и 9: Ингрид и Калле 4 страница

— Не понимаю, зачем мне здесь находиться, — брюзжал Херберт. — Подумать только, сколько моих выступлений из-за этого сорвалось! Ведь я даже не прикасался к этому болвану! К тому же мне делали прививку! Это же просто ущемление прав личности!

— На старые прививки уже нельзя полагаться, — вздыхала Гун. — Только за Венше можно быть спокойными — и слава Богу!

Всем им снова сделали прививки, чтобы проверить, какова будет реакция организма. Если выступала сыпь, значит, старая прививка уже не действовала и люди могли быть зараженными.

Стоя у окна, Ингрид смотрела на зимний город, черно-серый, в грязноватых пятнах снега. Наступила оттепель, на дорогах была снежная жижа. Было уже первое февраля, но приближения весны еще не ощущалось.

Ингрид преследовала одна неотступная мысль: «Я никогда не выйду отсюда. Это будет продолжаться вечно. Мне придется до конца своих дней смотреть на эти бурые стены, обшитые до середины темно-коричневыми панелями, на эту паутину по углам...

А люди, с которыми у меня нет ничего общего! Эта постоянно плачущая дама, ее брюзжащий и ворчащий муж. Неужели он и вправду комик? Что-то не похоже. Их дочь, не знающая, чем заняться от скуки, и пристающая ко всем. Хотя в этом ее нельзя упрекать, она ведь еще ребенок...

И эта новая, одинокая женщина, жмущаяся к стенам и не осмеливающаяся произнести ни слова... Как с ней вообще можно общаться?

Хорошо, что здесь находится Калле! Хоть с ним можно поговорить! Хотя он и старается держаться на расстоянии, да и вид у него испуганный. Ему так не хватает здесь кружки пива!

Но пива, разумеется, нет. Дают скучную больничную еду: рыбные котлеты, картофельное пюре, безвкусное вареное мясо с овощами...

Но персонал очень приветлив. Этот молодой полицейский часто бывает здесь и разговаривает, в основном, с той, новенькой. Он явно пытается выудить из нее что-то, потому что однажды она сердито воскликнула: «Но я же уже говорила, что ничего не знаю!»

«Мне кажется, что она врет, потому что такие, как она, не умеют врать складно. Она скрещивает руки, и это верный знак вранья. Наверняка она очень религиозна. Она пришла сюда с собакой, но ей не разрешили держать ее здесь.

Одна из медсестер заботится о ней, собака теперь тоже находится на карантине. Хороший пудель, ласковый и послушный. Жаль, что ему нельзя находиться здесь, это разрядило бы обстановку. О, Господи, когда же это кончится?»

Винни страдала от жестоких угрызений совести. Было очень несправедливо со стороны Бога поставить ее перед такой дилеммой! Она должна была выдать местонахождение тети Каммы. Но ведь она поклялась молчать о местонахождении прихода, потому что Господь обещал сохранить жизнь всем сподвижникам пастора! И если все они находятся в полной безопасности в скальной пещере, почему она должна выдавать их? Бог простер свою руку над тетей Каммой, так что теперь не имеет никакого значения, делала Камма прививку или нет.

У Винни же была прививка. Она считала это грехом, актом недоверия по отношению к Господу. Она ничего не могла с собой поделать, но теперь радовалась тому, что родители ее были так предусмотрительны, сделав ей в детстве прививку.

О, снова пришел этот полицейский. Он пришел именно к ней! Очень милый, говорил фактически только с ней, словно она что-то представляет из себя. Но почему он все время спрашивает ее о тете Камме? Тетя находится теперь в безопасности, под присмотром пастора!

Рикард Бринк снова вознамерился выпытать что-то у бедной женщины. Ему было совершенно ясно, что она врет, и он задавался вопросом: почему она отказывается сообщить ему, где ее тетя? Может быть она прикрывает какое-то преступление?

Он не мог поверить в это. Лавиния Дален слишком пуглива и робка, чтобы быть причастной к преступлению.

Он позвал остальных. Подошел Херберт, самодовольный и бесцеремонный.

— Я требую соблюдения своих прав, констебль, — без всяких предисловий заявил он. Рикард не счел нужным поправлять его: он давно уже не был констеблем.

— Каких прав? — вежливо спросил он.

— Прав на то, чтобы со мной обращались по-человечески! Вы не смеете запирать меня здесь и отказывать мне в такой простой вещи, как сигареты. Я не привык к такому жалкому образу жизни, должен вам сказать!

— Возможно, вы привыкли пропускать стаканчик-другой перед обедом? — мягко и вкрадчиво спросил Рикард. — И имеете обыкновение устраивать семейные скандалы перед сном?

— Да, возможно!

— Что ж, жизнь артиста сопряжена, к сожалению, со множеством соблазнов и неудобств. Но вашей печени будет очень полезно отдохнуть пару недель.

Покраснев, Херберт воскликнул:

— Вы повторяете слова врачей! Вы верите всему тому, что они говорят!

Резко повернувшись, он ушел.

Гун Соммер воскликнула со слезами на глазах.

— Констебль, когда же все прояснится?

— Как только закончится инкубационный период. Осталось ждать не так уж долго, всего несколько дней. Она снова заплакала.

— Что ж, фрекен Дален, — обратился Рикард к Винни. — Может быть, пройдем в вашу комнату?

Она последовала за ним с таким видом, словно он вел ее на казнь.

Когда они уселись на стулья в ее тесной комнате, он глубоко вздохнул и на одном выдохе произнес:

— Поскольку вы не желаете уведомить нас о местонахождении вашей тети, мы во имя ее же блага объявляем розыск.

— О, нет! — вырвалось у Винни. — Она так рассердится на меня! Она будет просто в холодной ярости! О, вы не знаете, какой она бывает!

Он пристально посмотрел на нее.

— Если хотите, вы сможете находиться в отдельной комнате, без нее, — сказал он.

— В самом деле? — с великим облегчением воскликнула она. — Мы сможем жить раздельно?

— Конечно! Мы не будем вас поселять вместе... Но, Господи, что с вами?

Винни так судорожно зарыдала, что он просто перепугался.

— Успокойтесь! — сказал он. — Мне кажется, вы боитесь не оспы, а своей собственной тетки!

Винни не могла ему ответить, она плакала и плакала.

— Я вам сочувствую, — с жалостью произнес он. — Наверняка вам нужно выплакаться у кого-то на плече, но я не имею права прикасаться к вам, пока длится карантин, потому что кроме меня некому вести расследование. Дело в том, что у меня свежая прививка.

— Ах, они прогонят тогда тетю Камму, и она мне этого никогда не простит! Никогда! Как я хочу умереть, нет, я не могу жить больше!

— Ну, ну, вы такая молодая, у вас вся жизнь впереди, не надо думать так!

Он сам понимал, что говорит избитые фразы, но что он мог еще сказать? Пытаясь придать своему голосу оттенок проникновенности, он сказал.

— А теперь отдохните немного, а потом мы поговорим снова о той женщине, что была с вами на пристани.

— Но я больше ничего не могу о ней сказать.

— Меня интересуют детали. Мы никак не можем напасть на ее след.

Ему очень хотелось утешить чем-то эту беспомощную девушку. Но все, что он мог сделать, так это сказать ей какие-то банальные, ничего не значащие слова.

Немного поразмыслив, он сказал:

— Вы сказали, что они теперь прогонят вашу тетю. Кто это «они»?

Она только энергично покачала головой. И он понял, что она не хочет или не может ответить ему на этот вопрос.

Встав, он сказал:

— Хорошо, тогда Вы должны оказать нам конкретную помощь. Мы были в Баккегордене и звонили, но никого не оказалось дома. Нам нужно как можно скорее дезинфицировать помещение. Поэтому я прошу вас одолжить нам ваши ключи и дать мне точные разъяснения по поводу того, в какой именно комнате вы находились перед уходом из дома. А также пояснить, что делала ваша тетя и куда она ушла, какими вещами вы обе пользовались и так далее.

Она кивнула, всхлипнув. Вытирая глаза и шмыгая носом, она пыталась все досконально вспомнить, понимая серьезность стоящей перед ней задачи. Рикард был очень доволен ее пояснениями и сказал ей об этом. Судя по выражению ее лица, ее похвалили первый раз в жизни. И снова у него появилось желание погладить ее по щеке, показать тем самым что он ее понимает. Но он не имел на это права. И он очень сожалел об этом, поскольку этой женщине так не хватало внимания со стороны окружающих.

Она доверительно разрешила ему взять свои ключи, которые находились у старшей медсестры, и он ушел. Дежурную медсестру он попросил получше присматривать за девушкой, поскольку такая депрессия, как у нее, была опасной.

Рикард взял с собой двух санитаров, чтобы они продезинфицировали дом. Чувствуя, что нарушают неприкосновенность чужого жилища, они вошли в покинутый всеми Баккегорден.

Показав санитарам, где следует провести дезинфекцию, Рикард остался ждать их в гостиной.

Вот где она, оказывается, жила, эта молодая женщина без возраста. Да, она казалась такой безличной, она так мало ценила себя, что трудно было вообще сказать что-то о ее возрасте.

В доме невозможно было найти никаких следов ее присутствия, разве что в ее комнате. Напротив, здесь совершенно ясно просматривался доминирующий и безусловный вкус ее тети. Можно было наглядно представить себе, каким, по мнению фру Дален, должен был быть светский дом. Что же касается Рикарда, то у него были иные представления об этом. Образцом дома для него оставалась уютная Линде-аллее.

Один из санитаров вошел в гостиную, держа в руке сложенный вдвое листок бумаги.

— Я нашел это на полу, в углу гардероба. Может эта бумага имеет отношение к фрекен Дален. Какая-то таинственная записка, по-моему, с ее содержанием должна ознакомиться полиция.

Рикард взял у него записку, написанную Каймой. Скорее всего, Ханс-Магнус обронил ее, переодеваясь в гардеробе из штатского в униформу.

Сначала Рикард ничего не понял, но постепенно до него стал доходить смысл. В записке говорилось, что они отправились в святой храм пастора Прунка, взяв с собой собаку. Но теперь собака была в больнице! Да, теперь он начинал понимать, где находилась в данный момент фру Дален...«Когда придет Судный День...» Какой еще Судный день?

Ехать в Сарпсборг по новому адресу Лавинии. Сломанный шифоньер. Уничтожить конверт... Неопасные свидетели... Лавиния заплатит взнос пастору Прунку?

Что это еще за взнос?

— Вы продезинфицировали телефон? — спросил он.

— Да.

Рикард позвонил в больницу и попросил дать ему адрес Лавинии в Сарпсборге. После этого он оставил дом в распоряжении санитаров, сел в автомобиль и поехал в Сарпсборг.

Он знал эту дорогу уже наизусть.

Рикард прибыл вовремя.

Растерянно взглянув на него, хозяйка дома сказала:

— Но в комнате фрекен Дален уже есть один господин! Ее двоюродный брат. А самой фрекен Дален нет дома, она давно уже должна была появиться здесь, и я ценю аккуратность...

— Фрекен Дален больна, — пояснил он.

— Неужели? В таком случае я не могу вечно держать ее комнату незанятой, есть другие желающие снять ее...

— Я из полиции, — сообщил он. — Могу я осмотреть сейчас ее комнату?

— Из полиции? В моем доме? Но...

— Да, проведите меня, пожалуйста, в ее комнату!

Наконец его впустили в дом. Ханс-Магнус быстро отвернулся и спрятал в карман какие-то бумаги. Он стоял возле сломанного шифоньера, и Рикард заметил, что задняя стенка сломана.

— Ханс-Магнус Дален?

— Ханс-Магнус Ольсен.

— Полиция из Хальдена. Могу я взглянуть на письмо, которое ты только что положил в карман?

— Это частное письмо.

— К Лавинии Дален, не так ли? Она попросила меня приехать сюда и забрать его.

Это была ложь, но на Ханса-Магнуса это произвело впечатление. С огромной неохотой он протянул полицейскому скомканные бумаги.

Рикард прочитал письмо вслух, а также бабушкино завещание.

Ханс-Магнус, уже оправившийся от шока, торопливо заметил:

— Я как раз собирался отнести его Винни. Так что вам не стоило беспокоиться.

— Я сомневаюсь в этом, — сердито ответил Рикард. — Винни просила тебя об этом?

— Конечно!

— Но Винни об этом не знала. Кстати, тебе следует быть повнимательнее с записками и не разбрасывать их повсюду, — сказал Рикард и помахал перед носом Ханса-Магнуса запиской Каммы. — Вы вместе с матерью хотели обмануть полицию.

— Но я был на стороне Винни! Это же явно!

— Это весьма трудно доказать. В особенности после того, как ты пытался спрятать от меня завещание. Но скажи мне вот что: ты ночевал вчера дома?

— Нет, я только забежал, чтобы переодеться.

— Ты прикасался к чему-нибудь в доме?

— Почти ни к чему. Только к этой записке. Я очень спешил.

— Тогда ты поедешь со мной в Дален, чтобы там продезинфицировали твою одежду. У тебя есть прививка от оспы, не так ли?

— Мне сделали прививку, когда я стал военным. А что?

— К счастья для тебя! Фрекен Винни Дален по всей вероятности заражена оспой и находится в больничном изоляторе.

— Ничего себе!

— А мы ищем твою мать, потому что она чистила одежду Винни, когда та вернулась домой. Где она?

— Мамаша? Да она наверняка теперь у этого святоши Прунка!

— Это я понял. Но где они находятся?

— Понятия не имею. Они держат это в такой тайне! Лично я не являюсь членом их сумасбродной секты. Ну, пошли что ли, легавый?

В «Храме» беспрерывно слушали радио, и духота была такая, что влага собиралась на холодных стенах и меланхолично капала вниз.

— «Повторяю: Вдову Карен Маргрет Дален просят немедленно обратиться в полицию или к врачу, поскольку она находилась в контакте с носителем вируса оспы и подверглась опасности заражения».

Все взгляды медленно обратились к Камме. Она почувствовала в этих взглядах отчуждение и ледяной холод. Она почувствовала, что ее изгоняют из «Храма».

Но в это время диктор пояснил:

— «Поскольку стало известно, что у фру Карен Маргрет Дален нет прививки от оспы, власти призывают ее немедленно заявить о себе. Ради своей собственной безопасности и безопасности тех, кто, возможно, вступил с нею в контакт».

Избранники пастора Прунка разом охнули. Все моментально отстранились от нее, и она осталась одна посреди зала.

Подняв руку со сжатым кулаком, пастор воскликнул:

— Анафема!

Это слово означало «изгнание» и имело католическое происхождение, но пастору Прунку было все равно, откуда заимствовать подходящие выражения.

— Пошла прочь, зараженная женщина, прочь из Господней святыни! — громоподобным голосом продолжал он.

— Но я... я же здесь в безопасности, — пыталась оправдаться Камма. — Мы же все избранники Господа! Мы ведь должны выжить!

Ситуация стала пикантной, поскольку смертельная опасность, которая, согласно словам пастора, грозила лишь неверующим псам, находящимся снаружи, теперь фактически угрожала им в их убежище.

Что же это за испытания такие, уготовленные им Господом? Но пастор Прунк всегда находил выход из положения и на этот раз тоже.

— Я говорю не о чуме, женщина! Чума нас не коснется. Но вы выдали местонахождение нашего убежища, фру Дален! Вы или ваша племянница.

Прихожане одобрительно зашумели.

— Я так не думаю, — дрожащим от волнения голосом произнесла Камма, которая никогда прежде не переживала подобного унижения. — Я не думаю, что Лавиния осмелится рассказать кому-то, где мы находимся. Вы же сами слышали, власти разыскивают меня, стало быть, они не знают, где я нахожусь.

— Это неважно, — ответил Прунк, нашедший для себя спасительную соломинку. — Они могут начать поиски, спрашивать у всех подряд и в конце концов напасть на наш след. Поэтому вы должны немедленно покинуть это святое место, фру Дален. И мы все надеемся, что вы будете держать в тайне наше местонахождение.

«Но почему я должна уйти? — растерянно думала она. — Они не могут прогнать меня, когда я так нуждаюсь в них!»

Она совершенно забыла о том, что точно так же избавилась от Винни. Или это были разные вещи? Винни ведь ничего из себя не представляла, тогда как Камма играла в секте не последнюю роль. Так ей самой, во всяком случае, казалось.

Но что же делать… С гордо поднятой головой и красными пятнами на щеках она вынуждена была покинуть Храм, взяв с собой все свои вещи. У нее было много вещей, и прихожане настаивали на том, чтобы она забрала весь свой зараженный скарб. Она схватила все в охапку и направилась к выходу. Выбившийся из кучи край простыни печально волочился по земле.

Врата Рая с грохотом захлопнулись за ее спиной.

Камма направилась вовсе не в полицию. Полиция могла и подождать.

Придя домой, она привела себя в порядок и только после того, как обида несколько улеглась, она позвонила в полицию. Трубку взял Рикард.

Высокомерно, как и подобает даме из высшего класса, она произнесла:

— Это фру Карен Маргрет Дален. Я услышала по радио, что вам нужны мои пояснения относительно известного дела. Мне нездоровилось, но теперь я в вашем распоряжении. Я жду вас у себя дома в час дня. Будьте добры не опаздывать. У меня на счету каждая минута.

И она положила трубку, прежде чем ошеломленный Рикард смог что-то ответить.

«Вот змея, — подумал он. — Ничего! Она присмиреет, как только узнает, насколько все серьезно. Придется заново дезинфицировать Баккегорден! Черт бы ее побрал!»

И он почувствовал симпатию к Винни, которую тетка третировала, как могла.

Эта симпатия стала еще сильнее, когда он прибыл в Баккегорден и был встречен помпезно одетой хозяйкой, от которой исходил удушающе-резкий запах парфюмерии. Певучим голосом она пригласила его в свой «кабинет». Рикард даже не подозревал, что такие комнаты по-прежнему существуют.

Собственно говоря, он все время чувствовал симпатию к Винни или, вернее, сочувствие к человеку, не признающему за собой право на существование в этом мире. Но она была слишком забитой, чтобы у него появился к ней какой-то интерес.

И вот теперь он начал понимать причины ее униженного поведения.

Карен Маргрет Дален незамедлительно начала разговор — или, скорее, монолог:

— Да, я слышала, что произошло с этой негодной племянницей моего мужа. Но я не могу представить себе, как ее угораздило вступить в контакт с этим проходимцем! Она ведь получила солидное воспитание в моем доме. Но, должна вам сказать, ее просто невозможно чему-либо научить. Невозможно! Насколько я понимаю, тот человек был матросом. Как она могла? Но будьте уверены, констебль, я отчитаю ее как следует, когда она вернется домой!

Пользуясь тем, что Камма сделала паузу, чтобы перевести дух, Рикард, наконец, сказал:

— Не следует забывать о том, что она помогала человеку в беде. Но дело сейчас не в этом. Вопрос вот в чем: у вас есть прививка от оспы, фру Дален?

Выставив вперед подбородок, она высокомерно заявила:

— Разумеется, нет! Мои христианские убеждения не позволяли мне сделать прививку!

— Мне кажется, это должны были решать ваши родители.

Она покраснела.

— Во всяком случае, я себе прививки не делала.

— Очень жаль. Значит, вам придется отправиться со мной в больничный изолятор.

— Не вижу в этом никакой необходимости. Мне и здесь хорошо.

— Речь идет не только о вас, фру Дален. Вы представляете опасность для окружающих, пока вы...

Он чуть было не сказал: «разгуливаете на свободе», но закончил предложение словами: «перемещаетесь среди людей».

Сделав вид, что оказывает ему величайшую милость, она кивнула.

Соседи Олавы и Агнес на Фестнингсгатен сидели на кухне и пили кофе. На столе лежали их любимые хальденские печенья «Тропический аромат». Это была пожилая пара, охотно сующая нос в дела соседей и любившая посплетничать.

— У этих сестер Йохансен кто-то так мерзко стучит в доме, — сказал мужчина, отпивая горячий кофе.

— Вчера я тоже слышала это, — сказала его жена, жуя печенье. — Интересно, что бы это могло быть. Лично я не видела, чтобы к ним приходили рабочие.

— Кто, кто?

Проглотив печенье, она повторила:

— Рабочие. Да и собаку их я что-то не вижу.

— Я тоже. Может быть, она сдохла?

— Хорошо, если так. Не будет больше мочиться возле нашей стены.

— Вот именно.

Некоторое время они молча жевали, причмокивая и чавкая.

— Вот теперь стука не слышно.

— Да, — сказала его жена. — Но в доме слышны какие-то звуки, как будто в ванной...

— У них нет ванной! — презрительно фыркнул ее муж. — Они моются на кухне, а уборная у них во дворе.

— Откуда тебе это известно?

— Откуда? Просто я сижу в отхожем месте и наблюдаю за их кухней, только и всего!

— В самом деле? Вот, оказывается, почему ты столько времени просиживаешь в сортире. Через щель в двери действительно видна их кухня и часть двора.

— Остра же ты на язык, старуха!

Их смачный диалог был прерван возобновившимся стуком, отдаленным и нерегулярным.

— Похоже, стучат по трубе.

— Пусть себе стучат, — ответил мужчина, который несколько скис от критики жены. — Лично меня это не интересует.

Он встал из-за стола и вышел, кипя от возмущения. Что, собственно, имела в виду его старая карга?

Взволнованность его объяснялась тем, что он был, так сказать, застигнут на месте преступления. Теперь он уже не сможет подолгу просиживать в уборной во дворе. Теперь ему уже не придется тайком подсматривать за Олавой. Агнес ничего собой не представляла, и к тому же она всегда задергивала занавески, когда мылась. Но Олава этого никогда не делала! Втайне он считал, что она знает о его присутствии, поскольку, моясь перед сном, она иногда бросала в его сторону косые взгляды. Стоя в освещенной кухне, в светло-розовом белье, едва прикрывающем колени, она с таким рвением терла себя внизу мочалкой, словно это была не ее рука, а рука мужчины. Да, она была пышнотелой и аппетитной! Его жена называла ее жирной коровой, но лично ему было так приятно разглядывать ее телеса. Ему так хотелось прикасаться к ее толстым ягодицам или потискать ее пышную грудь. Ведь он не был еще стариком, вовсе нет, в чем он неизменно убеждался, глядя на толстуху. Его жена больше уже ничего не хотела. Нам, пожилым людям, это уже не нужно, говорила она обычно, когда его рука тянулась к ее потайным местам. Это становилось просто невыносимо! Пусть благодарит теперь саму себя!

Но он давно уже не видел «жирную Олаву». В доме у них горел свет, наверняка там кто-то был. Ладно, он посмотрит потом. Жаль, конечно, но ему не хотелось, чтобы жена его что-то заметила.

И он снова пошел домой. Ему не было дела до того, что происходило у соседей.

Агнес вывела Доффена на прогулку. На снегу видны были следы многочисленных лап.

Она хорошо осмотрела этот остров. Занесенные снегом пляжи, пустые летние домики. Пустота и безжизненность...

— Нам нужно достать какой-нибудь еды, Доффен, — уже в который раз сказала Агнес. — Скоро в доме ничего не останется. Олава не подумала об этом!

Глядя на свинцово-серое море, она продолжала:

— Почему же они не приезжают, Доффен? Неужели они так и не приедут? Угощение ждет уже несколько дней, булочки зачерствели, а муки больше нет, чтобы испечь свежие.

Беспомощно глядя на Синглефьорд, она продолжала:

— И нам самим скоро нечего будет есть. Ни еды, ни людей. Кому нужен этот аккуратно прибранный дом?

С моря дул холодный ветер. Агнес больше всего беспокоили теперь симптомы, напоминающие простуду, ощущаемые ею с самого утра. Самым худшим для нее было теперь заболеть. И она думала прежде всего о Доффене: кто будет кормить его?

— Почему же не приезжает Олава с Брандтсами? — удрученно повторяла она. — Пойдем, Доффен, поищем хворост!

Собака радостно вертелась возле ее ног. Как нравилось ей бегать без поводка! Остальное пса не волновало.

Агнес наклонилась и погладила своего маленького терьера. Огненно-красная шляпа сползла набок, и она раздраженно поправила ее. Ненавистную, смехотворную шляпу, которая, к тому же, совсем не грела голову.

— Слава Богу, что хоть ты со мной, Доффен, — нежно сказала она. — Иначе я просто сошла бы с ума в эти темные ночи. Попытаемся как-нибудь справиться. Пока они не приедут. А они приедут, вот увидишь!

Но она сама начала уже сомневаться в этом.

Весь город был охвачен страхом. Ведь полиция до сих пор не нашла пожилую даму в сером пальто и серой шляпе.

Массовое вакцинирование шло полным ходом. Временами вакцины не хватало, потому что во многих населенных пунктах Южной Норвегии тоже запасались на всякий случай вакциной. В Хальдене началась паника, многие уезжали из города к своим знакомым, чтобы переждать эпидемию. И это было хуже всего: те, кто покидал город, могли, в свою очередь, заразить других. Газеты тоже нагнетали обстановку, представляя поиски исчезнувшей женщины в виде детективной истории и пугая людей заявлениями о том, что «она бродит среди нас, возможно, как раз сейчас ты встречаешь ее на улице... Будь осторожен!» Полиция и врачи получали весьма странные заявления о заражении оспой стариков, никогда не выходивших из дома, или грудных детей с нарывами на лице (оказалось, что это была обычная детская экзема) и так далее. Многие заявляли, что видели эту женщину, но каждый раз оказывалось, что это не она.

Хальден превратился в изолятор. Никто туда не приезжал. «Гранд Отель» стоял пустым, никаких встреч и турниров в городе больше не происходило, магазины несли большие убытки.

Наступили тяжелые времена. Люди сидели в своих домах и смотрели в окно на пустые улицы, прислушиваясь к сигналам своего организма. Нет ли температуры? Не чешется ли кожа на голове? А эти красные прыщи под воротником? А головная боль? Отчего она? Из-за чтения при плохом освещении? Или же это нечто другое? Боли в спине — верный признак оспы. Не болит ли спина? Как же, болит!

Люди сами разжигали панику. Рвались семейные связи. Никто даже не предполагал, что такое станет возможным!

Бабушка? Она маленького роста, одета в серое. Не позвонить ли ей и не спросить ли, не она ли это была?

А тем временем по улицам продолжала бродить маленькая женщина. Внешность ее никому не бросалась в глаза, но несла на себе печать чумы. Это сама Смерть разгуливала по городу.

И люди старались подальше держаться от окон, чтобы Смерть не заметила их и не послала им свои проклятия.

Одни лишь смельчаки — или глупцы, как их все мысленно называли, ходили по улицам. Многие предприятия закрылись, потому что большинство рабочих сидело дома. Не помогло и то, что врачи на страницах газет называли все слухи преувеличенными, утверждая, что оспа так легко не передается, что прививка является надежной защитой от заражения.

Никто им не верил. В Сарпсборге с родственниками Соммеров и Ингрид Карлсен не общались, их даже уволили с работы. И все это только потому, что они находились в родстве с теми, кто был, возможно, заражен.

Страх возрастал с каждым днем по мере того, как приближался срок внешних проявлений болезни. Все без исключения в Хальдене и в Сарпсборге, поддались панике. Люди не уставали разглядывать свои запястья, лоб, грудь. А некоторые, наоборот, не решались смотреть на себя в зеркало, думать о лихорадке, головной боли или ломоте в спине. Подобно тому, как многие женщины прячут голову в песок, не желая знать о том, что у них рак матки или груди, часть населения обоих городов поступала теперь точно так же, считая, что инфекция к ним не пристанет. Но утешение фальшивыми доводами — это тоже одна из форм страха.

Жизнь в Хальдене замерла. Город казался почти необитаемым.

Страх царил в Хальдене, этом маленьком, уютном городке, расположенном у подножия крепости Фредрикстен. В Сарпсборге было почти то же самое, и великий страх распространялся, словно круги по воде, по близлежащим деревушкам. Этот страх дошел до самой Швеции, до деревень Дальсланда.

И единственный человек, который мог разрядить обстановку, бесследно исчез: та, что несла в себе смертельно опасные бациллы.

Дама в сером.

Камма очень скоро почувствовала отвращение к больничному изолятору. Она пыталась командовать медсестрами и немедленно потребовала отдельную комнату, которую ей и предоставили, поскольку у каждого была отдельная комната, а жить с ней никто не захотел.

Находясь в своей комнате, она по крайней мере раз двадцать на день звонила, вызывая медсестер, и ее высокий, переливчатый голос был слышен по всему изолятору.

Например: «Эта простыня обтрепана на краях! Да, вот здесь, посмотрите повнимательнее! Я не привыкла к такой нищете, сестра!»

В другой раз она стояла, триумфально подняв указательный палец в небо. Бедная медсестра в конце концов поняла, что ей нужно посмотреть на этот палец. Но она ничего на нем не увидела. «Пыль! — крикнула во весь голос Камма. — Пыль на стенах».

«Во всяком случае пыли тут мало... — пыталась оправдаться медсестра. — Мы регулярно делаем влажную уборку».

«Но я обнаружила пыль и в углу. А на потолке — паутину».

«До потолка можно достать, только встав на лестницу, но это может потревожить пациентов».

«Оправдания, сплошные оправдания! Это непростительная неряшливость!»

Или: «Унесите эту еду и дайте мне что-нибудь поприличнее!» Тут уж медсестра вышла из себя и сказала, что не видит ничего неприличного в ломтике рыбного пудинга, после чего Камма немедленно потребовала, чтобы вызвали директора больницы, которому она собиралась пожаловаться на непочтительность медсестры. «В моем доме горничные умеют вести себя тактично!» — кричала Камма, хотя никаких горничных у нее в доме не было, потому что ни одна из них не выдерживала больше недели.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒