и 9: Ингрид и Калле 6 страница

Но тридцать два человека сразу?.. Для больницы это была большая проблема.

Снаружи Храм вовсе не напоминал рай. Просто ржавые ворота в скале. Рай мог бы выглядеть и более привлекательным.

Рикард постучал в ворота. Никто не открывал.

— Это полиция. Именем закона, откройте!

Все было по-прежнему тихо. Может быть, там никого не было? Он надавил на ворота. Они были заперты изнутри.

Не случилось ли там чего? Не произошло ли отравления углекислотой, не погибли ли они от недостатка кислорода или от обморожения? Не собираются ли они устроить массовое самоубийство?..

Наконец из пещеры послышался голос пастора:

— Подите прочь, полицейские! Вы не имеете права вторгаться в наше священное убежище. Настал Судный день, и только нам удастся выжить в нашем убежище и стать хозяевами земли! Мы будем находиться здесь вплоть до самого решающего часа.

— Не болтайте чепухи, откройте ворота и впустите меня! Это серьезно!

— Ни один неверующий не войдет сюда. Поздно просить о пощаде! Врата Рая навеки закрыты для вас!

Рикард и его товарищи растерянно переглянулись. Ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не прийти в ярость.

— Пастор Прунк, все это очень серьезно! Мы свели на нет всякий риск дальнейшего распространения оспы. (Это было не совсем так, поскольку исчезнувшую женщину пока не нашли.) И нам пока не известно, есть ли в вашем убежище смертельный вирус. К тому же большинство из вас не имеет прививок. Понимаете вы это или нет? Гибель поджидает людей не за пределами вашего убежища, а как раз наоборот, внутри него!

Последовало длительное молчание.

— По крайней мере, выпустите детей! — призывал Рикард.

Истерический крик какой-то женщины был прерван словами пастора:

— Неужели не понятно, что сам Господь защитит нас? Мы не можем заразиться этой мирской чумой!

Полицейские посовещались между собой. Железные ворота были прочными, но взорвать их они не решались. Никто из находящихся внутри не должен был пострадать. К тому же все эти люди не представляли собой опасности для окружающих, пока находились взаперти.

Наконец Рикард крикнул:

— Вы еще слушаете меня, пастор Прунк?

— Пастор Прунк слушает, — ответил тот с достоинством.

— Мы можем пойти на компромисс, если вы пожелаете. Вы утверждаете, что сегодня мир должен погибнуть. Прекрасно! Значит, у вас до утра будет время на раздумья. Если мы, находящиеся снаружи, будем завтра живы, вы все выйдете отсюда и добровольно отправитесь в больничный изолятор.

— Я с радостью пойду на это, — с триумфом произнес пастор. — Посмотрим, кто из нас выиграет!

Полицейские ушли, из пещеры слышалось пение аллилуйи.

— Времени у него не так уж много, — заметил полицейский. — Уже темнеет.

Сурово улыбнувшись, Рикард сказал:

— Он придумает те же оправдания, к которым прибегали многие до него в подобных случаях: что это его молитвы спасли мир от гибели. Все эти проповедники скользкие, как угри.

— Меня мучают угрызения совести, — сказал стажер. — Мы перепугали их до смерти, особенно детей.

— Да, это так, — согласился Рикард. — Но у нас нет другой возможности вызволить их оттуда, пока ими управляет этот фанатик. Хорошо еще, что он считает Судным днем сегодняшний день. Было бы гораздо хуже, если бы все это растянулось на несколько недель. Тогда нам пришлось бы взрывать ворота.

— Не сходить ли нам пока на набережную? — предложил молодой стажер. — Может быть, нам удастся напасть на след исчезнувшей женщины?

— Маловероятно. Но давайте сходим! Кстати, как обстоит дело с командой «Фанни»?

— Они выражают недовольство, разумеется, — сказал полицейский. — Проклинают всех нас. Но у нас нет выхода.

— Их можно понять. Не слишком-то приятно сидеть, словно под арестом, на борту этой маленькой посудины несколько недель и терять при этом свои заработки. Никаких признаков заболевания пока нет?

— Пока нет. А ведь они должны были заразиться первыми, поскольку Маттеус находился на борту судна до того, как попал к нам.

— В первые дни он вряд ли представлял собой опасность заражения.

Но... давайте лучше подумаем о тех, кто укрылся в пещере. Не поставить ли нам на ночь охрану? Чтобы никто не смог улизнуть оттуда и распространить заразу дальше. Конечно, я не думаю, что кто-то из них заражен, все-таки они получили заразу, так сказать, из третьих рук, от Винни Дален, прикасавшейся к Маттеусу, от Каммы Дален, которая чистила одежду Винни. Большого риска, конечно, нет. Но мы не должны закрывать глаза и на самый малый риск.

— Охрану поставить нужно, — согласился полицейский. — Вечером я дам распоряжение об этом.

— Нужно послать туда по меньшей мере двоих, — сказал Рикард. — Если все тридцать человек будут ломиться в ворота, их не так-то легко будет усмирить.

Они направились дальше по улицам Хальдена, к центру. Под ногами у них был твердый, хрустящий наст. Над Фредрикстеном поднималась луна. На морозе у всех замерзли уши.

Вздохнув, Рикард сказал:

— Еще сегодня я думал, что знаю имя исчезнувшей женщины. Все свидетельствовало в пользу того, что это была Агнес Йохансен... Но это оказалось не так!

— Да, здесь есть какая-то тайна, — согласился полицейский. — Кстати, я забыл тебе сказать, Рикард, что эта молодая женщина из больницы, Винни Дален, звонила сегодня во второй половине дня и хотела поговорить с тобой.

— Неужели? — удивленно произнес Рикард и остановился. — Наверняка я отсутствовал в это время. Ты случайно не знаешь, о чем она хотела со мной поговорить?

— Она была чем-то напугана и плакала. Она говорила о Судном дне. Я пытался успокоить ее, сказав, что пастор просто шарлатан, но она была очень взволнована и хотела поделиться с тобой чем-то.

— Бедняжка, — вздохнул Рикард. — В изолятор мне уже сегодня не попасть, но позвонить туда я могу.

— Позвони, конечно, я думаю, ее что-то тревожит.

— Если бы так!

Молодой стажер, в спешке забывший надеть униформу, теперь прикрывал уши концами ярко-красного шарфа.

— «Мы призваны унаследовать после вас землю...» — вспомнил он слова пастора. — Это же чистейшее надувательство!

— Надувательство самого худшего сорта, — согласился Рикард.

Они направились к причалу. Снег казался голубоватым в свете луны, земля была покрыта инеем. Суровая картина зимы.

Пастор был в приподнятом настроении.

В этот день весь мир должен был прийти в изумление, услышав его пророчества, которые с такой неумолимостью сбывались. Его слава должна была затмить все и вся...

А впрочем, мало кому придется увидеть его триумф после свершения пророчества! Только этой жалкой толпе прихожан. Как жаль!

Ему следовало заранее возвестить о приходе Судного дня. И он сделал это, и теперь шла завершающая стадия этого великого события.

Прихожане были заметно взволнованы, их поведение отличалось почти экстатической нервозностью. Настроение их следовало поддержать молитвами и подбадривающими призывами.

Прунку уже начинало казаться, что Господь слишком медлит с трубами архангелов. Что же касается присутствия бацилл, то это мало что меняло. Пастор ждал какого-то особого знамения. По радио ничего не сообщали о катастрофах и массовой гибели людей. Диктор, как обычно, говорил о рыболовном промысле. Неужели эти тупицы не понимали, что их ожидает? Миру осталось существовать всего каких-то несколько часов, а они говорят о ловле сельди у Склиннабанкена!

Ему следовало попасть в радиостудию — вот куда ему было нужно! Но, с другой стороны, ему вовсе не хотелось, чтобы люди, масса людей, бросились спасать свои ничтожные жизни — спасены должны были быть только те, кто верил ему, Прунку!

Пастор не понимал, что уподобляет себя самому Христу. Все его мысли были теперь привлечены к дилемме: лишить всех Благодати или прославиться в качестве величайшего из пророков?

Он знал, что среди его прихожан много сомневающихся, тех, кто больше боялся эпидемии оспы, чем гибели в Судный день.

И все это происходило из-за того, что эти чертовы бабы Дален занесли в убежище заразу! Мерзкие, гадкие, презренные!

Но... о чем он только что думал? О том, что все, кто здесь находился, были под его, пастора Прунка, защитой, так что никакое зло им не угрожало...Он был избранником Господа, и что значили для него эти жалкие бактерии?

Прунк на задавался вопросом, в чем разница между бактерией и вирусом — он был выше этого.

К нему подошла женщина с ребенком.

— У девочки жар, пастор, — сказала она. — Может быть, мне показать ее врачу?

Свысока посмотрев на нее, он сказал:

— Твоя вера ослабла? Ты же знаешь, что я призван вести вас всех в Рай!

— Значит, мы не умрем сегодня?

— Конечно, нет! Сначала земля должна стать нашей. Затем к нам должны снизойти с небес ангелы во всем своем великолепии.

— Я часто думаю о своих родителях... Неужели они погибнут? Неужели для них нет никакого спасения?

— Они не доверяли мне и поплатились за это.

Всхлипнув, женщина отправилась на свое место. В спешке пастор Прунк забыл, положить руку на голову девочки и сказать: «Выздоравливай!» Но в этом теперь не было необходимости. Скоро только они останутся на земле.

Он озабочено посмотрел на часы. До полуночи осталось еще три часа!

«Сделай же что-нибудь, Господи! Ударь своим молотом по наковальне! И пусть этот страшный грохот возвестит нам, собравшимся здесь, о конце мира!»

Трое полицейских шли вдоль набережной. Большие корабли, стоящие у причала, уже ушли. Новых еще не было. Никому не хотелось быть в Хальдене в эти дни.

Они подошли к переправе на остров Сау. Ступени, ведущие к воде, были тщательно продезинфицированы, так же как и паром Петтерсена. Теперь паром находился на острове Сау, вместе с остальными лодками.

Никто не переправлялся в Хальден без крайней на то необходимости. Ночной жизни в городе больше не существовало.

Кусочки льда сталкивались друг с другом, ударялись о край набережной. Был промозглый зимний вечер, не располагающий к прогулкам.

— Разве может человек исчезнуть бесследно? — спросил полицейский. — Ведь должна же она была услышать по радио или прочитать в газетах об эпидемии оспы. Или она из тех, кто прячет голову в песок, и поэтому изо всех сил старалась забыть о том, что помогала этому больному? Или же она настолько боится полицейских, что не решается обратиться к ним?

— Вряд ли она была нелюдимкой, судя по тому, с какой готовностью, она бросилась помогать взрослому мужчине залезть в лодку, хотя сама была хрупкой и пожилой, — сказал Рикард. — Трудно себе представить, как все это происходило!

— Может быть, она и не живет в Хальдене? — предположил стажер.

Взглянув на него, Рикард сказал:

— Где бы она ни жила, она должна читать газеты и слушать радио.

Наморщив лоб, он снова взглянул на юношу.

— В чем дело? — с вопросительной улыбкой спросил тот. — Почему ты так смотришь на меня?

— Насколько я помню... Нет, я могу поклясться, что только что видел на тебе красный шарф! — воскликнул Рикард.

Стажер взглянул на свой шарф.

— Да, но...В чем же дело? — удивленно произнес он.

Ничего не понимая, полицейский произнес:

— Но ведь он теперь совершенно серый! Взглянув на фонарь, Рикард сказал:

— Желтый свет! Как мы раньше не подумали об этом? Желтый свет изменяет красный цвет на серый! Наверняка коричневый цвет тоже превратился в серый, да, посмотри на свои перчатки, они же были коричневого цвета!

— В самом деле, — подтвердил юноша. — А теперь они серые!

Некоторое время все стояли молча.

— Значит, это все-таки Агнес Йохансен! — сказал полицейский.

— Теперь осталось только найти ее — и ее собаку. А они как сквозь землю провалились! Но теперь, мы, по крайней мере, знаем, кого искать!

В эту ночь Рикарду Бринку и его товарищам спать не пришлось.

Все силы предстояло теперь бросить на поиски Агнес Йохансен.

Но сначала он решил все-таки позвонить в больничный изолятор.

Он знал, что находящимся в изоляторе было строго запрещено пользоваться общим телефоном. Но понимал, что Винни Дален необходимо было с кем-то поговорить. Этот глупый пастор до смерти перепугал ее. Ведь этот день был на земле Судным днем: а она находилась за пределами Храма.

Что думает по этому поводу Карен Маргрет Дален, его совершено не интересовало. Она была достаточно сильной, чтобы справиться самой со всеми трудностями. У Винни же не было сил сопротивления — все отняла у нее Камма.

Дежурная медсестра сначала не хотела звать Винни к телефону, та уже получила выговор за пользование телефоном без разрешения. Но ему удалось убедить медсестру в том, что для пациентки очень важно переговорить с ним, и Винни, наконец, взяла трубку. Ей пришлось обернуть трубку полотенцем, чтобы не оставить на ней инфекции.

— Как дела, Винни? — приветливо спросил он. — Я узнал, что ты звонила мне.

— Мне страшно, — жалобно ответила она, и он мысленно представил себе, как дрожит ее нижняя губа.

— Страшно оттого, что можешь заболеть?

— Нет. Меня пугает гибель мира. Это произойдет сегодня. А меня выгнали из убежища. Меня и тетю Камму.

— Что говорит по этому поводу тетя Камма?

— Я не знаю. Она заперлась в своей комнате. Я пробовала поговорить с ней, но она не захотела. Она послала меня в Блоксберг... ко всем чертям!

— Дорогая Винни... Послушай меня! — сурово произнес Рикард. — Я не стану отрицать того, что ты находишься в опасности. Но эта опасность куда более реальная, чем отвратительная, самовлюбленная болтовня пастора! Сейчас десять вечера, Винни. Через два часа, по его словам, осуществятся его глупые пророчества о наступлении конца света. Забудь о них, это все сплошное вранье, от начала до конца!

— Но он же сам верит во все это! — всхлипнула она. — У него было видение!

— Чепуха! Возможно, ему что-то и приснилось, какой-нибудь ангел, возвестивший ему об этом. Но разве у тебя самой не было странных снов, которые потом не сбывались?

— Было.

Ее голос был таким жалким, что у Рикарда появилось желание немедленно поехать туда, прижать ее к себе и держать в своих объятиях до тех пор, пока не минует ночь Судного дня. Но у него не было на это права.

К своему удивлению он произнес это вслух.

— Ты хочешь этого? — спросила она с таким удивлением, словно на нее только что обрушилось небо. — Ты хочешь приехать сюда? И быть со мной? Спасибо тебе, это так мило с твоей стороны! Я даже не предполагала, что в мире существуют такие добрые люди! Ты так мил!

Рикард не знал толком, считать слово «милый» комплиментом или оскорблением. Ему куда больше хотелось бы, чтобы его считали надежным защитником. Но милым?... Это звучало как-то неприлично. И совершенно не мужественно.

— Хотя пастор тоже был добр ко мне, — добавила она, всхлипнув.

— Неужели? — скептически спросил Рикард.

— Да, он... Мне кажется, он был добр ко мне потому, что хотел видеть меня в числе своих прихожан. Он смотрел на меня, разговаривал со мной, в особенности, после того, как узнал, что я...

Ей трудно было говорить. Рикард слышал, как она высморкалась. Он уже рассказывал ей о завещании, и она спросила об этом Камму. Камма же с триумфом возопила, что Прунк интересовался не Винни, а ее деньгами.

— Что ты унаследовала все после смерти бабушки? — подсказал ей Рикард.

— Да. О, мне так трудно об этом говорить!

— Говорить о том, что он так поступил с тобой? Она несколько раз шумно вздохнула, чтобы успокоиться.

— Нет, — ответила она. — Но он был единственным человеком, кто когда-либо обращал на меня внимание.

— Ты была... влюблена в него?

— В пастора Прунка? Н-н-нет, — медленно ответила она. — Не была. Я была... подавлена им!

— Это ты хорошо сказала, Винни.

— В самом деле? — изумленно спросила она. — Тетя Камма постоянно твердит мне, что я не умею выражать свои мысли!

— Разве ты не поняла, что твоя тетя во всем старается унизить тебя?

— Теперь я это поняла, после того, как с ней так дурно поступил этот... этот...

— Ну, скажи, так будет легче!

— Этот зачерствевший сдобный пряник! — убежденно произнесла она.

— Браво! Хорошо сказано!

Голос ее снова стал подавленным, напоминая внезапно увядший цветок.

— Но Господь повернулся ко мне спиной...

— Поверь мне, это вовсе не Бог, — с теплотой в голосе произнес Рикард. — Если кто-то и повернулся к тебе спиной, так это Прунк.

Она снова высморкалась и шмыгнула носом. Ей понадобилось некоторое время, чтобы вытереть слезы. Наконец, она пропищала в трубку:

— Знаешь, мне не с кем было поговорить. И я ни с кем не смогла бы говорить так, как говорю сейчас с тобой.

Она попыталась засмеяться, но у нее это не получилось.

— А ведь я даже не знаю, как тебя зовут, — сказала она.

— Ах, прости, об этом я тоже не подумал! Меня зовут Рикард. Рикард Бринк. А если ты хочешь знать мое полное имя, то пожалуйста: Рикард Бринк из рода Людей Льда.

— Какое красивое имя! — с уважением произнесла она.

Он впервые слышал, чтобы его имя называли красивым. Обычно реагировали так: «Люди Льда? Как это странно звучит! Что это означает?»

Но Винни только сказала: «Какое красивое имя!» Он был тронут.

— Винни, — торопливо произнес он. — Я должен идти, потому что нам стало известно имя той женщины, которую ты встретила на пристани. И если мне попадется ее фотография, я приду в больницу — конечно, если это не будет слишком поздно вечером. Возможно, ты опознаешь ее.

Винни онемела. Рикард понял, что она из себя представляет: это была женщина, не привыкшая разговаривать с людьми и отвечать на вопросы. Одно дело, открыть перед кем-то душу по телефону, но совсем другое дело — оказаться лицом к лицу с человеком, которому только что доверился.

И тут Рикард вспомнил, как в детстве у него возникли подобные доверительные отношения с одним взрослым человеком. «Это останется между нами», — сказал ему тогда тот человек. Эти слова показались ему тогда обнадеживающими.

— Винни, — сказал он, — пусть наш разговор останется между нами. Я никого не стану посвящать в это. Так что тебе ни в коем случае не следует бояться меня! Иначе я бы очень огорчился. И встреча наша будет очень короткой — если я еще смогу найти фотографию. Идет?

— Идет... — прошептала она.

— Но только, если время будет не совсем позднее, — повторил он. — Тогда увидимся завтра. Спокойной ночи, Винни, не унывай!

— Спокойной ночи... — услышал он ее шепот. — Спасибо!

Вздохнув, Рикард некоторое время стоял еще возле телефона, положив трубку. Мысль о «загубленной душе» не давала ему покоя, и у него возникло желание сбить спесь с ее тети Каммы.

Они поехали в дом сестер Йохансен.

Обстановка оказалась именно такой, как он это себе представлял. Традиционная, немного старомодная мебель, лишенная стиля, с множеством пестрых покрывал и вышивок на стенах, на столах, на подушках. В доме ощущалось присутствие двух различных персон: осторожно-корректной и беспечно-жизнерадостной.

Тело Олавы уже унесли, ее смерть не представляла для Рикарда интереса в данный момент. Единственно, чего он желал, это найти след Агнес и собаки.

В комоде, стоящем в гостиной, он обнаружил фотографию обеих сестер вместе с их родителями. Это была, судя по виду, давнишняя фотография, но Рикард взял ее с собой. Поиски продолжались.

Стоявшая перед ними задача была не из легких. Агнес была настолько скромной личностью, что ее отсутствие никто и не заметил.

Пастор Прунк начал проявлять озабоченность. Было уже около одиннадцати, но никто из прихожан не ложился спать. Все ждали победоносного часа.

— Вы думаете, что уже свершилось, пастор? — спросила молодая Бьёрг, державшаяся поблизости от него.

— Что именно? — нетерпеливо спросил он, поглядывая на ее прелести.

— Крушение мира, разумеется, — несколько удивленно пояснила она.

— Я не знаю, — ответил он. — Мы не можем выйти наружу, и посмотреть, пока не закончится этот день.

— Да, это делать опасно, — согласилась она.

— Дорогие друзья! — доверительно произнес он, распаляясь от ее близости. — Наступил судьбоносный час. Так давайте же воспользуемся теми радостями, которые жизнь дарит нам! Давайте поблагодарим Господа, вкушая радость со своими любимыми! И ты, Бьёрг, не верила в это до последнего момента, я же видел! Пойдем со мной, мы вместе помолимся о твоем спасении!

— Но я же верю вашим проповедям, пастор, — запротестовала Бьёрг, когда они вошли в его тесную каморку — в эту святую святых.

— О, нет, я знаю, что ты гадкая девчонка, — шутливо произнес Прунк и шлепнул ее по пальцам. — И за это ты получишь нагоняй!

Сначала Бьёрг ничего не понимала, но когда рука пастора дружески обняла ее и он положил ее животом к себе на колени, она поняла смысл игры.

— Не-е-т, я думала, Вы имеете в виду совсем другое, пастор, — со смехом произнесла она и подняла свой зад, чтобы по нему легче было шлепать. Задрав ей юбку, он пару раз слегка шлепнул ее.

Она так громко захихикала, что ему пришлось закрыть ей рот ладонью, иначе это могло бы показаться неприличным в глазах пожилых прихожанок.

— Но пастор, — сказала она, вставая. — Мы должны вести себя серьезнее в этот судьбоносный час.

— Конечно, конечно, — ответил он, прижимая ее к краю стола. При этом он совершенно не думал о своем предстоящем падении, не желал думать о том, что до полуночи осталось совсем немного. — Конечно, я настроен серьезно! И поскольку миру грозит гибель, мы должны воспользоваться теми крупицами радости...

— Но ведь мы же выживем, — напомнила она ему, раздвигая ноги так, чтобы между ними могла протиснуться рука пастора. Он положил ее на спину, прямо на стол, и она охотно позволила ему это сделать.

— Мы не знаем этого, Бьёрг, не знаем, — бормотал он, обливаясь потом — и снимая с нее толстые шерстяные рейтузы. — Никто не знает путей Господа, и если это наш последний час, мы должны... а-а-а-ах!

— О-о-о-о! — прошептала Бьёрг. — Ах, пастор!

Бьёрг давно уже не была девственницей и охотно позволяла парням уводить ее туда, куда им хотелось — в подворотню или в какой-то глухой закоулок между домами — как в теплые, так и в холодные вечера. То, что делал пастор, не было для нее чем-то особенным, но ей импонировала сама мысль о том, что ею обладал человек, представлявший собой авторитет для других. Это придавало акту соития особую остроту.

Пастор с трудом верил в свое счастье — в то, что эта красавица Бьёрг так быстро уступила ему. Он был просто в экстазе, он стонал и охал, лицо его было красным, он весь обливался потом, стол дико трещал и в конце концов развалился с диким грохотом. Бьёрг завопила, и оба они, со сплетенными руками и ногами, рухнули на пол.

— Судный день! — завопил кто-то в зале и дверь распахнулась.

Ошеломленные члены секты уставились на сцену на полу.

Ситуацию невозможно было истолковать превратно. Никоим образом. Ноги Бьёрг были задраны вверх, и между ними лежал Прунк. Всем была видна его голая задница, брюки его были спущены, подтяжки лежали на полу, как змеи. Взглянув на стоящих возле двери, он со стоном отвернулся.

Кто-то оказался настолько милосердным, что снова закрыл дверь.

Крошечный член пастора обмяк и стал похож на вареную макаронину. Оба немедленно вскочили и в диком темпе начали одеваться, не глядя друг на друга. Бьёрг выскочила за дверь и, сопровождаемая колкими взглядами, скрылась в своем закутке. Пастор же остался в своей каморке, пытаясь собраться с духом и с мыслями. Он так и не закончил акт, но это было не самое худшее. Как ему теперь восстановить свой авторитет среди прихожан?

Это был для него день скорби!

Единственное, что могло его теперь спасти, так это конец света.

Но время шло, и ничего не происходило. Он тайком включил радио, сделал самую малую громкость.

— Будь милосерден, пусть начнется Судный день! — бормотал он, весьма своеобразно понимая смысл слова «милосердие».

Но единственное, что он услышал, было пожелание спокойной ночи и повторение последних известий. Разыскивалась Агнес Йохансен, которую видели в последний раз с белым в бурых пятнах, лохматым терьером.

Это имя ни о чем ему не говорило.

Рикард успел в больницу до полуночи. Несмотря на то, что все уже легли спать, Винни сидела и ждала его.

Он был этим тронут.

Дежурная медсестра, уведомленная о его посещении заранее, впустила его.

— Ты выглядишь гораздо лучше, Винни, — удивленно произнес он. — Как тебе это удалось?

Все было очень просто. Она распустила свои заложенные за уши косы и просто перевязала тесемкой волосы. Покраснев от этой похвалы, Винни ничего не сказала о том, что дежурная медсестра помогла ей привести в порядок лицо и оживить поблекшую от сидения взаперти кожу помадой и пудрой. Легкие тени на веках — очень сдержанные — и не менее сдержанные мазки губной помады — все это превратило ничем не примечательную молодую женщину в весьма привлекательную девушку. Но главной причиной перемен ее внешности был какой-то новый блеск в глазах. Если бы Рикард догадался, что произошло, он бы, возможно, задумался. Или... нет?

Винни долго ждала его, боясь, что он не найдет фотографии и не придет. Она много раз смотрела на себя в зеркало и каждый раз удивлялась тому, что видела. Дежурная медсестра, добрая, жизнерадостная и красивая женщина, уверяла Винни, что та действительно хороша собой, но Винни трудно было в это поверить. Но... ей нравилось отражение новой Винни.

Рикард еще раз взглянул на нее, но поскольку она по-прежнему молчала, он положил на стол семейную фотографию Йохансенов — он не должен был приближаться к ней — и попросил ее внимательно посмотреть на фотографию.

Она так и сделала.

— Да, — кивнула Винни. — Та, что сидит слева от родителей, в точности напоминает ту женщину на пристани. Но здесь она гораздо моложе. Должно быть, эта фотография была сделана давно?

— Наверняка. Судя по всему, это было в 1920-х годах.

— В таком случае я могу поклясться, что это та самая женщина. Эти испуганно смотрящие на мир глаза... Их не спутаешь ни с какими другими.

— Прекрасно, значит, мы на верном пути. В таком случае, я должен поблагодарить тебя за помощь, Винни...

Сказав это, он, к своему удивлению, обнаружил, что ему не хочется уходить.

— Ты... не замечаешь пока никаких признаков болезни? — спросил он.

— Нет. Но тетя Камма жаловалась сегодня на недомогание.

— Врачи знают об этом?

— Да. Тетя Камма не держит при себе свои неприятности. Она считает, что у нее болит спина от жесткой больничной постели и требует, чтобы ей поставили другую кровать.

— Вряд ли это ей поможет, — с улыбкой произнес Рикард. — У нее просто причуды. Ну, мне пора, скорее всего, мне придется работать всю ночь, чтобы отыскать эту Агнес Йохансен. Всего хорошего, Винни!

— И тебе тоже! Не перетруждайся особенно, у тебя и так изможденный вид!

— Я и в самом деле устал. Спасибо за заботу! Он ушел.

«Он сказал, спасибо за заботу...» — с улыбкой подумала Винни. Ему нравилось, что она заботится о нем... Могла ли она чувствовать себя более счастливой?

— В чем дело? — услышала она сердитый голос Каммы. — Ты еще не спишь, Лавиния? И как ты выглядишь! Словно... словно шлюха! Распустила волосы, намазалась! Откуда у тебя эти омерзительные вещицы? Немедленно умойся! Твоя бедная мать перевернулась бы в могиле, увидев это!

Камма всегда говорила ей гадости. Но теперь Винни с удивлением заметила, что слова тети слетают с нее, как с гуся вода. Презрение Каммы не могло омрачить ее радость.

Она была нужна кому-то!

Рикард вернулся в дом сестер Йохансен. Его коллеги тщательно осмотрели все комнаты в поисках следов Агнес. Им пришлось соблюдать осторожность, прикасаться к вещам только в перчатках, поскольку у Агнес был самый тесный контакт с больным оспой.

Создавалось впечатление, что у сестер не было никаких родственников и друзей.

Спросить об Агнес было не у кого.

Наиболее вероятным было то, что Агнес взяла собаку и уехала куда-то. Однако у ветеринара было выяснено, что она не обращалась к нему за справкой о том, что собака здорова. Значит, в Швецию она не могла уехать. А оставшись в Норвегии, она должна была слышать сообщения по радио.

Так, где же она все-таки была?

Его коллега, сидящий за столом и просматривающий письма, которых было не так уж много, встал и сказал:

— Я кое-что нашел. Не знаю, пригодится ли это, но письмо достаточно новое...

— Покажи-ка!

Надев перчатку, Рикард взял письмо и быстро прочитал его.

«В ответ на ваше объявление от четвертого числа сего месяца мы сообщаем вам о своей заинтересованности сделать покупку. Но нам хотелось бы предварительно осмотреть место. Можно ли это устроить?

С уважением К.Брандт, директор».

Дальше следовал адрес и телефон в Осло.

— Это то, что нужно, — с признательностью произнес Рикард. — Браво! Все это мы проверим. Разумеется, речь идет об этом доме, который они собирались продать или сдать, хотя, кто знает... Сколько сейчас времени?

— Без пяти минут двенадцать.

— Время работает не на Агнес Йохансен, — задумчиво произнес он. — И если мы не найдем ее до того, как прорвутся возможные гнойники, она заразит массу людей. Придется позвонить директору, и пусть сердится, сколько ему угодно.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒