Монография 17 страница

Результатом такого «клакерного разогрева» является третья фаза шоу, обозначенная на схеме как упоминавшийся «эффект белого шума».

Такой эффект известен довольно давно, со времен изучения музыкальных ритмов африканских племен, которые умело добиваются варианта, когда логичное мышление под определенную музыку практически невозможно. Кроме того, известны приборы «белого шума», которые заведомо исключают всякую закономерность в звуковой последовательности за определенное время, дают ощущение хаоса. При подготовке шоу, разумеется, речь идет не о создании звукового хаоса, а о создании такой комбинации реплик, музыки, шумовых вспышек в самом зрительном зале, которые подготавливали бы и утверждали именно описанное выше ощущение зрителей и участников шоу. Иными словами «эффект белого шума» выполняет функцию блокирования, облегчая проведение следующего этапа шоу, так называемой подводки – «восходящей» или «нисходящей» (соответствующие знаки на схеме). Такого рода подводка представляет собой систему вербального и невербального воздействия на зрителей и участников шоу с тем, чтобы облегчить «якорение».

Это может быть постепенное сужение тематики речи ди-джея, все более частое повторение символов той проблематики, на которой будет происходить будущее «якорение», специальный подбор номеров шоу, это, наконец, может быть сложный и чаще всего достаточно назойливый переход с общечеловеческой проблематики на происходящее именно в данном шоу.

Именно такая подводка и заканчивается следующим этапом, который ограничивает поле и методы, собственно «якорения» зала, который дошел уже до состояния аптайма. Это может быть вербальное «якорение» («приходите к нам еще», «голосуйте за …», «покупайте именно это», «читайте о нас там-то»), причем таким образом, чтобы между этими вербальными фразеологемами находилось нечто, уже зарекомендовавшее себя как привлекательное в ходе триггер-калибровки и аптайма - или юмор, или апелляция к современным проблемам.

В профессиональных шоу доля вербального «якорения» невелика, основное «якорение» идет через невербалику, сужение ассоциативного поля, через повтор тех или иных символов или, пользуясь термином Ж. Бодрийяра, симулякров товаров.

В любом случае, соотношение мощности воздействия вербального и невербального «якорения», по авторским исследованиям, примерно 4:6. Подчеркнем, что существует ряд официально запрещенных методов «якорения»: двадцать четвертый кадр, апелляция к вазомоторике зрителей и т.д.

Последние этапы шоу необязательны, т.е. не всякое шоу заканчивается полным развертыванием своей квазикоммуникационной логики, но профессионально проведенное шоу заканчивается закреплением результатов, например, итоговым псевдосоциологическим опросом зрителей с элементами пропаганды заданных организаторами целей, минимальными подарками на выходе, проведением PR-работ, где какие-то авторитетные люди отзываются о происходящем шоу, и т.д.

Разумеется, такое описание этапов шоу фрагментарно; но, по представлению автора, оно дает некое представление о топологии шоу-воздействия.

Выделим, таким образом, наиболее очевидные функции шоу как своеобразной и все более распространенной квазикоммуникации:

- иллюзорно-компенсаторная функция. С помощью шоу снимается психическая усталость людей от выполнения назойливых и стабильных социальных ролей; шоу является все более грандиозным механизмом апелляции к человеческим иллюзиям, желанию уйти в виртуальный мир, красивый, по возможности, материально выгодный и блокирующий метки обычных личностных комплексов;

- суггестивная функция, показывающая не просто сам факт слабо оформленного и не доходящего до гипнотического уровня воздействия, но готовность многих людей к внушению, поскольку нельзя внушить человеку, который искренне не хочет, чтобы ему что-то внушали;

- транслирующая функция, показывающая постоянный обмен невербальными «мессиджами». Такие сообщения, в рамках шоу, достаточно примитивны на вербальном уровне (например, после фазы аптайма шутки ведущего могут быть все более грубыми и примитивными, и восприниматься при этом со все большими аплодисментами).

Разумеется, такой перечень функций и особенностей шоу-технологий можно продолжить. Но, в данном случае, приведенного описания, видимо, достаточно, чтобы показать природу шоу именно как искусственно организованной системы символьной суггестии, данной на вербальном и невербальном уровнях, провоцируюшей массовую квазикоммуникацию его участников, используя ээфекты мнимодушевности ради достижения прагматических целей организаторов.

Впрочем, собственно шоу – лишь один из примеров применения шоу-технологий, которые вполне зарекомендовали себя как базовый алгоритм современной духовной жизни общества.

Одной из таких морфем шоу-технологий является социализированное публичное выступление.

Разумеется, речь идет не о любых публичных выступлениях, но лишь о таких, существенными характеристиками которых являются:

- ориентация на желаемый диапазон итогового впечатления. Иными словами, главным критерием эффективности социализированного публичного выступления (далее – СПВ) является факт заранее просчитанного желаемого впечатления участия аудитории (так называемая «референтная группа», мнение которой наиболее важно, по любым причинам, для оратора), а, в идеале, - и всей аудитории;

- феномены групповой духовной коммуникации, совместного творческого поиска оратора и аудитории в СПВ могут возникать лишь случайно, субъективно же такие цели не ставятся;

- в идеале, СПВ абсолютно пластичны и регламентируются не нравственными или моральными соображениями, а необходимостью попадания на ожидания (аттитюды) референтной группы. В редких случаях применяются так называемые «шокинг-методики», основанные не на попадании на ожидания аудитории, а на искусственном формировании таких ожиданий. Примерами последних могут служить «Апрельские тезисы» (выступление по приезде в Петроград) В.И. Ленина, выступления В. Жириновского, М. Задорнова, Э. Лимонова;

- СПВ основано на стремлении оратора к естественности, формировании имиджа духовной близости с аудиторией; но в нем всегда скрыто содержится тысячелетний опыт квазикоммуникаций, использование искусственно сконструированных «фигур речи», о которых говорили еще софисты, Сократ, Аристотель, римские ораторы.

Еще одной, часто ускользающей от внимания исследователей, стороной СПВ является его многоуровневость. Оно одновременно дано в восприятии оратора, в движении его подсознания, в восприятии аудиторией и в ее групповом бессознательном, а так же в изменении ее взаимоотношений с оратором.

Общие структурные зависимости СПВ проще объяснить в приводимой ниже схеме (рис. 34).

Рис. 34. Структурные элементы социализированного публичного выступления

Невзирая на все отличия типов личности, оратор, при подготовке и настрое на СПВ, всегда учитывает упоминавшиеся закономерности шоу-технологий. Он, например, должен блокировать заведомо мешающие процессы жизни собственного экзистенциального «Я» (знаки «экзистенциальное давление» и «блокирование» на схеме); иными словами , даже для слабоэффективного СПВ требуется довольно жестко определенный тип субъекта; при непопадании на диапазон необходимых требований СПВ просто невозможно.

Кроме того, образ предстоящего СПВ должен быть адаптирован заранее к личности оратора, он должен стать относительно привычным,-хотя бы в том смысле, что примерная поблочная структура СПВ должна быть запомнена, уложена, как своеобразная программа, в дальнюю память. Такая программа должна быть снабжена и своеобразными фильтрами, запрещающими ассоциативную ее связь с личностным комплексом (знак «блокирование» на схеме); в противном случае эффективность СПВ будет резко падать.

В любом случае, основной характеристикой настроя на СПВ является типичное для триггер-калибровки состояние несамотождественности, заведомо негомеостазное состояние психики оратора (соответствующие знаки на схеме).

Иными словами, состояние «Я считаю себя достаточно готовым для СПВ» может быть сформировано только искусственно, как волевое усилие по разрыву обычных связей экзистенциального и социального уровней индивидуальной психики.

Забавно, что привычка к постоянным СПВ ведет к редкому феномену «диктатуры социального Я»; - известно, например, что многие диктаторы требовали титульного обращения даже от интимно близких людей.

В любом случае, нестабильное и парадоксальное состояние « Я-субъект СПВ» должно заканчиваться, при настрое на серьезное СПВ, самим мотивом готовности к трансляции своего социального «Я», формирующейся тягой к психологическому заражению (соответствующий знак на схеме), при этом, учитывая положения известной «теории толпы» Г. Лебона, Г. Тарда, Дж. Мида, такая готовность не может быть бессознательной. Она, видимо, должна доходить до уровня рационального планирования наиболее вероятных сценариев СПВ.

Подчеркнем, что планирование, хотя бы в самом общем виде, таких сценариев никогда не может быть основано на «принципе удовольствия», искреннем предвкушении неизбежного успеха. Как уже упоминалось, даже для самого социализированного человека состояние «Я - субъект СПВ» есть несомненное усилие над собой, что провоцирует кризисы идентификации (соответствующий знак на схеме), неизбежное волнение, иногда доходящее до пароксизма в короткой памяти, что отражено в многочисленных анекдотах об ораторских ошибках, особенно у политиков.

Упоминавшаяся «программа СПВ» в дальней памяти содержит, таким образом, многие неопределенности, своеобразные «вирусы», прорывы экзистенциального «Я» в рациональное планирование СПВ, - например, демонстрацию неуверенности при трансляции блоков СПВ, с которыми, в глубине души, сам оратор не согласен.

Уже поэтому «якорение» в СПВ идет гораздо противоречивее, чем при финальных стадиях аптайма в классических диадных квазикоммуникациях. Не случайно, видимо, что, по данным автора, многие неопытные ораторы неосознанно стараются забыть опыт даже относительно успешного СПВ.

Так или иначе, но подготовку и реальное СПВ связывает феномен «образа омассовленного респондента» после аптайма (соответствующий знак на схеме). Попросту говоря, опыт СПВ, как правило, усиливает личностный комплекс оратора через постоянное воспроизводство чувствований, которые можно сформулировать примерно так:

- «я говорю не то, что думал, по крайней мере, это заметная часть моего выступления. Зачем я это делаю?»;

- «точно ли оправдывает желаемое мною впечатление у публики эту ложь?»;

- «необходимо эти, пришедшие мне в голову вопросы, не транслировать на аудиторию, и вообще поменьше об этом думать. Как бы это сделать наиболее незаметным способом?».

Видимо, уже поэтому описываемое публичное выступление не является абсолютной альтернативой духовной коммуникации. Оно провоцирует скрываемый стыд за то, насколько фундаментально пробует оратор транслировать одну часть психики, блокируя другую, пытаясь, пользуясь терминами К. Юнга, уничтожить системный архетип «самость» в собственной душе .Подчеркнем, что, по представлениям автора, это дано в самом образе «омассовленного респондента», как периферийного элемента его структуры.

Для того, чтобы СПВ было эффективным, требуется хотя бы относительное подавление такого элемента, что и проявляется либо в имитации пассионарности оратора (например, в форме внезапного его самоотождествления с пророком, историческим и политическим лидером, гуру), либо просто через психическую агрессию (например, через забавный феномен предельного эмоционального педалирования наиболее спорных тезисов выступления; соответствующие знаки на схеме).

Таковы представления автора о наиболее очевидных закономерностях подготовки эффективного СПВ. Они убедительно и однозначно показывают его суть как развитой морфемы квазикоммуникаций.

Разумеется, множество любопытных тенденций прослеживается и при обобщении диалектики собственно СПВ, - что, впрочем, выходит за пределы нашего исследовательского фокуса. Отметим лишь несколько конкретных рекомендаций и диагностирующих признаков практических СПВ:

- опыт достаточно эффективных СПВ можно проклассифицировать по изменению мотиваций оратора. Низшей стадией при этом будет «ориентация по отклонениям», когда успешным считается СПВ без явного провала; второй – ориентация на формальный план СПВ (успешно выступление, которое соответствует плану); третьей – ориентация на план и субъективно понятое удовольствие самого оратора от собственной речи, и лишь четвертой – ориентация собственно на достижение диапазона желаемого впечатления у реферетной группы слушателей;

- существует скрываемый «микроуровень СПВ», подразумевающий выстраивание последовательности примерно пятиминутных эмоционально-смысловых блоков СПВ. Например, если эталоном желаемого впечатления является «оратор - свой человек, хотя и умнее большинства присутствующих, с юмором, видением перспектив и знанием сути дела», то построение пятиминутных блоков (за исключением стартового и финишного) должно идти примерно по следующей линии «связка - диагностирующий тезис – пример - смысловой тезис-рекомендация – юмористический комментарий – непонятное – повтор тезиса – связка»;

- энергетический график СПВ должен выдерживать общие закономерности имиджа (см.ниже); в эффективным СПВ должны выдерживаться следующие, как минимум, простейшие рекомендации: нельзя употреблять малознакомые слова, визаж оратора должен различаться на большом расстоянии, потому обязан быть грубоватым, ярким; не рекомендуется опускание рук ниже талии; визуально оратор не должен обращаться к собственным клакерам и т.д.;

-любое эффективное СПВ должно иметь продуманный «восходящий» или «нисходящий» сценарий;

-в нем должна выдерживаться зависимость: чем объемнее аудитория, тем меньше смысловых, не сводимых друг к другу тезисов должно содержаться в речи оратора;

- ни при каких условиях в СПВ не может содержаться не только обвинение, но даже упрек, относящийся к аудитории в целом, к отдельным же «козлам отпущения» такие упреки и обвинения не только допустимы, но и желательны, «образ врага», чаще всего, только увеличивает эффективность СПВ и т.д.

Разумеется, примеры применения шоу-технологий в нашей социальной действительности можно продолжить. Еще одна морфема псевдокоммуникации - имиджи, как опыт группового общения с его ориентацией не на человека, а на самосохранение; цель группы -.она сама, а не люди, которые ее образуют. Пользуясь метафорой Френсиса Бекона, можно сказать, что имидж есть демон «мы» в «я», для которого человек есть лишь символ, средство и условие самовоспроизводства «мы».

Как и многие, чье духовное развитие пришлось на 1970-е годы, автор отдал дань романтике известного марксистского тезиса о будущем «прыжке из царства необходимости в царство свободы». Представляется, что имидж выражает именно необходимость играть по социальным правилам нынешнего царства необходимости, во всяком случае, такой мотив - легко обнаруживаемая сторона психологии большинства групп, ассоциаций и социальных фрагментов.

Косвенно о сложности таких проблем свидетельствуют данные пока очень немногочисленных социологических и социально-психологических исследований. Автор употребляет термин «косвенно» поскольку, во-первых, таких исследований мало, во-вторых, во многих из них используются только классические социологические методы, что не особенно эффективно при изучении психических характеристик имиджа. Отметим, однако, что проблемы имиджа, как одной из наиболее очевидных морфем квазикоммуникаций, весьма актуальны для большинства респондентов.

По данным упоминавшихся авторских исследований, на вопрос о мотивах строительства имиджа (что шифровалось в системе полузакрытых вопросов) 26% выбрали вариант «хочу поменьше уставать в общении», 14% — «мне нравится вести себя по-разному», 13% — «не знаю, но так всегда получается», 20% — «близких людей не обманешь, а с остальными нельзя раскрываться».

При психоанализе более 33% респондентов ассоциировали понятие имиджа с «образами защиты»: броня, маска, лицо в гриме и т.п.; у 25% наблюдались западные ассоциации: girl, Mайкл Джексон, - и почти у 50% - образы масс-медиа: телевизор, спектакль. Любопытно, что ассоциации на категорию понимания, далеко отстоящего, по представлениям автора, от имиджа, были чаще всего связаны с тревожными образами: темный лес, экзамен, усилие, нырок и т.д. Ортогональность ассоциативных рядов, таким образом, очевидна.

На систему вопросов о том, со сколькими людьми они реально общаются без имиджа, 17% ответили, что таких людей вообще нет, 18% - есть один-два, 10% - три-пять, причем в проверочных интервью был подтвержден единообразный критерий выделения таких людей – «общение без корыстного притворства».

В игровых ситуациях, где цель формулировалась «понравиться любой ценой» с последующим психоанализом участвующих, более 80% респондентов жаловались на неловкость, стеснительность, неумение диагностировать партнера и лишь около 8% - на безнравственность происходящего и т.д. Например, по данным В.М. Шепеля, «среди пятидесяти восьми качеств, с помощью которых создавался образ учителя, такое качество, как любовь к детям, заняло 28 место», что показывает, видимо, действительно высокую роль стереотипизации и в формировании, и в восприятии имиджей[138].

Пожалуй, имидж и духовные коммуникации принципиально ортогональны; и именно на обыденном уровне, уровне конструирования повседневного имиджа, духовные коммуникации отрицаются наиболее фундаментально и, одновременно, незаметно. В самом деле, даже простейшее оформление визажа, - накладывание косметики, выбор одежды, голосовой тренинг, - основано на довольно жесткой социальной оценке наиболее вероятного общения.

Иными словами, в огромном большинстве случаев мы заведомо предполагаем социальность, прагматическую ориентацию будущего общения, заранее настраивая себя на любые варианты такого общения, кроме духовных коммуникаций. Образно говоря, слишком привычная маска имеет скверную особенность «прирастать к лицу»; в конечном счете, слишком частое использование привычных имиджей может вести к появлению известного феномена «смайла» («дежурной» улыбки), которая и выражает, по представлениям автора, предельно отчужденный символ квазикоммуникации, устойчивого отношения к духовной коммуникации как к чему-то неприличному, варварскому пережитку слабоцивилизованных наций. Думается, что популярность творчества Ф. Достоевского на Западе, не в последнюю очередь, связана именно с таким чувством.

Упоминавшиеся выше триггер-калибровка и аптайм и представляют собой, в одном из своих измерений, именно попытку довести привычку к имиджам до логического предела, до уверенности в том, что состояние «внутри имиджа» может включать в себя любые формы духовности.

Дальнейшее же развитие духовности одновременно с имиджами представляется невозможным, - уже потому, что автоматически подразумевает несимметричность общения, попытки невербального лидерства, постоянное стремление сформировать уверенность в том, что происходящее недевиативно, что оно глубоко социализировано.

Вместе с тем, представляется совершенно естественным существование пограничного слоя между движением духовной коммуникации и имиджа. На приводимой ниже схеме это выражено блоками девиативных элементов имиджа. Иначе говоря, довольно часто при конструировании имиджа мы еще и немножко играем, делаем то, что нам нравится, - при условии, что это не мешает функциональной ориентации имиджа. Такая игра и представляет, по мысли автора, слабовыраженное переходное звено, позволяющее трансформировать имидж в духовную коммуникацию.

В одной из своих ранних работ автор уже описывал подробно свои представления о природе имиджа[139]. Отсылая интересующихся подробностями читателей к этой работе, отметим лишь общие черты авторской модели имиджа.

В рамках такой модели, имидж не есть просто желание нравиться. Он выражает, причем в неявном, «шифрованном», виде, опыт вхождения людей в систему социальных отношений, чтобы, используя самого себя, свою внешность, одежду, мимику, присвоить возможности группы или просто другого человека, как свои собственные.

Разумеется, можно говорить и о том, что существуют некие «молекулы» имиджа - улыбка, поза, интонация, взгляд и др. (около 20 компонентов). Автор не раз пробовал опрашивать участников оргдеятельностных игр по имиджелогии, осознанно ли они используют такие «молекулы». К удивлению автора, даже те респонденты, которые открыто признавали, что занимаются строительством имиджей, в большинстве своем (около 70%) категорически отказывались признавать факт искусственного конструирования мимики, жеста, тембра и др.

Однако представление о несводимости системы к своим элементам есть общее место системного анализа. Структура имиджа вовсе не сводится к упоминавшимся «молекулам», она, по представлениям автора, подразумевает целый ряд подсистем, с помощью которых пространство общения и организуется так, чтобы вызвать желаемое впечатление. Проще пояснить это на схеме, которую автор широко использует в курсах по имиджелогии, социологии и психологии (рис. 35).

Рисунок 35. Структура имиджа («ромашка» подсистем имиджа)

Каждый элемент структуры имиджа дан одновременно в «индивидуальной компоненте» (слово, интонация, взгляд, жест, поза и т.д.), и в «групповой компоненте» восприятия «индивидуальной компоненты» другими людьми. Такая «индивидуально-групповая» структура имиджа неоднородна. Во всяком случае, можно считать доказанным существование такой части «индивидуальной компоненты», упоминавшейся «девианты», которая ускользает от восприятия (знак «А» на схеме) и оценивается воспринимающими практически произвольно, или не оценивается вовсе. В социологии такое положение вещей называется «феноменом загибания шкалы», когда в измеряемом объекте присутствуют процессы, полностью не укладывающиеся в шкалу измерений (в данном случае - в групповое восприятие).

Знаком «психические корни» на схеме обозначены истоки имиджа, возникновение в самых глубинах упоминавшегося «социального Я» мотивации нравиться для того, чтобы использовать возможности партнера. Разумеется, такая мотивация заведомо ортогональна духовной коммуникации. Своеобразным центром всех блоков структуры имиджа, который обнаруживается достаточно легко, является желание личного успеха, в том числе за счет использования возможностей и способностей других (знак «В» на схеме). Оно и выступает «диспетчером», «квазикоммуникатором» для попарно связанных единым качеством блоков структуры имиджа, уже на уровне мотивации имиджа, «запрещающего» свободное развертывание духовной коммуникации. Основные блоки:

а) «смысл - аттитюд», с соответствующими обозначениями на схеме. Говоря точнее, такая шкала несколько полнее - смысл слов, символы и метки принятых в группе стереотипных обращений, ожиданий (аттитюдов), привычка учета аттитюдов в самом построении речи. Желание же личного успеха подразумевает ориентацию и смысла, и групповых ожиданий («аттитюдов») еще и на свой собственный образ, что выражено в других «лепестках» схемы;

б) «реклама-жалоба», с соответствующими обозначениями на схеме. Реклама, составляющая как бы полюс данной шкалы, выражает в имидже защищенность, акцент на тех сторонах поведения, которые кажутся субъекту привлекательными и неуязвимыми. Вместе с тем, такая защищенность не бывает абсолютной даже по субъективным ощущениям, и потому система знаков имиджа, обозначаемая на схеме термином «жалоба», есть, возможно, невербальная попытка обрести защиту от возможной агрессии со стороны других;

в) «рефлекс-копия - призыв», с соответствующими обозначениями на схеме. Данная шкала отражает, пожалуй, самые сложные аспекты структуры имиджа, которые содержат одновременно знаки и символы копирования другого, причем в самом широком спектре (от копирования микродвижений гортани при обращении другого до копирования смысловых интонаций), и невербальный призыв помочь в достижении цели. Последнее проявляется, например, в ситуации, когда молчание одного человека поощряет другого к самораскрытию и вызывает у последнего благодарность. Отметим, впрочем, что рефлекторная копия может рождать только рефлекторный ответ. Собственно, символика призыва о помощи возникает лишь тогда, когда рефлекторная сторона имиджа осознается, или хотя бы ощущается, самим человеком, учитывающим такое положение дел в целеполагании;

г) блок «агрессия», выражающий показывающий оборонительные возможности имиджа, его «умение» демонстрировать или имитировать угрозу.

Выделим еще лишь одну характеристику структуры имиджа. Каждый элемент структуры имиджа, как и вся его структура в целом, социально значимы, хотя конкретно выражены лишь богатством индивидуального поведения человека. Надо открыто признать очевидным неопределенность такой характеристики имиджа; но, в конце концов, слишком яркая боязнь неопределенностей есть, видимо, форма боязни научного знания вообще, что не раз и с завидным юмором отмечалось И. Кантом, Б. Расселом, К. Поппером и др. Знаком «Р.п.» на схеме описывается легко обнаруживаемое «ранжирующее поле», выражающее качество ожиданий воображаемой аудитории транслируемого имиджа; иными словами, это «положительные ожидания» реальных или воображаемых респондентов, при непопадании на которые имидж, даже формально безупречный, неэффективен.

«Выступающие» за пределы такого поля элементы имиджа и есть упоминавшиеся девиативные, чисто игровые его компоненты.

Уже исходя из приведенного понимания генезиса имиджей, природу их можно выразить следующими, как минимум, рабочими дефинициями, акцентирующими те стороны их бытия, которые кажутся автору сущностными и атрибутивными:

• имиджи есть система социального программирования поведения субъектов (индивидов и групп) общецивилизованными и ментальными стереотипами и символами группового поведения, опосредованная мощью мотивации успеха, эталоном желаемого впечатления, миметическими способностями субъекта и ситуацией.

Неопределенность в такой дефиниции концентрируется в понятии социального программирования, которое описывает воспроизводство, через систему групповых норм, таких воздействий на людей, которые резко увеличивают вероятность некритического, миметически-символьного следования «шагам» такой нормативной программы;

• имиджи есть сторона взаимоотношений субъекта с миром, выражающая бытие его влечения к социальному успеху, используя, в качестве средства, самого себя, адаптируя желание успеха к известным (освоенным) образцам группового восприятия, групповых оценок (стигматов) и групповым эффектам поведения.

Здесь неопределенность базируется на термине влечения к социальному успеху, что несколько излишне жестко показывает врожденные предрасположенности к имиджам;

• имиджи есть закрепленная в символах принятия групповых норм ориентация поведения субъектов на эталон желаемого впечатления, своеобразная символьная система «социальной покорности». Такое определение автор использует в читаемых курсах имиджелогии, социологии и психологии, хотя оно несколько увеличивает неопределенности, заменяя понятие социального программирования термином «ориентация».

В любом случае, идеальное определение природы имиджей должно учитывать одновременное существование психических и групповых детерминант имиджей, ориентацию на групповой и личный успех в конкретной группе; использование, как средства достижения такой цели, самого себя (внешность, одежда, мимика, речь, интонации, цветность, взгляд, поза и др.), статус имиджей, как оружия борьбы с личными комплексами; провоцирование имиджей групповыми нормами и оценками; высокую роль символов в имиджах; субъективную ориентацию имиджей на субъективное же чувствование законов группового восприятия и др. Уже потому даже простая дескриптивная дефиниция, хоть как-то затрагивающая все такие аспекты, была бы либо слишком развернутой и трудной для запоминания, либо неточной.

Приведенная картина выражает всего лишь авторскую гипотезу относительно природы имиджей и возможности социального управления с их помощью. Видимо, она имеет альтернативу, - во всяком случае, автор признает недостаточность имеющейся у него базы эмпирических данных социологических и социально-психологических исследовании[140].

Отметим, наконец, и собственно психические характеристики имиджа:

- в психике есть процессы, прямо не участвующие в формировании имиджа, и даже враждебные по отношению к такому формированию, - например, многие процессы восприятия, ощущений, эмоций, страстей, сна и др.;

- собственно формирование имиджа начинается на личностном уровне. Имидж оформляется в «верхних» этажах «я-системы», как сторона социального «я», и чем глубже такой уровень, тем меньше в нем роль имиджа;

- абсолютным противопоставлением имиджа психике является экзистенциал, изначальный страх разума понимать себя. Экзистенциал и имидж ортогональны, взаимно противоположны, чем выше роль экзистенциала, в том числе в духовных коммуникациях, тем меньше роль имиджа. Последний и призван удержать человека от «прикосновения» к экзистенциалу (фазой такого прикосновения являются не только духовные коммуникации, но и страсти - тоска, аффект, несчастная любовь и др., где роль имиджа сужается);

- имидж начинает формироваться через механизмы человеческой воли. Это проявляется в необходимом доминировании, особенно в простых ситуациях, социальных символов (данных в установках, переборе вариантов выбора, в так называемой «звезде надежды») при принятии решения. Социальный опыт общения, стереотипные групповые ценности трансформированы в бытии воли в функционально-поведенческие ассоциативные ряды, шифры, выступающие как мощные ориентиры возможных выборов. Отход от них возможен, но маловероятен и опасен, поскольку нарушает психическую защиту, желание достичь группового успеха минимумом психических сил.

⇐ Предыдущая 33 34 35 36 373839 40 41 42 Следующая ⇒