В КОМНАТЕ.

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 4

В КОМНАТЕ.

Сидят Вера и Петя.

ВЕРА. Все мужики сволочи.

ПЕТЯ. Бабы не лучше.

ВЕРА. Тебе хорошей не попадалось. ИМХО. А что ты, правда, пристал к старухе?

ПЕТЯ. К кому?

ВЕРА. К Люсе?

ПЕТЯ. Она не старуха. У нас разница совсем ничего.

ВЕРА. Она тебя во что вовлекла-то, ужас. И много ты ее клиенток обслужил?

ПЕТЯ. Штук пять. И что?

ВЕРА. Штуками людей меряет.

ПЕТЯ. А как надо? Ну, человек пять.

ВЕРА. Ужас.

ПЕТЯ. И что? Никто не жаловался.

ВЕРА. Дак, а что жаловаться? Мужик ты видный, красивый. И не противно тебе было?

ПЕТЯ. А что мне противно? У меня дом был, продал дом, дом отца. Обмыл его, вымыл и продал. И в общагу пошел. Мне от аэродрома общагу дали. Денег мало. Что мне дом? Я без дома. Я один, мне хватит и комнатёшки какой.

ВЕРА. Каждый зарабатывает, как может, так?

ПЕТЯ. Так. Она денег давала, мне – что? А потом – эти бабы были не противные. Глупые. Их бы и без меня оприходовали. Несчастные, одинокие. И главно – никто не просил телефон, чтобы перезвонить и чтоб наши отношения длились. Никому не надо.

ВЕРА. Дак где-то там дети твои растут, думал ты про это?

ПЕТЯ. Нет.

ВЕРА. Как – нет?

ПЕТЯ. А я при чём? Пусть растут.

ВЕРА. Жуть какая. Пьяный уже, да? Ты за бутылку на всё готов?

ПЕТЯ. Да не пьяница я.

ВЕРА. Все мужики сволочи. Напьются и готовы прыгать с балкона. Как ты.

ПЕТЯ. Не все.

ВЕРА. Была бы я лет на десять помоложе, я бы тобой занялась, привела бы тебя в порядок. Ты бы у меня по одной половице ходил, не скрипел бы половицами. А то пчёлы умрут.

ПЕТЯ. Чего?

ВЕРА. Так.

ПЕТЯ. Ну дак сейчас займись?

ВЕРА. Старая я романтические приключения искать. Нетушки. Дети взрослые, муж у меня – полный пакет. Закрыто всё. Ну дак что?

ПЕТЯ. Что?

ВЕРА. Тебе же не западло?

ПЕТЯ. Что?

ВЕРА. Возьми Машку мою?

ПЕТЯ. Ты к этому вела?

ВЕРА. К этому вела. К этому веду. Где пять, там и шесть. Тебе-то что? Никто к тебе тоже никаких претензий иметь не будет. Ну, спаси ты девку, а?

ПЕТЯ. То говорила: жуть какая.

ВЕРА. Ну, и дура, что говорила. Слова придумали люди, чтобы скрывать, что на самом деле думают, понимаешь?

ПЕТЯ. Холодно мне, Вера. В этом черном доме как холодно.

ВЕРА. Ну, выпей, согрейся.

ПЕТЯ. Не хочу.

ВЕРА. Фуфайку снял, накинься. Теплее будет. Ой, горе.

Вера встала, открыла дверь в соседнюю комнату. Там у дивана стоит маленький столик, Люся свечку зажгла, сидит, что-то шепчет Маше.

Чего ты тут?

ЛЮСЯ. Не мешай, уйди отсюда.

ВЕРА. Чего делаешь ей опять?

ЛЮСЯ. Приворот делаю.

ВЕРА. Слушай, какой приворот от ворот, а? Сама стала верить в то, что ты волшебница, что ли? Ну, хватит. Ты же Петю посылала, потом сына, обманывала всех.

ЛЮСЯ. Никого я не обманывала. Всё по правде было. Я им предлагала, а они соглашались. Потому что им Бог Солнца говорил внутренне: иди и сделай.

ВЕРА. Внутренне?

ЛЮСЯ. Внутренне?

ВЕРА. Не внешне?

ЛЮСЯ. И внешне. Уйди. Я ей поворожу, и всё на свои места встанет. Бесплатно. Не давала нам это сделать днём, бегала тут. Придумала какую-то безалкогольную свадьбу.

ВЕРА. Ой, сама верит в эту пургу, которую гонит, которую несёт, ну надо же? В жрицы переделалась. Ой, да делайте вы что хотите.

ЛЮСЯ. Не мешай, сказала. А ты, Маша, смотри на этот шарик.

ВЕРА. Вы зачем меня с ним одним оставили вдвоём? У него вон припадок. Сидит и плачет, и плачет. И холодно ему. Белая горячка, наверное?

Вышли в комнату к столу, смотрят на Петю.

ЛЮСЯ. Он всегда такой. Пусть.

ВЕРА. Где твой Антоша?

ЛЮСЯ. Не мешай. Я потомственная жрица Солнца.

ВЕРА. Ну, хорош, а? Машка, ну что ты ей веришь?

МАША. Верю. Мне что остается делать? У меня последняя надежда. А вдруг – правда.

ВЕРА. Что - правда?

МАША. Тетя Вера, у меня сил нет ждать. Я жду и жду, я с ума сойду скоро от ждания, ожидания, я не могу больше ждать. Вы не верите – ну, ладно, а я поверю, ну должно что-то произойти, что-то, что сделает меня счастливой.

ВЕРА. Что произойдет?

МАША. Я не знаю что. Или я с ума сойду или повешусь. Мне надо поверить во что-то.

ВЕРА. Да во что?

МАША. Ну, в то, что дверь сейчас откроется и войдет.

ВЕРА. Кто?

МАША. Ну, он войдёт. Должен войти. Ну, не может же быть, чтобы он не пришел, а?

ВЕРА. Да кто?

МАША. Ну, он! Кого я всю жизнь ждала, он!

В квартиру вошел Антон, встал у порога.

ВЕРА. Вот, Антоша пришел. Как по заказу, как в театре, на свою реплику. Ты смотри на него: на улице дождяка, добрый хозяин собаку на улицу не выпустит, а он ходил-ходил, явился – и сухой. Совсем ни капельки на нём. Вот ведь семейка у вас тут какая: вы всегда, гляжу, сухими из воды выходите, да? Жрецы потому что? Вместе с мамой жрецы. Это он, Машка?

МАША. Не он. Это не он.

ВЕРА. Да он, как не он-то. Другого нету. Петра, что ли, еще считать? Или Мишку этого? Мишку-залупышку?

ПЕТР. И считай.

ВЕРА. А что, тебе Машка моя глянется?

ПЕТР. А чего бы и нет.

ВЕРА. Петя и Антоша – Антоша с мамой в ОПГ работает, в организованном преступном сообществе.

ЛЮСЯ. Нет никакого сообщества. Их Бог Солнца направляет.

ВЕРА. Да, да, направляет. Машка, неужели ты веришь ей?

ЛЮСЯ. Она верит. И всё у нее будет хорошо. Я ей наворожу, приворожу и все ей сделаю.

ВЕРА. Да завралась ты совсем. Машка, иди сюда. Вот я всё организую сейчас, всё сделаю в нашем с тобой ОПГ.

МАША. Что сделаешь, тетя Вера?

ВЕРА. Сюда иди, говорю, за стол сядь рядом с Петей.

МАША. Зачем?

ВЕРА. Затем, что продолжим.

ПЕТР. Что опять?

ВЕРА. Иди, сядь и сиди. Я тебе свой приворот сделаю. Встань с колен, сказала. Петя, спишь? Не спишь, моряк, замерзнешь.

ПЕТР. Не сплю я. (Пауза). Знаете, почему человек умирает? Он живет, живет, хапает, хапает или помаленьку хапает, а потом вдруг понимает, что перед ним стоит вечность. Ему кажется, что жизнь не будет меняться, а так всё и будет идти, как шло и идет, а потом вдруг понимает, что всё поменяется. И не просто поменяется. А совсем, страшно поменяется. Что он уйдет в землю навечно. Не на время куда-то, а потом назад к своему дому, сковородкам-кастрюлькам, а вот - насовсем уйдет в черноту.

ЛЮСЯ. Что ты разговорился?

ПЕТР. Говорю вот. Я тебя люблю.

ЛЮСЯ. Я тебе не нужна. Тебе моя квартира нужна. У тебя всю жизнь комнатка в общаге. И я тебя старше на столько лет. Я тебя пожалела, сидел без денег и без работы. А так хоть вымылся, пить бросил, чтоб бабам нравиться, надухарился духами. Отстань от меня! Вон баб сколько одиноких! А что тебе с ними, плохо было?

ПЕТР. Я ж думал, в доверие к тебе войду, твоим стану, покажу, что я с тобой.

ЛЮСЯ. Да что ты такое выдумал? Отстань, я старая. Выдумывает всякое. Напился уже пьяный. Иди отсюда. Всё, иди, сами разберемся. Иди, детское время кончилось.

ПЕТР. Видишь, Вера, черный дом какой у нее? Стоит черный, черный дом – отдай мое сердце! Всё именно так. Вечная трагедия у нее тут. Вот уже 15 лет. Всё в чёрном. Всё плачет. По кому плачет? По нему, по мужу. Раз в неделю просит везти ее на лодке туда, на кладбище, на гору. Мужа ее похоронили там. Приходит на кладбище и сидит полдня, орёт, будто мужу 17 лет было, и он молодым под машину трагически попал. А ему было 60 лет, он был её старше на столько лет, и он помер от старости.

ЛЮСЯ. Я его любила, ясно тебе? И видишь, какого красивого сына родила рано, в двадцать лет. По любви потому что. Хватит при людях!

ВЕРА. Вот и хорошо. Всё, хватит ругаться. Сядем за стол и справим безалкогольную свадьбу. Продолжим.

ПЕТР. Что продолжать-то собралась?

ВЕРА. Безалкогольную свадьбу, сказала.

ПЕТР. Да мы ее еще и не начинали.

ВЕРА. Ну, начнем тогда, значит. А то всё плохо как-то, не по-людски, не по-русски, на коленях как-то. А надо бы распрямиться и стоя прямо, раскинув руки, любя Россию, сделать вот следующее, слушайте меня!

ПЕТР. Как это?

ВЕРА. Но раз не можем на коленях, то встанем и стоймя.

ПЕТР. Чего ты хочешь?

ВЕРА. Я говорю: не потерять бы главного в суматохе. Ведь это – как коровья жвачка.

ПЕТР. Какая жвачка?

ВЕРА. В деревне у нас в детстве говорили: корова если жвачку свою потеряет, то помрет. Я всегда на нашу корову, на Зорьку, смотрела и думала: вот жует, жует, жует она свою жвачку, а куда потом она ее на ночь прячет, когда спит? А вдруг сено станет есть и жвачку проглотит. И что тогда? Помрет? А раз Зорька помрет, то как мы будем жить без молока и без сметаны?

ПЕТР. Что ты плачешь, Вера?

ВЕРА. Дак у вас тут не черный дом, а изба рыдальня сегодня. Все плачут. Вон, Антоша с улицы пришел, сухой, не мокрый, а слезы на глазах. Что там у тебя с твоим Мишей случилось?

АНТОН. Ничего.

ВЕРА. Да что ты мне рассказываешь? Я как Иван Грозный своих бояр рентгеном видел, так и я вас всех вижу.

АНТОН. Говорю же - ничего.

ВЕРА. А куда он ушел?

АНТОН. Кто?

ВЕРА. Мишка твой?

АНТОН. Не знаю.

ВЕРА. Дождь на улице. Ну, будем свадьбу без него. Так вот, про жвачку. Не потерять бы ее. То, что всегда с собой носишь и всегда имеешь, не потерять бы – иначе помрешь.

ПЕТР. А что ты с собой носишь?

ВЕРА. Ну, любовь, наверное.

ПЕТР. А кого ты любишь?

ВЕРА. Да всех, кто с колен встаёт.

ЛЮСЯ. Бредит, телевизора насмотрелась.

ВЕРА. Считай, что так.

ЛЮСЯ. Ну, хватит плакать. А то я тоже начну.

ВЕРА. Я еще вчера жила спокойно. У меня муж, двое детей, у меня интернет, «Одноклассники». Как сделать варенье, как спечь пирог – всё по уму. Два через два - работа в прокуратуре, в гардеробе. Я большой человек, я в халате специальном, я стою у входа и всех встречаю, всех привечаю, со всеми здороваюсь, всегда на позитиве, у меня всегда улыбка, так мне комендантша сказала, и я так много лет с улыбкой стою.

ПЕТР. А дома два дня без улыбки, бутусом, да?

ВЕРА. Угадал. А два дня дома без улыбки. Я жила как все. Хотя насмотрелась там в прокурате на всякое, но всё мимо меня. А сегодня всё сломалось.

ПЕТР. Что у тебя сломалось, болтает.

ВЕРА. Навесились на меня. Ты, Машка со своей жизнью, ты, Жрица Любви Люсинда-Бастинда, Антоша этот с прибабахом и со своим товарищем прибабахнутым Мишей, Петя этот, бык производитель, откуда всё это на мою голову высыпалось? Черный дом этот, контора похоронная, зеркала завешенные, да что это такое на меня навалилось?

ПЕТР. А ты зачем чужую жизнь на себя вешаешь? Не трогай ее, мимо проходи.

ВЕРА. Да проходила всегда, а тут что-то случилось. Навалилось и всё. Что это?

ПЕТР. Я знаю, что?

ВЕРА. Что?

ЛЮСЯ. Бог солнца.

ВЕРА. Да замолчи ты, ради Христа! Я сюда, на край города, приехала, чтобы этой дуре помочь вытащить деньги у этой аферистки, и что вышло?

ЛЮСЯ. Я тебе деньги отдала. Можешь идти спокойно.

ВЕРА. Ну, как я теперь спокойно пойду? Мы в ответе за тех, кого приручили.

ЛЮСЯ. Кого ты приручила?

ВЕРА. Да не знаю кого. Вас. Может, и правда, это место заколдованное?

ЛЮСЯ. Конечно, заколдованное.

ВЕРА. Вы зачем на меня все жизни, беды и горести повесили? Все трое? И где это чмо, этот Миша-придурок, за него тоже теперь буду переживать?

МАША. Он придет сейчас.

ВЕРА. Ну вот, теперь и за него, завалящего, негодного буду думать – как он да что.

ЛЮСЯ. Да кто ты такая, чтоб думать? Чего привязалась к нам?

ВЕРА. Ну, понятно, я же не Верховная Жрица Солнца.

ЛЮСЯ. Вот именно. Так что иди, дождь скоро кончится.

ВЕРА. Пойду. Такси вызову и поеду. Поедем вместе с дурочкой моей.

МАША. Я не дурочка.

ВЕРА. Я никогда такая сердобольная не была, вот что вы меня растеребенькали, а? Я всегда злая была и пробивная, и мне плевать на все проблемы ваши, я про себя думала, про детей и про мужа. Ходила, топала ногами, на всех плевала и не думала про то, чтоб пчёлы не умерли.

ПЕТР. Что ты опять про этих пчёл?

ВЕРА. А то. Сегодня вы все тихо, по одной половице снова и чтоб без пьянки, чтоб без танцев и крика, а то пчёлы умрут.

ПЕТР. Чего?

ВЕРА. Тише, говорю, пчёлы умрут.

ПЕТР. Совсем крыша поехала.

ВЕРА. У нас в деревне ульи на зиму в погреб ставили. Ульи с пчёлами на зиму, на сохранение. И всю зиму они там тихо-тихо жужжали. Я лежала на кровати и думала, что так всегда будет, что-то в голове моей будет шуметь. А мне и братишке, братику, вот, ее папе, Машкиному, всё время запрещали бегать по дому. Мать с отцом, бабушка, все кричали нам всегда: «Тише, пчёлы умрут!». Вот, всё детство в испуге и в страхе, в тишине и шепотом, что шуметь нельзя.

АНТОН. Прям как у нас в квартире. Мне тоже всё время мать приказывала, чтоб не шумел. У нас вечный траур был и есть. Отца похоронили и плакали все всю жизнь.

ЛЮСЯ. Умный.

АНТОН. Умный.

ЛЮСЯ. Ну, бегай, снимай тряпки, раз ты умный. Вот эта уже снимала, я всё назад повесила, теперь твоя очередь.

АНТОН. И сниму. И сниму! И сниму!

Бегает по комнате, срывает тряпки, бросает их на пол, плачет.

ЛЮСЯ. Молодец. Благодарность матери от тебя.

ВЕРА. Тише, что ты бегаешь? Пчёлы помрут.

АНТОН. Нет у нас никаких пчёл. Мы на втором этаже. Никаких пчёл нету. Погреба нету у нас. Ничего у нас нету. Никаких пчёл. В голове у нас не шумит.

ВЕРА. Шумит, шумит, я слышу, что шумит.

АНТОН. Это дождь на улице.

ВЕРА. Ну вот, нам родители запрещали бегать и шуметь, играться, родители наши, а сами – на Новый год, на день рождения гостей назовут, самогону нажрутся и давай петь и плясать. А мы, дети, между ними бегаем, за юбки, за штаны хватаем, щипаем, толкаем и кричим им: «Тише, пчёлы умрут!».

ПЕТР. Тише, пчёлы умрут.

ЛЮСЯ. Вот и я говорю: тише, пчёлы умрут. Какой тут был порядок все годы, такой и будет. Не будет по-вашему.

Ходит по комнате, опять тряпки все на место развешивает, раскладывает.

Я любила его. И буду всегда помнить. Я его похоронила, и себя похоронила с ним. Будет так, как я сказала, будет траур и черная комната, и каждый день я его помнить буду. Вы так любить не умеете и не умели никогда.

ПЕТР. Хватит этой покойницкой! Не надо этого! Люся, хватит себя хоронить! Мы еще жить да жить должны, радоваться солнцу, жизни радоваться!

ЛЮСЯ. Радуйся, я не мешаю.

ПЕТР. Морг! Сними всё, сними!

Вырывает тряпки у Люси, бросает на пол, та снова поднимает.

Антон тоже вырывает тряпки. Вера помогает Люсе.

ВЕРА. Пусть у нее будет тот порядок, какой она хочет! Раз он хочет, чтобы пчёлы не умерли! Не лезьте в чужую жизнь!

ПЕТР. Это ты лезешь в чужую жизнь!

АНТОН. Хватит, хватит, хватит!

Петр сел на пол, плачет.

Все сели. Молчат.

ПЕТР. Есть земляника в лесу уже или нет?

ЛЮСЯ. Дак навалом поди. Когда её не было. Конец июля – как нет, красным-красно на поле. А что ты вдруг? Полным-полно, красным-красно. Только мы не собираем.

ВЕРА. Мы ворожбой, свадьбами безалкогольными занимаемся, женихами да несчастными женскими судьбами, устраиваем детей бабам неродившим.

ЛЮСЯ. Тебе-то что земляника? Что ты вспомнил?

ПЕТР. Отец на аэродроме работал, как на пенсию вышел. До этого на реке, на лесопилке всю жизнь. Там на поле аэродром ДОСААФа, вот он его сторожил, лет десять, поди. Дома не ночевал, не видели его. Это теперь придумали два через два, или три через три, а тогда каждый день и один человек был. Самолеты сторожил ночами. До аэродрома километра три, да через реку еще, вот он каждый вечер возьмет свой велосипед и уходит к реке, в лодку велик загрузит и плывет туда. Я прям так и вижу всегда его со спины. Я сижу на окошке и смотрю ему вслед. А он идет с велосипедом рядом, идет по дорожке и исчезает там, вдалеке, у реки. Не ездил на нем, а зачем-то сбоку всегда вел. Может, потом, в поле садился на велосипед. Старый и на велосипеде – смешно это было. И вот так лодку оставит, идет и идет, а велосипед рядом, все три километра. Детей не брал с собой никогда, запрещал нам туда на аэродром, мол, техника там дорогая, сломаете или шею себе свернете, не туда залезете. И вот он тогда ушел летом в июле, пошел так же вот аэродром сторожить с велосипедом, на лодку и на тот берег с велосипедом. И пропал. А земляники было в том году на поле возле аэродрома – как крови налито. Усыпано просто. И вот звонят с аэродрома – у нас дома телефон стоял тогда, специально отцу провели, чтобы при надобности позвонить ему, вот, звонят и спрашивают: «А где он, где наш сторож? Не явился на работу». А ночь уже. Не было такого в жизни, чтобы отец работу прогулял. Утром подняли самолеты в воздух, сверху стали смотреть на тропинку, по которой он ездил, десять километров. Облетели всё поле – нашли. Нам позвонили, мы с пацанами на лодку, пепеплыли и в поле побежали туда. Прибежали, а он лежит на земле, в землянике, а рядом велосипед на боку. Шел, лег и помер. И земляника, как кровь.

Молчание.

ВЕРА. Вот, смотри, какой комар большой залетел.

Все смотрят, как комар летает по комнате.

ЛЮСЯ. Окна открыли, накуролесили тут, дак и летит мошкара в дом.

ПЕТР. Откуда он такой большой?

ЛЮСЯ. С реки прилетел. Эти не кусаются. Это матка. Она комаров рожает маленьких. А большие летают, страшные, но не кусаются.

ВЕРА. Маша, всё.

МАША. Что, всё? Поехали?

ВЕРА. Нет. Сядь рядом с Петей.

МАША. Да что ты опять за старое. Я рядом и сижу.

ВЕРА. Еще ближе.

МАША. Я близко.

ВЕРА. Дак надо же как-то дело наше закончить, нет?

МАША. Какое у тебя дело, иди уже домой.

ВЕРА. Сядь, сказала. Руку ему положи на его руку.

МАША. Зачем?

ВЕРА. Надо. Вот так сидите, а я вас фуфайкой обоих укрою.

Усадила на кровать Петю и Машу, укрыла фуфайкой.

Ну что тебе, убудет, посиди с ней? Теплее тебе сейчас?

ПЕТР. Вроде.

ВЕРА. И сиди так.

МАША. Тетя Вера, не надо. По любви же надо.

ПЕТР. Нету никакой любви.

ВЕРА. Есть.

ПЕТР. Нету.

ВЕРА. Помолчи. Петя, я прошу тебя, сделаешь?

ПЕТР. Сделаю. Мне-то что.

ВЕРА. Не откажешься, знаю. Срыва – ноль, Петя.

ПЕТР. Срыва – ноль, правильно говоришь.

ВЕРА. И подрыва ноль.

ПЕТР. И подрыва тоже.

ВЕРА. Правильно. Ну, дак договорились?

ПЕТР. Что?

ВЕРА. Плотнее Машку к себе прижми.

ПЕТР. Не командуй. Она сама прижалась. Как и положено женщине: женщина льнет к мужчине, а не наоборот. А ты хорошая, Маша.

МАША. Я хорошая.

ПЕТР. Я и вижу.

ВЕРА. Все видят сегодня, что Маша хорошая. А до тридцати лет дожила – не видели. Тепло вам?

МАША. Тепло.

ПЕТР. Тепло.

ВЕРА. Ну, вот и славненько. Человечек ты хороший. Очень гламурно и даже готично получилось. И даже, я бы сказала, креативно.

ЛЮСЯ. Где Миша-то?

АНТОН. Сейчас придет. Стоит на улице. Придет. Я его поцеловал и он испугался.

ВЕРА. А ты зачем его поцеловал? Ты его как брата поцеловал?

АНТОН. Нет, не как брата.

ВЕРА. Что-то я совсем не соображаю. А как?

АНТОН. А как иначе бывает?

ЛЮСЯ. Ты там в Москве распоясался, гляжу.

АНТОН. Какой есть. Не нравится – уеду.

МАША. Не уезжай.

ВЕРА. Всё, хватит ругаться. Совсем у нас получилась, можно сказать, безалкогольная свадьба, как у меня в молодости. Всё именно так. Сидим за столом, на стуле вкусняшки всякие, едим, запиваем морсом, под столом бутылочка стоит, наливаем. Кто хочет, тому и наливаем и славненько. Может, станцуем?

ЛЮСЯ. Нельзя. Пчёлы помрут, сама говоришь.

ВЕРА. Нету тут пчел.

ЛЮСЯ. Есть. Чтобы сохранить вечер этот, тишину и покой, чтобы не сорвалось всё – вот сидим и не дергаемся. Так тепло и так тихо.

ВЕРА. Ничего не сорвётся. Срыва и подрыва – ноль. Не хотите – я одна станцую.

Берет табуретку и, положив на нее голову, держа на весу, ходит по комнате, будто вальс танцует.

ПЕТР. Сильно одиноко с табуреткой танцевать.

ВЕРА. Нет, хорошо. Кого хочешь можно представить. Я вот подумала: почему мне тут так легко и просто у вас, возле водохранилища? А тут тот мир, который я видела и вижу всю жизнь из окна поезда. Россию. Вот, косогор, вот речка, на ней лодки плывут, вот домики стоят на косогоре и церковь рядом маленькая. А ночью если едешь на поезде и смотришь в окно, то в домиках горят огоньки, и ты думаешь: там люди живут, они сели у стола и ужинают, едят. Картошку едят, наверное, Россия ведь. Но с маслом. Вкусная, горячая картошка на тарелке, рассыпчатая, рассыпалась. Разварилась, дымится. Люди сидят под лампочкой и едят. А мимо окон проносятся поезда. И те, кто в поездах сидят, думают, глядя на домики: там жизнь. А те, кто в домиках живут, думают, глядя на поезда: там жизнь. А где она, жизнь? Где жизнь?

ПЕТР. А где жизнь?

МАША. Там, где ты – жизнь.

Молчание.

ВЕРА. Я сейчас такси вызову, позвоню, и вы, Петя с Машей, поедете к Маше, ладно? Всё нормально, тише.

ПЕТР. Поедем.

ВЕРА. Ну, вот и хорошо. Я звоню. (Набирает номер в телефоне). Девушка, такси. Ага. Адрес – магазин у водохранилища, едем до Плеханова, 18. Хорошо. (Нажала отбой). Через минут пятнадцать приедет, сказала. По телефону если говоришь, то знай, что прослушка включается только на определенные слова.

ЛЮСЯ. Какая прослушка?

ВЕРА. Ну, КГБ нас прослушивает.

ЛЮСЯ. Какое КГБ? Давно его нет.

ВЕРА. Ну ФСБ, или кто там. Или Господь Бог прослушивает нас. Или пчёлы, или река – кто-то же нас слышит и прослушивает, не в пустоту же мы всё говорим. И вот на определенные слова включается запись. Такой щелчок происходит – и запись. Ты сразу этот щелчок услышишь.

ПЕТР. А какие слова? Путин, КГБ, ФСБ, терроризм, бомба?

ВЕРА. Нет. Не на эти.

ПЕТР. А на какие?

ВЕРА. Ты сам должен понять, на какие у тебя включается.

ПЕТР. А у тебя на какие включается?

ВЕРА. У меня включается запись, когда я говорю: «Мама, папа, Россия встала с колен».

ПЕТР. А почему?

ВЕРА. Не знаю. Им, наверное, именно с этого места интересно то, что я говорю.

ПЕТР. Мама, папа, Россия встала с колен?

ВЕРА. Ну да. А что? Хорошие слова. После этого можно и запись включать, а потом слушать, что будет в продолжении.

ПЕТР. А продолжения и нет.

Молчание.

ВЕРА. Вон, сейчас по телику суррогатных детей делают, в пробирке и ничего – потом про это рассказывают, не стесняются. Они не стесняются. А чего мы стесняться должны? Ну, немножко насильно, ну и что.

ПЕТР. Совсем не насильно. А по обоюдному желанию. Чем это от тебя пахнет, Маша?

МАША. Иван-чаем. У меня всё белье пересыпано Иван-чаем или лавандой. Вкусно?

ПЕТР. Очень. Чем-то из детства пахнет.

ВЕРА. Платить тебе за это не будем, чтоб тебе совсем стыдно не было.

ПЕТР. И не надо.

ВЕРА. Всё, сейчас такси приедет. Вот, сели все за стол. Антоша, садись. Или покричи, позови Мишу сюда. Петя с Машей, я с Люсей, а вы Антон с Мишей. И больше никого не надо, вот он, наш мир из окна поезда, сидим, картошку едим, да?

ЛЮСЯ. Нету картошки. Сварить?

ВЕРА. Не надо ничего варить. И так хорошо. Выпьем вот соку или водки за здоровье молодых. Петя, не хочешь?

ПЕТР. Нет.

ВЕРА. Такси сейчас.

МАША. Мне стыдно что-то.

ВЕРА. Не стыдно. Совсем не стыдно. Я приду к тебе няньчится. И вот тогда спрошу: стыдно тебе? И я знаю, что ты скажешь: нет. Ты скажешь – нет. Давайте тихо споем: «Напилася я пьяна, не дойду я до дому, ты прости меня, ты прости меня, и до дому …»

ЛЮСЯ. Не так там слова.

ВЕРА. Главное – до дому дойти.

Все сидят за столом. Молчат.

НА УЛИЦЕ

Старуха снова вышла из стены дождя, подошла к Мише, который всё так же стоит у двери подъезда.

СТАРУХА. Правильно я пришла? Тут свадьба, я вспомнила дом. Мальчик, проводи меня, а то в подъезде, наверное, темно, я на свадьбу хочу. Дай руку мне. Мальчик?

МИША. Тут нету свадьбы, бабушка.

СТАРУХА. Да тут, тут она, я же помню. С ума не сошла. Я шла с аэродрома. По тропинке. Меня на самолете привезли. Шла, ягодки собирала. Их много в этом году. Будто в крови земля. Вот, букетик ягодок нарвала, пока дождя не было. А потом он как стеной пошел. Держи один стебелёчек. С ягодками.

МИША. Это мне?

СТАРУХА. Это тебе. Тебе за то, что проводишь меня на свадьбу.

МИША. Да нету тут никакой свадьбы, бабушка, нету. Откуда вы?

СТАРУХА (улыбается). Пошли. Я тебе покажу.

Они вошли в подъезд, старуха ведет за руку Мишу, идут вверх по лестнице деревянной, лестница скрипит. Непонятно, кто кого ведёт: старуха Мишу или он её. Нет, она его ведёт туда, наверх, да так уверенно, будто, и правда, знает дорогу. Подошли к квартире, толкнули дверь, вошли.

Вера встала из-за стола, смотрит испуганно.

ВЕРА. Это кто? Мама, ты? Ты откуда тут?

СТАРУХА. Тут свадьба?

ВЕРА. Как на маму похожа.

СТАРУХА. Тут, нет?

ВЕРА. Тут, тут. А вы кто?

СТАРУХА. Ой, вот и братик мой за столом. И привел меня сюда другой братик мой. Нашлись, встретились.

ЛЮСЯ. Кто это?

СТАРУХА. Здравствуй, братик. Не узнаёшь?

МАША. Кто это?

СТАРУХА. Не узнал?

ПЕТР. Нет.

СТАРУХА. Ну, братик сестричку не узнал. Вот еще один братик сидит. (Идет к Антону, обнимает его). Три брата моих. И деревня наша называлась Троебратное, помните?

ВЕРА. Троебратное?

СТАРУХА. Ну да. Братик, я сестричка твоя.

АНТОН. Мама, это кто?

СТАРУХА. И вот еще – три сестрички. Вся родня на свадьбу собралась.

МИША. Какая родня?

СТАРУХА. Ну, слава Богу. Нашла я свадьбу. Три братика у меня было и три сестрички. И всех я потеряла. Семеро нас было. Семеро по лавкам. И вот – все нашлись.

ЛЮСЯ. Вы не туда пришли, бабушка.

СТАРУХА. Туда, туда.

ВЕРА. Проходите, садитесь. Всё в порядке. Нашлись? Нашлись. Иди сюда, сестрица. Тише вы, не нападайте на нее. Бабка дальше водохранилища, поди, не была, что ж мы её – прогонять будем? Потерялась, матушка?

СТАРУХА. Братики, сестрики, сестрицы мои.

ВЕРА. Потерялась?

СТАРУХА. Нет, нашлась. Или потерялась?

ВЕРА. Потерялась? Найдем. Всех найдём.

СТАРУХА. Братики, сестрицы мои, не плачьте. Я же нашлась. Вот ягодки вам. Кустиками прям собирала. Красные. Все поле усыпано. Красиво. Ляжешь в траву, смотришь в небо. Так красиво. И пчелы гудят, летают над тобой, птицы, и облака в синем небе плывут, и так там хорошо, когда на земле лежишь.

МАША. Ты чья, бабушка?

СТАРУХА. Пчелы летают, летают.

АНТОН. Ты чья, бабушка?

СТАРУХА. Пчелы летают, летают.

ЛЮСЯ. Ты чья, бабушка?

СТАРУХА. Пчелы летают, летают.

ПЕТР. Ты чья, бабушка?

СТАРУХА. Пчелы летают, летают.

ВЕРА. Пусть летают. Тише вы. А то пчёлы умрут. Тише вы все. Вон, такси, кажется, приехало. Ты, бабушка, садись сюда за стол, покормим. А то как на свадьбе и голодом? Садись. Маша, Петя, а вы идите, а? Всё хорошо будет.

Маша и Петр идут вниз по лестнице, а потом по тротуару, идут без зонта, под дождем, идут к магазину.

Там, и правда, такси стоит.

Темнота

Занавес

Конец

Июль 2017 года

Село Логиново

⇐ Предыдущая 1 2 34