает свою сексуальную потенцию. Нормальная личность стремится познать часть мира аппроксимативно, в то время как обсессивный невротик хочет иметь чувство очевидности, стремясь к нему как к самоцели и тем самым оказывается уносимым на бесконечно движущейся ленте. Нормальная личность готова принимать экзистенциальную ответственность за актуальное существование, в то время как невротик с его обсессивными сомнениями хотел бы иметь только чувство (хотя абсолютное) спокойной совести. С точки зрения того, чего человек должен хотеть, обсессивный невротик хочет слишком многого, но в смысле того, что человек может выполнить, он хочет слишком малого.

Обсессивный невротик пренебрегает реальностью, которую те, кто не страдают от обсессивного невроза, используют как трамплин для экзистенциальной свободы. Он антиципирует решение своей жизненной задачи в фиктивной форме. Аллерс говорит: «Скрупулезность — это не что иное, как стремление налагать законы собственной личности на тривиальности среды». И -все же это стремление, подобно воле обсессивного невротика к порядку вообще, еще может быть названо человеческим в лучшем смысле слова.

Обсессивный невроз представляет собой красивый пример диалектики свободы и ограничения при неврозах вообще. Мы не считаем характерологическое развитие при выраженном обсессивном неврозе неизбежно предопределенным. Напротив, мы полагаем некоторого рода психическую ортопедию вполне осуществимой. Следует подчеркнуть важность воспитания таких черт характера, к сожалению, столь недостающих невротику, как юмор и спокойный нрав. Штраусу принадлежит заслуга в том, что он явился одним из первых, кто увидел экзистенциальные аспекты обсессивного невроза, но он проглядел возможность лечения обсессивного невроза в духовных терминах. Обсессивный невроз не является психозом и потому установка к нему больной личности еще относительно свободна. В любом конкретном случае «установка» означала бы духовную позицию, занимаемую в отношении болезни психики. Духовная установка личности к психическому заболеванию обеспечивает стартовую площадку для логотерапии. Мы уже обсуждали общую логотерапию обсессивного невроза (изменение установки личности к болезни) и специальный экзистенциальный анализ обсессивного невроза (интерпретация невротика как карикатуру на человека фаустовского типа). Теперь мы будем заниматься специальной логотерапией обсессивного невроза, возможностями коррекции обсессивно-невротического мировоззрения.

Обсессивный невроз это не болезнь разума, не говоря уже о болезни «духа». Позиция, которую личность занимает в отношении болезни, не зависит от болезни. Он остается свободным менять свою установку. Терапевт обязан использовать эту свободу. Обсессивный невроз «соблазняет» обсессивного невротика занять определенную философскую позицию, а именно позицию мировоззрения стопроцентности, о которой мы говорили выше. В качестве примера обсессивно-невротического мировоззрения на начальной стадии приведем случай одного юноши позднепубертатного возраста.

Пациент был одержим фаустовским стремлением познать корни всего. «Я хочу выяснить происхождение вещей», — были его слова. «Я хочу быть способным доказать все; я хочу доказать все, что непосредственно очевидно, — например то, что я живу».

Мы знаем, что чувство очевидности у обсессивного невротика дефективно. Однако даже нормальное чувство очевидности имеет свои ограничения. В частности, оно недоступно интенциональности: если мы попытаемся ради чисто эпистемологических целей полагаться только на наше чувство очевидности, мы попадем в бесконечную логическую профессию. Психопатологическим аналогом этому является компуль-сивное повторение у обсессивного невротика.

Последний, или — если хотите — первый вопрос радикального скептицизма относится к смыслу существования. Но спрашивать о смысле существования бессмысленно, поскольку существование предшествует смыслу. Потому что существование смысла априорно принимается, когда мы спрашиваем о смысле существования. Существование — это, так сказать, стена, перед которой мы останавливаемся всякий раз, когда спрашиваем об этом. Наш пациент, однако, хотел доказать интуитивно данные вещи. Ему следовало показать, что «доказать» такие интуитивно постигаемые данности невозможно, но в этом и нет необходимости именно потому, что они очевидны. Его возражение, что он тем не менее сомневается, было совершенно беспочвенным. Ибо логическая невозможность сомнения интуитивно очевидна, непосредственная данность существования отражается в психологической реальности; такое сомнение представляет пустой разговор. Фактически самый радикальный скептик ведет себя в мысли и действии точно так же, как личность, принимающая законы реальности и мышления.

В своей книге по психотерапии Артур Кронфельд заметил, что скептицизм отрицает сам себя — общий философский взгляд, который мы считаем неверным. Потому что изречение «Я сомневаюсь во всем» всегда предполагает «все за исключением этого изречения». Когда Сократ говорил: «Я знаю, что я ничего не знаю», — он имел в виду: «Я знаю, что я ничего не знаю, за исключением того, что я ничего не знаю».

Подобно любому эпистемологическому скептицизму, скептицизм обсессивного невротика ищет архимедову точку опоры, абсолютно твердую опору, с которой начинать и на которой строить — с логической последовательностью и бескомпромиссной верностью истине — законченное мировоззрение. Ищется радикальное начало. Такая «окончательная философия» принимала бы в качестве ее первой предпосылки утверждение, которое эпистемологи-чески было бы ее собственным оправданием. Единственным видом утверждения, которое могло бы соответствовать этому требованию, было бы утверждение неизбежной необходимости использования концептуального мышления вопреки его сомнительной природе, другими словами — самоподдерживающаяся идея, поскольку ее содержание зависит от мышления по поводу понятий (т. е. чего-то иного, нежели интуитивно самоочевидные данности).

Любое такое самооправдание рационализма было бы равносильно его самоустранению. Логотерапевтическое лечение нашего обсессивного невротика, следовательно, должно было быть направлено на преодоление его гипертрофированного рационализма (каковой лежит в основе всякого скептицизма) рациональными средствами. Рациональный путь — это «золотой мост», который мы должны построить для скептика. Одним из таких мостов может служить суггестия: «Самое разумное — не хотеть быть слишком разумным».1

Наш пациент должен был вспомнить максиму Гете: «Скептицизм есть то, что непрестанно стремится превзойти самое себя». Логотерапевт, следовательно, должен взять скептическое мировоззрение невротика и расширить его так, чтобы включить эту форму скептицизма. Рациональными средствами пациент пробивается к признанию иррациональной в конечном счете природы существования. Первоначальный комплекс проблем представляется ему теперь в новом свете. Вначале он искал теоретическую аксиому, которая была бы его новой, радикальной основой мышления. Теперь он определил проблему по-другому и искал ее решение в области, предшествующей всякому философскому мышлению, в области, в которой берут свое начало и действие, и чувство: в экзистенциальной области. Необходимо было достичь того, что Эйкен называет «аксиоматическим действием».

За опровержением и преодолением типичного обсессивно-невротического рационализма должна следовать аналогичная прагматическая процедура. Потому что обсессивный невротик с его стопроцентностью ищет абсолютной определенности в сфере решений, так же как и в познании, его сверхдобросовестность является помехой для его действия в такой же мере, как сверхсознательность для его познания. Другая половина его теоретического скептицизма — это этический скептицизм; постоянными спутниками его сомнений в логической валидности его мышления являются сомнения в моральной валидности его поступков. Отсюда проистекает нерешительность обсессивного невротика.

1 Л. Н. Толстой: «Интеллект, подобно театральному биноклю, должен быть настроен до определенного пункта, перейдя который вы потеряете четкость видения».

Женщину, страдавшую обсессивным неврозом, например, мучили постоянные сомнения по поводу того, что она должна делать. Эти сомнения достигли такой интенсивности, что в конце концов она вообще не могла ничего делать. Даже в самых обычных вещах она не могла выбрать, что же ей делать. Например, она не могла решить, идти ли ей на концерт или погулять в парке, и в результате оставалась дома, занимаясь внутренними дебатами все то время, которое она могла бы использовать для одного или другого занятия. Подобная нерешительность проявляется у обсессивных невротиков как в самых тривиальных вещах, так и в случаях принятия наиболее важных решений. Но с помощью специальной логотерапии даже такая обсессивно-невротическая сверхдобросовестность может быть устранена, так же как и гипертрофированный рационализм. Хотя Гете говорил: «сознание — для человека, который размышляет, но никогда для человека, который действует», эта максима не подходит для нашего типа сверхдобросовестного обсессивного невротика. Для него мы должны выстроить наш «золотой мост». Нам требуется только добавить к максиме Гете немножко здравого смысла: возможно, что было бы неправильно действовать тем или иным образом, но хуже всего не действовать вообще. Человек, который не может решить ничего вообще, не способен принять никакого решения, несомненно, принимает самое негодное решение из всех возможных.

3. О психологии меланхолии

Эндогенные психозы также доступны лечению с помощью логотерапии: не сами конституциональные компоненты, разумеется, но психогенные компоненты, развивающиеся на их основе. Мы уже говорили, что человек свободен занимать позицию в отношении его психологической судьбы, что существует «патопластический» фактор, означающий, что он может формировать свою судьбу и решать, как ему реагировать на конституциональное заболевание. В этой связи мы приводили пример органической депрессии, которую можно было лечить фармакологическим, психотерапевтическим и логотерапевтическим методами. И мы говорили, что последний тип лечения был направлен на выработку установки пациентки к ее болезни и ее жизни как к задаче.

Ясно, что «патопластический» фактор уже содержит установку к психотическому заболеванию даже раньше, чем логотерапия обусловила какое-либо изменение установки. В такой степени, следовательно, поведение психотического пациента уже является чем-то большим, нежели просто прямым следствием предопределенного судьбой страдания; оно является скорее выражением его духовной установки. Эта установка свободна. Понимаемый в этом свете даже психоз в своей основе является испытанием бытия человеком, человечности психотического пациента. Остаточная свобода, сохраняющаяся даже в психозе в свободной установке пациента к своему заболеванию, дает ему возможность реализовать ценности установки. Даже в психозе и вопреки психозу лого-терапия дает возможность пациенту увидеть шансы для реализации ценностей, хотя это могут быть только ценности установки.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒