Часть вторая 3 страница

С другой стороны, от доктора Кэллоуэй была женщина, которая прошла мимо Джона в коридоре. Он никогда раньше её не видел. Она была полной и с милым лицом, несмотря на тёмные круги под глазами. Она выглядела относительно нормальной, просто уставшей, поражённой. Джона охватило любопытство насчёт неё, но это был не личный интерес — он не был уверен, что способен на такое — скорее писательское любопытство.

Рядом с загадочной женщиной сидел Итан Грофф, результат второй войны в Персидском заливе, пронизанный ПТСР и проблемами со злостью, за которые никто не мог его винить — очередной разрушенный юноша, брошенный государством. Рядом с ним была Холли, а рядом с ней Келли Уилсон, молодой парень, едва ли достаточно взрослый, чтобы голосовать, классический асоциальный человек.

— Джона? — терпеливый голос доктора Шелдона вырвал его из мыслей.

— Хмм?

— Ты остался последний, — доктор наклонил голову, изучая его взглядом сочувствия и грусти. По всему его лицу было написано: «Бедный простой псих».

Куда делось время? Джона всегда чувствовал себя отстранённо во время своего парения, отсюда и название, но он стал исчезать чаще, чем когда-либо. Он полагал, что всё усложняется. Может быть, в конце концов он перейдёт в кататоническое состояние и будет потерян всегда.

Доктор Шелдон прочистил горло, и Джона понял, что снова начал парить.

— Эм. Я не особо знаю, что сказать.

— Знаешь, — сказал Шелдон, без злости.

Чувствуя на себе все глаза, Джона наблюдал за собой откуда-то из далёкого угла комнаты, крепче обтягивая на груди свой халат.

— Меня зовут Джона. Я писатель. У меня несколько разных псевдонимов, под которыми я пишу детективы, романы и поэзию. Это хорошая профессия для такого, как я, так как не приходится особо взаимодействовать с внешним миром. Кстати говоря, я, эм… Я здесь добровольно — в Ривербенде, не на групповой терапии, — прояснил он, вызывая несколько смешков, включая смешок Шелдона. — Можно сказать, я сам себя сдал. Я делаю это, проверяюсь, пару раз в год.

— Кто в своём здравом уме так поступает? — выпалил Злой Кевин.

— Ну, я думаю присутствующее окружение будет хорошим показателем, что я не в здравом уме, так ведь? — ещё больше смешков, и Злой Кевин закрыл свой большой рот. — Я прохожу через такие периоды, когда всё просто становится… тяжелее. Я перестаю спать — не то что я когда-нибудь хорошо сплю, но это просто прекращается. Есть времена, когда мне кажется, что глаза просто закроются против моей воли, но затем я прохожу мимо этого, и всё отчасти замирает. Я вижу видения; по большей части, мою мёртвую мать, но иногда пожар и… другие вещи. Если мне случайно удаётся заснуть, в итоге я расцарапываю себе руки и лицо, будто тону в своём подсознании и пытаюсь вырваться обратно на поверхность. В любом случае, я прихожу сюда успокоить шторм. Я знаю, что многие из вас не согласны, но для меня это безопасное место. Когда мир становится лоснящимся и пустым, как пластмассовая вырезка, и единственной моей компанией становятся призраки, я всегда знаю, что Ривербенд по-прежнему на месте…

Джона встряхнулся, сфокусировав обратно размывшийся взгляд и вернувшись в круг. Края по-прежнему были серыми и мутными, как задержавшаяся виньетка на снимке комнаты, на которую он смотрел из какого-то отдельного угла реальности. Будто пространство стало вакуумом, все звуки поглощались целиком. Даже Злой Кевин перестал дышать ртом. Они все смотрели на Джона с отвисшими челюстями, с выражениями лиц от жалости до удовлетворения. Не считая доктора Кэллоуэй — эта стерва казалась смирившейся. Будто с неё хватит. Она не думала, что ему можно помочь. Лучшее, на что она могла надеяться, это интересная страница для её второсортного медицинского журнала.

Доктор Шелдон сделал успокаивающий вдох и прочистил горло, неловко перекладывая бумаги.

— Спасибо, что поделился, Джона.

Он говорил почти серьёзно. Джона мог бы купиться, если бы док мог встретиться с ним взглядом. Но эти серо-зелёные радужки метались из стороны в сторону в неспокойном ритме, ни разу не пересекаясь с глазами Джона.

— Кто-нибудь ответит на откровения Джона? — спросила доктор Кэллоуэй.

Кевин поднял руку — он больше не казался злым — и доктор кивнула ему. Он на мгновение взглянул на Джона, затем отвёл взгляд.

— Мне помогает осознание, что некоторым людям хуже, чем мне, — сказал он, затем поморщился. — Это прозвучало неправильно.

Джона рассмеялся, и звук отдался эхом внутри его крепкого черепа, в забитом ватой мозгу.

— Нет, я понимаю. Ты прав, помогает чувство, что ты не одинок — даже когда хочешь остаться один.

Кевин кивнул, будто понял, но Джона в этом сомневался.

— Почему ты не можешь спать? — спросила Изобель, хотя, судя по её позе и тону Джона думал, что на этот раз это может быть Ким.

Он пытался серьёзно подумать об этом. Так много зависело от физического состояния, он буквально просто не мог отключить свой разум, сдаться этому усыпляющему гомеостазу. Но были ещё и психологические факторы.

— Думаю, часть меня думает, что если я позволю себе уснуть, кошмары могут меня убить.

— В смысле напугать до смерти? Или заставить тебя сделать что-то, что тебя убьёт?

— Нет, в смысле буквально меня убьют. Будто мой отрешённый отец или призрак матери, или несколько других кошмарных людей обовьют руками моё горло и просто… сожмут. Или бросят меня в огонь. Там всегда огонь.

Изобель-Ким выглядела напуганной. Джона подумал, что её может стошнить, или она убежит, судя по её посеревшему лицу. Имея в себе злобную черту, он подмигнул и усмехнулся ей. Она взвизгнула и бросилась к двери. Джона заметил, как дёрнулись губы Рохана — потому что Рохан мог понять, когда он шутит с другими постояльцами — но посмотрев на новичка рядом с ним он застыл. Глубокий взгляд голубых глаз пригвоздил его к месту, встретившись прямо с его глазами, и намёк на узнавание зашевелился на задворках разума Джона. Джона остолбенел, потому что, в отличие от докторов, новичок мог посмотреть на него. Новичок мог встретиться с ним взглядом. И Джона видел его где-то раньше, он был уверен в этом.

Доктор Шелдон ущипнул себя за переносицу двумя пальцами, в то время как стерва казалась слишком самодовольной. Для Джона было очевидно, что она что-то замышляет. Она хотела избавиться от него, запереть его — официально заключить его под стражу — как вчера.

Перемешав ещё больше бумаг, Шелдон наклонился вперёд и обратился к группе.

— Думаю, это хороший момент для того, чтобы закончить на сегодня. Я горжусь вами всеми за то, что вы попробовали…

Джона мысленно заглушил его голос. Он просто продолжал смотреть на новичка, желая, чтобы собрание закончилось, Рохан мог бы его представить, и Джона удовлетворил бы своё любопытство. Где он видел этого парня раньше? И почему это ощущение было таким знакомым, будто глухое эхо бывшей страсти?

Голос Шелдона прорвался сквозь его бессознательность, привлекая его внимание обратно к настоящему.

— Джона, я бы хотел встретиться с тобой один на один в моём кабинете.

Ошеломлённый, Джона резко развернул голову, чтобы посмотреть на Шелдона, на лице которого отражалось извиняющееся сочувствие. К тому времени, как он повернулся обратно, Рохан и новичок уже ушли.

***

На следующий день Джона чувствовал себя относительно ясно. Он не видел никаких мёртвых родственников, ничего не горело, и он впервые чувствовал, что действительно находится в собственном теле. Он знал, что это долго не продлится. Постоянное ощущение танца на краю обрыва, в ожидании одного промаха, который снова отправит его в пустоту.

Он сидел в кресле-качалке, которое стало известно, как «кресло Джона», и смотрел, как садовник Гарри убирает снег с веранды рядом с окном. Сутулый старик наклонился высыпать из ладони соль на плитку, а затем пошёл дальше во двор.

Как обычно, Джона потерялся в тепле солнечного света, настолько, что опешил, почувствовав позади себя чьё-то присутствие. Это было просто изменение в воздухе, перенос молекул, а затем новый запах — острый и головокружительный, смесь кедрового дыма и Олд Спайс. Джона слышал его раньше, вчера. Ему не нужно было смотреть, чтобы знать, что за ним стоит блестящий новичок.

И вот так просто, представив мужчину в уме с его странными, лохматыми светлыми волосами, синими глазами и мальчишескими чертами, Джона вспомнил. Тогда он был намного моложе, мальчик из телевизора, перед которым мать сажала его каждый раз, когда больше не могла справиться с его проклятой тишиной. Этот мальчик, его милое лицо и ещё более сладкий голос спасали Джона больше раз, чем он мог сосчитать, помогая ему продержаться ещё один день.

Глядя не моргающим взглядом в окно, Джона глубоко вдохнул этот аромат и обратился к спектральному воспоминанию Кайла Чейза.

— Я знаю тебя, — прошептал он.

Воздух замер, когда движение позади него прекратилось, будто мужчина превратился в камень.

— Когда-то я тебя любил.

Шаги. Тихие, чёткие удары кожи о линолеум, пока Джона не оказался лицом к лицу со своей мальчишеской любовью. Ну, скорее лицом к груди, так как Джона сидел, а Кайл нависал над ним. Конечно, это был не Кайл, не совсем. Хоть Джона напрягся, копаясь в слоях воспоминаний, он не мог извлечь оттуда настоящее имя этого мальчика... мужчины.

— Прости? — спросил не-Кайл, густые брови поднялись к линии волос.

Джона попытался печально улыбнуться, и практически услышал, как его кожа треснула от усилий.

— Прости, новичок. Здесь всем хорошо известно, что в моих словах мало смысла. Я хотел сказать, что раньше смотрел твоё шоу.

— Оу. Я, эм... правда?

Джона наполовину кашлянул, наполовину фыркнул, потому что это был его ближайший к смеху звук.

— Тебя это удивляет?

— Да… Нет! Просто иногда я забываю, что люди, которые смотрели моё шоу, сейчас уже все взрослые люди. Большую часть времени я всё ещё чувствую себя ребёнком, так что отчасти это застаёт меня врасплох, — он провёл рукой по копне своих взъерошенных волос — выбеленных, будто по-прежнему играл калифорнийского сёрфера на телевидении — а затем присел, чтобы быть на уровне Джона.

— Думаю, ты первый, кто назвал меня взрослым. Меня называли по-разному, но так никогда. Кроме того, я не такой взрослый, каким выгляжу.

— Да? Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Оу. Ого.

— Да, я знаю. Вот, что делает с тобой тяжёлая жизнь и сумасшествие, — объяснил Джона без намёка на ехидство.

— Ох, нет. Прости, это прозвучало неправильно… Ты не выглядишь плохо. На самом деле, даже наоборот. Ты выглядишь… да, во всяком случае, ты прав, ты просто выглядишь старше двадцати трёх. Не в плохом смысле.

— Полегче. Всё действительно нормально. Меня довольно тяжело оскорбить. Большинство вещей, которые ты можешь сказать обо мне, в любом случае окажутся правдой, — Джона вытер вспотевшие ладони о свои спортивные штаны и потянулся к нему. — Джона Рэдли.

— Кэмерон Фокс, — Кэмерон взял его руку, пожал и задержался на секунду дольше, чем было положено.

— Должен признать, я хотел представиться потому, что не мог вспомнить твоё настоящее имя. Полагаю, ты не захотел бы, чтобы я называл тебя Кайлом.

Смех Кэмерона был тихим, уютным, как ложка мёда в тёплом чае.

— Нет, полагаю, не хотел бы. Приятно познакомиться, Джона Рэдли. Рэдли — необычная фамилия.

— Это правда. Не такая необычная, как можно подумать, но да… В школе мне приходилось иметь дело с начитанными учениками, которые постоянно называли меня «Страшилой» (прим. Артур «Страшила» Рэдли — персонаж романа «Убить пересмешника» Харпер Ли). Но это была сельская местность в районе Аппалачей, так что проблема была не всегда, если ты понимаешь, о чём я.

Джона видел, что Кэмерону понадобилось мгновение, чтобы понять отсылку, но когда понял её, он снова хохотнул.

— Так что заставило тебя решить присоединиться к замечательному миру психиатрической заботы? — спросил Джона.

Что-то мелькнуло в глазах Кэмерона, туча, мгновение нерешительности, прежде чем он ответил.

— Меня арестовали.

— А, ты один из парней Рохана, — Джона сохранял голос нейтральным, стараясь, чтобы не показалось, что он кого-то осуждает, вроде людей из стеклянных домов и всё такое… — Испытуемый во всех смыслах слова.

Кэмерон опустил голову, глядя на уродливый потёртый линолеум.

— К несчастью.

— Эй, у нас у всех есть прошлое. По крайней мере, у тебя есть будущее.

Эта светлая голова резко поднялась, и Кэмерон посмотрел на него с открытым ртом.

— У тебя тоже, Джона.

Джона грустно покачал головой, затем уловил пару тёмных зияющих глазниц, глядящих через окно. Одна из мёртвых девушек, конечно же, как раз когда он снова начал чувствовать себя человеком.

Он избежал зрительного контакта, когда обратился к Кэмерону.

— Тебе пора идти, — прошептал он.

— Джона…

— Иди! — Джона крикнул это голосом с ноткой отчаяния. Раньше его это никогда не волновало, но он не хотел, чтобы этот мужчина увидел, как он исчезает, как он парит. Его глаза наполнились слезами, чего раньше никогда не случалось в Ривербенде, и ему стало стыдно. — Пожалуйста.

— Новичок! — глубокий тенор Рохана прозвенел в гудящем воздухе, разрезая напряжение между ними. Кэмерон напрягся, и его ноги, казалось, послушались Рохана раньше, чем всё остальное. Он бросил ещё один грустный взгляд на Джона, прежде чем его увели.

Как только Джона остался один, его начало трясти. Он сильно дрожал, хотя внутри горел, и слёзы Джона лились пылающими ручьями по его щекам. Он прижал ладони к своим глазницам, пока они не заболели, и в конце концов слёзы прекратились. А затем не осталось ничего, кроме дыма.

Глава 5

В одной из стандартных палат в сотовой ячейке похожего на улей спального крыла, Кэмерон стоял напротив Рохана, а между ними находилась больничная койка. Он схватил края больничной простыни, когда мужчина её натянул. Вместе они накрыли ею матрас и заправили. Как только они закончили заправлять кровать, Рохан наклонился поднять кучу грязной одежды с пола и бросил её в громоздкую передвижную корзину.

— Я думал, что ты медбрат, — размышлял Кэмерон.

Рохан покачал головой и криво ему улыбнулся.

— Это тебе не Майо, Кэм. У нас нет сотен сотрудников. Обязанности медсестёр часто пересекаются с обязанностями опекающих. Это часть нашей работы — убеждаться, что постояльцы в безопасности и удобстве, так что сегодня утром мы застилаем кровати. У тебя с этим проблема? Звони судье.

Кэмерон знал, что Рохан дразнит его, прямо как он дразнил здоровяка. Если честно, он бы предпочёл менять простыни, чем гнить в вытрезвителе в каком-то захолустье.

— Нет, всё в порядке. Я не против это делать, просто по-прежнему пытаюсь понять, кто чем занимается.

Рохан кивнул.

— На это нужно время. Наша работа плавающая, всегда изменяется. Мы должны адаптироваться к любой появляющейся ситуации.

После жеста от Рохана, Кэмерон взялся за ручки тележки со стиркой и выкатил её из комнаты. В коридоре стояла ещё одна тележка, со стопкой свежего постельного белья. Они переместились и проехали несколько метров до следующей комнаты.

— То групповое собрание было довольно напряжённым, да? — спросил Рохан, пока они снимали с матраса старые простыни. — Я хотел спросить тебя об этом, но увяз в других вещах. Как оно тебе?

Думая над этим, Кэмерон оглядел комнату. В отличие от комнат других постояльцев, эта была лишена любых личных штрихов — того малого, что позволялось пациентам, что делало каждую комнату уникальной. Никаких рамок для фотографий без стекла со снимками улыбающихся членов семьи, никаких плюшевых животных или домашних покрывал, никаких картин на стене, никакого пухлого Будды или унылых распятий. Для наблюдателя со стороны эта комната могла показаться свободной. Это было любопытно. Кэмерон сделал мысленную заметку спросить об этом позже.

— Напряжённое — это практически лучшее описание. Я никогда не встречал людей, которые так открыто говорят о… Не знаю, о психологических проблемах. Полагаю, раз у моего отца был менталитет в стиле «подбери сопли», я просто не привык к этому.

Рохан задумался, глядя на занавешенное окно на другом конце комнаты.

— Да, я понимаю. Мои предки тоже были такими. Наверное, поэтому я начал действовать по-другому. Ввязался во множество проблем дома, на острове.

— Ты? Правда? — Кэмерон был в шоке. Рохан казался таким честным, ответственным парнем. Он практически управлял больницей.

Изучив Кэма взглядом, Рохан наклонил голову. Он будто вёл какой-то внутренний разговор, решая, чем поделиться, а что скрыть.

— Я не просто начал программу общественных работ, я был первым испытуемым.

— Без шуток?

Рохан усмехнулся и покачал головой.

— Без шуток. Так что, когда я говорю позволить программе помочь тебе, я говорю по опыту, а не как твой начальник. Понимаешь меня?

От этого Кэму отчасти снесло голову. Рохан был таким самоуверенным, держал всё под контролем, и Кэмерон не сомневался, что без него Ривербенд развалится. И всё же, он был проблемным подростком, прямо как Кэмерон сейчас был проблемным двадцатисемилеткой. Рохан чего-то добился, стал кем-то важным и казался счастливым находиться там, где был. «Может, он прав», — подумал Кэмерон, затем сказал то же самое Рохану.

— Хорошо, — сказал Рохан, будто они только что решили нечто важное. — Давай закончим здесь. После этого блока можем пойти в общую комнату, чтобы составить компанию постояльцам.

— Рохан, чья это комната? — спросил Кэмерон, не в силах больше сдерживать своё любопытство.

Тёмные глаза цвета красного дерева сосредоточились на нём, затем сузились. Почему этот вопрос вызывал у Рохана подозрение?

— А что? — спросил Рохан.

Кэмерон пожал плечами, внезапно застеснявшись и пожалев о вопросе.

— Просто интересно. Здесь нет никаких вещей. Никакого личного влияния или ещё чего-то. Здесь будто никто не живёт, но мы меняем простыни.

Тяжело вздохнув, Рохан заправил последний угол простыни и накрыл кровать одеялом.

— Это комната Джона Рэдли. Он никогда не приносит с собой ничего личного.

— Оу, — был слабый ответ Кэма. Он не мог объяснить, почему казалось, что от этой темы Рохану некомфортно. Ему явно не нравилось говорить о Джона, и он практически будто… защищал этого парня. — Он кажется милым. Я немного поговорил с ним, позже, после группового собрания.

Здоровяк бросил притворяться, что работает, и смерил Кэмерона опасным взглядом.

— Я помню. Он не «милый», он крайне проблематичный. Находиться рядом с людьми ему очень некомфортно, но он обычно слишком вежливый, чтобы что-то об этом сказать. Я не хочу, чтобы ты его беспокоил.

— Оу. Ладно, — сказал Кэмерон, медленно сдаваясь. — Но он первый со мной заговорил.

Рохана это ошеломило, затем сбило с толку.

— Хах. Что ж, это… необычно. И всё же, я хочу, чтобы ты очень осторожно проводил с ним время. Серьёзно, ему не хорошо. Для докторов он целая загадка — помнишь, я говорил тебе, что они даже не могут согласиться насчёт его диагноза. Он будто раздвоенный, смешанный мешок симптомов, которые словно меняются вместе с ветром. И он не говорит ни о чём до того, как приехал сюда, только о том, что люди уже знают — что его мать короткое время лежала здесь, пока не умерла.

— Что ж, чёрт возьми, — сказал Кэмерон за неимением более красноречивого ответа.

— Действительно. Так что просто будь осторожен. Ради него и ради себя самого.

***

Кэмерон сидел напротив Холли Кинер, наблюдая, как она перепрыгивает все его оставшиеся шашки. Она триумфально ему улыбнулась.

— Я снова выиграла! Боже, ты действительно отстойно играешь.

— Может, это просто ты слишком хороша, — парировал Кэмерон.

— Это совершенно возможно, учитывая, что я играю в это почти четыреста раз в день. Мы здесь очень ограничены в плане того, как разрешено развлекаться.

Она улыбнулась, похоже потому, что так просто делают люди. В этом не было никакой радости. Кэмерон пытался смотреть мимо желтоватой кожи, натянутой на острые угловатые кости, и осунувшихся черт, чтобы увидеть, как она выглядела… раньше. Её длинные светлые волосы сейчас потускнели и поредели, но, должно быть, она была красавицей до того, как её сразила болезнь.

Она тихо фыркнула и начала убирать шашки.

— Прости, не хотела испортить настроение. Это хорошее место, какое бы оно ни было. Просто тяжело не чувствовать меланхолию время от времени. И одиночество.

— Полагаю, поэтому нам, испытуемым, дают пару свободных часов каждый день, чтобы прийти потусоваться, — предположил Кэмерон.

— Мило, что ты считаешь это своими «свободными часами». Уверена, тебя бы здесь не было, будь у тебя выбор.

— Ты шутишь? Я только что переехал сюда из Нью-Йорка. Я живу в крохотной студии и не знаю буквально никого другого! Вы, ребята, моя социальная группа, — подмигнул он, счастливый от того, что смог вызвать у неё искренний смех.

Холли отодвинула свой стул от стола и встала, оставляя собранные в коробку шашки на месте.

— Спасибо за игру. Мне пора в столовую, за своим прописанным питанием. Надеюсь, увидимся позже.

— Конечно. Пока, Холли.

Кэмерон и сам начал вставать, но остановился, когда на стол упала тень. Над ним навис Джона, освещённый со спины большими окнами так, что был практически просто силуэтом. Почему-то, Кэмерон узнал его без проблем, даже когда его лицо по большей части было скрыто тенью.

— Не против, если я присяду? — прозвучал его обманчиво глубокий голос.

Кэмерон заставил свою челюсть закрыться и кивнул с широко раскрытыми глазами. Он не понимал, откуда бралось его восхищение Джона, оно просто было, будто и всегда. Он молчал, пока Джона садился напротив него. Он с опозданием вспомнил предупреждения Рохана, так что не отрывал глаз от стола, время от времени бросая тайные взгляды на Джона, придумывал и отвергал несколько способов начать разговор.

Улыбка Джона была такой же мягкой, как бежевые обои, и его взгляд сосредоточился на точке где-то за левым плечом Кэма. Его зрачки расширились, став большими чёрными дырами, которые почти полностью поглотили карие радужки. Очевидно, он видел то, чего не видели другие. «Ему не хорошо», — говорил Рохан. Может, он наконец видел то, о чём говорил мужчина.

Кэмерон неловко хмыкнул и постучал пальцами по столешнице, просто чтобы заполнить тишину, что привлекло внимание Джона обратно к нему. Эти бездонные чёрные озёра бродили по нему, разделяя его на части, чтобы посмотреть, что внутри. Кэмерон никогда в жизни не чувствовал себя более обнажённым и умирал от желания спросить, что Джона видит своим сверхчувствительным зрением. Он был практически уверен, что из-за этого попадёт в неприятности.

На лице Джона появилось знающее выражение.

— А, Рохан предупредил тебя насчёт меня, да? Поэтому ты так дёргаешься, — он даже не потрудился сформировать это как вопрос.

Пожав плечами, Кэмерон принялся дёргать за порванный край коробки от шашек.

— Он просто хотел убедиться, что я тебя не потревожил. Сказал, что тебе не нравится находиться среди людей.

— О, не нравится, — как ни в чём не бывало сказал Джона.

— Тогда почему… — Кэмерон позволил предложению оборваться, затем помахал жестом между ними двумя. Если Джона так сильно ненавидел людей, то почему сидел здесь с ним, будто они собирались пить чай?

— Не знаю почему. Это я нацелен выяснить. У меня странная реакция на тебя, Кэмерон Фокс. Ты меня интригуешь.

— Я? Едва ли я интригующий.

— О, но так и есть, — он махнул рукой, будто говоря, что это не важно. — Мы дойдём до этого позже. С тобой я чувствую себя в безопасности. Не уверен, то ли это потому, что ты это ты, то ли потому, что ты Кайл. Я раньше постоянно смотрел твоё шоу по программе. Иногда это было единственное, что заставляло меня чувствовать, что я всё ещё дышу.

Краткая, небрежная улыбка осветила его лицо, и каким-то образом Кэмерон понял, что он потерялся в воспоминаниях.

— Мама рассказывала об этом своим подружкам, как какую-то милую историю. Так она узнала, что я гей, потому что я был сильно влюблён в тебя — в Кайла — в таком юном возрасте, и это просто так и не прошло. Конечно, концепция «я таким родился» была для неё совсем потеряна. Она думала, что я гей из-за… — Джона резко прервался. Его глаза расширились, и на этот раз зрачки сузились до крохотных точек. Он резко вдохнул и показался ошеломлённым, неуверенным… сбитым с толку.

— Из-за чего? — осмелился спросить Кэмерон.

Джона заметно встряхнулся, и Кэмерон на самом деле увидел, как он замкнулся в себе.

— Случилось кое-что плохое, когда я был ребёнком, вот и всё. Некоторые доктора считают, что поэтому я такой, какой есть, но они не могут быть уверены, потому что я им не расскажу. Никогда. Есть вещи, на озвучивание которых не стоит тратить кислород.

— Понятно, — сказал Кэм, хотя на самом деле не понимал, и они оба это знали. — Тогда давай сменим тему. Ты много обо мне знаешь. Так чем ты зарабатываешь на жизнь… ну знаешь, когда ты не здесь?

— Я писатель, художник, поэт, называй как хочешь. Ели это отрасль творчества, возможно, я это пробовал, — он развратно подмигнул, что вызвало у Кэмерона смех, даже когда он наполнился теплом, несмотря на неприемлемость таких чувств.

— Что ты пишешь? Ты что-то публиковал? Может, я что-то читал? — спросил Кэмерон, заинтригованный тем фактом, что у этого мужчины была совсем другая жизнь за пределами искусственного окружения, созданного в границах Ривербенда.

Губы Джона изогнулись, и хоть он на самом деле не улыбнулся, его явно развеселили все эти вопросы, а не оттолкнула открытость Кэма, как часто бывало с людьми.

— Детективы и романы, да и может быть.

— Уточнишь? — Кэмерон наклонился вперёд, поставив локти на стол. Он образовал экранного персонажа из приветливого идиота, который оказался музыкальным гением. Это перенеслось на его участие в «Фоксфаер», в то время как на самом деле он был ненасытным читателем и любил узнавать практически всё и обо всём. Он просто никогда не мог скрыть это изображение.

— Эм… давай посмотрим. Ты когда-нибудь читал «Труп в воде»?

— Ну, я читал книгу с названием «Труп в воде», но автором был… Харпер Дж. Финч, кажется.

Джона наклонил голову и пошевелил пальцами в пародии на приветствие.

— Псевдоним.

— Ты — Харпер Дж. Финч? Ты шутишь?

— Определённо не шучу. Так как я уже Рэдли, то подумал, почему бы не поиграть с отсылками к Харпер Ли — конечно же, «Дж» значит Джона. Ещё я пишу романы под именем Эммерсон Лайонс, и поэзию как Джои Маршал.

Кэмерон замер. Он совершенно застыл, потому что Джона будто забрался в его подсознание, в его психику, и вытащил это имя.

— Джои Маршал, — произнёс он еле слышным шёпотом. Как подросток, осознающий, что он гей, он зачитывался поэзией Джои Маршала, которая была будто хроникой жизни встревоженного подростка, борющегося с проблемами ориентации, и с намёком на детскую травму. Это было как иметь друга, с которым можно поделиться опытом, когда он не мог рассказать никому, что чувствует на самом деле. Он знал, что Джои Маршал молод, но Джона едва ли был подростком, когда опубликовал своё первое стихотворение. Это было ошеломительно.

— Да, ты его знаешь? — выражение лица Джона стало настороженным.

— Я… я… да, знаю. Я даже не уверен, что могу говорить об этом, — Кэмерон всегда стеснялся своей любви к поэзии, которую высмеяли бы в его семье мужественных мужчин и женщин-пацанок. Знала только его мать — ещё один секрет, который умер вместе с ней. — Я проходил тяжёлые времена, и стихи Джои… твои стихи держали меня на плаву.

Джона прочистил горло и отказывался встречаться с ним взглядом.

— Очень круто это слышать, приятель. Я рад, что тебе это помогло.

— Да, я… я однажды положил один стих на музыку, пытался уговорить группу взять его как трек в один из альбомов — конечно, я бы связался с тобой, чтобы получить разрешение — но они не согласились. Сказали, что это не подходит их имиджу. Так что я просто оставил всё себе.

Наконец, Джона действительно посмотрел на него.

— Я хотел бы как-нибудь это послушать.

Чувствуя, как горят его щёки, Кэмерон опустил голову.

— Конечно, наверное, я мог бы как-нибудь принести с собой гитару, если разрешат.

— Уверен, другие постояльцы тоже были бы рады послушать, как ты играешь. Здесь иногда становится скучно, даже когда к нам для компании присылают новичков.

Кэмерон хохотнул.

— Да, могу представить. Я сейчас не лучший источник веселья.

— О, я считаю тебя очень интересным, — сказал Джона.

Кэмерон ждал, что он отсмеётся, преуменьшая слова, но эти глаза оставались серьёзными и ровными.

— У тебя хорошо получается, — продолжал Джона.

Бесконечно смущённый, Кэмерон сам попробовал пошутить.

— Да, это я, Кэмерон Т. Фокс, бывшая поп-звезда, превратившийся в профессионального шута в сумасшедшем доме, — как только слова сорвались с его губ, он пожалел о них. Ему действительно нужно было научиться быть более корректным насчёт таких вещей. — О боже. Мне чертовски жаль. Я всё ещё работаю над тем, чтобы сломать свои стереотипы, и у меня всегда была привычка болтать до того, как подумать. Боже, это было так грубо…

Его прервал энергичный взрыв смеха от Джона. Он никогда раньше не слышал ничего подобного, и это превратило лицо мужчины из красивого в загнанном плане в по-мальчишески ошеломляющее. Его оливковая кожа сияла, когда он смеялся, как и его прищурившиеся карие глаза. Его шрамы будто исчезли, и бритая голова казалась менее пугающей. Это был проблеск ребёнка, которым он мог быть.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒