Часть третья 3 страница

Его кожа побледнела, будто отлилась вся кровь, и выражение его лица превратилось в нечто грозовое. До этого момента Кэмерон считал Джона кем-то, кого нужно защищать и оберегать, из-за его болезни и проблемного прошлого. В голову Кэмерона внезапно пришла мысль, что он бы не хотел встретить разозлённого Джона где-нибудь в тёмном переулке — наверное, он сбежал бы, сломя голову.

Кэмерон сдержал желание отдёрнуться, когда Джона подошёл и встал прямо перед ним, его густые брови опустились ниже на глаза, создавая тень над глазницами. Джона был всего на дюйм или два ниже него, но из-за того, как он навис, Кэмерон чувствовал себя крохотным.

Их разделяло всего несколько дюймов, когда Джона обхватил руками лицо Кэма и наклонил его голову вверх. Если это вообще было возможно, Джона нахмурился сильнее, когда присмотрелся.

— Кто тебя ударил? — требовательно спросил он, сквозь сжатые зубы. — Кто поставил тебе эти синяки?

Кэмерон понимал его слова, но по ощущениям казалось, будто он спрашивал: «Кого мне нужно убить?» Кэму было стыдно говорить, что его неслабо завела яростная защита, которой он никогда раньше не видел от Джона. Эти карие глаза с золотистыми крапинками так очаровали его, что он чуть не забыл ответить.

— Майло, эм... — чёрт, он не мог собрать свои мысли в кучу.

Пальцы Джона сгибались и сжимались на щеках Кэма.

— Майло, твой брат. Он ещё в твоей квартире?

Кэмерон схватил Джона за запястья, но не убрал его руки, просто держал.

— Майло меня не бил... физически. Он был пьян и поругался с отцом. В итоге рассказал о том, что я гей. Папа приехал, и мы поговорили... И не только.

— Твой... отец это сделал? — глаза Джона расширились, и всё его тело дёрнулось, хоть он и не отпускал Кэма. И вот так, он оказался где-то в другом месте, видел что-то другое. Однако, на этот раз он будто силой оттащил себя от края, чтобы сосредоточиться на реальности. — Я его убью, — прошептал он.

Большие пальцы Кэмерона поглаживали мягкую кожу на внутренней стороне запястий Джона, пытаясь успокоить его ярость.

— Нет, на самом деле, всё в порядке. Мы поругались, но затем поговорили... во всём разобрались. Мы знаем, как обстоят дела, так что теперь между нами неохотное перемирие. Это хорошо. Со мной всё хорошо.

Джона изучал его лицо с таким напряжением, что это вызывало дрожь. Его хватка на лице Кэмерона стала более ласковой.

— Ты уверен?

— Да, я уверен. Думаю, Майло поверхностно относится к собственным проблемам, но я действительно могу справиться со своими. Я люблю тебя за то, что ты обо мне переживаешь, но я в порядке, — как только слова прозвучали, всё тело Кэмерона застыло. Какого чёрта он только что сказал? Просто такое не говорят невзначай о человеке, которого не позволено любить.

Глаза Джона расширились на долю секунды, являясь единственным указателем на то, что он уловил связь. Затем он прильнул ближе, пока его нос не коснулся щеки Кэма. Он потёрся лицом о лицо Кэма, едва заметным прикосновением, и коснулся губ Кэма своими так нежно, что тот едва это почувствовал. Кэмерон вздрогнул в его хватке, и они оба сделали глубокий вдох.

— Кэмерон, я...

Кэмерон сжал его запястья.

— Шшш. Ничего сейчас не говори. Мы оба это чувствуем, но не обладаем свободой что-то с этим сделать. Но, в конце концов, что-нибудь придумаем.

Джона печально кивнул, практически так, будто на самом деле в это не верил, и отпустил лицо Кэма. Когда он сделал пару шагов назад, Кэмерону хотелось плакать. Ему уже не хватало близости, переполняющего чувства правильности, которое он испытывал рядом с Джона. От этого одиночество становилось ещё более пустым.

Кэмерон прочистил горло.

— У меня приём с Шелдоном. Я просто вышел убедиться, что у тебя всё в порядке.

— Всё хорошо. Поговорим за ужином, ладно?

— Увидимся, — Кэмерон бросил один последний тоскливый взгляд на Джона, прежде чем пойти обратно туда, откуда пришёл.

***

Пока Кэмерон шёл обратно через лес к больнице, он был убеждён, что за ним следят. Он слышал далёкие шаги по твёрдой земляной дороге, неопределённый шорох от деревьев, который прекращался, как только он останавливался на пути.

Поначалу он подумал, может быть, Джона просто решил вернуться вместе с ним, но это не объясняло ауру «преследования», которую он чувствовал от своего таинственного последователя. В раздражении, Кэмерон решил, что за последнее время ему хватило драмы.

Он остановился и медленно развернулся кругом, крича деревьям:

— С таким же успехом можешь уже выходить. Я не сделаю ни шагу, пока не увижу, кто меня преследует.

Последовавшая тишина была тяжёлой и напряжённой, будто весь мир задержал дыхание. Как раз когда Кэму начинало казаться, что там действительно никого нет, а он просто сходит с ума, из-за пары кедровых кустарников вышла фигура. Это был тот парень — Джексон. Он смотрел на Кэмерона с опаской, подходя ближе. Несмотря на тепло, на нём была та же байка, как в тот день, когда он приехал.

Джексон остановился в нескольких шагах от Кэмерона, и хоть в его глазах был страх, он скрестил руки на груди и выставил бедро в защитной манере.

— Увидел меня, да?

— Нет, я тебя не видел. Ты вполне приличный следопыт, но нужно поработать над шумом. Я тебя услышал.

Джексон опустил голову, глядя себе под ноги, рассеянно оттягивая рукава своей байки, чтобы скрыть верхние части своих рук — скрыть шрамы, как представлял Кэмерон.

— Да, ну что ж. Это Ривербенд, а не МИ-6 (прим. МИ-6 — служба внешнеполитической разведки Великобритании).

Кэмерон фыркнул, смеясь. Несмотря на уловки, ему вроде как нравился этот парень. Затем в голову пришла новая мысль, и его будто окатило ледяной водой.

— Как давно ты шёл за мной?

Парень поднял голову и одарил его напряжённым взглядом.

— Всё время.

Чёрт возьми. Это означало, что он видел ту маленькую встречу с Джона. Кэмерон не хотел даже думать, что будет, если он кому-то расскажет. Что, если Кэма выгонят? Что, если выгонят Джона? Проклятие.

— И?

Джексон пожал плечами, внезапно сосредотачиваясь на рисовании ботинком кругов на земле.

— Значит, ты и правда гей, а? «Золотой мальчик Кэмерон Фокс» переходит на сторону геев?

Кэм провёл руками по лицу. Будто разбираться с отцом было не достаточно сложно, теперь он должен был разобраться с недовольным и слегка суицидальным подростком-музыкантом, который ставил под вопрос его сексуальную ориентацию.

— Я не «перехожу» ни на какую сторону. Я всегда был геем, просто мне никогда нельзя было быть собой, до сих пор.

Парень наклонил свою голову, полную блестящих платиновых волос.

— Что изменилось?

— Ну, меня выгнали из группы за злоупотребление алкоголем и причинение проблем. Затем я приехал сюда и узнал, что моё пьянство — это, как говорится, крик о помощи. Я так долго подавлял свою сущность, что потерял себя. Пьянство в некотором роде было скорбью.

— В этом нет никакого смысла.

— Может, для тебя нет, но для меня это было открытием. Чем больше я старался прятать себя настоящего, тем больше разрушал сам себя, — рискнув, Кэмерон шагнул вперёд и взял парня за одну из рук, закатывая рукав и открывая припухлые, розовые, всё ещё заживающие шрамы. — Что насчёт тебя? Как ты себя разрушаешь?

Джексон выхватил обратно свою руку и бросил на Кэмерона сердитый взгляд. Но всё это было показушно, потому что Кэмерон видел в его глазах также страх и боль. Он знал всё о защитных механизмах.

— Поэтому ты пытался покончить с собой? Потому что ты гей?

Парень пожал одним плечом.

— Я гей, если ты спрашиваешь об этом. Но это не единственное, что в моём мире не так, знаешь?

Кэм кивнул.

— Я тебя понимаю. Что ж, послушай, я не доктор, их здесь много хороших, но если тебе когда-нибудь понадобится поговорить с обычным парнем... — он широко раскрыл руки. — Я рядом.

— Почему ты здесь? — спросил Джексон, глядя на него с сомнением.

— Ты слышал большую часть моей истории в тот раз, на групповом собрании. Вождение в нетрезвом виде, автомобильная авария, консультации из-за алкогольной зависимости...

Джексон рассмеялся, но быстро затих, когда увидел, что Кэмерон не смеётся.

— Без дерьма? Это была правда?

— Без дерьма.

— Чёрт, наверное, у тебя действительно проблемы, — он наклонил голову и окинул Кэмерона взглядом сверху донизу. — В жизни ты выглядишь старше.

— Ну спасибо, малой.

Джексон снова пожал плечами.

— Это трюк СМИ, публицисты стараются удерживать внимание подростков. Мне двадцать семь, и я не молодею.

Парень кивнул, будто это всё объясняло. Может, ему и объясняло.

— Ну, ты всё равно довольно горячий. Для ископаемого.

Кэм стоял и моргал секунд двадцать, наблюдая, как Джексон, смеясь, отходит назад. Затем нахмурился в ответ на побег парня, пока смех скакал по открытому двору.

— Гадёныш, — пробормотал Кэм.

Глава 14

— Я рассказал Кэмерону кое-что... о своём детстве.

Доктор Шелдон придвинулся на своём кресле вперёд, мгновенно придя в состояние готовности. От этого внимания Джона стало невероятно дискомфортно.

— Правда? Когда?

«Вот и добрались до корня проблемы. Какая к чёрту разница, «когда»?»

— Пару дней назад, пока мы гуляли. Мне просто... комфортно разговаривать с ним. Он ничего от меня не ждёт.

Взгляд Шелдона стал твёрже, и его губы на краткое мгновение сдались, прежде чем вернулось обычное, спокойное выражение лица.

— Не расскажешь мне, чем ты с ним поделился?

По позвоночнику Джона поднялась боль, взрываясь в его голове, забирая с собой большую часть его зрения. То малое, что у него осталось, было охвачено огнём.

— Я... Он...— заикался Джона, пытаясь думать сквозь боль. — Я... не очень хорошо себя чувствую.

Вскоре стены кабинета Шелдона стали полностью охвачены огнём. Когда Джона посмотрел через обуглившийся стол на доктора, он больше не видел тёплых карих глаз Шелдона. На его месте был страшный, покрытый кровью призрак Ангуса Рэдли, который выглядел именно так, каким Джона видел его в самый последний раз.

— Ты втянешь эту неженку в наше семейное дело, сынок? Мы, Рэдли, сами разбираемся со своими проблемами. Не нужно никаких чёртовых докторов. Думаешь, я не могу позаботиться о своих проблемах?

— Нет, я...

— Джона? Джона!

Он вылетел из видения так быстро, что готов был поклясться, что его мозг ударился о череп.

— Извините, я здесь. Что?

Беспокойство, отразившееся на лице Шелдона, ужасало.

— Как долго я был в отключке?

— Около пятнадцати минут. Это спровоцировал я, попросив тебя рассказать о детстве?

— Я-я не знаю. Вы ведь уже спрашивали раньше. Все вы.

Все вы. Джона смотрел на доктора Шелдона, с его идеальным лицом и идеальными волосами, дорогим костюмом и приталенным больничным халатом — этот парень не заказывал из каталогов — и понял, что ситуация с доктором становилась вредна для его здоровья. Стерва Кэллоуэй со своим кровожадным желанием попасть в публикацию хотела приписать ему шизотипическое расстройство личности. У Шелдона было много теорий, но он не давил ни на одну, а Драри был тёмной лошадкой. Он никогда не раскрывал свои мысли, но, казалось, единственный был по-настоящему сосредоточен на реабилитации Джона. Что-то нужно было сделать.

— Доктор Шелдон, мне нужно на мгновение сменить тему, если можно, — Джона мог сказать, что доктор удивлён его произношением после психического приступа. — Меня стала беспокоить схема моей психотерапии здесь, в Ривербенде.

— Оу?

— Я знаю, что вы любите отправлять пациентов ко всем докторам, но я думаю, что лично для меня может быть лучше продолжить с одним назначенным терапевтом.

Глаза доктора Шелдона сияли самодовольным блеском, пока он слушал, и стало очевидно, что он неправильно понял намерение Джона.

— Понятно. Что ж, это определённо можно устроить. Мы можем составить график приёмов на следующую неделю, пока ты здесь.

Джона прочистил горло.

— На самом деле, я собирался сказать, что хочу ходить на приёмы исключительно к доктору Драри.

Шелдон замер. Единственным показателем его раздражения было ритмичное щёлканье его нижней челюсти. Он откинулся на спинку своего стула и сцепил пальцы.

— Я знаю, что ты не ладишь с доктором Кэллоуэй, но разве я давал тебе повод почувствовать неудовлетворение от моих услуг?

— Н-нет, я не то чтобы неудовлетворён, просто мне комфортнее всего с доктором Драри. Если честно, мне слегка не по себе из-за противоречивых диагнозов. И мне кажется, что доктор Драри может быть единственным, кто верит, что я могу на самом деле поправиться.

Лицо доктора Шелдона покраснело, но он не стал отрицать слова Джона.

— Что ж, конечно, ты здесь добровольно, и мы можем подобрать терапию под твои специфические нужды. Я назначу собрание докторов, чтобы обсудить новый план с другими.

— Спасибо, я очень это ценю, — Джона не стал дожидаться, когда его отпустят. Он соскочил с места и пошёл прямо к двери. Закрывая дверь за собой, он услышал голос Шелдона.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Джона.

***

Доктор Драри смотрел на Джона, ничего не зная. Джона попросил об этом. Он сделал формальное заявление, что хочет видеть Драри своим доктором, значит сам должен был об этом сказать. Должен был открыть ужасающий канал в своём мозге, который вёл ко всем несчастьям и ужасу, через которые он прошёл в детстве. Джона знал, что пробраться через болото этих воспоминаний — единственный способ к выздоровлению, но, боже, это было похоже на то, как если бы кто-то просил его вырвать себе все зубы, чтобы спасти себе жизнь.

Они все знали, что он пересёк черту, рассказав Кэмерону те несколько ценных кусочков воспоминания. Он не мог вернуться к подавлению, забыванию или, точнее, игнорированию ада своего детства. «Мои демоны протестуют», — подумал Джона, пока пламя играло вокруг него клубами адского огня. Онор стояла справа от него, с разочарованным видом. «Только внутри, Жонасито».

Ангус стоял за ничего не подозревающим доктором Драри, глядя на Джона своим бессмертным взглядом. Позади него был гарем окровавленных, безглазых женщин, у которых частично отсутствовали конечности, и один высокий и тощий юноша. Джона поморщился от их проклятых невидящих взглядов.

— Джона.

Джона моргнул и сосредоточил свой взгляд на настоящем — во всяком случае, в такой степени, которую он мог различить.

— Простите. Это их будоражит.

Доктор Драри кивнул, будто было совершенно нормально такое говорить.

— Я понимаю. Я знаю, что ты знаешь, что видишь на самом деле не существующие вещи.

— Умом я понимаю. Но отличить становится всё сложнее и сложнее. Или поверить в правду, когда мои глаза видят что-то другое.

— Это совершенно нормально с твоим расстройством. Я хочу, чтобы ты постарался сосредоточиться на мне. Только на мне. Я и ты в этой комнате — обещаю, это по-настоящему. Возможно, они скажут тебе, что я лгу, если вообще с тобой говорят. Но мне понадобится, чтобы сейчас ты мне поверил. Ты можешь это сделать?

— Я... Я думаю, да. Я никогда раньше не был так напуган, док. У меня такое ощущение, будто я теряю себя.

— Это значит, что мы куда-то движемся, — доктор Драри кивнул, будто действительно понимал, и по какой-то причине Джона почувствовал себя чуть-чуть сильнее.

— Думаю, тебе нужно это выпустить, чтобы отпустить. Джона, ты выбрал меня, значит, доверься мне в этом.

Джона судорожно кивнул, пытаясь сглотнуть, несмотря на железный комок, который будто застрял в его горле. Он насильно отмотал свои внутренние часы примерно на восемнадцать лет назад, а затем полетел. Он видел самого себя, слышал свои слова, но его сознание, его реальность вернулись назад во времени.

— Папа?

Джона был удивлён, увидев отца, который сидел в своём рабочем фургоне на другой стороне улицы. Он не видел этого мужчину несколько месяцев, с тех пор, как его мама получила полную опеку. Он был не до конца уверен, что значит «опека», знал только то, что папа больше с ними не живёт и едва ли навещал их.

Ангус выбрался из фургона и прислонился к нему, скрестив руки на груди. Он поднял подбородок, когда увидел Джона.

— Привет, сынок. Твоя мама дома?

Джона оглянулся обратно на их маленький коттедж. Он не должен был разговаривать с незнакомцами. Но это был не незнакомец, это был папа. И всё же, глубоко внутри у него возникло странное ощущение, от которого хотелось бежать. Мама разрешала ему одному играть во дворе, только при условии, что он никогда не будет разговаривать с незнакомцами и никогда не будет выходить на дорогу, за пределы тротуара.

Она ничего не говорила о разговорах с папой.

— Когда мне было четыре или пять — я не совсем точно помню — меня похитил мой отец. Они с моей мамой развелись примерно за год до этого, и мама недавно подала прошение на полную опеку и наконец выиграла, из-за того факта, что мой отец избивал её, даже после развода. Однажды он просто приехал... Он никогда не проявлял интерес к тому, чтобы меня вернуть, так что мама никогда не предупреждала меня, чтобы я с ним не говорил. Ей удавалось защитить меня от насилия, пока они были женаты — я не помню об этом, но есть медицинские записи и отчёты полиции.

Взгляд Джона метнулся туда, где стоял призрак его матери, наблюдая за ним.

— Ангус убедил меня сходить с ним за мороженым — мама никогда не разрешала мне есть сладкое, так что меня убедить было не сложно — но я помню, что моё на вкус было забавным. Я отключился в кафе и очнулся в фургоне, наверное, через несколько часов. Тогда я не знал, как далеко он проехал до того, как я очнулся — дом, в который он меня отвёз, оказался в Западной Вирджинии — но теперь мы знаем, что его преступления пересекли несколько границ штатов.

Со своего полёта, озадаченный Джона смотрел на то, как Джона-копия говорит лишённым интонации, монотонным голосом. Судя по его эмоциям, он будто бы рассказывал о книге. Парящий-Джона подумал, что забрал все эмоции с собой. В конце концов, это он заново всё переживал.

В фургоне было темно. Ангус был художником, так что в салоне не было задних стёкол. Джона зажался в углу, между металлической стойкой для инструментов и какими-то пластиковыми вёдрами краски. У него болела голова. Она кружилась, всё плыло и пульсировало, пока фургон качался и подскакивал на какой-то дырявой дороге, унося его прочь от дома, от матери, от жизни.

Джона пытался проверить, сколько раз сможет досчитать до шестидесяти, чтобы знать, сколько прошло минут, но цифры смешивались, так что в конце концов он остановился. Через неопределённое количество времени фургон с визгом остановился. Джона прищурился, когда свет прорезал темноту фургона, когда его отец открыл двери.

Ангус схватил его за руку, пытаясь заставить выйти из фургона самостоятельно. Джона обмяк, как макаронина, пытаясь думать о чём-то тяжёлом, хоть и знал, что его огромный, крепкий отец сможет поднять его как пушинку.

— У него появился новый дом — ну, старый ветхий дом, но я его раньше не видел. Когда я не стал выходить из фургона сам, он взял меня на руки и прижал к груди, чтобы я уткнулся лицом в его майку. Если бы я даже подумал закричать в тот момент, то не смог бы. Я едва мог дышать. Я уверен, что если бы на улице были какие-то соседи, казалось бы, что заботливый отец несёт своего спящего ребёнка в дом. В этот момент я действительно думал, что случится что-то плохое. Когда ты такой маленький, тяжело подумать, что твои родители сделают что-нибудь плохое, но я шёл к этой мысли. Я дрожал как лист, зубы стучали, и я не мог перестать плакать. Мой отец ненавидел слёзы. «Прекрати плакать, сынок», — говорил он. Я очень старался, но в итоге стал задыхаться и рыдать сильнее. Он спросил, голоден ли я. Я сказал нет. Он сказал, что отведёт меня вниз, в мою «новую комнату». Тогда я понял, что он не собирается возвращать меня домой. Я спросил про маму, а он посмотрел на меня этим... просто злым взглядом, и я подумал, что он меня ударит, но нет.

Он схватил Джона за запястье. Было больно, но Джона до крови закусил губу, чтобы не закричать вслух. Ангус потащил его вниз по лестнице сомнительной прочности и не переставал тянуть, пока их не поглотила тьма беспокойных теней. Затем Ангус потянул за верёвку одной голой лампочки, освещая подвал.

Пол представлял собой спресованную красную глину, что было распространено на юге. «Потолок» состоял из открытых балок и пыльных, гниющих половых досок. В целом, это была не больше чем дыра в земле, с несколькими хлипкими полками и старой полевой кроватью в углу. Там было несколько щелей, которые вели глубже под фундамент дома, но Джона не хотел представлять, что находится за ними.

— Там твоя кровать, — сказал отец Джона удивительно мягким голосом. — Утром я принесу тебе одежду.

Ангус схватил тощие плечи Джона в свои большие толстые руки и сжал, пока Джона не посмотрел ему в глаза.

— Теперь это твоя комната, сынок... — он никогда не называл Джона по имени. Джона помнил, что отец называл его только «сынок». — Можешь делать здесь что захочешь, но никогда не пытайся подняться без меня наверх, не важно, что ты услышишь.

— Он тебя бил? — спросил доктор Драри со своим отрепетированным выражением беспокойства. Не то чтобы он не был искренним, наверное, он просто слышал много подобного. До сегодняшнего дня.

Парящий-Джона наклонил голову и смотрел на пустое, осунувшееся лицо Джона-копии. Почему никто не замечал, что за этими пустыми глазами ничего нет? Джона-копия несколько раз медленно моргнул, прежде чем его взгляд скользнул к лицу доктора Драри.

— Нет, никогда. Но много раз мне этого хотелось. Так было бы легче для многих людей.

Фасад рухнул, и на неприглядном лице доктора отразился искренний шок.

— Как ты можешь так говорить? Я не могу придумать чего-то худшего, чем насилие человека над собственным ребёнком.

Глаза Джона-копии снова закатились, глядя вдаль.

— Если бы он меня бил, это хотя бы закончилось бы на мне.

— Я не понимаю...

— Доктор Драри, мой отец был серийным убийцей, — в голосе Джона не было никакой интонации, его лицо не выражало никаких эмоций, но тем не менее, по его щекам потекли слёзы. — Ангус Эммануэль Рэдли из Сутенёров-убийц в настоящее время отбывает несколько пожизненных сроков в колонии Хэзелтон. После того, как он меня похитил, я жил в его доме для убийств больше двух лет.

Наконец, психотерапевт забылся и перестал сдерживаться.

— Матерь божья. Этого не может быть...

— О, так и было, док... так и есть. Так что, видите ли, то, что я слышал, нюхал и иногда видел в том доме, не может даже в голову прийти обычному человеку. Любого нормального человека это сведёт с ума, — Джона-копия широко развёл руки, и его губы растянулись в сумасшедшей улыбке, которая у него получалась так хорошо. — И вот, мы здесь.

Доктор временно потерял дар речи. Джона его не винил; едва ли это был его обычный день в кабинете.

— Так вы ещё думаете, что меня можно спасти? Или это всё ген злости?

Доктор Драри на мгновение закрыл глаза, но когда снова открыл, он стал совершенно беспристрастным. Джона должен был отдать мужчине должное, он восстановился быстро. Жаль, что это было не худшее, что Джона мог рассказать.

Доктор сжал губы и постучал пальцами по столу. Казалось, он искал ответ на наполовину серьёзный вопрос Джона.

— Коротко говоря, нет, я не думаю, что зло передаётся с генами. Думаю, такое в итоге оказывается ситуацией «природа-против-воспитания». Я так понимаю, в какой-то момент ты ушёл от отца, потому что я не помню, чтобы слышал в новостях, что у него есть сын... — Драри приподнял брови, глядя на Джона за подтверждением.

— В подвале время шло... иначе. Я понятия не имею, как долго был с ним, но моё лучшее предположение — около двух лет. Мама совершенно отказывалась обсуждать со мной это. Мы Рэдли — мы закапываем такие вещи. Во всяком случае, полиция и СМИ были очень добры к нам, когда разошлась история об убийствах. Им удалось убрать все упоминания обо мне. Маме не так повезло, но было лучше, чем могло бы быть.

— Значит, большую часть своей жизни ты жил с матерью, до тех пор, пока её не госпитализировали, да?

Джона кивнул.

— Тогда на твоей стороне воспитание. Тебя растила мать, которая, я уверен, была не идеальной, но для тебя являлась обычным «нормальным» человеком.

— Да, но он во мне. Я наполовину он. Во мне его кровь. А он чудовище.

— Ладно... Тогда расскажи мне об отце своего отца. Каким он был?

Лицо Джона покраснело. Он должен был знать, что Драри захочет изучить эту часть. Этот парень был ищейкой под прикрытием золотистого ретривера. Джона вздохнул и собрался с мыслями, чтобы ответить.

— Ну, я знал его только в раннем детстве, но, судя по всему, он был хорошим парнем.

— Чем он занимался?

Джона беззвучно хохотнул.

— Это немного иронично. Он был пастором — но не таким, кто озабочен богом и бьёт кулаком по трибуне. Он занимался местной миссионерской работой. Агитацией общества. Он консультировал зависимых, проводил службы в приютах для бездомных, начал реабилитационную программу для освободившихся заключённых... всё в таком роде. Его все любили.

С вялой улыбкой, Джона попытался представить в уме этого мужчину, но мог вспомнить только силуэт и эхо громкого, звучного смеха.

— У него было прозвище «Пастырь» со времён армии, поэтому его все так и называли. Он даже практически не отзывался на имя Реверенд Рэдли. Даже я... я называл его дедушка Пастырь. Во всяком случае, он умер через год или два после того, как я сбежал от Ангуса. Врачи сказали, что это болезнь сердца, но я думаю, может быть, он просто не мог справиться с осознанием, кем стал его сын. Его старое сердце просто не выдержало.

— Ах, значит, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, каким стал Ангус, — рассеянно пробормотал Драри.

— Да, к сожалению.

— Ты никогда не замечал, чтобы Пастырь был склонен к жестокости?

Голова Джона резко поднялась, злость согревала загривок.

— Конечно нет! Пастырь был героем для многих людей.

— Понятно. Позволь спросить вот что, Джона. У тебя есть какая-либо нужда или желание навредить или причинить боль другим людям?

Джона сразу же покачал головой.

— Абсолютно нет. Чёрт, я даже не могу убить паука; ловлю и отпускаю.

Он не стал говорить о том случае, когда с радостью предложил убить отца Кэмерона за то, что тот его ударил. Он не был уверен почему, но чувствовал, что это совсем другое.

— Так я и думал. С таким же успехом у тебя появится антипатия к жестокости, из-за опыта с отцом. И даже если бы дело было не в этом, у тебя есть пример деда. Похоже, не отец привёл его к жестокости, так ведь?

«Я никогда об этом не думал, — подумал парящий-Джона. — Я могу быть анти-Ангусом».

— Наверное, — сказал Джона-копия, не отвечая ни отрицательно, ни положительно.

Со своего высокого места под потолком, Джона увидел какую-то искру. Это была просто вспышка света, вроде хлопушки или фейерверка на День независимости. Вскоре он почувствовал тягу в своём сознании, тающее ощущение в мозге. Он понял, что возвращается в своё тело. Закрыл глаза, а когда снова открыл, он уже сидел напротив доктора Драри.

Драри наклонил голову и смотрел на Джона с напряжённой тщательностью, от которой горели уши.

— С возвращением, Джона.

— Как вы поняли?

Никто никогда не мог понять, когда он улетает.

— После того, как понаблюдаешь за пациентом определённое количество времени, начинаешь распознавать внешние признаки расстройства. А это оно. По какой-то причине — хотя теперь мы знаем, что у тебя есть совершенно понятная причина — ты чувствуешь необходимость выбраться из собственной головы, когда всё становится слишком сложно. Сейчас нам нужно выяснить корень расстройства.

Доктор Драри снял очки, чтобы посмотреть на Джона.

— Никакого неуважения к доктору Кэллоуэй, но я не верю, что у тебя расстройство личности. Я поставлю свою лицензию на то, что причиной твоих симптом является детская травма. Подумай об этом так: внешне ты здоров, и по всем намерениям и целям кажешься нормальным парнем. Так что ты вроде красивой картины, но в сломанной рамке. В тебе есть треснутый барьер между тобой и реальной жизнью, и чтобы ты снова поправился, мы должны найти тебе новую рамку, через которую ты сможешь видеть. Ты вообще понимаешь смысл всего этого?

Джона почесал голову от сумасшедшей метафоры.

— Немного, наверное.

— Хорошо. Я хочу, чтобы во время следующего приёма ты как можно подробнее, насколько захочешь, рассказал, что помнишь с того времени, когда был с отцом.

По спине Джона пробежала дрожь, которую он не мог подавить. Доктор Драри понятия не имел, во что впутался.

— Сэм, знаете, когда ездите по сельским районам, иногда можно увидеть группу грифов, которые клюют в чьём-то дворе, как стая толстых цесарок?

— Эм... ну, конечно, наверное, я видел такое раз или два. А что?

— Когда я прохожу мимо них, я всегда думаю, какого чёрта они там делают? Там во дворе нет никакой мертвечины. Понимаете? Ну, почему они там?

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 121314 15 16 Следующая ⇒