Маслоу Абрахам Гарольд. 16 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 35Следующая ⇒

Можно почувствовать влияние конституциональных особенностей на то,

сколь энергично организм добивается удовлетворения своих нужд и сколь

решительно он преодолевает фрустрации52. Исследование конституции

взрослых людей уже показало, что конституциональные особенности влияют

на эффективность выбора. Самым мощным препятствием на пути

эффективности выбора является невроз, он мешает совершению выбора в

пользу высших ценностей и не позволяет полноценно удовлетворять низшие

потребности. Он настолько вмешивается в процесс выбора, что степень

невротичности, степень психологического нездоровья личности легко

измерима количеством сделанных организмом <вредных> для него выборов,

таких, как употребление наркотиков и алкоголя, плохое питание, плохое

окружение, плохая работа и т. п.

Культура, господствующая в обществе, помимо очевидного воздействия на

процесс формирования потребностей, определяет и общественную оценку

того или иного выбора; это может относиться к карьере, к питанию и

тому подобным вещам. Таким же специфичным образом влияют на нас

экономические условия и уровень индустриализации общества; к примеру,

высокотехнологичные, агрессивные, стремящиеся захватить рынок

корпорации могут с успехом снабжать нас недорогой и качественной

одеждой или стремиться удовлетворить наши потребности в хороших,

экологически чистых продуктах питания, вроде хлеба без химических

добавок, говядины от здоровых коров, гормонально чистой птицы и т. п.

Подводя итог, можно сказать, что высшие потребности и высшие ценности

чаще актуализируются людьми 1) более здоровыми и зрелыми; 2) более

взрослыми; 3) более сильными и независимыми; 4) более храбрыми; 5)

более образованными и т. д. А одним из условий, способствующих

уверенному выбору в пользу высших ценностей, является отсутствие

непомерного давления со стороны общества.

Ценности

Для тех, кому становится не по себе от таких слов, как <хорошее> и

<плохое>, <низшее> и <высшее> (хотя эти слова могут быть определены

операционально), можно пересказать все вышесказанное иными словами.

Представьте себе марсианина (в смысле не человека), вопрошающего нас:

<Кто из вас, люди, когда и при каких условиях скажет правду вместо

того, чтобы солгать, предпочтет решимость, а не растерянность,

устремится к завершению дела вместо того, чтобы бросить его на

полдороге, выберет закон вместо

анархии?>

Есть и другой извечный вопрос, который также просится, чтобы его

сформулировали попроще: человек по сути своей хорош или плох? Неважно

даже, что именно мы будем иметь в виду, говоря <хорош> и <плох>, -всем

нам прекрасно известно, что человек движим и хорошими ,и дурными

позывами, что человек способен как на хорошие, так и на дурные

поступки. (Пусть даже это не помогает нам ответить на вопрос, что -

дурное или все-таки хорошее - является более глубинным, более

основным, более инстинкте подобным в человеке.) Для наших, научных,

исследовательских, целей лучше будет переформулировать этот же вопрос

следующим образом: каковы должны быть условия в обществе и в окружении

человека, чтобы он, совершив выбор в пользу высших ценностей, был

сочтен <хорошим>? Что препятствует, а что способствует выбору в пользу

высших ценностей? Каким должно быть общество, чтобы благоприятствовать

такому выбору? Каким должно быть образование? Психотерапия? Семья?

Поставив вопрос таким образом, в скором времени нам захочется

спросить: как нам <улучшить> человека? Как нам улучшить общество?

Документы симпозиума по проблеме человеческих ценностей

У этих четырех докладов* на первый взгляд совсем разные предметы, но в

каком-то смысле все они говорят об одном и том же. Они служат ярким

Доклады Шарлотты Бюлер, Герберта Фингаретта, Вольфганга Ледерера и

Алана Уотса были представлены 15 декабря 1961 года в Сан-Франциско на

собрании Психологического Общества штата Калифорния. Председатель,

доктор Лоуренс Н. Соломон, так резюмировал позиции авторов:

<Во вводном докладе доктор Бюлер, опираясь на психоанализ, исследует

базовые жизненные тенденции как возможное основание для системы

ценностей, согласующейся с природой человека. Автор описывает

некоторые использованные ею при исследованиях приемы и предлагает

самую многообещающую, на ее взгляд, технику. Доктор Фингаретт

рассматривает философскую проблему моральной вины и глубоко исследует

важный вопрос: всегда ли поведение отражает внутреннее согласие

человека (на определенном уровне осознавания) с побудительным мотивом?

Однозначно утвердительный ответ на этот вопрос приводит его к

некоторым любопытным выводам относительно различий между моральной

виной и невротической виной. Доктор Ледерер в своем докладе делится

своим опытом работы в качестве психоаналитика. Случаями из практики он

доказывает, что психотерапия в наши дни, когда она достигла

определенной зрелости, должна все больше становиться

ценностно-ориентированной. Психотерапевт уже не вправе <просто долго и

молча слушать, рассеянно, некритично и безрезультатно, в смысле отказа

дать совет своему пациенту, - то есть оставаться невовлеченным>.

Ценности настоятельно требуют себе места в психотерапии, разумеется,

если терапевт достаточно волен, чтобы послушаться призывов своего

разума и своей совести в повседневной работе с самым распространенным

сегодня пациентом - молодым человеком, ищущим себя и смысл жизни.

Работу доктора Уотса в рамках западной культуры можно счесть скорее

романом, но в то же время нельзя не признать, что данная работа

представляет собой фундаментально важную концептуализацию природы

человека. В духе даосских традиций, он дает описание человека как

некой сущности, обитающей внутри телесной оболочки и одновременно

внутри мира, окружающего эту оболочку, так что телесная оболочка

выступает в роли границы между человеком и миром, принадлежит и

первому и второму. Такая точка зрения позволяет концелтуализировать

поведение человека как поведение субстанции под влиянием двух сил и

имеет важное значение для построения теорий человеческих ценностей и

морали>.

Ценности

отражением глобальных перемен в подходе к ценностям, воистину

революционных перемен, которые происходят на наших глазах и величие

которых нам еще предстоит осознать.

Ни одна из работ не апеллирует к внечеловеческому источнику или

местоположению высших ценностей. Авторы не видят необходимости взывать

к сверхъестественному, апеллировать к Библии, обращаться к религиозным

традициям. Все ораторы согласны во мнении, что ценности, которыми

движим человек, следует искать в природе самого человека и в сути

происходящего вокруг него.

Ничего мистического нет не только в фокусе ценностей, но и в

процедурах выявления этих ценностей. Раскрытие (или обнаружение)

ценностей требует человеческого усилия и человеческого познания,

нового осмысления экспериментального, клинического и философского

опыта, накопленного человеком. Никакие иные, сверхъестественные,

сверхчеловеческие сущности и силы, не вовлечены в этот процесс.

Не менее важное общее положение, подчеркиваемое всеми докладчиками,

состоит в том, что ценности следует искать (раскрывать или

обнаруживать), а не изобретать, конструировать или создавать. Следует

понимать, что они уже существуют в некотором смысле> в некоторой

степени, они ждут, если позволено мне будет выразиться так, ждут,

когда мы откроем их. Ценности нужно познавать, как и любую другую

тайну природы, чье существование и свойства до поры неизвестны, но

обязательно уступают нашему поиску и испытующему вниманию.

Смысл всех четырех докладов отрицает упрощенное понимание науки,

отрицает <объективную> в конвенциональном смысле науку, науку

демонстрирующую, принципиально отстраненную от своего предмета,

требующую от формулировок физичности.

Принцип отношения докладчиков к душе несомненно подрывает основы

объективистского видения науки. Но я не соглашусь с бессмысленными

утверждениями, что подобный <ментализм> разрушает науку в целом. Я

готов спорить, что наука, в которой будет место для человеческой души,

обретет новые силы. Так, например, я считаю, что только такое, более

широкое, более емкое понимание науки сможет решить проблему ценностей.

Нам известно, что наука в узком ее понимании, наука, стремящаяся к

чистому объективизму и безличностности, никак не может найти места для

таких психологических явлений, как ценности, цели, устремления, и

потому объявляет их несуществующими. Она либо отрицает их

существование, либо заявляет, что они не могут быть предметом научного

познания (записывая их в разряд вещей <третьестепенных> и не

заслуживающих серьезного рассмотрения). Говорить о ценностях считается

<ненаучным> или даже антинаучным, они отданы на откуп поэтам,

философам, художникам, религиозным мыслителям и другим мягкоголовым,

хотя и теплосердечным, людям.

Иначе говоря, эти доклады гораздо <научнее>, чем это может показаться

с точки зрения старого, изначального понимания <науки>. Мне кажется,

Документы симпозиума по проблеме человеческих ценностей

что по духу и подходам к проблеме они очень похожи на дискуссии о

витаминах, развернувшиеся в двадцатых годах нашего столетия. Тогда о

витаминах рассуждали в умозрительном, предэкспериментальном ключе, как

мы сегодня обсуждаем проблему ценностей.

Если мое впечатление не обманывает меня, тогда нам, конечно же,

следует продолжать дискуссию и смело выдвигать самые разнообразные

гипотезы. Нам нельзя торопиться и отказываться ни от каких

предположений. Разнообразие подходов, столь ярко проявленное на этом

симпозиуме, представляется мне естественным и уместным. Я думаю, если

бы у нас было время выслушать и других докладчиков, мы столкнулись бы

и с совершенно иными воззрениями. Время ортодоксов уходит, и я рад

отметить, что неистовая и яростная борьба между различными научными

школами, которая велась двадцать лет тому назад, сменилась более

миролюбивым осознанием необходимости сотрудничества и разделения

труда.

Придет пора, когда всех представителей науки примирит осознание того,

что интерес к проблеме ценностей обусловлен не только внутренней

логикой развития науки и философии, но и самим ходом исторического

развития нашей культуры, или, вернее сказать, самим ходом

исторического развития человечества и человека как вида. История

показывает, что проблема ценностей начинает интересовать человечество

во времена, когда общество находится в смуте и оспариваются самые

непреложные из прежних ценностей. Мы живем в эпоху, когда прежняя,

традиционная система ценностей терпит крах - этого не могут не

признать все здравомыслящие люди. Человечество не в состоянии жить без

ценностей, в которые оно могло бы верить и к которым могло бы

стремиться, и поэтому мы отправились на поиски ценностей, отправились

в новом, научном направлении. Мы стремимся экспериментально доказать

различие между ценностью, понимаемой как существующий, непреложный

факт, и ценностью, понимаемой как мечта и цель наших устремлений. Мы

надеемся, что именно таким образом нам удастся обнаружить ценности, в

которые можно будет верить, потому что это будут научные истины, а не

успокаивающие иллюзии.

Часть IV

Образование

11 Познающий и познаваемое

Основная мысль моих последующих рассуждений заключается в том, что

зачастую проблемы межличностного общения являются прямым следствием

коммуникационных барьеров внутри самой личности и что взаимопонимание

между личностью и миром во многом обусловлено степенью их взаимного

изоморфизма (схожести структуры и формы), что мир связан с личностью в

той мере, в какой это обеспечено ею, на том языке, воспринять который

она готова; в очень большой степени все общение состоит в том, что

человек берет от мира недостающее ему и отдает миру часть себя. Как

говорил Джордж Лихтенберг в одной из своих книг: <Такие вещи сродни

зеркалу - если туда заглядывает обезьяна, то апостол оттуда не

выглянет>.

Именно поэтому изучение глубинного в человеке является одной из

необходимых предпосылок для понимания того, каким должен быть человек,

чтобы на равных соотноситься с миром, и каким должен быть мир, чтобы

соответствовать человеку. Правильный ответ интуитивно известен каждому

психотерапевту, каждому художнику, каждому педагогу, но он заслуживает

того, чтобы сделать его более очевидным.

В данном случае я рассматриваю понятие <коммуникация> в самом широком

смысле. Я включаю в него все перцептивные и когнитивные процессы,

процессы научения, все формы искусства и творческого созидания. Я

включаю в него наряду с первичными процессами познания (архаическим,

мифологическим, метафорическим, поэтическим познанием), вербальные,

рациональные вторичные процессы коммуникации. Я поведу речь о том, к

чему мы слепы и глухи, о том, что с трудом и потерями прорывается к

нам, о том, что мы выражаем неосознанно, и о том, что мы можем облечь

в четкую структуру.

Главное следствие этого основного тезиса- что трудности

взаимоотношений человека с миром являются отражением его трудностей со

своим глубинным - состоит в том, что улучшение взаимоотношений

человека с

Образование

глубинным - состоит в том, что улучшение взаимоотношений человека с

внешним миром неминуемо последует тогда, когда человек научится ладить

со своим внутренним миром, когда он станет интегрированным и цельным.

Когда прекратится война между отдельными частями его личности, тогда

улучшатся его отношения с миром, улучшатся хотя бы потому, что человек

сможет лучше, точнее воспринимать реальность. Он станет более

перцептивным; как говорил Ницше, - человек должен научиться видеть,

чтобы иметь возможность понять.

Расщепленная личность

Что я прежде всего имею в виду, когда говорю о сбоях во внутренней

коммуникации? Простейший пример такого сбоя - диссоциация личности,

крайним случаем которой, наиболее драматическим и многократно

описанным, является расщепленная личность. Я проштудировал всю

литературу, которую смог найти по этому поводу, я лично изучил

несколько пациентов с симптомами расщепления сознания и несколько, у

которых отмечались менее драматичные по проявлениям фуги и амнезии53.

Мне кажется, что все эти проявления хорошо укладываются в единый

образец, на основе которого я выстраиваю пробную теорию. Я думаю,

такая теория будет полезна нам, потому что с ее помощью мы сможем

кое-что понять о расстройствах, которым подвержен каждый из нас.

Я заметил, что в любом из исследованных мною случаев <нормальную> или

внешнюю часть личности можно было описать как человека застенчивого,

тихого, замкнутого (чаще это была женщина), достаточно

конвенционального и скованного, довольно покорного, даже жертвенного,

неагрессивного и <хорошего во всех отношениях>, тихого как мышь, легко

управляемого. В любом из исследованных мною случаев другая часть

личности, та, которая прорывалась в сознание человека и влияла на его

поведение, была диаметрально противоположна по характеристикам -

импульсивна, а не скована, самолюбива, а не жертвенна, самоуверенна и

нахальна, а не застенчива, она не желала соблюдать приличия и законы,

была устремлена к наслаждениям, была агрессивной, напористой и

незрелой.

Нечто подобное, разумеется не столь ярко выраженное, может признать за

собой каждый из нас. Это вечный бой, постоянно идущий в глубинах нашей

личности между импульсом и контролем, между зрелостью и незрелостью,

между безответственной жаждой удовольствий и ответственностью.

Насколько каждому из нас удается одновременно быть озорным,

ребяческим, негодником и серьезным, ответственным, владеющим собой

гражданином, настолько мы цельны, не расщеплены, не расстроены. В

достижении подобного состояния, между прочим, и заключается задача

психотерапии расщепленного пациента, пациента, в котором уживаются

две, а то и три разных личности: сохранить две или три его

составляющие, но добиться

Познающий и познаваемое

их гармоничного согласия, единства путем сознательного или

бессознательного контроля.

Каждая из частей расщепленной личности по-своему сообщается с миром.

Они по-разному говорят, по-разному пишут, по-разному относятся к себе,

по-разному любят и дружат. В одном изученном мною случае первая часть

личности - <капризный ребенок> - писала крупным, размашистым детским

почерком со множеством ошибок и соответствующим детским словарным

запасом, а вторая часть - <жертвенная личность> - имела очень

опрятный, правильный почерк отличницы. Одна <личность> любила

вдумчивое чтение. Другая не могла долго читать, у нее не хватало

терпения, рассеивалось внимание и пропадал интерес. Представьте себе,

какими разными могли бы оказаться продукты их творчества, если бы

представилась возможность изучить их.

В каждом из нас есть некие частицы нашего <Я>, запертые в

неосознаваемое, которые стремятся прорваться оттуда и неизбежно

прорываются, оказывая влияние на наши взаимоотношения с миром - как на

то, что мы привносим в него, так и на то, что мы берем от него, -

которые воздействуют на наше восприятие и на наши поступки.

Присутствие их наглядно демонстрируется проективными тестами с одной

стороны и творчеством - как процессом, так и его продуктами - с

другой.

Проективные тесты выявляют, каким нам представляется мир вокруг нас,

или, лучше сказать, как мы упорядочиваем его для себя, что мы берем от

него, о чем мы позволяем ему рассказать нам, что мы хотим видеть в нем

и чего не хотим замечать.

Нечто подобное верно и для экспрессивной части нашего <Я>. Мы

проявляем то, что в нас есть (95). Если наше <Я> расщеплено, наше

самовыражение, наши взаимоотношения с миром также будут расщепленными,

неполными, однобокими. Если мы интегрированы, цельны, едины,

спонтанны, если мы гармонично реализуем все заложенное в нас, тогда

наше самовыражение, наши взаимоотношения с миром будут полными,

своеобразными и идиосинкратичными, живыми и творческими, в них не

будет следа скованности, конвенциональноеT, искусственности, они будут

честными и неподдельными. Клинический опыт подтверждает правоту этого

тезиса на примерах самовыражения в живописи и в вербальных видах

творчества; можно убежденно говорить, что он верен для любых актов

творческого самовыражения, равно как для танца, для атлетики и для

других способов телесного самовыражения. Он верен не только в

отношении благоприятного воздействия на межличностное общение, не

только в отношении впечатления, которое мы хотим произвести, но и в

отношении множества других эффектов, о большинстве из которых мы даже

не подозреваем.

Эти частицы нашего <Я>, отвергнутые и угнетенные нами (от страха или

со стыда), никуда не исчезают. Они продолжают действовать, но теперь

уже подпольно. А мы стараемся не замечать их деятельности, какое бы

влия-

Образование

ние ни оказывали они на наше общение с миром, мы считаем их чем-то

чуждым нам и говорим: <Я не знаю, что заставило меня сделать это> или:

<Не понимаю, что на меня нашло>.

С моей точки зрения этот феномен обозначает, что поведение обусловлено

не только требованиями культуры, но и запросами биологического в

человеке. Мы обязаны обсуждать эти инстинктоподобные составляющие

человеческого, эти внутренние, реально существующие аспекты природы

человека, подавляемые культурой, но неистребимые, оказывающие пусть

подспудно, пусть не всегда явно серьезное воздействие на наше

поведение, несмотря на препоны и рогатки культуры. Культура -

необходимое основание природы человека, но никак не достаточное. То же

самое можно сказать и о биологии человека, она тоже - только

необходимое, но не достаточное основание нашей природы. Смешно спорить

с тем, что только в культуре мы можем научиться говорить. Но бесспорно

и то, что при том же самом культурном окружении шимпанзе никогда не

научится говорить. Я акцентирую на этом внимание потому, что у меня

сложилось впечатление, что коммуникативные проблемы изучаются

исключительно с точки зрения социологического подхода в ущерб

биологическому.

Однако вернемся к вопросу о том, каким образом внутриличностная

расщепленность оказывает пагубное влияние на взаимоотношения с

окружающим нас миром и на наше мировосприятие, и рассмотрим несколько

хорошо известных примеров патологии личности. Они представляются мне

интересными потому, что являются исключением из общего правила.

Известно, что здоровый и интегрированный человек лучше постигает мир и

выражает себя. Эту закономерность подтверждают множество клинических и

экспериментальных данных, взять хотя бы работы Айзенка и его коллег.

Однако есть исключения, которые заставляют нас быть осторожными в

окончательных выводах.

У шизофреника разрушены или рушатся контролирующие и защитные

механизмы. Он замыкается в своем внутреннем мире, рушатся его контакты

с людьми и с окружающим миром. При этом рвутся и некоторые нити,

связывавшие его с миром. Страх перед окружающим миром запрещает ему

сообщение с внешним. С другой стороны его внутренние позывы и

внутренние голоса могут стать настолько требовательными и громкими,

что будут мешать ему воспринимать реальность вокруг него. Все это так,

но также верно, что в некоторых отношениях шизофреник порой может

превосходить здоровых людей. Он настолько одержим своими глубинньми

позывами, архаичными механизмами познания, что порой может, например,

с необычайной точностью и вовлеченностью интерпретировать чужие сны,

или проявить незаурядное чутье в понимании глубинных, потаенных

устремлений других людей, например, их гомосексуальных импульсов.

Проявление этого феномена можно заметить иначе. Не секрет, что

некоторые из психотерапевтов и психиатров, успешные в лечении шизофре-

Познающий и познаваемое

1/1

нии, сами страдают этой болезнью. Нередкость и заявления врачей, что

бывшие пациенты оказываются особенно хорошими и внимательными

сиделками и санитарами. Этот же феномен лежит в основании известной

организации <Анонимные алкоголики>. У меня есть друг, психиатр,

который сейчас озабочен тем, что ищет экспертов, когда-нибудь

испытавших кратковременное психотическое состояние от приема ЛСД или

мескалина. То есть, для того, чтобы сообщаться с Y, нужно быть этим Y.

Исходя из этих же соображений, нам есть чему поучиться у психопатов, в

частности у <очаровательного> психопата. Вкратце такой психопат

характеризуется как бессовестный и бесстыжий человек, которому не

знакомо чувство вины, который не умеет испытывать любви к окружающим,

привык ни в чем не ограничивать и не контролировать себя, который в

любом случае поступит так, как захочется ему. Среди них много

мошенников и аферистов, проституток, многоженцев - словом, им

сподручнее зарабатывать себе на жизнь хитростью и смекалкой, а не

тяжелым трудом. Не ведая, что есть стыд и вина, они, как правило, не

могут сочувствовать угрызениям совести, мукам раскаяния, вины и

сожаления, не в состоянии понять безответной любви, сострадания,

чувства стыда и смущения. Это то, чего они сами никогда не переживали

и что не могут воспринять и понять в других людях. Это чужое для них,

оно не в состоянии заговорить с ними. А их истинная психопатическая

сущность рано или поздно заявит о себе, и вы неизбежно увидите, что

перед вами - мрачный, омерзительный, пугающий тип, который ухитрился

поначалу выказать себя таким очаровательно-беспечным, веселым и

здоровым.

В данном случае перед нами еще один пример того, как болезнь,

заключающаяся в ухудшении способностей к коммуникации и адаптации,

позволяет в отдельных областях добиваться большей проницательности и

приспосабливаемоеT. Психопат удивительно прозорлив в отношении

психопатического в других людях, как бы глубоко оно ни было сокрыто.

Он с легкостью может распознать мошенника, сидящего в другом человеке,

афериста, лжеца, воришку, жулика, притворщика, он будет потешаться над

ними и даже сможет зарабатывать себе на жизнь с помощью этой

проницательности. Он будет говорить вам: <Честного не проведешь>, и

будет крайне убедителен в своей способности обнаружить <на ком шапка

горит>. (Разумеется, он может углядеть и кристальную честность, но и

первое и второе обозначает, что наш характер выдает себя нашим

выражением лица и нашими поступками, и сильно заинтересованному

наблюдателю, тому, кто может понять его и идентифицироваться с ним, он

все сообщит о себе.)

Мужественность и женственность

Тесная взаимосвязь между внутриличностной и межличностной сторонами

коммуникации особенно хорошо видна на примере взаимоотношений

мужественности и женственности. Заметьте, я пока не говорю о взаимо-

Образование

отношениях <между полами>, я считаю, что они во многом определяются

взаимоотношениями между мужественностью и женственностью внутри

каждого человека, как мужчины, так и женщины.

Мне приходит в голову такой пример - параноик, постоянно испытывающий

пассивное гомосексуальное желание, иначе говоря, соблазн быть

изнасилованным, опущенным другим, более сильным мужчиной. Это желание

ужасает его, он не согласен смириться с ним и старается подавить. Он

использует при этом один способ (проекцию), который помогает ему не

признавать этого желания за собой, оторвать его от своего <Я>, но в то

же время позволяет ему думать об этом, обсуждать это, полностью

погрузиться в заворожившую его перспективу. Такой человек убеждает

себя, что не он желает быть изнасилованным, а кто-то другой хочет

изнасиловать его. Такие пациенты крайне подозрительны, их

подозрительность может проявляться непроизвольно, самым конкретным

образом, - они, например, не любят, когда за спиной у них кто-то

стоит, постоянно стараются опереться спиной о стену и т. п.

В их поведении не так много безумия, как может показаться на первый

взгляд. Так, на протяжении многих веков мужчины считали женщин

соблазнительницами только потому, что их, мужчин, влекло к ним.

Влюбленный мужчина становится мягче и нежнее, альтруистичнее и добрее.

Если окружающая культурная среда считает эти качества недостойными

мужчины, тогда мужчина переносит свой гнев на женщину и считает, что

женщина лишает его мужественности (кастрирует его). Так был рожден миф

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒