Реакция фанатов «Воя» на СКАНДАЛЬНОЕ видео!»

«Реакция фанатов «Воя» на СКАНДАЛЬНОЕ видео!»

«НОВЫЕ шокирующие откровения».

Оставив пистолет в баке, я огибаю машину. Между свадебным журналом и безглютеновыми рецептами зажата моя фотография. Это я! Делаю еще шаг. Заголовок теперь виден полностью.

«Беременную подружку довели до СЛЁЗ!»

Чтобы лучше понять, насколько мне стыдно, вам нужно представить, как я выгляжу на снимке.

1) На мне ужасная желтая кофта с рюшами. Я одела первое, что подвернулось под руку.

2) Волнистые волосы напоминают заросли из сальных каштановых колтунов, рот открыт, глаза почти закрыты.

3) Макияжа нет, а на правой щеке прыщ.

Такое ощущение, что журналисты с фотографами собрались и решили: «Давайте сделаем фото, где она похожа на больную атипичной пневмонией, одетую в тюльпан».

Пока я перечитываю заголовок, мысли разбегаются. Я сама не своя. Как бы не упасть в обморок. Беременна? С чего они взяли?

Кофта, волосы и отсутствие макияжа подсказывают, что фото сняли четыре дня назад, когда я ходила сдавать анализы на венерические заболевания. «Умно», — сказала тогда Джули. Теперь уж и не знаю.

Беру журнал и яростно листаю. Статья занимает четыре страницы. Вверху первой страницы заголовок: «Я рожу его ребенка в одиночестве!» Чуть ниже большой снимок, где я на парковке с темноволосой женщиной в синей больничной форме. Припоминаю, что во время визита к врачу я забыла телефон в регистратуре, а медсестра бежала за мной, чтобы его вернуть.

— О нет, — всхлипываю я.

По фото кажется, будто я убегаю, а она догоняет. Переворачиваю страницу. Тупая боль в голове и сердце усиливается. Сжимаю журнал потными пальцами и читаю. В центре страницы фото, где Рен обнимается с партнершей по «Вою», Сьеррой Симмс. В подписи сказано, что фото снято два дня назад.

«Офигенно».

К горлу подступают рыдания, слезы повисают на ресницах. Делаю шаг и тут же врезаюсь в стену из хлопка и трясущейся плоти. Моргаю. Я налетела на Розовые Бигуди. Лотерейные билеты рассыпаются, словно листья при сильном ветре. Она корчит мину и кричит с английским акцентом:

— Смотри, куда идешь!

— Извините! — воплю я сдавленным хриплым голосом.

Я так быстро разворачиваюсь, что сердце не поспевает. Она говорит что-то еще, но я ничего не понимаю и качаю головой. Опускаюсь на жесткий асфальт, ищу два прямоугольных лотерейных билета.

— Из… извините, — повторяю я, щеки пылают огнем, слезы текут по лицу.

Поднимаюсь с земли. Хот-Дог наблюдает за всем, стоя у входа в «Газмарт», а когда мы встречаемся взглядами, он губами спрашивает: «Вы в порядке?»

Меня накрывает волна стыда.

А я в порядке? Конечно, нет. Меня трясет от усталости. Я ничего не соображаю. Мне неловко. В карманах пусто. Хочется, чтобы этот день, эта неделя, эта жизнь завершились.

Уняв очередную истерику, я сую спасенные билеты Розовым Бигуди и ставлю журнал на стеллаж. На ватных ногах бреду к машине, вытирая слезы, и выдергиваю пистолет из бака. Через секунду я уже поворачиваю ключ. Делаю глубокий вдох и, утопив педаль газа в пол, увожу себя и Уибита с заправки. После меня остаются лишь тучи пыли, гравия и неслыханного унижения.

~**~

Два с половиной года назад, когда я решила бросить учебу и попытать счастья в мясорубке под названием Лос-Анджелес, я была девушкой с мечтой в руке и песней в сердце. Ничто меня не волновало. Я перенесла много несчастий и выжила. Я думала, что справлюсь со всеми испытаниями.

Какое-то время я справлялась. Полтора года я сносила провальные пробы, суровые отказы и разочарования. Я не забывала о том, чего хотела.

Только когда Рену предложили сняться в рекламе отбеливающей пасты, я всерьез начала сомневаться в выборе профессии. Однажды вечером, после того как один напыщенный режиссер безжалостно меня послал, я посмотрела на себя по-настоящему. Разнесла себя в пух и прах. Поразилась тому, насколько я отличалась от начинающих актрис, с которыми соперничала. Тогда я все поняла.

Это фарс.

Лицо слишком заострившееся, кожа слишком бледная. Уши очень торчат. Я слишком низкая. Там, где не надо, слишком худая. Волосы слишком каштановые. Глаза слишком серые. Я слишком скучная.

После того вечера я ни разу не ходила на пробы. Ни для кино. Ни для сцены. Ни для рекламы. Я удалила свое имя из всех списков, а неделю спустя устроилась работать в «Счастливую жизнь», где объемный белокурый парик, тонна тонального крема и розовое бальное платье скрывали мою заурядность.

Рен назвал это «лопнувший пузырь», но на самом деле это было нечто большее. Необходимая перемена, возвращение в реальность. Вроде превращения гусеницы.

Знаю, о чем вы думаете. Как только я упомянула гусеницу, вы представили, как она вылупляется из ярко-зеленого кокона и взмахивает разноцветными крыльями. Вы вообразили бабочку.

Вам кажется, что это метафора. Вы наверняка слышали сотни историй о перерождении гусеницы, полных витиеватых оборотов и светлых образов. Вы видели их в мультфильмах. Слышали в песнях. Может, они даже вам снились.

Однако некоторые гусеницы не становятся бабочками. Некоторые гусеницы становятся молью.

Это я.

Моль.

Выбросив из головы путаные мысли, я громко вздыхаю и сосредотачиваюсь на дороге. Проверяю адрес квартиры Джули. Включаю поворотник и съезжаю на Тихоокеанское шоссе. Морской ветер задувает в окно, льется мягкая музыка. Несколько километров спустя местность сменяется с городской на жилую. Скачущее сердце наконец-то унимается, а гнев и смятение улетучиваются.

К тому моменту, когда я сворачиваю на дорогу, окруженную песчаными холмами, меня уже почти не трясет.

Дорога уходит влево и становится шире, а солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, заливает мир золотой патиной. Наклонившись к рулю, я осматриваю место, где мне предстоит жить.

Двухэтажное здание в ярком солнечном свете выглядит мрачновато. Плоская крыша из оранжево-терракотовой черепицы придает зданию вид ветхой асьенды, похожей на старую закусочную. Несколько окон треснули, а штукатурка возле крыши осыпается. Водосточная труба отделена от стены, по всему зданию змеится грязно-коричневая плесень.

Ищу на приборной панели листок с адресом Джули. Надо проверить, туда я приехала или нет. Но найти адрес я не успеваю: распахивается черная железная калитка и к машине несется малорослая девушка с широкими округлыми бедрами и рыжевато-золотистыми волосами, собранными в высокий хвост. На ней синий свитер с рукавами три четверти в стиле рокабилли, украшенный белыми и черными цветами, и горчичная юбка клеш.

Выбираюсь из машины. Лучшая подруга подпрыгивает на носочках, размахивая руками, и радостно кричит:

— Это ты! Это ты!

— Это я! — кричу я в ответ, машинально приподняв уголки губ.

Джули бросается ко мне в объятия и наклоняет нас вбок.

— Я так по тебе соскучилась.

— Я тоже соскучилась, — пискляво отзываюсь я.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает она, впиваясь ногтями мне в руки.

Задумываюсь, тяжело дышу. В голове не укладывается, что я опять готова разрыдаться.

— Пока что сложно ответить.

Джули делает шаг назад и всматривается в мои слезящиеся глаза.

— Оно и понятно, Джем. — Она забирает из машины косметичку и чемодан на колесиках. — Идем в квартиру.

Вздохнув, я беру переноску и показываю Уибита Джули. За клеткой и остальными вещами можно вернуться позднее.

— У меня столько планов, — говорит она, шагая по неровному тротуару к боковому входу.

Миновав узкий коридор, мы попадаем во двор. Звуки шагов из гулких становятся мягкими. Мы проходим по террасе с четырьмя каменными ступенями, что ведут к прямоугольному бассейну, наполненному зеленоватой водой.

Двор заброшен и пуст, если не считать несколько горшечных алоэ, рваных пальм и шезлонгов, сложенных возле гриля. Чуть живая лоза обвивает южную стену, тянется до второго этажа и опутывает железную изгородь.

— Все хорошо?

— Да, отлично.

— Ты побледнела, Джемма.

— Разрушенная жизнь и не такое с тобой сделает, — огрызаюсь я.

Что бы она подумала, если бы увидела меня несколько часов назад? Здорово, что перед отъездом я приняла душ и оделась в чистые вещи.

— Знаю. — Она останавливается у лестницы. — Но теперь ты здесь.

— Извини, — качаю я головой, чувствуя себя ужасно.

Не хочу ругаться с Джули. Родители и Рен исчезли с горизонта. Кроме нее, у меня больше никого не осталось.

— Ты права. Я здесь.

— Клянусь, все наладится, — ласково говорит она, а я облегченно улыбаюсь. — Если хочешь, можно сегодня куда-нибудь сходить. Или останемся дома, накрасим ногти ярко-розовым лаком и слопаем традиционное мороженое. Можно есть пиццу, пока не затошнит, и до рассвета смотреть кино.

— Давай посмотрим какой-нибудь драматический сериал о неблагополучной семье, — шучу я.

Я насчитываю двенадцать квартир: шесть наверху и шесть внизу.

— Может, сопливую историю о вампирах? — хохочет она.

— Голосую за мюзикл о скромной девушке, которая получает главную роль в школьной пьесе.

— Или можно посмотреть все серии «Шерлока».

— Другой разговор.

Бенедикт Камбербэтч — мой земляк.

— У него такое длинное лицо, он старый и белый, как швейцарский сыр, но что-то в нем есть. — Она пожимает плечами. — На сто процентов крут.

— И он британец.

Она взлетает по ступеням, волоча за собой чемодан, останавливается возле квартиры рядом с лестницей и два раза стучит кулаком по двери.

— Здесь живут Клаудия и Смит. Помнишь, я тебе рассказывала?

— Та самая Клаудия, которая готовит хумус с песто?

— Нет, это Смит, ее возможный парень. Мы с Клаудией учимся на одном факультете. В августе, когда мне увеличили плату за жилье, она нашла эту квартиру.

— Точно. — Пытаюсь вспомнить, что она рассказывала о соседях. — А что значит «возможный парень»?

Джулс пожимает плечами.

— Они друзья. Любовники. Бисексуалы. Очень прогрессивно. Разобраться я так и не смогла, поэтому вопросы задавать перестала.

— Просто смирилась?

— Именно. — Она резко тормозит перед дверью 6В и ищет в кармане юбки ключи. — Напротив Риа и Лэндон. В конце миссис Хили. С ней аккуратнее. Если зазеваешься, она припрет тебя к стенке.

— Это плохо?

Лучшая подруга стреляет в меня безумным взглядом и крутит пальцем у виска.

— Она с приветом.

Я морщусь.

— В каком смысле? Вроде серийного убийцы?

— Нет, ничего такого. — Она вставляет ключ в замочную скважину. — Поначалу она кажется нормальной бабулей, но потом выясняется, что пришельцы проводят над ней опыты, а правительство следит за каждым шагом. Поверь на слово, Джем, ее теория заговора вызывает серьезное беспокойство. Если не будешь осторожна, гарантирую, что спать ты не сможешь неделю.

Опасения усиливаются. Я заглядываю за угол. У стены стоит серфборд, а рядом — дверь, украшенная стеганым венком и деревянной черно-зеленой птичкой. Наверное, это квартира миссис Хили.

— Ладно.

— Дверь заклинивает… — Поворачивая ключ, она крутит ручку и давит плечом на дверь. — Приходится шевелить ручку.

Беру поудобнее переноску и подхожу ближе.

— Вот так, — ворчит она.

С громким щелчком дверь распахивается, и я в ужасе отпрыгиваю. Джули моей реакции значения не придает.

— Кухня здесь. Не обращай внимания на гудящий холодильник. Он сломан. — На входе она оборачивается. — Моя комната здесь, ванная в конце коридора. — Она бросает ключи в керамическую миску в форме павлина и зажигает свет. — Я покажу, как включать душ. Он живет своей жизнью. Горячая вода иногда становится холодной, а холодная — горячей.

— Хорошо.

Почти всю квартиру видно с того места, где я стою. Слева кухня-столовая. На стенах плитка цвета авокадо и отвратительные желто-коричневые обои. Прямо передо мной гостиная. В центре выгоревший на солнце красный диван, заваленный комковатыми подушками. Деревянное пианино, старое кресло, полки из «Икеи», заставленные книгами и прикольными безделушками, занимают почти всю комнату. В центре стены окно в металлической раме, которое нужно опускать.

— В кухне бери что хочешь. — Джули открывает шкаф. — Я купила мороженое. После расставания оно необходимо. Еще есть чипсы и куча… — она заглядывает в буфет и хохочет, — шоколада.

Смотрю на то, о чем она говорит. На полке лежат упаковки с конфетами и шоколадные плитки, причем столько, что ими можно лет десять кормить детей-сладкоежек.

— Распродажа после Хэллоуина, — поясняет она, застенчиво улыбаясь.

— Оно и видно, — фыркаю я.

— У тебя будет свой уголок.

Она указывает на крошечную нишу, закрытую цветочной занавеской, где уместились промятый коричневый футон и исцарапанный низкий стол. Не удивлюсь, если в прошлой жизни его жевала собака.

— Квартирка маленькая, зато уютная, да и пляж недалеко. — Джули отодвигает занавеску и ставит чемодан рядом с футоном. Отступив, она упирает руки в бока и протяжно вздыхает. — Знаю, обстоятельства кошмарные, но мы повеселимся, обещаю.

Повеселимся?

Сил нет. Жизнь разлетелась вдребезги. На душе кошки скребут. Меня унизили. Раздавили. В кармане ни гроша.

Какое уж тут веселье?

Веселье было привязано к ракете и запущено в озоновую дыру.

Веселье вращается вокруг солнечной системы в другой галактике.

Очень хочется надеть пижаму, свернуться калачиком, зажмурить глаза и уснуть на футоне лет на десять. Плюс-минус несколько месяцев.

Однако Джули ведет себя так, будто уже все решено. Будто ее назначили штурманом, вручив компас и карту, которые выведут меня из преисподней.

— Да уж, повеселимся, — лгу я. — Как в театральном лагере.

Она радостно улыбается.

— Есть хочешь? Можем что-нибудь заказать. Или сначала разберем вещи? Я разгребла шкаф в коридоре и освободила место в ванной.

Я поднимаю переноску.

— Думаю, сначала надо принести клетку для этого приятеля.

Плеча касается незнакомая рука, а мягкий мелодичный голос произносит на ухо:

— Если хочешь, могу помочь.

Вскрикнув от удивления, я уворачиваюсь от прикосновения.

— Из-за тебя у нее чуть сердце не остановилось! — ворчит Джули, но от улыбки в уголках глаз проступают морщинки.

Прижав переноску к груди, я оказываюсь лицом к лицу с незнакомцем.

— Прости, не хотел пугать, — говорит он, сцепив руки на затылке, будто я его арестовала. Он высокий, густые волосы убраны от лица и стянуты в низкий хвостик.

Джули кивает на него.

— Это Смит.

— Маркус Смит. Но все зовут меня Смит.

— Точно. Звезда хумуса с песто, — улыбаюсь я.

Он смеется.

— Верно. А ты Джемма?

— Звезда порноролика? — В дверях возникает девушка.

Джули, морщась, хватает девушку за локоть.

— Джем, не слушай то, что она несет.

— Она не следит за языком, — добавляет Смит.

Девушка упирает руки в бока.

— Чтобы ты знала: я слежу за языком, правда, не всегда.

— Буду знать. — Я протягиваю руку.

— Клаудия Янг.

Язык тела ей явно ни о чем не говорит, да и в личное пространство она не верит. Вместо того чтобы пожать руку, Клаудия кидается с объятиями.

Она примерно с меня ростом. Стройной, поджарой фигурой она напоминает стайера. Зачесанные набок платиновые волосы обрамляют овальное лицо. Стиль можно описать как смесь скейт-панка и постмодерна. У нее глубоко посаженные темно-карие глаза и широкие красивые губы.

— Тебе здесь понравится, — замечает она, протискиваясь мимо меня. — Нехватку удобств мы восполняем характером. — Она наклоняется к переноске, изогнув красные губы в улыбке, глаза становятся похожи на блюдца. — А это кто? Толстая белка?

«Толстая белка?» Взглянув на комочек сероватого меха, я вздыхаю и стараюсь не обижаться.

— Уибит не белка. Он шиншилла.

Она снова глядит на Уибита и достает из холодильника банку газировки. Смит следует за ней.

— Шиншилла? Другое дело.

Я привыкла к такой реакции. Шиншиллы не редкость, но и не очень популярны. Рен, например, решил, что я тронулась умом, когда в прошлом месяце я пришла с Уибитом и гигантской клеткой. Я попыталась объяснить, что мне скучно и одиноко, потому что он много снимался. Рен ответил: «Раз тебе скучно, чаще занимайся спортом. Тебе пойдет на пользу».

— У меня аллергия на кошек, а шиншиллы чистоплотные, тихие и милые. Не бойся, он не укусит.

— Тогда я тоже не буду кусаться. — Клаудия плюхается на диван, поправляет подушки и как бы между прочим говорит: — Мы слышали, тебя продинамил Рен Паркхерст.

Всплеснув руками, Джули злобно вопит:

— Клаудия!

— Да в чем дело? — Клаудия, прибывшая с планеты Без Фильтра, убирает со лба светлый завиток и морщит нос. — Я констатирую факт. И вопроса про беременность я не задала.

Джули кричит:

— Речь не о том! Это гадко — вот так все вываливать, когда…

— Ничего, Джулс! — перебиваю я, привлекая к себе внимание, и беспечно машу рукой. — Давайте проясним: я не жду ребенка от Рена.

Джули сутулится и заливается смехом.

— Слава богу. А то я боялась спрашивать.

Клаудия с равнодушным видом открывает банку газировки и делает длинный глоток.

— Рада за тебя. Клянусь, я не хотела производить плохое впечатление. Просто подумала, ты должна быть готова к комментариям. Люди все равно будут поднимать эту тему. Видео, где ты теряешь сознание в туалете, пока твой парень чпокает какую-то девицу, отложилось у людей в памяти.

Я киваю. «Спасибо, что напомнила».

— Надо отдать тебе должное: ты стала частью поп-культуры. Многие пытались, но мало кому удалось. — Она поднимает банку газировки, будто произнесла тост.

— Да. — Опять киваю. Я так много киваю, что комната накреняется.

— В общем, должна тебя предупредить: я люблю Хантера Дигби. Люблю, — подчеркивает она.

Смит фыркает, а Джули бросает на нее испуганный взгляд.

— Ты хоть понимаешь, зачем Джемма приехала? — Лучшая подруга свешивает голову на грудь и закрывает глаза. — Она только что с ним рассталась. Незачем ей слушать, как сильно ты его любишь.

— Я не говорила, что люблю Рена, — оправдывается Клаудия, выпрямив спину и опустив ноги с дивана. — Я сказала, что люблю Хантера Дигби. Это не одно и то же. Джемме хватит мозгов это понять.

Хантер Дигби — это персонаж, которого Рен играет в «Вое», поганом сериале про оборотней, чьи рейтинги начали расти около полугода назад. Сейчас это главный сериал для американок в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет. Популярности играет на руку и то, что Хантер Дигби (он же мой бывший, переспавший с официанткой) обладает сверхъестественными способностями и почти все время ходит с голым торсом, перемазанным маслом. При правильном освещении он способен растопить женские сердца.

— Это почти одно и то же, — сердито утверждает Джули, качая головой. — Ни за что бы не подумала, что ты фанатка «Воя».

— Сериал банальный, но в восхитительном смысле. Мне нравится. Я рыдала над десятой серией, где умирает отец Хантера. Прощание с лесной эльфийкой Фелисити в конце прошлого сезона вызвало мурашки. А какое у него стройное, мускулистое тело. А руки… о да!

— Мы же говорили: за языком она не следит, — обращается ко мне Смит. Он качает головой и игриво шлепает Клаудию по руке.

Конечно, слушать, как хвалят Рена, — все равно что провести по коже сырорезкой, но меня эти слова не удивляют.

У бывшего до неприличия острые скулы. Зеленые с поволокой глаза созданы для того, чтобы смотреть в объектив камеры. О прессе и блестящих золотистых прядях ходят легенды.

Интерес мне вполне понятен.

Плавали.

Знаем.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒