Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





КАНДИНАЛЬ 17 страница



Васильчиков поднялся и сделал несколько осторожных шагов от ворот дома муллы. Где-то совсем рядом послышался стон человека, страдающего от боли. Князь остановился, пыта­ясь определить, откуда он доносится. Цемы в это время не было дома, она ушла помогать ухажи­вать за ранеными. Он узнал это от других работников. Васильчиков давно не видел ее и соскучился уже по красивому лицу этой женщи­ны, тем более, что он с интересом следил, как протекает ее беременность. Он приблизился к . соседнему дому, который, судя по звукам, служил лазаретом!

То, что он увидел внутри, потрясло его. В одной комнате лежало человек десять, и было несомненно, что еще множество раненых лежит по своим домам и за ними ухаживают родственники. Здесь же находились те, у кого не было семьи или те, кто добрался лишь до этой деревни, не сумев одолеть всего пути домой.

У одного из мужчин бок был разорван оскол­ком. Ему оторвало руку, мясо отошло от костей. Он был без сознания, бинты на нем запеклись от крови.

Другой приподнялся и повернулся, бормоча что-
то в бреду. У него явно был жар. Князь Василий
почувствовал ужасный, тяжелый запах, исходящие от этого человека: гангрена пожирала его ногу, раздробленную шрапнелью.

Двое или трое мужчин лежали лицом вниз с большими гноящимися ранами на спинах и пле­чах. Князь обратил внимание на то, сколько человек были изранены картечью. Кизлярские пушки сделали свое черное дело. Цема стоял на коленях перед одним из раненых, пытаясь влить жидкую кашицу в его бесчувственный рот. Каж­дый раз, когда она приподнимала ему голову; тот начинал кричать.

Две пожилые женщины, ухаживающие за ранеными, взглянули на неожиданного посетите­ля, когда тот вошел, но тут же равнодушно отвернулись, продолжая свое дело.

От нестерпимой вони он едва сдерживал тош­ноту, но другие чувства заставили его забыть о ней, и Васильчиков буквально затрясся от гнева. Это было естественным откликом на все то, что он увидел в горах за последние несколько недель. И вот наступил момент откровения! Эти люди совершенно не представляли себе могущества России - и именно поэтому она не имела права вот так безжалостно и равнодушно уничтожать их. В благородном порыве чеченцы ринулись, в неравный бой, словно средневековые рыцари, хотя не были оснащены для современной войны. Рус­ские знали это и выбрали метод массового унич­тожения.

Хуже всего было то, что горцы не станут его слушать, если даже он попробует объяснить им, какая сила стоит за этой, уязвимой на первый взгляд, передней Линией. Две сильные воли спле­лись -в железный узел, который можно только разрубить. Трагедия столь же великая, как велик сам Кавказ.

Князь принадлежал к тому типу людей, которые ничего не делают наполовину. Это был типично русский характер, способный на порыв, на безза­ветную самоотверженность. И вот он, еще совсем недавно разочарованный во всем, скучающий денди, загорелся бешеным желанием помогать этим людям.

Цема вдруг уронила котел и упала без чувств. Васильчиков подбежал к ней, поднял и бережно уложил на соломенный тюфяк. Затем он пощу­пал пульс и ослабил застежку головного убора на шее.

Цема пришла в себя и, у видя склонившегося над ней пленника, в страхе закрыла лицо рукой.

Не бойся. Дыши глубоко. - Он так умело растирал ей руки, что Цема немного успокоилась. Она лежала спокойно. Васильчиков принес воды и приподнял ей голову.

Ты устала, потому что не ела..., - пленник говорил с ней на ломанном чеченском. - Голова всегда кружится, если... не кушать.

Он дружески улыбнулся. Говорил уверенно, хотя и с ошибками. С князя будто сползла его личина и это снова был опытный и талантливый врач.

Цема вновь опустилась на тюфяк, и тут ребенок начал толкаться изнутри. Это было заметно даже князю Василию. Он не мог удержаться от того, чтобы не выразить свой восторг. Цема вспыхнула от смущения, но Васильчиков помотал головой, как бы говоря: «Не стыдись, позволь тебе помочь».

- С Вашего позволения, сударыня.., - Василь­чиков осторожно положил ладонь ей на живот, и его лицо озарилось радостной улыбкой.

Вот ножка! Л вот головка. Хороший ребеночек! - проговорил он, подбирая простые чеченские слова.

Слезы побежали из глаз Цемы. Она была так измучена, что не знала, смеяться или плакать. Тут князь Василий опомнился и отнял руку.

- Мои извинения, сударыня. Я не хотел Вас обидеть, а только помочь... Пожалуйста, я могу помочь... И мне нужно осмотреть этого челове­ка...

Князь Василий повернулся к Ати и сдвинул повязку у него на спине.

- Боже мой! Какое-то кровавое месиво! Как, черт побери, он еще жив? - Васильчиков проворчал себе под нос по-русски.

В этот момент в комнату вбежал Ахмет и подскочил к Цеме.

- В чем дело? Почему ты плачешь? Он обидел тебя? - Он выхватил кама и замахнулся на Васильчикова.

- Нет! Нет! - крикнула Цема и расплакалась еще сильнее.

Васильчиков вскочил на ноги.

- Нет... нож... нет нож! решительно проговорил он и повернулся к Ати.

Ахмет не мог не заметить, что вид раненного Ати произвел на заложника сильное впечатление.

- Этому человеку нужна помощь. Нужен лекарь... Я - лекарь. Моя сумка... инструменты... вещи лекаря... Понимаешь? Врачевание!

Ахмет был поражен. Его заложник оказался русским лекарем!

- Все... людям... нуждаться лекарь... - сказал Васильчиков дрожащим голосом. - Мне нужно разрешить лечить этих людей. Вот этот... скоро умрет, если не отрезать ногу.., - Василий указал на раненого, у которого началась гангрена раздробленной ноги. Он быстро перебегал от од­ного раненого к другому, яростно жестикулируя, голос его становился громче. Ему уже не хватало чеченских слов и он прибегал к русским, чтобы усилить важность своей речи. Он крепко схватил Ахмета за руку, и умолял, и требуя одновременно.

- Нельзя тебе прикасаться к раненым без разрешения муллы. Пошли, Тадеуш, или как там тебя... Надо поговорить с муллой. Но сначала скажи мне, кто ты такой, или я выпущу тебе кишки. Ты меня понял? Ты - русский солдат?

Князь Василий секунду колебался, но потом решился на ответ:

- Нет, я не русский солдат. Я - русский лекарь. Приехал на Кавказ... просто гулять... не воевать... Просто русский лекарь. Сейчас должен делать работу лекаря.

Ахмет слегка улыбнулся. Делаешь успехи в чеченском, русский лекарь. Пошли.

- Постойте! - вдруг сказала Цема. - Ты, гяур-врачеватель, покажи нам свое умение. Сделай что-нибудь для Ати. Тогда мой отец поверит тебе.

Ахмет и князь переглянулись.

- Она права. Давай, начинай.

- Пожалуйста.., но у меня отбирали мои вещи, когда я остался у вас.

- Сейчас принесу. - Ахмет одобряюще глянул на Цему и вышел. Отсутствовал он всего не сколько минут и вернулся с сумками князя Васи­лия.

Васильчиков раскрыл чемоданчик хирургическими инструментами.

- Держите его, - резко сказал он.

Это была ужасная операция. Князь Василий увидел открытую лилово-синюю мышцу в спине у Ати, под которой что-то застряло, хотя женщи­ны, как могли, постарались удалить из раны всю шрапнель, видимую их глазу. Князь знал, если в ране что-то осталось, начнется воспаление. В данном случае было именно так: кусочки металла покрытые сажей, засели глубоко в теле. Придется резать по живому, чтобы достать шрапнель с помощью специальных щипцов.

Во время операции Ати был в забытьи. Ва­сильчиков остановился, чтобы вытереть пот со лба.

- Надо разбудить его. Нельзя так спать... пло­хо... опасно.

- Но так он ничего не чувствует. Так лучше,

- возразил Ахмет.

- Нет, он… сильно спать... плохо будет. Сердце может остановиться, если сильно спать будет. - Васильчиков очень старался, чтобы поняли его чеченский. Забывшись, он пробормотал по-русски: «В императорской армии человеку руку отрезают, -      а он трубку курит. Вообрази себе это, мой друг..»

Князь похлопал Ати по лицу и растер руки, показывал Ахмету, что нужно делать. Затем он наложил швы на зияющую рану.

Ати вдруг вздрогнул и застонал, приходя в сознание.

- Так-то лучше, - лекарь сел на скамейку, вытирая испачканные кровью руки.

- Надо помогать тот вон человек... Мне надо отрезать его нога...

Ахмет посмотрел на него вопросительно, и князь Василии объяснил жестами. Ахмет понял.

- Сейчас нельзя, - ответил кабардинец. - Нельзя без разрешения. Подожди до завтра. Пусть мулла сам посмотрит на все это.

Васильчиков понял, чего хочет Ахмет.

Но он может умереть ночью! - воскликнул рассерженно князь по-русски и показал жестами смерть. Ахмет кивнул.

- Если Аллах захочет, да, он может умереть, - сказал он вставая. - Ты здесь чужой и пришел под чужим именем, обманул нас. Ты - русский. Почему мы должны доверять тебе?

Князь Василий пожал плечами:

- Потому, что я могу помогать вам.

- Подожди здесь. Посмотри пока за Ати. Ахмет с Цемой пошли в дом муллы. Цема

объяснила подробно, что произошло. Мулла крепко задумался.

Я не доверяю ему. Ты говоришь, он все время что-то записывает за тобой..

Да, - ответил Ахмет, - но он так учит наш язык. Он никогда, кстати, не спрашивал о сражении. Никогда.

Кроме того, отец, - заметила Цема, - он знает, как лечить людей. Это очень полезно для нас, особенно сейчас.

Мулла молчал. Ему трудно было примириться с мыслью о письменном языке. Сам он так и не овладел загадочным искусством грамоты, помнил лишь отрывки из Корана. Сам Пророк был неграмотным, и лишь Аллах наделил его способ­ностью излагать Божественные откровения. Так сказано в самом Коране. Но пришли новые времена, и откуда-то набежали люди, умеющие читать и писать... Все это озадачивало муллу. Как можно было записать на бумаге грохот снеж­ной лавины, несущейся с гор, или шепот листвы грабов, или звуки битвы двух туров на краю бездонной пропасти? Как крючками объяснить тишину, которую слушает чеченец» проезжая верхом через такие густые леса, что днями не видит солнца? Эти звуки хранятся в душе, и каждый горец может выразить их словами, но как передать их значками? От этого может быть только вред.

- Что еще? О чем он тебя спрашивал?

- В основном, как я ухаживаю за лошадьми и о лекарственных травах. Он и сам в этом отлич­но разбирается, не говоря уже о врачевании.

Ахмет замялся, боясь, что его предложение будет слишком смелым.

- Разрешите, чтобы он полечил и остальных, мулла. Я уверен, он не желает нам зла. Я наблю­дал за его работой, а я ведь и сам в этом пони­маю толк. Должен сказать: он - умелый лекарь.

Мулла рассердился. Его ненависть к гяурам была так сильна, что Он испытывал к ним почти физическое отвращение. Допустить, чтобы руки неверного касались его соплеменников-мусульман!

- Отец, я верю, что этот гяур - хороший человек, - проговорила Цема дрожащим от уста­лости голосом. Мы потеряли столько славных воинов, и нам нужно сохранить оставшихся. Ати должен выжить. Но зачем же терять остальных? Есть, например, воин с раздробленной ногой... Мы не можем справиться со всем этим сами.

Мулла закрыла глаза и погрузился в раздумья. Потом он прямо и твердо взглянул на дочь:

- Думал, что мы можем кое-чему научить это­го гяура, а выходит так, что он нас научит. Неисповедимы пути Аллаха.

 

 

* * * * *

 

 

Князь Григорий Александрович, генерал фель­дмаршал Потемкин, покоритель Кавказа и Кры­ма, всемогущий фаворит императрицы Екатери­ны, удачно использовал Кавказ в своих целях. Однажды он услышал, как его назвали «воплоще­нием мирской суетности. Это понравилось кня­зю, и впоследствии он старался поступать таким образом, чтобы оправдать эту характеристику. В частности, он организовал свой штаб в Екатеринодаре на Кубани, Это была столица, оплот «хо­зяина Кубани, важнейший опорный пункт казачьих войск, сражающихся под российским фла­гом. Само имя этого города означало «дар Екате­рины. Речь, видимо, шла о даре, преподнесен­ном царицей доблестному казачеству. Нынче же, благодаря успешным кампаниям, проведенным По­темкиным на юге, город начал бурно развиваться: всяческого рода чиновники, купцы, ремесленники хлынули сюда вслед за суворовскими и потемкин­скими войсками и начали быстро обживать весь этот край.

Потемкин расположился в своем сверкающем белом дворце, который, впрочем, не мог и срав­ниться роскошью с его резиденцией в Царском Селе под Петербургом, Однако и этот дворец был вполне достоин самой царицы, случись ей при­быть сюда: Ранее, в походах, Потемкин жил в шатрах, драпированных внутри шелком, где бла­гоухали тонкие ароматы и было множество дра­гоценной утвари. Теперь же все эти необходимые ему предметы обрели достойное пристанище и были расставлены на шлющих мраморных или мозаичных паркетных полах или развешены по стенам, венчающимся великолепными лепными с позолотой потолками в итальянском вкусе. Ог­ромные зеркала отражали плотные, изготовлен­ные из дорогих драпировок шторы, которые над­ежно защищали от слабого, но постоянного ве­терка, веющего с заболоченных, кишащих насе­комыми берегов Кубани.

Светлейший сел за стол, искусно инкрустиро­ванный агатами и лазуритами. На его плечи был небрежно наброшен халат на меху, на ногах -персидские туфли старинного образца с загнуты­ми носами. Рядом стоял его письменный стол, заваленный последними реляциями о ходе боевых действий. С довольным видом Потемкин переби­рал пальцами сверкающее содержимое шкатулки с драгоценностями, лелея свою заветную мечту. А хотелось ему, чтобы возлюбленная царица пусти­лась в путешествие по недавно присоединенным к ее короне южным владениям. Сюда, в Екатери­нодар, Потемкин привлек торговцев вином, шел­ком, лавочников-армян» портных... Светлейший делал все, чтобы превратить Екатеринодар в про­цветающий русский город, чтобы навсегда канула в лету «станица Екатеринодар», что была лишь временным поселением на границе Российской империи. Если он не сможет обустроить все эти земли как следует, то просто велит своим архи­текторам наделать фальшивых нарядных ораса дов, чтобы скрыть от глаз царицы убогие казачьи хаты. Весь этот сброд, который собрался в при­граничных городах, Потемкин рассматривал как досадную помеху своим грандиозным планам. Ему хотелось, чтобы повелительница по достоинству оценила его труды по освоению этих земель, которые соединяют ее империю с христианской Грузией, совсем недавно объявившей о своем желании отдаться под покровительство России.

Фельдмаршал Суворов, командующий Кубанс­кой армией, постарался здесь на славу, но все же Потемкин был не вполне доволен. Он мог быть уверен, что Екатерина будет на Кавказе в без­опасности лишь в случае полной невозможности появления повстанцев на Линии. Но такой уве­ренности у него не было.

Что проку в постоянных жалобах Суворова на слабую дисциплину в армии, на невозможность продвижения из-за каждодневного прицельного огня вражеских стрелков, когда за каждую пядь приходится платить многими жизнями. Потемкин же считал, что слово «невозможно» в данном случае едва ли не равносильно слову «измена». Он хотел, чтобы на эту грязную работу нашелся умелый охотник, и ведь когда-то именно Суворов явился таким «охотником» в войне с ногайцами. Осень была в разгаре. Наступило самое подходящее с точки зрения Потемкина время для проведения камлании: все лето один за другим сюда шли но степным просторам караваны с боеприпасами и продовольствием. Именно сейчас солдаты будут лучше всего вооружены и накормлены.

Потемкин откинулся в кресле.

- Одеваться! - гаркнул он что было мочи.

В зале появилась целая толпа слуг, которые проворно освободили главнокомандующего от до­машней одежды и принялись облачать его тучное тело в военный мундир. Светлейший сидел подо­бно Нерону, пока ему помадили и пудрили гус­тую шевелюру, прикалывали на грудь сверкаю­щие награды. Он хорошо знал цену внешности... «Испорченное дитя» Григорий мог целый день пить горькую вперемешку с шампанским, закусывая репой или упасть под стол и там продолжить сие с кем-нибудь из офицеров. Однако же, когда Потемкин был в полном генеральском облачении, его буйный нрав и страстную натуру выдавали лишь обкусанные до самого мяса ногти на руках.

- Полковник приехал?

Штабной офицер кивнул:

- Дожидается аудиенции, Ваша светлость.

- Зови его сюда. Остальных тоже.

Офицеры мгновенно заняли свои места подле рабочего стола своего начальника. Светлейший, не мигая, смотрел на них своим недобрым гла­зом.

- Этот новый вызов горцев нельзя оставлять без внимания, - заявил Потемкин, непонятно к кому обращаясь. Штабисты сразу поняли, что он имеет в виду: последуют карательные действия.

Генералы Григорович и Петрович из Кубанс­кой армии Суворова прибыли в ставку для докла­да о действиях на восточном фланге Линии. Трудно было себе представить более блистательных и видных офицеров петербургской выделки. Затя­нутые в облитые золотом мундиры, в замшевых перчатках, с изысканными париками на голове, они являли собой образец офицеров старой шко­лы, само воплощение респектабельности. Военная коллегия удостоила их генеральскими званиями- в ходе турецких кампаний 1770-х годов, еще задо­лго до того, как Суворов получил продвижение по службе, тем более - прославился.

- Наше мнение таково, Ваша светлость, - ото­звался Григорович, грузноватый пятидесятилетний ветеран многих заграничных военных кампании.

- Ежели мы позволим этому новоявленному има­му собрать силы и вновь, не дай Бог, одержать хотя бы маленькую победу, то получим массовые беспорядки на присоединенных землях.

Петрович согласно кивнул и добавил:

- Судя по всему, он абсолютный профан в военном деле. Так что о батальном умении нам нечего беспокоиться, по крайней мере, судя по тем сведениям, что я имею.

Потемкин, старый вояка, хорошо знал, что таланты этих двух генералов весьма ограничены.

- Но он тоже учится на своих ошибках, - проворчал главнокомандующий.

В разговор вмешался Пьери, Он также поста­рался выглядеть на этом совещании как подоба­ет. На нем был красно-зеленый мундир, лосины и безупречно высокие черные ботфорты. Этот наряд свидетельствовал о том, что он тщательно изучил «Полковое учреждение» Суворова, где скру­пулезно были расписаны все детали: вплоть до кантов на лацкане, высоты стоячего воротника, размера обшлагов и угла треуголки. Потемкину нравилось такое прилежание.

- Ага, Пьери... Рад, что Вы смогли выбраться. Вот, хочу представить: генерал Григорович и ге­нерал Петрович из Кубанской армии...

Пьери чопорно поклонился. Петрович, потом­ственный аристократ, дальний родственник семей­ства Шуваловых, стоящий но происхождению на голову выше всех здесь на Кавказе, узнал «карь­ерного офицера» и оскорбительно небрежно кив­нул ему.

- Прежде всего, позвольте поздравить Вас с блестящей победой под Кизляром, - улыбнулся Потемкин. - Вскоре после того, как Вы прибыли туда, дела пошли на лад.

- Благодарю, Ваше высокопревосходительство!

- На манер многих генералов Пьери использовал московские формы обращения в подобных случа­ях. Это было по вкусу глаяноодмандующему.

- Погодите благодарить. Я хвалю Вас за раз­гром противника с малыми потерями с нашей стороны. Но я был бы еще более удовлетворен, если бы Вам удалось покончить с этим самозван­цем, именующимся шейхом Мансуром.

Улыбка исчезла с лица Пьери.

- Не буду сейчас подробно обсуждать допу­щенные ошибки. Я читал отчет. Самое главное для нас ныне - разработать план поимки этого Мансура и заставить горцев прекратить згу свою.., как ее, священную воину... джихад. - Потемкин криво усмехнулся. - Эти идеи очень опасны. Зараза может расироетошпггься. Нам надлежит отсечь голову гидре - и все будет в порядке. Вы соглас­ны, Пьери?

Пьери сразу почувствовал, насколько этот под­ход отличается от взглядов его генерал-бригади­ра. Комаров никогда не преследует противника на его собственной земле. Как повезло ему, что Комаров пока отсутствует. Возможно, им уже недовольны, хотя еще не отстранили от должнос­ти.

Пьери решил воспользоваться случаем:

- Безусловно, согласен с Вами. Если припоми­наете. Ваше высокопревосходительство, в моем отчете я как раз и предлагаю эту стратегию.

Потемкин возвышался над своим столом, как скала.

- Так... Ну, и что же Вам нужно, чтобы завершить это дело?

- Я уже просил перебросить сюда еще один полк казаков с Волги. С такими силами я смогу обложить зверя в его логове и прикончить.

Генералы Кубанской армии выразили свое удив­ление. Потемкин неопределенно хмыкнул. Его реакция на слова сооедедника всегда была не­предсказуемой.

- Хм! Может быть, вот Петрович выделит Вам эти дополнительные силы?

Голова у Пьери закружилась от неожиданно открывшихся возможностей. Об этом он не мог и мечтать. Ему уже грезились лавры Суворова, полученные тем за истребление ногайцев.

- Таковой план я готов положить Вам на стол завтра утром, - быстро ответил он.

Потемкин блефовал. У него был, конечно, уже этот план. Он располагал всеми разведыватель­ными донесениями генерала Комарова касательно шейха Мансура. Однако он собирался их исполь­зовать вовсе не так, как предполагал Комаров.

- Мы обсуждали уже эту идею. Мы знаем: он обосновался в горной деревне Алди.

Ступайте же за ним туда - немедленно. Не позволяйте зали­зать раны. Ударьте изо всех сил и покончите с ним там же. И сразу его любимый джихад кон­чится пшиком... Согласны?

Пьери колебался лишь секунду. Он хотел удос­товериться, что это серьезное предложение, а не испытание его политической благонадежности.

- Это и есть мой план, Ваше высокопревосхо­дительство. Мои сомнения вызваны лишь тем, что это несколько противоречит теориям, по ко­торым нас учили. Нельзя вторгаться в земли противника, если он имеет там некоторые пре­имущества...

Потемкин понял, что Пьери таким образом завуалировал просьбу о разрешении действовать вопреки планам своего командира. Генерал Пет­рович и сам не брезговал этим приемом, и сейчас он с удовольствием наблюдал, как молодой офи­цер бьется в тех же силках.

Потемкин вывел Пьери из затруднительного положения. Самолюбие русского аристократа было удовлетворено, но ведь этим нельзя одержать победы.

- Нечего толочь тут воду в ступе! Нам надле­жит выступить против шейха Мансура уверенно и стремительно. Все необходимые приказы полу­чите еще до отбытия в Кизляр. Я попрошу гене­рала Петровича немедленно направить в Ваше распоряжение казачий полк.

Петровичу пришлось почтительно склонить го­лову в знак согласия со словами главнокоманду­ющего. Разве можно было сворить с человеком, владеющим тридцатью семью тысячами крестьян, миллионным состоянием, и даже солидной со­бственностью здесь, на Кавказе? Выше его стоя­ла лишь Екатерина. Власть его была почти без­граничной.

 

* * * * *

 

 

Этот поход стал настоящим кошмаром. Войска под командованием Пьери сначала продвигались к северу в сторону гор, огибая низины вдоль Терека. Наконец, они достигли густого леса у долины реки Сушки. В этих дебрях было так темно, что под деревьями не было почти никакой растительности, не было и птиц, кроме пронзи­тельно кричавших соек.

Солдаты шли с полной боевой выкладкой, как положено в таких случаях. Один батальон посла­ли вперед, другой прикрывал тыл. Каждый из них имел по несколько легких полевых орудий и пушки. Кавалерия, резервы, артиллерия и тран­спорт находились в центре под прикрытием стрел­ков-пехотинцев. Впереди основных сил, за арь-егардом и во обеим сторонам колонны двигались волжские казаки. Самоубийственное расположе­ние: как только колонна двинулась вперед через, казалось бы, пустынный лес, эти всадники неиз­менно попадали под огонь чеченских стрелков, сидящих на деревьях, и лишь сизые клубы дыма выдавали их укрытия.

В русской армии такое построение войск на­зывали «марш колонной в ящике», и Пьери хоро­шо знал, что под «ящиком» подразумевали гроб.

Дорога так густо поросла колючим кустарни­ком, со всех сторон людей поджидало столько неожиданных препятствий, что колонна двигалась чрезвычайно медленно. Было бессмысленно уже надеяться на неожиданное нападение на шейха Мансура. Слух о продвижении войск распростра­нился по горам еще задолго до того, как они достигли Терека. Со всех сторон чеченцы съезжа­лись в Алди, чтобы защитить своего вождя, и немало специальных отрядов было послано на­встречу колонне, чтобы заранее измотать ее. Пьери понимал, что горцы постараются максимально ослабить его еще до того момента, как он достиг­нет пункта назначения. Он сильно рисковал, уг­лубляясь в районы, контролируемые горцами. Доберись до его берлоги», - повелевал. Потемкин. «Добей его в собственном логове», - приказывал Суворов. Что ж, он так и собирается сделать. Но никто не сказал, что сделать это будет просто.

Пьери вознамерился воплотить суворовский принцип жертвования огневой мощью раде уве­личения скорости атаки. Он подберется к врагу как можно ближе, чего бы это ни стоило, а затем последует «сквозная атака».

Пьери приказал использовать сигвяльные гор­ны для оповещения различных подразделений колонны о скорости движения, приближения противника слева или справа, о неотходамостя оттянуться назад и прикрыть тыл. Два дня у него ушло на то, чтобы менять сигналы не реже, чем дважды в день, так как чеченцы быстро запоми­нали их и брали на вооружение.

Вдобавок ко всем бедам начались дождь и туман. Пьери и его люди были постоянно про­мокшими. При переправе через горные потоки пушки постоянно вязли. Лопгади начинали хро­мать: они повреждали суставы, утопая в жидкой грязи. Требовалось вдвое увеличить число дозор­ных, которые разведывали дорогу к Алди. Неко­торых чеченцев ловили и пытали, добиваясь нуж­ных сведений. Самые важные вопросы касались, естественно, местонахождения шейха Мансура.

По вечерам Пьери сидел, съежившись, в своей палатке, рассчитывая, сколько времени еще уй­дет на дорогу до Алди. Его войско двигалось с ничтожной скоростью шесть верст в день. При этом он ежедневно терял много людей, С такими темпами к моменту решающей атаки у него ос­танется лишь половина состава.

Каждый раз, останавливаясь для привала, по сыпали татар на поиски убитых и раненых. Бы­вали случаи, когда Пьери приходилось из пере­дней части колонны, уже разбивающей лагерь, срочно перебрасывать крупный отряд в ее арь-егард, где в это время шел бой с внезапно напав­шими чеченцами. Иногда татары возвращались из подобных вылазок с привязанной у седла головой убитого врага.

Уже в начале похода Пьери начал понимать, насколько прав был Комаров. Он никогда не решился бы на такую экспедицию, ибо сразу же просчитал бы ее тяжелые последствия. Однако Пьери не сомневался в своей способности покон­чить с шейхом раз и навсегда, несмотря на по­тери. За ним стояли мощные силы. Эта победа повысит его шансы на продвижение, и сбудутся, наконец, его мечты примкнуть к элите русской армии. Ставки были высоки.

- Удвоить караул в ночное время, - приказал Пьери. - Посты расставить в цепочку вокруг лагеря. И поставьте охрану у водопоя.

Последний приказ был вызван необходимостью охранять лошадей на водопое от чеченцев, кото­рые повадились стрелять по ним, едва тех оставляли без присмотра.

Дозорным было велено вести себя очень тихо. Малейший шум, даже хлопок по комару, мог вызвать прицельный огонь чеченских стрелков. Это была война нервов.

Подъем производился в шесть утра, хотя было замечено, что чеченцы никогда не начинают стре­лять до утренней молитвы. Однако сразу же после этой короткой передышки на русских со всех сторон обрушивался беспорядочный град пуль, летевших с тем особенным отвратительным виз­гом, который так ненавидели солдаты.

И вот однажды дождливым туманным утром колонна вышла на подступы к родному селенью шейха Мансура. Это была маленькая деревушка, хорошо защищенная со всех сторон, наполовину она была прикрыта огромным утесом, нависаю­щем над рекой Сунжей, очень полноводной в это время года и яростно бурлившей внизу. Саман­ные домики беспорядочно лепились друг к другу, карабкаясь вверх по скале. Теперь каждая кры­ша, служащая балконом соседа сверху, преврати­лась в огневую позицию, занятую вооруженными защитниками. Пьери внимательно рассмотрел де­ревню в полевой бинокль. Картина была типич­ной: ни женщин, ни детей, ни животных не было видно. Чеченцы, скорее всего, спрятали их где-то повыше, в скалах.

- Ну что ж, ясно, - проговорил Пьери, закон­чив осмотр с противоположного берега реки. - Пехота возьмет на себя левый фланг, казаки атакуют с востока по моему сигналу. А сначала пусть поработает артиллерия.

Пьери приказал опытным бомбардирам"доста­вить два орудия на возвышенность у края долины и установить их там.

- Когда услышите звук горна, артиллерия пре­кратит огонь, - инструктировал Пьери свежий отряд волжских казаков, в обязанность которых входило поджечь все постройки, куда не угодили пушечные ядра. В деревне не должно было ос­таться ни одной целой щепки.

Пока армия Пьери разворачивалась для боя, туман рассеялся. Показалось яркое солнце, и оно будто развеяло завесу страха, отделяющую две армии готовых на все вооруженных мужчин. Начался артиллерийский обстрел, старались не пропустить ни одной постройки в центре деревни. Сначала пехотинцы стояли на противоположном берегу Сунжи, ведя прицельный огонь по людям на крышах, которые то и дело падали оттуда головой вниз. Как только представилась такая возможность, солдаты двинулись вперед с шашка ми наголо, едва сдерживая своих раненых, кото­рые в порыве вскакивали с носилок и сгоряча бросались в речной поток. Шеренга за шеренгой неотвратимо наступали пехотинцы, пока, нако­нец, не овладели западной окраиной Алди.

На восточном фланге кавалеристы со стальны­ми нервами пробивали себе дорогу через барри­кады из повозок, стволов деревьев, бочек. Нако­нец, они добрались до центра деревни. Чеченцы хорошо подготовились к обороне, однако не мог ли остановить напора наступающих, численность которых преобладала во много раз. Но тут только Пьери понял, что чеченцы подготовили им сюр­приз: в резерве у них томился в нетерпении большой отряд всадников. Они вдруг появились из окружающего леса, в зубах у них были зажа­ты уздечки. С двадцати шагов они открыли ура­ганную стрельбу из каких-то древних ружей. Затем закинули оружие за спины, выхватили сабли и бросились на казаков. Завязалась ожесточенная схватка, и казаки сильно пожалели, что так пос­пешно углубились в расположение противника. Юркие чеченские лошадки сильно выигрывали рядом с более крупными и неуклюжими казачь­ими конями. Из-за этого потери среди казаков увеличивались с невероятной быстротой. Казачью кавалерию на восточном фланге; фактически ок­ружили и истребляли на глазах. Чеченцы дрались отчаянно: израненные, продолжали сражаться. Если правая рука была ранена, саблю брали в левую...



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.