и 9: Ингрид и Калле 5 страница

Винни мудро держалась в стороне от своей тети, когда та закатывала скандалы.

Сама же она начала постепенно знакомиться с остальными. Она осторожно и нерешительно улыбалась всегда приветливой с ней Ингрид, пытавшейся втянуть ее в общий разговор.

Если здесь вообще мог происходить общий разговор. Ведь каждый держался от всех на расстоянии. Семейство Соммеров изолировало себя от остальных, но в конце концов фру Соммер не выдержала брюзжания Херберта и стала искать общения с другими женщинами. Шофер Калле тоже разговаривал с ними, хотя его прежняя общительность несколько пострадала от испытываемого им страха.

«Какое до нас дело окружающим? — думала Винни, сидя у окна и глядя на улицу. — Они будут только рады, если мы погибнем».

Так оно и было на самом деле. Люди снаружи чувствовали себя в безопасности до тех пор, пока зараженные были изолированы в больнице.

И никто не задавался мыслью о том, в каком непрерывном страхе живут люди в изоляторе. Как будто те, что были снаружи, даже и не считали семерых изолированных за людей.

Люди вздохнут с облегчением только после того, как найдут пропавшую женщину в сером.

Находясь в Осло, директор Брандт сказал своей жене:

— Значит, наши планы относительно этой фермы в Хвалере откладываются в долгий ящик?

— Никто из сестер Йохансен не берет трубку, — ответила его жена. — Значит, их это не слишком интересует. А мы даже не знаем, на каком острове расположена ферма. Так что придется нам остановиться на каком-то другом варианте. Где твой список пустующих домов?

Рикарду казалось, что он топчется на месте: все попытки найти даму в сером оказывались тщетными.

Совершенно отчаявшись, он решил еще раз сходить в больницу и переговорить с Винни Дален. Она была единственной, кто видел эту женщину с близкого расстояния. Но фрекен Дален была такая неразговорчивая, что ему приходится буквально вытягивать из нее слова. Ничего нового она ему так и не сказала.

Ему приходилось соблюдать обычные гигиенические меры, находиться в изоляторе только в специальной одежде и разговаривать с Винни, находясь в другом конце комнаты, что вовсе не располагало к доверительной беседе.

Стоило ему прийти, как его осаждали остальные. Он был человеком извне, а лица друг друга им уже осточертели. К тому же он приносил им новости.

На этот раз он никаких новостей не принес, но все же смог избежать их вопросов.

Ингрид и Калле вели себя сдержанно, о желании поговорить можно было догадаться только по их глазам. Рикард видел, как в них борется надежда и страх услышать убийственный ответ. Было ясно, что всем хочется домой, но им предстояло пробыть в изоляторе еще некоторое время. Еще некоторое время испытывать ежеминутный страх: признаки болезни могли появиться когда угодно. «Должно быть, жизнь в изоляторе для них просто невыносима», — подумал Рикард.

Херберт Соммер особой сдержанностью не отличался.

— Если я не выйду отсюда завтра, контракт на мои выступления будет разорван, и я лишусь большого заработка. Я призову вас к ответственности за каждый потерянный мной эре по причине всех этих нелепостей, до которых мне нет ни малейшего дела. Я сидел на первом сидении, констебль, и не прикасался к этому человеку, с вашей стороны просто бесстыдство держать меня здесь без всякой на то необходимости!

— Пока вы представляете хоть малейшую опасность для окружающих, вы должны находиться здесь, господин Соммер, и вы об этом знаете!

— Но не такой длительный срок! Я уже так вычищен, промыт, продезинфицирован, простерилизован и еще Бог весть что, что теперь я, черт возьми, чище, чем ангелы небесные!

— А если у Вас появятся симптомы оспы?

— Я же сказал, что не прикасался к нему!

— Да, но внутри автомобиля могла остаться инфекция, он мог кашлянуть...

— Да, да, да! — фыркнул Херберт, уходя. — С вами просто невозможно разговаривать!

Гун Соммер обнимала свою дочь, хотя это ей не разрешали врачи.

— Девочка так скучает, констебль, — сказала она. — Нельзя ли нам немного прогуляться? Вы же сами сказали, что она в наименьшей степени, чем все мы, подвержена заражению.

— Это в самом деле так, — ответил он. — Но ей еще нельзя выходить наружу.

— А если у кого-то из находящихся здесь вдруг обнаружатся симптомы оспы? Мы останемся здесь еще дольше?

— Именно поэтому врачи и просят вас не общаться друг с другом. И насколько мне известно, у вас это до сих пор неплохо получалось. Во время инкубационного периода человек не заразен. Но чем ближе и концу этого периода, тем строже должна быть изоляция. Это касается и маленькой Венше. У каждого из вас отдельная комната, и вам не разрешается встречаться. Но переговариваться через стенку вы можете.

— Но она не может все время быть одна.

— Венше! — сказал Рикард, обращаясь к девочке. — Мне кажется, ты прекрасно справляешься с этим. К тому же медсестры всегда на месте.

— Ясное дело, я справлюсь, — ответила Венше, упрямо посмотрев на мать. Она была горда оказанным ей доверием. — Мне вовсе не нужно без конца держаться за твой подол.

Мать огорченно взглянула на нее, но ничего не сказала.

Наконец Рикард смог отправиться в комнату Винни. Как всегда, они сели в разных углах. Чтобы разместить как можно больше людей, обычные палаты были разделены пополам. А Винни не хотела жить в одной комнате со своей тетей, и Рикард хорошо понимал ее. К тому же Камма сама потребовала себе отдельную комнату — к большому облегчению остальных. Винни безвольно сидела на стуле. Рикард уперся локтями в колени и в нерешительности потирал руки. Трудно было разговаривать с этой женщиной, совершенно лишенной индивидуальности.

— Итак, фрекен Дален. Могу я называть вас Винни? Спасибо! Время идет, а я никак не могу выйти на след. Пожилая женщина не может обладать сильным иммунитетом против оспы. Надеемся, что у нее есть прививка и болезнь примет более мягкую форму. Но она является источником инфекции. Если она заболела, размах эпидемии может оказаться непредсказуемым. Мы должны найти ее. Давайте еще раз вернемся к событиям на набережной!

И они снова стали перебирать все по порядку: каждое слово, каждое движение, каждую деталь, но все безрезультатно. Все это давно уже было известно, Винни не могла вспомнить ничего нового. Наконец они замолчали. Рикард смотрел на сидящую перед ним смиренную, убитую горем фигуру. Ему нужно было идти, но она казалась ему такой отчаянно одинокой.

— Ну, как дела? — приветливо спросил он. — Трудно жить взаперти?

Она вздрогнула, явно растерявшись от такого сугубо личного вопроса.

— Нет, собственно говоря... — запинаясь, ответила она. — Ингрид Карлсен такая милая. И фру Соммер тоже. И Калле тоже разговаривает со мной.

Имя Калле она произнесла таким удивленным тоном, что Рикард сразу понял, что знакомых среди мужчин у нее почти нет.

— Знаешь, что, Винни, ты очень напоминаешь мне одного из членов нашей семьи. Ее звали Марит Свельтен до того, как она вышла замуж за моего родственника Кристофера Вольдена. Около тридцати лет своей жизни она прожила с деспотически настроенным отцом. И когда она, наконец, стала свободной, она с великим трудом смогла приспособиться к человеческому окружению.

Он мог, конечно, обидеть Винни подобным сравнением, но этого не произошло. Выпрямившись, она стала смотреть на него удивленными, широко раскрытыми глазами.

Задумчиво улыбнувшись, Рикард продолжал:

— Марит прекрасный человек, мы все ее любим. Под неуклюжею внешностью у нее спрятаны отзывчивое сердце и прекрасная душа.

Вид у Винни был такой, словно она хотела сказать: «Но у меня это тоже есть!» Но она настороженно молчала. Поэтому ему пришлось сказать это вместо нее:

— И я знаю, Винни, ты тоже обладаешь этим. Выпусти свои прекрасные качества на свободу! Не обращай внимания на то, что скажут или подумают о тебе другие, лучше поинтересуйся, как у них дела. Это лучший способ установить контакт с людьми. Все люди одиноки, всем хочется, чтобы кто-то заботился о них.

Наконец она заговорила о себе:

— Это трудно сделать тому, кто всю жизнь боялся, что его поступки не понравятся кому-то.

— Я это знаю. Если человеку всю жизнь твердят, что он ни на что не годен, он в конце концов теряет веру в себя. Знаешь что, Винни, тебе не мешало бы как-нибудь съездить на Липовую аллею. Да это мой дом. Там живут такие прекрасные люди!

— Я уверена в этом, — прошептала она, опуская голову от стеснения.

Рикард невольно протянул к ней руку, но тут же опустил ее.

— Нет, извини, я не должен прикасаться ни к кому из вас! — спохватился он. — Но тебе нужно познакомиться со старым Хеннингом и его дочерью Бенедикте. Это мои бабушка и прадедушка. И со всеми остальными; в нашем роду сейчас довольно много людей. Но самым замечательным из всех является маленький сын Кристы, Натаниэль. С ним происходят странные вещи... Нет, не будем об этом говорить.

— Натаниэль? Его так зовут?

— Фактически, да. Криста настояла на том, чтобы его окрестили Натаниэлем, хотя это имя необычно. Но ты бы видела этого мальчика! Теперь ему четыре года.

Рикард понимал, что несчастной Лавинии Дален хочется с кем-то поговорить. С кем-нибудь, кому в свою очередь, хотелось бы поговорить с ней. Поэтому он и рассказал ей о том, что было ему ближе всего: о маленьком Натаниэле.

Она смотрела на Рикарда, улыбаясь одними губами. В глазах ее светилось тихое счастье: кто-то обратил на нее внимание. Страх не понравиться людям все еще был силен в ней, но она, по крайней мере, не закрывала ладонями лицо от смущения и стыда.

— Ты знаешь о том, что у тебя красивые глаза? — неожиданно спросил он. Неожиданно для самого себя. Она отвернулась.

— Не смейся надо мной, — тихо сказала она.

— А я и не смеюсь. Хочешь, я расскажу тебе о Натаниэле?

Она кивнула, не поворачивая к нему лица. Рикард заметил у нее на глазах слезы.

— Это... удивительный мальчик... — сбивчиво начал он. — Сначала ты наверняка бы испугалась, увидев его. Но он не опасен. Абсолютно не опасен, наоборот.

— Почему я должна пугаться четырехлетнего ребенка?

— Если ты подумала, что он уродлив, то это совсем не так. Но у него очень странные глаза и еще более странный взгляд. Пронизывающий насквозь взгляд.

— Это звучит как-то жутковато.

— Да. Но сейчас я все тебе объясню. Он не умел еще ходить, когда первый раз удивил нас. Собственно говоря, он живет не на Липовой аллее, его родители живут в другом конце Осло. Но они часто приезжают к нам. У него семь старших братьев...

— Помилуй, Господи! Рикард задумчиво улыбнулся.

— Да, но эти семеро не являются детьми Кристы. Так что среди них всех Натаниэль — единственный мой родственник. Ну так вот, в тот раз ему еще не было года, и когда все они зашли на кухню, он стал вести себя очень неспокойно. Когда мать спустила его на пол, он пополз к кладовке и с плачем принялся барабанить в дверь. Взрослые, конечно, открыли дверь и увидели там кролика моей матери, который пропал четыре дня назад. Он очень отощал, но был жив. Натаниэль сам наблюдал за тем, как кормили и поили этого кролика.

— Но откуда же мальчик мог об этом знать? — испуганно прошептала Винни.

— Натаниэль способен на многое. И теперь, когда ему всего четыре года, соседи боятся его. Он слишком много знает. Несколько недель назад он поймал вора. Просто и непосредственно. Ленсман был в гостях у моих родителей и рассказал, как один из его соседей потерял бумажник. «Стейн стащил его», — тут же сказал Натаниэль. Мальчик вовсе не хотел ябедничать, он просто спокойно констатировал это. И ленсману ничего не оставалось, как отправиться к Стейну — другому своему соседу, который и стащил этот бумажник в автобусе. И бумажник оказался действительно у него. Мальчик никогда не бывал у Стейна дома. Не был он и в автобусе во время кражи.

— Вы полагаете... Ты полагаешь, что он ясновидец? Я имею в вид Натаниэля.

— Он более чем ясновидец. Натаниэль — тот, кого все мы так ждали.

Она вопросительно уставилась на него, и Рикард понял, что проговорился.

— Да, в нашем роду многие были ясновидцами, — как бы извиняясь пояснил он. — И мы всегда знали о том, что среди нас должен появиться совершенно особенный человек.

— Ты тоже ясновидец? — недоверчиво спросила она.

— Нет, вовсе нет.

Ему показалось, что вид у нее стал менее испуганным. «Чего она, собственно, боялась? — подумал он. — Что я загляну ей в душу?»

Ему показалось вдруг, что он вел себя слишком фамильярно, рассказывая ей о том, что не имело к ней никакого отношения, и смущенно встал. Винни тоже встала со своего стула, пытаясь принять равнодушный вид, хотя в глазах ее было заметно разочарование. Разочарование по поводу того, что его рассказ ей неинтересен? Или по поводу того, что он прекратил его? Но у него не было времени разбираться в этом. Поблагодарив ее за желание помочь ему разгадать загадку исчезнувшей женщины, он ушел.

Но так быстро ему не удалось покинуть изолятор.

В прихожей его снова остановили.

— Констебль! — крикнула Камма, угрожающе, словно он разбил ее любимую вазу. — Идите сюда! Она поманила его, словно школьника, указательным пальцем. Вздохнув, он подошел к ней. Что ей нужно от него? С точки зрения полицейского розыска она не представляла для него никакого интереса. Как всегда, речь шла о пустяке:

— Констебль, сколько мне еще оставаться здесь? Кто присмотрит за моим домом во время моего отсутствия? Могут прийти воры и грабители...

Своим ответом Рикард просто схватил ее за горло:

— Насколько я понимаю, этот дом принадлежит фрекен Лавинии Дален.

На щеках у Каммы появились красные пятна, шея побагровела.

— Мне нужно встретиться с моим сыном, Хансом-Магнусом, констебль. Я ему нужна. Он не может возвращаться со службы в пустой дом.

— Ваш сын был застигнут на месте преступления, когда пытался уничтожить завещание, не выгодное для вас и для него. К тому же он достаточно взрослый, чтобы справляться самому, и в офицерской компании не испытывает ни в чем нужды. Чего же ему еще не хватает?

Она медленно выпрямила свою и без того прямую спину и задрала подбородок так, что стала казаться выше на полметра. Потом, отвернувшись, сказала:

— Я не стану разговаривать с низшими чинами. Пусть в следующий раз ко мне придет полицмейстер.

— Я с удовольствием передам ему это, — сказал Рикард. — Возможно, он не такой уступчивый, как я. Но...

Решив, что теперь пришла его очередь угрожать, он добавил:

— Я еще не все сказал вам, фру Дален. Она снова повернулась к нему, медленно и подчеркнуто надменно.

Между ними шла скрытая борьба и Камма не собиралась сдаваться. Ее взгляд ясно говорил о нем: «Тварь!»

— Вы еще не сообщили нам о том, где вы находились в промежутке между вашим прикосновением к одежде Винни и звонком к нам. Вы сказали, что были дома, но это неправда, соседи не подтверждают это. Винни тоже не было дома первые дни, нам это известно давно уже. Так что обе вы лжете.

Он был раздражен тем, что забыл спросить об этом Винни. Как же он мог об этом забыть?

— Это неважно, где я была все это время!

— Нет, это важно. Инфекция, попавшая на вас с одежды Винни, могла распространиться дальше.

— Господи! Я же аккуратная дама!

— В этом я не сомневаюсь.

— И к тому же я была в абсолютно надежном месте.

— Ни одно место не может быть надежным в случае распространения микроскопически-малого вируса. И то место, о котором вы говорите, тоже. Разве вы не понимаете, что, отказываясь говорить об этом, вы ставите под угрозу свою жизнь и жизнь других людей? У вас даже не было прививки от оспы, когда вы прибыли сюда!

— Я ничего не боюсь. Господь не оставит тех, кто верит в него.

— Вы встречались в этот промежуток времени с другими людьми?

— Встречались, ну и что? Господь не оставит их, и только они одни будут спасены, когда в Хальдене наступит Судный день.

— Только в Хальдене? — не без злобы спросил он.

— Наказание Господне начнется здесь. В живых останутся лишь Избранные. Так написано в Библии, да! И Судный день уже начался — пришел один из четырех Всадников Апокалипсиса, Чума, и он пришел в наш маленький город!

Рикард уставился на нее, ничего не понимая.

— Подождите-ка! — нетерпеливо произнес он. — Подождите, я что-то припоминаю...

— Вам следовало бы кое-что вспомнить! Об этом написано в откровениях Иоанна, в главе...

— Нет, нет, речь идет не о Библии! Этот помешанный, как его звали? Тот, о котором упомянуто в записке к вашему сыну, Хансу-Магнусу... Как же его звали? Я раньше слышал это имя. Да! Пастор Прунк! Это он провозгласил приближение Судного дня? Господи, сколько подобных глупцов знала история! И еще больше — верящих им идиотов!

— Пастор Прунк вовсе не... Но Рикард перебил ее:

— Мы узнали кое-что от родственников его прихожан. О том, что они будут укрываться в каком-то убежище, чтобы переждать Судный день. Но никто точно не знает, где это убежище. Вы, фру Дален, Вы-то хоть понимаете, что наделали? Вы поставили всех этих людей перед угрозой заражения! Винни тоже была там?

— Это вас не касается.

— Я вижу, вы делаете это преднамеренно. Значит, она тоже была там. Как же она выбралась оттуда?

— Разумеется, ее выставили.

— Слава Богу, что это произошло! Значит, пастор все-таки питает какое-то уважение к микроскопическим бациллам? Вернее, вирусам.

— Вовсе нет! Но у Лавинии была прививка. А это означает, что она сомневается в силе Господа, его целительной силе!

— А вы сами? Вас тоже выгнали?

— У меня не было прививки.

— Я не об этом вас спрашиваю. Вас выгнали?

— Я ушла сама.

— Вы лжете! Видно, что лжете! Вы по-прежнему поддерживаете этого жалкого, ничтожного краснобая, после того, как он выставил вас за дверь? Он сделал это только потому, что вы могли заразить его! Разве Вы не видите порока в его краснобайстве? Он охвачен страхом, хотя ему следовало бы целиком и полностью полагаться на Господа!

Краска стыда залила лицо Каммы, когда она вспомнила о том, как ее выставили вон. Глаза ее перебегали с одного предмета на другой, рот был плотно сжат.

— Я поговорю с Винни, — сказал Рикард и собрался уже уходить, но тут она крикнула:

— Нет, не надо!

Немного помедлив, он спросил:

— Ну, так что?

Она не решалась рассказать ему обо всем. И он понял, что этот ничтожный пасторишка заставил их всех поклясться священной, нерушимой клятвой.

— Вы хотите, чтобы на вашей совести были жизни всех этих людей, фру Дален?

— Они не заразятся.

— Возможно и нет, риск не слишком велик. Но среди них находились вы вместе с Винни, а вы обе были в контакте с умершим Вилли Маттеусом или вещами, к которым он прикасался. Сколько там прихожан?

— Тридцать четыре. Нет, без меня и без Винни их осталось тридцать два.

— Тридцать две человеческие жизни... И все они не имеют прививок.

— Не думаю. Я знаю, что некоторые из них скрывают это. Но большинство... Большинство прививок не делало.

— Вы считаете, что пастор поступил с вами справедливо, фру Дален?

Она ничего на это не ответила. Вздохнув, Рикард продолжал:

— Значит, мне придется поговорить с Винни. Но если она не станет отвечать, я вернусь к вам.

На это раз она отпустила его. Весь ее облик выражал крайнее разочарование, она была воплощением нерешительности.

Возвращаясь в комнату Винни, он думал о том, что пастор, очевидно, обладает неограниченной властью над этими женщинами — так же, как и над всеми остальными прихожанами. Сам он не раз слышал об умалишенном пророке Судного дня, жившем в их городе, но, к сожалению, не придал этому значения. Жаль, что никто в городе не знал о местонахождении секты. Члены секты просто дрожали от страха перед пастором, он крепко держал их в руках.

Винни обрадовалась, когда он пришел. Угасла, когда она узнала, что ему нужно.

— Но я не могу этого сделать, — прошептала она. — Моя душа будет обречена на вечные муки Ада, если я выдам их.

— Я думаю, что твоя живая душа будет мучаться, если ты обречешь на гибель тридцать две человеческие жизни...

Она посмотрела на него и поняла, что он не шутит. И, глубоко вздохнув, она на едином дыхании рассказала ему, где окопалась секта.

— Посреди города? — недоверчиво спросил он. — Нет, конечно, на самой окраине...

Тридцать два человека. Ничем не защищенные, не имеющие прививок, запертые в скальной пещере и, возможно, зараженные смертоносным вирусом!

Кто теперь будет утверждать, что городское здравоохранение держит под своим контролем распространение инфекции?

Агнес больше не выходила из дома.

Погода была плохой. На маленьком острове дул такой сильный ветер, что ее буквально сбивало с ног. Трижды в день она выпускала погулять Доффена. Псу тоже не нравилась погода, и каждый раз, когда он скребся у двери, она бывала неимоверно рада. Что было бы, если бы он не вернулся?

Доффен был единственным утешением в ее беспросветном существовании.

Дрова кончились, и ей приходилось укрываться ночью всеми имевшимися в доме одеялами. Она спала, как принцесса на горошине, подложив под себя столько же перин, сколько и сверху. А днем она сидела на стуле, закутавшись в одеяла, напоминая большой куль. Видны были только ее растрепанные волосы да покрасневший от холода нос, да еще посиневшие от мороза руки, обнимающие Доффена. У нее болела спина, ее лихорадило, наверняка начинается грипп.

Еда тоже кончилась. Осталось только несколько ванильных кексов, которые Агнес никогда не любила, и вода. Слава Богу, что вода была, по крайней мере, от жажды они с Доффеном не страдали.

Теперь у нее было достаточно времени, чтобы подумать о своей жизни. О своей неудавшейся жизни, могла бы она сказать. Чего она добилась? Девочкой, она уже потерпела в жизни фиаско. Ее родители постоянно твердили, что хорошие девочки так себя не ведут! Держитесь с сестренкой подальше от мальчишек! И когда она спрашивала, откуда берутся дети, ее немедленно ставили в угол. Говорить о таких вещах было неприлично!

Олава была не чужда эротики и ухитрилась попробовать все за спиной у родителей. У нее был даже жених, приказчик из магазина, но родители отказали ему из-за низкого заработка. Такие, как он, не подходили их дочерям! Олава все равно продолжала встречаться с ним и забеременела. Ничего не зная об этом, Агнес сначала не поняла, что означают окровавленные спицы...

Олава долго и тяжело болела после этого, зато родители ни о чем не узнали. Сославшись на ангину и закутав шею шерстяным шарфом, Олава лежала в постели с высокой температурой, а в мусорном ящике лежал маленький, окровавленный сверток из старых газет. Агнес тайком подсмотрела, что положила туда Олава. Оказалось — маленький сгусток крови, и в течение нескольких лет потом Агнес размышляла, что бы это могло быть. В конце концов она это поняла.

По вечерам Олава делилась с ней своими переживаниями. Но Агнес не желала ее слушать, закрывая уши ладонями.

Эротические мысли никогда не посещали Агнес. Родители убили в ней подобные устремления своим бесконечным одергиванием, напоминаниями о грехе, блуде и небесной каре. Ее родители не были слишком религиозными, хотя и посещали церковь, но в моральном отношении они были чересчур богобоязненными.

Они вытравили у чувствительной Агнес все мысли о мужчинах. В глубине души ей очень хотелось быть рядом с человеком, для которого она бы что-то значила, хотелось иметь ребенка. Но при одной только мысли о постели она отказывалась от своих устремлений.

Кстати, никто за ней и не ухаживал. Агнес никого не интересовала. Она была со всеми милой и приветливой, всегда готова была прийти на помощь, но ее забитость отпугивала людей. Кто обратит внимание на человека, старающегося держаться от всех подальше?

И вот однажды они встретились, Агнес Йохансен и Лавиния Дален. И не поняли, что они очень похожи друг на друга, и что Винни ждет такая же как у Агнес судьба. В эти викторианские десятилетия в Норвегии было великое множество подобных одиноких женщин. Множество жизней оказалось загублено, потому что личная свобода считалась чем-то ужасным. Во всех сферах общественной жизни женщины должны были отступать, как правило, кто-то помыкал ими. В случае с Винни это была Камма, а с Агнес — еще хуже. Сначала родители подавили в ней волю к жизни, потом Олава нашла в ней ту покорную душу, которой могла помыкать, как хотела. Свари кофе, Агнес! Сходи за почтой, Агнес! Прогуляй Доффена, Агнес!

Это был последний приказ, который Олава дала своей сестре.

Вернувшись в полицейский участок для того, чтобы начать операцию «Святой Храм пастора Прунка», Рикард нашел на своем письменном столе записку.

«В погребе была найдена замерзшая насмерть женщина. Не ее ли вы искали?»

Храм Прунка мог подождать. Рикард немедленно вызвал того, кто принял эту записку.

Это был пожилой полицейский. Его никогда не повышали в чине, но, тем не менее, он был доволен своим местом.

— Мы только что получили известие об этом, — сокрушенно произнес он. — Ее обнаружили соседи. Кстати, они все еще здесь. Хочешь поговорить с ними?

Конечно, Рикард хотел!

Ожидавшая в другой комнате супружеская пара не понравилась ему. Женщина с кислым, унылым видом облокотилась на плюшевые подушки, муж же ее принадлежал, по определению Рикарда, к типу «старых свиней».

— Вы сказали, что нашли вашу соседку мертвой. Расскажите-ка все по порядку!

— Дело в том, что мы не видели сестер Йохансен уже несколько дней. И Доффена тоже.

— Доффена?

— Их собаку, — пояснила женщина. Рикарда тут же осенило:

— Белого терьера?

— Да. Почти белого. У него несколько бурых пятен.

— Хорошо, говорите дальше!

— Тем не менее, на кухне у них горел свет. И в первые дни слышался стук. Рикард нахмурился.

— Да, мы слышали, как кто-то стучит в доме, похоже было, что по трубе.

Поэтому мы решили, что они дома. Но потом стук прекратился...

— Вы долго ждали после того, как прекратился стук?

— Нет, всего лишь один день... Или два, — сказал мужчина.

— Доктор сказал, что она умерла несколько дней назад, — вставила его жена.

— Боже мой... — произнес Рикард.

— Нам показался странным это стук, но мы не из тех, кто вмешивается в чужие дела. Но еще более странным нам показалось то, что свет на кухне по-прежнему горел, хотя сестры были на редкость экономными. Поэтому мы решили открыть окно и залезть в дом. Сначала мы никого не обнаружили, потом нашли в погребе Олаву. Она свалилась с лестницы и сломала себе ребро, а потом замерзла насмерть. Так сказал нам доктор, которого мы сразу же вызвали. Кстати, кто будет платить за это?

— Можете об этом не беспокоиться. Но мне хотелось бы узнать побольше об этой Олаве Йохансен. Она была маленькой и тонкой?

— Маленькой и тонкой? Нет, такой была Агнес, ее сестра, — пояснил мужчина. — Олава была жирной, страдала одышкой и никогда раньше не спускалась в погреб.

— Но где же тогда Агнес? и собака?

— Понятия не имеем. Мы их давно не видели.

Рикард попытался выяснить у них, когда они в последний раз видели Агнес и собаку и когда слышали стук по трубе. Оба в один голос заявили, что труба эта вела в погреб, и стучала по ней наверняка Олава, поскольку труба эта проходила как раз возле нее. «Бедняга...» — подумал Рикард. Но, вникая в их рассказ, он начал понимать, что умерла она довольно быстро. Скорее всего, она просто заснула и замерзла во сне.

Но его больше интересовала Агнес. Складывалось впечатление, что она исчезла почти одновременно с появлением Вилли Маттеуса.

— Известно ли вам, как одевались сестры? — спросил он.

— Я могу точно сказать, как они одевались, — без малейшего смущения заявила жена.

— Агнес обычно ходила в сером пальто и серой шляпе, не так ли?

— Агнес? Нет, она никогда так не одевалась. Олава выбирала для нее одежду, и бедная Агнес вынуждена была ходить в омерзительной красной шляпе и своем старом коричневом пальто. Пальто это было настолько старым, что расползалось по швам.

Рикард несколько раз кивнул. Забыв о присутствии супружеской пары, он мысленно вернулся к тому вечеру, когда помог подняться маленькой, растерянной даме в красной шляпе и коричневом пальто. Перед этим дама звала тоненьким голосом Доффена, и Рикард краем глаза увидел маленького терьера. Многие из опрошенных говорили о даме в красной шляпе и с терьером.

Но после этого она исчезла бесследно. А та женщина, что помогала Вилли Маттеусу, была одета в серое, это подтверждали все, в этом не было никаких сомнений, и никакой собаки при ней не было.

Так что Агнес Йохансен была явно не той дамой, которую искали.

Но ведь должна же она где-то находиться! И ее следовало оповестить о смерти сестры.

Ладно, пусть его коллеги займутся этим. У него же самого есть другие дела.

Поблагодарив супружескую чету, он отправился в Храм пастора Прунка.

Рикарду хорошо было известно, где находится старая заброшенная шахта. Никому не было до нее дела уже много лет, поэтому пастор и устроил там себе убежище, чтобы спокойно дождаться конца света. Рикард взял с собой и двух своих коллег: полицейского агента и стажера. Всех людей, находящихся в шахте, следовало препроводить в изолятор.

Больничное руководство было уже предупреждено о том, что, возможно понадобится еще один корпус под изолятор, поскольку ожидается поступление большого количества зараженных.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒