Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Мой народ. 186 4 страница



Во время учёбы в МИФЛИ (Московский институт философии, литературы, истории) Давид Самойлов познакомился со многими известными поэтами и участвовал в студенче­ском творческом семинаре, в общей подборке работ которого в 1941 году было опубликова­но его первое стихотворение «Охота на ма­

монта». Учёбу прервала война: добровольцем Давид Самойлов ушёл на фронт, был тяжело ранен, но вернулся в строй, участвовал в бо­ях за Берлин. Награждён орденом Красной Звезды и несколькими медалями.

После войны Давид Самойлов начал публиковаться как перевод­чик с чешского, венгерского, литовского, польского и других язы­ков, в том числе переводил стихи для детей. Первая книга стихов Самойлова «Ближние страны» вышла в 1958 году небольшим тира­жом, но вызвала несомненный интерес в кругу любителей поэзии и профессионалов. Когда тяжёлый военный опыт был осмыслен и пе­режит. тема войны стала центральной в его творчестве. Этой теме

посвящены многие произведения поэта, но знаковым стало стихот­ворение «Сороковые», впервые опубликованное в сборнике «Второй перевал» (1963). Поэтические сборники «Дни* (1970) и «Равноден­ствие» (1972) объединили лучшие стихи поэта, а книга «Слонёнок пошёл учиться» (1961), выдержавшая несколько изданий, обращена к детям. Новые грани таланта Давида Самойлова раскрылись в его драматургии и стихах, посвящённых театральным деятелям, с кото­рыми он тесно общался, участвуя в постановках Театра на Таганке и «Современника». Многие стихи поэта, звучавшие в спектаклях, положены на музыку и стали популярными песнями. Итоговой ста­ла книга воспоминаний «Памятные записки» (1995), опубликован­ная после смерти поэта: она основана на дневниках, которые писа­тель вёл с 1962 года.

При всей разносторонности таланта Давида Самойлова в его творчестве особо выделяется пушкинская тема: дело не только в

многочисленных реминисценциях, цитатах и отсылках к произведе­ниям великого предшественника, но и во внутренней близости, в сходстве мироощущения поэтов, разделённых большой временной дистанцией, но объединённых русской культурной традицией. Та же внутренняя связь прослеживается в лирике Давида Самойлова и с творчеством поэтов Серебряного века. Эта особенность его поэзии в полной мерс проявилась в его стихах, посвящённых петербургской теме. ◄

Из первых уст

► Пусть нас увидят без возни,

Без козней, розни и надсады.

Тогда и скажется: «Они

Из поздней пушкинской плеяды».

Д. Самойлов

От Пушкина Самойлов унаследовал искрящуюся лёгкость стиха. И двигался он по жизни так же легко, импровизационно, но за за­стольной беспечностью Самойлова скрывалась постоянная работа острого, порой безжалостного ума, что особенно ощущается в его дневниках. И почти невесомое перо перепархивало от лубочного скоморошества к пушкинско-шекспировской трагедийности.

Е. А. Евтушенко

Разговор о поэзии Самойлова так или иначе выводит к имени Пушкина... Пушкинские ассоциации часты... Полуцитата, обрывок интонации, намёк — они определяют тон, но сами тотчас же рас­творяются, поглощённые движением стиха.

И. О. Шайтанов ◄

§3 Прочитайте стихотворение Давида Самойлова «Над Невой». Подумайте, в чём заключается особенность изображения Петербурга поэтом.

Над Невой

Весь город в плавных разворотах, И лишь подчёркивает даль В проспектах, арках и воротах Классическая вертикаль.

И все дворцы, ограды, зданья,

И эти львы, и этот конь

Видны, как бы для любованья Поставленные на ладонь.

И плавно прилегают воды

К седым гранитам городским — Большие замыслы природы

К великим замыслам людским.

1963

мышляс-м над прочитанным

1. Каким изображает город на Неве поэт? Какие чувства Петербург вы­зывает у лирического героя стихотворения?

2. Рисуя типичный городской пейзаж Петербурга, поэт употребляет вы­ражение «классическая вертикаль». Как вы думаете, какие архитектурные особенности Петербурга характеризует этот художественный образ?

3. Какие художественные средства использует автор, создавая свой пор­трет Петербурга? Приведите примеры из текста.

4. Прокомментируйте заключительные строки стихотворения. Как вы ду­маете, в чём смысл сопоставления «замыслов природы» и «замыслов люд­ских»?

5’. В стихотворении Давида Самойлова, посвящённом Петербургу, мож­но выделить прямые отсылки и скрытую ассоциативную связь с традициями русской поэзии в изображении этого города. С произведениями каких рус­ских поэтов можно провести такое сопоставление? Назовите эти произведе­ния и приведите примеры из текста.

Лев Васильевич Успенский

Литературные имена России

► Лев Васильевич Успенский (1900—1978) русский советский писатель, лингвист и фило­лог. публицист, переводчик, член Союза писа­телей СССР. Ровесник XX века, Л. В. Успен­ский стал свидетелем и участником важнейших исторических событий эпохи: Февральской и Октябрьской революций. Гражданской и Вели­кой Отечественной войн, был военным корре­спондентом на Ленинградском фронте, награж­дён орденом Красного Знамени.

Поступив в 1925 году на Высшие курсы искусствоведения при Государственном инсти­туте истории искусств, он в том же году опубликовал первую науч­ную работу «О русском языке эпохи революции». К этому же вре­мени относятся его первые художественные произведения: фанта­стический роман «Запах лимона», написанный в соавторстве с Л. А. Рубиновым, книга детских рассказов «Кот в самолёте» и др. Одновременно продолжается научная деятельность Л. В. Успенского в Государственном институте речевой культуры, где его учителями и коллегами были выдающиеся учёные-лингвисты академики В. В. Виноградов и Л. В. 1Церба. Тогда же Л. В. Успенский стано­вится одним из организаторов музея «Дом занимательной науки» и заведует научно-познавательным отделом журнала «Костёр».

Интересы в области науки и занятия литературным творчеством определили главное направление деятельности Л. В. Успенского, ко­торый по праву считается одним из ярчайших просветителей XX ве­ка. После войны он был членом редколлегии популярного научно­художественного альманаха «Хочу всё знать», председателем секции научно-художественной и научно-фантастической литературы Ле­


нинградского отделения Союза писателей СССР. Но особое призна­ние он заслужил как автор научно-популярных книг о языке, адре­сованных прежде всего юному читателю: «Слово о словах*, «Ты и твоё имя», «Имя дома твоего», «Загадки топонимики» и многих других.

В последние годы жизни Л. В. Успенский обратился к жанру ме­муаров, написав автобиографическую книгу «Записки старого петер­буржца» (1970), ставшую подлинным признанием в любви к родно­му городу. <4

Из первых уст

Сколько написано, наговорено, напето про Петербург серо-дымно­го, мясно-красного, туманно-фантастического, трагедийно-жуткого... Как только не называли его: и каменным Вавилоном, и столицей гнилых лихорадок, и туберкулёзной резиденцией русско-вельможной скуки... Его рисовали чиновным, чванным, надутым городом пре­восходительных сухарей, больницей, мертвецкой... И видели его та­ким. Л мне всю жизнь было свойственно преимущественно иное пушкинское, светлое, торжественное, жизнерадостное и озарённое — восприятие его. Не знаю, как вам, мне мой город — Петербург ли, Ленинград ли - всегда был зрим с этой его стороны одновре­менно величавый и родной, строгий и ласковый, до боли прекрас­ный.

Л. В. Успенский ◄

?Г] Прочитайте главу из книги Л. В. Успенского «Записки старого петер­буржца». Подумайте, как в ней выражено отношение писателя к родному городу. Можно ли его охарактеризовать словами автора из этой же книги, приведёнными в рубрике «Из первых уст»?

Записки старого петербуржца

Глава «Фонарики-сударики» в сокращении

В детские годы мои мне часто приходилось в ранних зимних су­мерках возвращаться домой. Сначала — с сопровождающими, из детского сада или из сада обыкновенного; потом самостоятельно, из первых классов школы.

Откуда бы я ни шёл, я шёл сначала по Нижегородской, мимо низких жёлтых строений академического городка, мимо ворот, с конскими головами на ключевых камнях арок, мимо пятиэтажного дома Крестика, где на весь первый этаж разлеглась очень занимав­шая меня своей бесконечной длиной вывеска:

Типо-лито-цинко-графия

Потом я сворачивал на свою Нюстадтскую.


Историко-культурный комментарий

► Нижегородская. Нюстадтская улицы старые названия улиц в Выборгском районе Санкт-Петербурга. Современные названия: Ни­жегородская — улица академика Лебедева; Нюстадская Лесной проспект. ◄

Должно быть, довольно часто дело поворачивалось так, что на некрутом углу двух этих улиц я оказывался как раз в момент за­жигания вечерних фонарей.

Сначала — и я об этом помню уже совсем смутно — тут, на окраинной Нюстадтской, редко, на больших расстояниях друг от друга, стояли прямые, некрасивые, по-моему, даже ещё не металли­ческие, а деревянные, столбы, увенчанные наверху простодушными, вовсе архаического и провинциального вида, стеклянными домика­ми. в виде поставленных на меньшее основание четырёхгранных усечённых пирамид, сверху прикрытых такими же четырёхгранны­ми железными крышами.

В каждом таком ♦скворечнике* была неприглядная керосиновая лампочка с узким стеклом-фонарём; точно такие же лампы продава­лись в керосиновых и посудных лавках на общую обывательскую потребу. Они горели на окнах, в мелких лавочках. Идя по улице, I можно было видеть в окнах первого этажа тут сапожника, там сто-1 ляра, занимающегося своей работой в зимней преждевременной се-1 рой полутьме, в свете — а точнее, в рыжем смутном мерцании — I точно такой же лампы, тут — трёхлинейной, там — от великой ро-1 скоши — пятилинейной.

Историко-культурный комментарий

► Трёхлинейная, пятилинейная (лампа). Линейность — одна! из важнейших характеристик керосиновых ламп, определяемая раз-1 мером (шириной) фитиля, от которого зависела яркость освещения.! Линия — русская мера длины, равная 1/10 (ещё раньше 1/12) дюй-| ма (примерно 2 мм), которая применялась до введения метрической I системы. По названию этой меры в народе стали именовать и сами] лампы — трёхлинейка, пятилинейка, семилинейка и т. д. ◄

Пониже стеклянного «скворечника* на столбе была перекладина. I В сумеречные часы позднего ноября или снежного декабря всюду на окраинах можно было видеть пропахших керосином фонарщиков. С коротенькой лёгкой лесенкой на плече, с сумкой, где был уложен кое-какой аварийный запас — несколько стёкол, моток фитиля, — фонарщик стремглав нёсся вдоль уличных сугробов, неустанно пере­бегая наискось от фонаря на чётной к фонарю на нечётной стороне: расставлены фонари были в шахматном порядке.

Вот он у очередного столба. Лесенка брошена крючьями на пере­кладину, человек взлетает на её ступеньки. Хрупкая дверка откину­та, стекло привычным жестом снято... Спичка... Ветер — спичка гаснет, но это бывает редко. Каждый жест на счету, на счету и ко­робки со спичками. Огонь загорелся, стекло надето, дверца захлоп­нута... Две. три ступеньки. Лестница на плече, и по хрустящему, размолотому тяжкими полозьями ломовых извозчиков, перемешан­ному с конским навозом снегу, по диагонали — к следующему стол­бу...

Каждый раз, когда я сворачивал на Нюстадтскую, я там, за Ло- манским переулком, видел её продолжение, убегающее куда-то в безмерную даль, за Пейшлотский, за Бабурин переулки. Там, по моим тогдашним представлениям, был как бы предел жилого мира. Там, по всему этому неоглядному протяжению, нёсся фонарщик, оставляя за собой цепочку слабых, боязливых, робко борющихся с ветром, дождём и тьмою огоньков. Но я останавливался.

Историко-культурный комментарий

► Ломанский, Бабурин переулки старые названия улиц в Вы­боргском районе Санкт-Петербурга. Современные названия: Ломан­ский переулок улица Комиссара Смирнова; Бабурин переулок улица Смолячкова. ◄

Передо мной разворачивалась страница из задачника: «Фонар­щик, перебегая зигзагом через улицу от фонаря к фонарю, зажига­ет их. За сколько времени успеет он осветить всю улицу, если дли­на улицы пятьсот семьдесят сажен, ширина двадцать сажен, рассто­яние между фонарными столбами сорок сажен, а на пробег от фонаря до фонаря...»

Я смотрел, и мне казалось, что такие задачи явно неразрешимы. Как можно их решать, не зная, весел этот фонарщик или печален (я знал одного, который даже пел и с лестницей на плече, и там. на верху столба, вычиркивая спички); есть ли у него дети или нет; где он живёт и зачем ему каждый день надо бегать по таким вот нескончаемым, уходящим в чёрную даль улицам?..

Впрочем, вполне возможно, что эти мои впечатления относятся уже не к тем фонарям, какие я описал, а к другим, их великолеп­ным наследникам.

На исходе первого десятилетия XX века, летом, когда меня не было в городе, старые простенькие столбы вырыли, металлические «скворечники» свезли в переплавку или на свалку, и на моей Ню- стадтской осенью меня встретили незнакомцы.

Эти фонари были вдвое выше тех. Па верху деревянного столба, выше него, поднимался у них длинный, изогнутый плавным завит­ком кронштейн с блоком. Через блок был перекинут стальной трос, и, крутя рукоятку особого ключа, входящего в паз коробки, подве­шенной на столбе внизу, фонарщик теперь спускал оттуда с высоты


необыкновенное чудо техники — новый фонарь, керосинокалиль­ный.

Это было сложное сооружение. Оцинкованный цилиндр больше метра в высоту увенчивался полой металлической баранкой — ре­зервуаром для керосина. По трубкам горючее поступало в горелку в низу цилиндра, внутри откидывающегося в сторону стеклянного ли­того полушария. Над горелкой, на специальном крючке, подвеши­вался лёгкий, как из инея сотканный, кисейный, но пропитанный каким-то несгораемым составом белый колпачок, похожий на боль­шой марлевый напалечник. Зажжённая горелка раскаляла постепен­но этот колпачок он начинал желтеть, потом голубеть и вдруг вспыхивал ослепительно-белым накалом...

Тогда со скрипом фонарщик поднимал махину фонаря — здоро­венную дылду, почти в мой тогдашний рост, наверх, бросал на панель бурые остатки колпачка, сгоревшего вчерашней ночью, и картонную трубочку от нового и после этого пускался, как и рань­ше, рысцой, наискось через булыжную мостовую, к следующему светильнику.

Теперь улица была освещена несравненно ярче. Висящие на сво­их кронштейнах груши этих фонарей раскачивал ветер; длинные те­ни метались по стенам квашнинского, Крестинского, подобедовского шестиэтажных домов, и нам, жившим тогда в этих домах, уже ка­залось, что наступил век совершенного торжества осветительной техники. Что же дальше? Чего же ещё желать для Выборгской сто­роны? И даже «конец мира» как-то удалился от Ломанского в этом керосинокалильном свете. Мир расширился.

Цепь белых ламп виднелась теперь далеко за Нейшлбтским, по­жалуй. чуть ли не до самого Флюгова переулка... Но если вы вооб­разите себе этот наш тогдашний свет, он покажется вам современ­ной уличной тьмой. Электрического-то освещения тогда на Выборг­ской ещё не было: не только окна нижних квартир, но даже «витрины* — а точнее, такие же окна редких лавок сквозь мо­розные узоры на стёклах бросали на тротуар мутно-жёлтый свет, и только кое-где — ну скажем, в трактире Ивана Мартыныча Тупи­цына в деревянном доме на углу Ломанского, да в его же «мясной, зеленной и курятной* лавке напротив — в серединах плотно замо­роженных окон, сквозь протаянные их жарким дыханием круги, ос­вещали улицу такие же керосинокалильные лампы или новомодные многолинейные лампы «молния*.

Впрочем, то, что я только что сказал, относилось к улицам если и не совсем уж захолустным, то даже и для окраин второразряд­ным (на самых глухих до семнадцатого года нераздельно властвовал простой керосиновый фонаришко).

На улицах средней руки — ну скажем, на набережных Невы — уже тогда светили совсем иной силы и устройства светильники, ни­кому из нас теперь неизвестные, — газовые фонари. Внешний вид их был почти точно скопирован с самых старых фонарей города. Столб, правда, был теперь не деревянный, а ребристый чугунный, с незатейливыми украшениями. Но на нём был укреплён почти такой же, как бывало, состоящий из двух стеклянных пирамид, домик.


 

Вид на Благовещенский мост. Худ. В. С. Садовников.
1851

Нижняя пирамида, усечённая, была меньшим основанием обращена вниз. Верхняя, глухая, накрывала её острой крышкой.

Издали его было проще простого принять за старого знакомца, но то была уже новая техника — газ.

Газовый свет в городе был разный. В помещениях вы просто по­ворачивали кранчик. как на газовой плитке наших дней, поднеся спичку к горелке. Над ней вспыхивало широкое, плоское, фестонча­тое пламя, похожее на засушенный между страницами книги тюль­пан. Оно горело и освещало. В театрах, в цирках из множества та­ких тюльпанчиков собирали даже целые люстры; правда, они дава­ли куда больше тепла, чем света, но вспомним, как восхищался ими Золя в своих романах или Гончаров при описании Лондона.

Уличные газовые фонари были в моё время уже газокалильны­ми. В них зеленовато-белым (белым с празеленью) светом сияли та­кие же, как в керосинокалильных лампах, «ауэровские колпачки». И их своеобразный свет, отражавшийся в чёрных водах осенней или весенней Невы, в её полыньях, в лужах талой воды на поверхности неоглядных ледяных полей, не спутал бы ни с каким другим све­том ни один мой ровесник. Только где увидишь их теперь? <...>

Работаем со словом

Ауэровскин колпачок — специальный колпачок для газовых ламп, во много раз усиливающий яркость газового пламени бла­годаря специальной пропитке материала, из которого он был сде­лан. Его изобрёл в 1885 году австрийский химик, исследователь редкоземельных элементов Карл Ауэр фон Вельсбах (1858—1929), по имени которого и стали называть этот колпачок для ламп.

Прйзелень (устар.) — иссиня-зеленоватая краска.


 



В стихах и пьесах Блока горят и качаются питерские фонаря всех рангов. Там, где «ночь, улица, фонарь, аптека», там. конеч­но, окружённый радужным ореолом, светит сквозь приморский гу­стой туман покосившийся провинциальный фонарь самого начала девятисотых годов, почти ничем не отличающийся от того городско­го масляного фонаря, который «умирал в одной из дальних линия Васильевского острова» почти столетием раньше, в одном из неза­конченных набросков Гоголя.

Ио у того же Блока пылают злым светом и центральные улицы города, где взвихрённые толпы людей двигаются в каком-то сумас­шедшем хороводе «в кабаках, в переулках, в извивах, в электриче­ском сне наяву». Блоковский мягкий петербургский снег, крупны­ми хлопьями таинственно ложащийся на женские вуалетки, то ли- ловатый, то голубой, падал, конечно, в лучах газовых или электрических фонарей, гудящих вольтовыми дугами, по-пчелиному жужжащих на тогдашнем Невском, на Морской, над проносящими­ся санками с медвежьими полостями, над треуголками лицеистов и пажей...

Уже тогда, в раннем моем детстве, в десятых годах века, был в городе и электрический свет. Эти фонари были очень разными: во­круг Таврического сада, вдоль Потёмкинской, вдоль Таврической, вдоль Тверской свет давали невысокие простые светильники на столбах из гнутых железных труб: над яблоками их ламп были укреплены плоские белые тарелки отражателей.

Историко-культурный комментарий

► Невский, Морская — Невский проспект. Большая Морская ули­ца — улицы в центральной исторической части Санкт-Петербурга.

Таврический сад — парк в центральной части Санкт-Петербурга, составляющий вместе с расположенным здесь дворцом ландшафтно­архитектурный комплекс. Дворец был петербургской резиденцией князя Г. Л. Потёмкина, руководившего военной кампанией против Крымского ханства, завершившейся присоединением Крыма к Рос­сии. В награду за это получил от Екатерины II титул князя Таври­ческого, поскольку с античных времён Крым часто называли Таври­дой.

Потёмкинская, Таврическая, Тверская - улицы в исторической части Санкт-Петербурга рядом с Таврическим садом.

Малая Итальянская — современная улица Жуковского до 1902 года называлась Малой Итальянской; она граничит с Грече­ским проспектом и Греческой площадью одной из центральных площадей в исторической части Санкт-Петербурга. -4

Тут же рядом, на Малой Итальянской, на Греческом, высились высоченные фонари столбы, напоминавшие Эйфелеву башню в миниатюре. Они несли на себе огромные призматические стеклянные коробки, и какое именно устройство пылало в этих коробках — не



держивающим тройчатку светящихся niapoB, а те заканчивались улитко­образно закрученным подвесом, с ко­торого спускалось большое сияющее яйцо молочного стекла, охваченное тонкой проволочной сеткой. Внутри столба заключалось подъёмное устрой­ство. Каждое утро фонарщик (он был ещё жив, курилка!) опускал малень­кой внутренней лебёдкой это яйцо почти до земли, вынимал из зажимов внутри него и бросал тут же на троту­ар обгоревшие (один - конусом, дру­гой - воронкой, кратером, как в учебниках физики) угли, в виде креп­ко спрессованных палочек толщиной в палец взрослого мужчины, и вставлял новые. И каждый раз вокруг него толпились мальчишки, кидаясь, как коршуны, на эти огарыши. Зачем они были им нужны, не скажу даже по догадке, хотя ведь и сам постоянно и подолгу носил, как Том Сойер, в кар­манах, хранил в углах парты матово­глянцевые, похожие на металл, уголь­ные цилиндрики...

Вечером эти фонари загорались уже без фонарщика, все сразу по все­му Невскому и по Большой Морской; сначала в них что-то начинало потре­скивать, слегка посверкивать. Потом молочно-белые яйца становились слег­ка лиловатыми, и сверху на головы проходящих начинало литься вместе с чуть-чуть сиреневым, трепещущим светом задумчивое, на что-то намека­ющее пчелиное жужжание.

В этом жужжании, в этом полу­призрачном свете и являлись поэтам того времени их Незнакомки и Про­работаем со словом

Свеча Яблочкова так называли электрическую угольную лампу, кото­рую изобрёл в 1876 году выдающий­ся русский инженер, электротехник П. И. Яблочков (1847—1894). Впер­вые эта лампа была продемонстриро­вана на Всемирной выставке в Пари­же в 1878 году.

 

Санкт-Петербург. Фонарь Иоан- новского моста. Петропавловская крепость


красные Дамы, лукавые, неверные, двусмысленные фантомы пред­смертных годов того мира! В этом жужжанье и падал тихо на панели, на мостовые, на медвежьи полости, на собольи паланти­ны, на синие сетки лихачей, на крыши неуклюжих тогдашних «моторов» — автомобилей мягкий, пушистый, убаюкивающий снег.

Ах, фонарики, фонарики Петербурга! <...>

1$1 Размышляем над прочитанным

1. Почему будущего писателя с детства интересовали петербургские фо­нари? С каким чувством он вспоминает о них?

2. Что в задаче о фонарщиках казалось автору-рассказчику неразреши­мым? Как вы думаете, в чём для него заключался секрет этой задачи? Каки­ми вы представляете себе фонарщиков?

3. В истории петербургских фонарей писатель выделяет несколько эта- * пов, когда фонари менялись. Кратко расскажите, какими были петербургские

фонари в разное время. Чем они вам запомнились?

••      4. Рассказывая об истории петербургских фонарей, автор использует

различные образные выражения. Найдите эти выражения и объясните их значение.

5. Какие картины старого Петербурга вспоминает писатель, рассказывая об истории фонарей? Какое впечатление они на вас произвели? Что нового вы узнали об этих исторических местах города? Расскажите об этом, ис­пользуя информацию рубрики «Историко-культурный комментарий».

6*. В рассказе встречаются фамилии писателей и поэтов, цитаты и име­на героев из их произведений. В каком контексте и почему автор вспомина­ет их? Как вы думаете, с какими ещё произведениями русских писателей и поэтов может быть связана история о петербургских фонариках? Для ответа используйте материал рубрики «Круг чтения», справочную литературу и ин- тернет-ресурсы.

Круг чтения

► А. С. Пушкин. Арап Петра Великого.

И. В. Гоголь. Петербургские повести.

Ф. М. Достоевский. Белые ночи.

Петербург в русской поэзии (XVIII начало XX века): Поэтиче­ская антология.

Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград в русской поэзии: Анто­логия.

И. В. Одоевцева. На берегах Невы.

Г. В. Иванов. Петербургские зимы.

Н. П. Анциферов. Душа Петербурга (сборник).

С. А. Носов. Конспирация, или Тайная жизнь петербургских па­мятников — 2. ◄


РОДНЫЕ ПРОСТОРЫ

Степь раздольная

Степь, чем далее, тем становилась прекрас­нее. Тогда весь юг, всё то пространство... до самого Чёрного моря было зелёною, дев­ственною пустынею... Ничего в природе не могло быть лучше...

//. В. Гоголь

Родимая степь под низким донским небом!.. Низко кланяюсь и по-сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, не ржавеющей кровью политая степь!

М. А. Шолохов

Из первых уст

► Трудно сказать, насколько степь широкая, раздольная, как вели­чает её песня, своим простором, которому конца-краю нет, воспиты­вала в древнерусском южанине чувство шири и дали, представление о просторном горизонте, окоёме, как говорили в старину; во всяком случае, не лесная Россия образовала это представление. <...> Исто­рическим продуктом степи, соответствовавшим её характеру и зна­чению, является казак... по первоначальному и простейшему южно- русскому своему облику человек вольный... — исторический преем­ник древних киевских богатырей, стоявших в степи на заставах богатырских, чтобы постеречь землю Русскую от поганых...

В. О. Ключевский

Необъятные пространства, которые со всех сторон окружают и теснят русского человека, — не внешний, материальный, а внутрен­ний, духовный фактор его жизни. Эти необъятные русские про­странства находятся и внутри русской души и имеют над ней огромную власть. <...> Это — география русской души.

Н. А. Бердяев ◄

В сознании русского народа степь — это не просто определённая местность с характерной для неё природой, а особый уникальный мир, насыщенный преданиями, легендами, былинами и сказаниями о русской истории и русском человеке с его широкой душой, устремлённой к манящим просторам в долгий и порой опасный путь. Парадоксальность русской души, её противоречия и крайно­сти отражаются в восприятии народом наиболее характерных при­родных пространств России — леса и степи. • В степи простор, в

 

Степь днём. Худ. А. К. Саврасов. 1852

лесу угодье»; «Просторно вольному казаку на белом свете жить:! был бы лес-батюшка да степь-матушка» так говорится об этом в русских пословицах и поговорках. При этом именно степь всегда! воплощала в русском народе его мечту о вольной волюшке, широте I и размахе, присущих национальному характеру.

Недаром степь с её неброской, скудной, но завораживающей, а! иногда и внушающей страх природой стала главной темой многих I народных песен, таких как «Лх ты, степь широкая», «Уж ты, степь! ли моя, степь Моздокская...». Исполнителями, а часто и героями! этих песен были ямщики, которые скрашивали ими свой долгий. I трудный путь по степным дорогам. Вспомните стихотворение! Л. С. Пушкина «Зимняя дорога»: «Что-то слышится родное / В дол-| гих песнях ямщика: / То разгулье удалое, / То сердечная тоска».

Историко-культурный комментарий ► Ямщик крестьянин, основной обязанностью которого была не-1 ревозка грузов и людей на лошадях; он же был и кучером на соб- I ственных, т.е. ямских лошадях. С XVI века ямщики выделились как отдельная группа населения между крестьянами-землепашца­ми и служилыми людьми, поскольку вплоть до конца XIX века из­воз оставался государственной повинностью. Ямщики с семьями жили компактно в городах и деревнях (ямах), которые располага­лись возле почтовых дорог и у почтовых станций. Па почтовой


станции можно было нанять ямщика с лошадьми и экипажем (по­возкой), который вёз путника до следующей станции, где его сме­нял другой тоже из местных жителей. Память о прошлом хранят названия многих городских районов и улиц, где некогда проживали ямщики, например, несколько улиц в Москве: Тверская-Я мекая, Николоямская, улица Ямского Поля. ◄

Постепенно такие народные песни, получившие название «ям­щицких*. стали настолько популярными, что поэты на их основе создавали свои собственные произведения, составившие особую те­матическую группу в русской литературе. У одного из них оказа­лась совершенно необычная судьба. В основу стихотворения «В сте­пи* известный русский поэт XIX века И. 3. Суриков положил рус­скую народную песню «Уж ты, степь ли моя, степь Моздокская...», переработав её и включив в свой текст сюжет об умирающем на степной дороге ямщике. Композитор С. И. Садовский написал музы­ку к стихам И. 3. Сурикова, после чего песня стала настолько попу­лярна, что приобрела действительно фольклорную историю: вступи­тельная часть, где звучит голос лирического героя стихотворения, была изъята, но сохранилась сюжетная часть о ямщике, рассказан­ная от лица героя ямщика; затем исполнители вносили в текст свои поправки, постепенно перестали упоминаться имена авторов стихов и музыки, а сама песня стала восприниматься как истинно народная.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.