ЭПИЛОГ ∙ 7 страница

∙ ГЛАВА 20 ∙

КОКО

Во вторник утром я проснулась в его постели одна. Снизу доносился отчётливый запах перчёного бекона и яичницы. Приятная болезненность между бёдер мгновенно вызвала виноватую улыбку на моём лице. Я села, подняв руки над головой и опустив босые ноги на прохладный деревянный пол, и потянулась. Затем добралась до комода Бо, вытащила старую футболку «Дарлингтон Хай», доходившую мне до середины бёдер, и неторопливо спустилась вниз.

Став в сторонке, стала наблюдать, как Бо, одетый лишь в синие джинсы, готовил нам завтрак. Подкравшись сзади, скользнула руками к его груди и прижалась щекой к перекатывающимся мышцам спины. Его свободная рука накрыла мою.

— Доброе утро, — глубокий голос Бо прогрохотал через всё его тело и завибрировал под моими руками. — Как спалось?

Чудесно.

— Спасибо, хорошо, — я оторвалась от него и села за стол, наблюдая как он накладывал еду и наливал апельсиновый сок в два стакана с желтыми и оранжевыми цветами. Бо устроился напротив меня. Вилка, стиснутая в его крупной кисти, казалась крошечной, и он набросился на еду, как человек, который нагулял аппетит самым порочным способом. — Почему ты решил завершить музыкальную карьеру, Бо?

Мне не нужен был диктофон. Мне не нужны были ни ручка, ни бумага, ни список вопросов. Я ни за что не забуду ни одной детали этой недели.

Он выпрямился на стуле, проглотив кусок яичницы и отложил вилку.

— Потому что жизнь, которой я жил, не подходила человеку, которым я хотел быть.

— Ты держал в руках целый мир, — сказала я сдержанным тоном. — И всё равно не был счастлив?

Он покачал головой, сжимая и разжимая челюсти, потом в его глазах засветилась решимость.

— Всё, что мне нужно для счастья, – это тёплый дом, пара сотен гектаров земли и ты.

— Бо, — в изумлении я чуть наклонила голову на бок. — Ты отказываешься от всего ради меня?

— Да. Похоже на то.

— Но что, если нам не суждено быть вместе? Это довольно рискованно, тебе не кажется? В смысле, прошлой ночью было здорово и всё такое, но завтра утром я возвращаюсь в Нью-Йорк. И что тогда будет?

— Всё зависит от тебя, — заявил Бо, откидываясь на спинку стула. — Ты же знаешь, что у тебя здесь всегда есть дом. Со мной. На ранчо.

Его губы медленно растянулись в слабой улыбке, глаза замерцали, как будто он вспомнил всё, что мы вытворяли прошлой ночью.

— У нас осталась ещё одна ночь, Дакота, — сказал он. — Не знаю насчёт тебя, а у меня есть цель сделать так, чтобы завтра утром ты не захотела отсюда уезжать.

На сердце потеплело, и оно пропустило удар. Этот мужчина был неумолим. Бо Мэйсон был похож на одну из тех китайских ловушек для пальцев, где чем сильнее тянешь палец, тем он только крепче в ней застревает.

Он медленно закинул руки за голову и дерзко мне подмигнул.

— К тому времени, как тебе нужно будет возвращаться домой, ты до безумия в меня влюбишься.

Я никогда и не прекращала.

— Вы ужасно уверены в себе, мистер Мэйсон, — поддразнила я его. — Кажется, твой завтрак уже остыл.

∙ ГЛАВА 21 ∙

БО

Смех и весёлое настроение Дакоты тем утром являлись не чем иным, как данью тому, что когда-то было или что только могло бы быть. Глядя на неё, сидящую напротив в одной старой футболке с таким свежим и благодушным лицом, я чувствовал себя так, словно Бог говорил мне, что если я постараюсь, то всё в этом мире будет в порядке.

Слишком много раз прежде я убеждал себя, что не заслуживаю её. Я позволил ей уйти. Оставил её. Отпустил. Но времена изменились, и я был готов стать мужчиной, которого она заслуживала – мужчиной, который никогда больше, пока жив, не разобьёт её сердце.

— Так что ты собираешься делать после своего последнего шоу через пару недель? — спросила Дакота, поднося вилку ко рту.

— Праздновать, — ответил я не задумываясь. Проглотив последний кусочек, она отнесла тарелку в раковину, сполоснула и тщательно вытерла насухо. Прищурившись, я мог практически представить её босой и беременной. Встав, я последовал за ней и прижал к стойке. Губы нашли её нежную шею, запечатлев поцелуй на её плоти. — Хочешь прокатиться?

Она кивнула, и я отпустил её. Дакота на носочках понеслась наверх и вернулась через несколько минут, одетая в синие джинсы и белую хлопчатобумажную майку без рукавов, которая контрастировала с её загорелой кожей и волосами глубокого кофейного оттенка, собранными в хвостик.

Не прошло и десяти минут нашего вояжа по заброшенным грунтовым и гравийным дорогам, окружавшим наш родной город, как она подвинулась на середину сиденья грузовика и взяла меня под руку, положив голову мне на плечо.

В то утро мы, должно быть, колесили несколько часов, сидя в тишине: чтобы быть вместе в общем-то не требовалось много слов. Близость Дакоты под боком ощущалась как тёплое объятие толстого одеяла в прохладную ночь. Как удобные старые джинсы. Как тихая радость, охватывающая человека, когда он понимает, что вернулся домой. Это чувство нельзя было купить за все те миллионы долларов, что лежали на моём банковском счёте, и его невозможно было после неё воссоздать.

— Итак, расскажи мне, что я пропустил, — нарушил я тишину в то время, как грузовик мотало и заносило по изрытой колеями дороге. Вопрос ударил мне в живот сильнее, чем я ожидал, когда произнёс его вслух. — Какой была твоя жизнь последние десять лет?

Она села прямо, откашлялась и поправила блузку.

— В основном всё было хорошо.

— В основном?

— Учитывая, с чего я начинала и как здесь оказалась, думаю, что мне удалось добраться до вершины.

— Не ошибусь, если скажу, что так и есть.

— Я окончила университет в Кентукки и отправилась прямиком в Нью-Йорк. Там познакомилась со своим бывшим мужем, когда проходила прослушивание в местном новостном шоу. Убедила Эддисон переехать и нашла ей работу. С тех пор я только и делаю, что работаю.

— Но ты счастлива?

— Счастлива, чего и следовало ожидать, — кивнула Дакота. — Когда я достигла первой вершины, то внезапно поняла, что этого недостаточно, поэтому продолжала подниматься всё выше и выше, ставя перед собой следующую важную цель, которая помогла бы мне раскрыться.

— Не всегда складывается так, как ты ожидаешь.

— Да, — провела правой рукой по бедру Дакота. — Возможно, после этого интервью меня повысят.

— Похоже, ты от этого не в восторге.

— Я в восторге, — сказала она, хотя и не очень убедительно. — Правда. Для меня это имеет огромное значение. Это результат всего, над чем я до сих пор работала. Единственное, что превзошло бы это повышение, — собственное новостное шоу в прайм-тайм.

— А я не сомневаюсь, если Коко Биссетт что-то задумает, она добьётся своего, — заявил я. — Но главный вопрос в том, чего хочет Дакота Эндрюс?

Я ожидал, что её настроение изменится, как ветер в штормовой день. Ожидал, что она шарахнется от меня или сердито набросится. Вместо этого она глубоко вздохнула и повернулась ко мне.

— Я всю неделю спрашивала себя об этом, Бо, — призналась она. — Я думала, что знаю. А теперь понимаю, что больше ничего не знаю.

Намёк на её протяжный кентуккийский выговор прозвучал как крошечное обещание, что, возможно, моя цель вернуть её больше не была нереальной.

— Я думала, что знаю, куда двигалась, — пожала она плечами. — Теперь же понимаю только одно: я застряла между тем, кто я есть, и тем, кем себя считала.

— И это совершенно нормально, — моя рука нашла её колено и, успокаивая, сжала его. — Тебе не обязательно всё время быть такой идеальной, и тебе не обязательно всё время решать все проблемы.

Даже в старшей школе Дакота была девушкой, которая придерживалась определённого порядка и имела амбиции. Она обладала личностью типа «А», которой характерны стремление работать и сильный дух соперничества, устанавливая для себя предельные сроки и взваливая на себя ответственность, чего никогда не могла сделать её мать. Я не мог винить девушку, которая воспитывала себя сама с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы понять, что у неё не было выбора в этом вопросе.

Чуть погодя полуденное солнце зависло на небе перед тем, как продолжить свой путь к горизонту, и я развернулся, направляясь обратно домой.

— У меня ещё остались кое-какие дела, — сказал я, когда мы подъехали к дому. В прошлом, когда мы встречались, она часто наблюдала за тем, как я выполняю работу по хозяйству. Каждый вечер пятницы, прежде чем я мог пригласить её на свидание, мне приходилось вычищать коровник или давать соль скоту. — Можешь посмотреть, если чувствуешь ностальгию.

Машину качнуло, и она натолкнулась на мою руку.

— Я пас. Мне нужно проверить электронную почту, а потом я хотела бы ненадолго съездить в город. Вернусь к ужину.

Я припарковался и поставил машину на ручной тормоз, после чего обнял её и поцеловал в нежную щёку.

— Когда ты вернёшься, я буду здесь.

Мы вылезли из машины, и я отступил назад, наблюдая, как покачивались её бедра, когда она возвращалась в дом, совершенно не осознавая, что похитила моё сердце.

И то же самое я намеревался сделать с ней этой ночью.

∙ ГЛАВА 22 ∙

КОКО

Прошлое

Шестнадцать часов тридцать четыре минуты. Так долго длились роды.

Три килограмма и двести грамм. Вот сколько весил мой ребёнок.

Семнадцатое мая, восемь сорок шесть вечера. Это была точная дата её рождения.

Трое. Столько людей знали о её существовании.

Я.

Ребекка.

Сэм.

— Хочешь её подержать? — спросила медсестра, подкатывая колыбель к моей кровати. На больничном столике рядом с огромным кувшином воды лежала нетронутой стопка документов об усыновлении.

Я смотрела на дочку, мирно спящую, завернутую в толстое фланелевое одеяло с логотипом «Мерси Дженерал Хоспитал».

— Скоро придёт социальный работник, чтобы всё с тобой обсудить, — мягко сообщила медсестра.

— Если я возьму её на руки, то могу передумать, — сморгнула я слёзы, не в состоянии отвести от малышки глаз. Она была похожа на маленькую куклу с крошечным носиком и густыми тёмными волосами.

Здесь должен был быть Бо.

Не Ребекка и кучка незнакомых людей рядом со мной, помогающих справиться с родовыми схватками. Это должен был быть он.

— Тук-тук, — послышался голос Ребекки. Она оставалась на ночь в больнице и держала меня за руку до трёх часов ночи, пока я старалась вытолкнуть в этот мир своего ребенка. Потом мне удалось отправить её домой, чтобы немного поспать. — Я кое-что тебе принесла.

Она поставила на столик вазу с розовыми розами и осторожно подошла к спящему ребёнку. Ребекка смотрела вниз с таким видом, будто хотела прикоснуться и обнять её, но боялась.

— Ты можешь её взять, — эти слова ранили меня, словно ножом по сердцу. Ведь я её даже ещё не подержала.

— Ты уверена?

Я кивнула, заставив себя улыбнуться.

Я скучала по Эддисон. Мне так хотелось, чтобы она была здесь. Последний раз я видела её во время зимних каникул, и всё это время благоразумно носила просторные толстовки с капюшоном.

Ребекка взяла ребёнка на руки. Моего ребёнка. Её ребёнка.

— Силы небесные, — сказала она мягким, по-матерински заботливым голосом, который был таким естественным для неё. — Ты просто самая красивая на свете малышка.

При звуке голоса Ребекки малышка открыла свои глазки.

— Ну, привет тебе! — проворковала Ребекка, её губы растянулись в самой счастливой улыбке, которую я когда-либо у неё видела.

Раздался стук в дверь, и Сэм испуганно отступил назад, когда мимо него протиснулась работница социальной службы. Увидев моё лицо, женщина с рыжевато-каштановыми волосами и ковыляющей походкой, сразу же остановилась.

— Мне придётся попросить приёмных родителей на минутку выйти, — сказала она, изучая меня.

Ребекка положила ребёнка обратно в кроватку и вместе с мужем вышла из комнаты.

— Как у нас дела? — спросила она, придвинув стул к моей кровати. — Я Сандра. И помогу тебе с бумагами. Я социальный работник здесь, в больнице.

— Мне просто хочется побыстрее покончить с этим, пока не передумала.

— О, — она подняла брови, схватила бумаги и ручку и положила их на планшет у меня на коленях. Сандра задала мне несколько стандартных вопросов, большинство из которых касались моего психического здоровья и истории семьи.

— Итак, похоже, ты выбираешь открытое усыновление с Сэмюэлем и Ребеккой Валентайн в качестве приёмных родителей, — резюмировала она, просматривая мои документы. — Я заметила, что в свидетельстве о рождении, которое ты заполнила ранее, нет имени отца.

— Он вне игры, — моё сердце сжигало болью, которую не могли снять никакие мягкие, извиняющиеся взгляды Сандры. — Давно в прошлом.

Сандра поджала губы и с сожалением улыбнулась.

— Мне запрещено высказывать здесь своё мнение, так что это не для протокола. Понимаешь?

Я кивнула.

— Ты кажешься умной молодой девушкой, и я знаю доктора Валентайна по его ординатуре здесь, в больнице, — сказала она. — Ты никогда не смогла бы найти для своей дочери семью лучше.

— Понимаю.

— Однако я должна сказать тебе, что, поскольку биологический отец не указан, есть шанс, что, если он узнает, то может подать в суд на опеку над вашей дочерью, — предупредила она. — Это редкость, но такое может случиться.

— Как я уже сказала, он давно в прошлом.

— Ты уже брала её на руки? — спросила она.

Я покачала головой.

— О, дорогая, ты должна её подержать. Ты пожалеешь, если этого не сделаешь. Так говорят мне многие биологические матери, — она встала, взяла ребёнка, заковыляла обратно и осторожно положила его мне в руки.

Физическая боль при родах не имела ничего общего с той болью, которая пронзала всё моё тело при мысли о том, чтобы отдать её. И никогда не узнать её близко.

Я подождала, пока социальная работница выйдет из комнаты, и, прочистив горло, прошептала последние слова перед тем, как отдать свою дочь:

— Я люблю тебя, и прости меня.

Я могла бы продолжать и продолжать говорить. Могла бы объяснять причины и логику своего поступка. Могла бы неустанно оправдывать своё решение. Вместо этого, мои слова были краткими и простыми. Может быть, однажды мне выпадет шанс узнать её, и, может быть, когда она станет взрослой женщиной, я сяду и объясню ей, как сильно её люблю и как всё, чего я когда-либо хотела, это чтобы у неё была лучшая жизнь – жизнь, которую я никогда не смогла бы ей дать.

Социальная работница вернулась с Сэмом и Ребеккой, и перед уходом в последний раз взглянула на бумаги.

— Хочешь подержать свою дочь? — спросила я Сэма, когда он отошёл в сторону. Он придвинулся ближе, взял её на руки, где малышка стала казаться ещё меньше. Ребекка заглянула через его плечо, и они оба рассматривали крошечного маленького ангела, который внезапно сделал их семью полной.

∙ ГЛАВА 23 ∙

КОКО

— Тук-тук, — позвала я через входную дверь дома Ребекки и Сэма в колониальном стиле.

— Иду, — крикнула в ответ Ребекка. Как только она увидела меня, на её лице появилась широкая улыбка. — Дакота!

Она открыла дверь и впустила меня. На кофейном столике выстроилась в ряд аккуратно сложенная одежда.

— Я стирала бельё. Извини за беспорядок.

Рядом с ровными стопками белых пушистых полотенец лежали маленькие розовые футболки и миниатюрные белые носочки. Медовые волосы Ребекки были собраны высоко на затылке в идеальный пучок. Представив её недели, заполненные родительскими собраниями, футбольными тренировками и покупками продуктов, я поняла, что всё же никогда не видела никого настолько счастливого.

Ребекка носила домашнюю одежду с такой непринуждённостью и врождённой элегантностью, как модели высокой моды носили одежду от-кутюр. Она делала это так легко. Я почти что завидовала ей.

— Какими судьбами ты здесь? — спросила она с улыбкой, складывая маленькие брючки и разглаживая их рукой. Я наблюдала, как она взглянула на часы на стене, которые показывали два часа дня. Большинство мам отсчитывали бы свой последний час тишины, но я сомневалась, что Ребекка делала что-то подобное.

— Просто хотела зайти и извиниться, — сказала я, расправляя плечи.

— За что, дорогая?

— За то, что никогда раньше не приходила, — я наклонила голову на бок. — После того как вы с Сэмом уехали из Лексингтона с Мабри, я, как оказалась, совсем запуталась. Мне хотелось как можно быстрее окончить университет и убраться к чёрту из Кентукки.

— Я это помню, — беззаботно рассмеялась Ребекка, хлопнув себя по колену. Может быть, это беспокоило её не так сильно, как я думала? — Разве ты не брала восемнадцать кредитов за семестр, программу летнего обучения и всё такое? Сэм думал, что ты сошла с ума!

— Верно. Ты ведь знаешь, как я себя чувствую, когда у меня в голове есть цель. Я сделаю всё, чтобы её достичь, — сказала я и добавила: — любой ценой.

Ребекка откашлялась, её лицо приняло серьёзное выражение.

— Послушай, Дакота. Извинения приняты, но это было необязательно, — она встала и начала складывать аккуратно сложенную одежду в стоящую рядом корзину для белья. — Люди взрослеют. Их приоритеты меняются. Они развиваются. Они двигаются дальше. Такова жизнь, дорогая.

Я приложила руку к сердцу.

— Я по-прежнему чувствую себя ужасно, Бек. То есть, я не осознавала это, пока на днях не увидел Мабри. Я пропустила почти полностью первое десятилетие её жизни. Твоей жизни как её матери. А ведь мы были лучшими подругами.

— Лучшими кузинами, — поправила она меня. Ребекка всегда говорила, что быть лучшими кузинами в сто раз важнее, чем лучшими подругами. Это как обладание лучшим из двух миров. Хотя она всегда была для меня скорее плечом, на котором можно поплакать, чем кем-либо другим, и выбрать её приёмной матерью было вполне логичным.

— Да, лучшими кузинами. А я устранилась от тебя – и от Мабри – как какая-то эгоистичная засранка, — покачала я головой. Кто-то должен был это сделать, а Ребекка для этого слишком мила.

— Милая, ты пребывала в режиме выживания, — она подняла корзину и прижала к своему стройному бедру. — Иногда, чтобы выжить, мы должны забыть. Именно это ты и пыталась сделать, Дакота. Забыть. И невозможно даже представить, насколько трудно наблюдать, как кто-то другой воспитывает твоего ребёнка. На твоём месте я поступила бы так же. Никто не держит на тебя зла, Дакота. Поверь мне, — её тёплый взгляд омыл меня, словно печальный дождь, потом она покачала головой и вздохнула. — Он действительно заморочил тебе голову.

— Бо хочет, чтобы я вернулась, Ребекка, — закатила я глаза. — Ты можешь в это поверить? Прошло столько времени, и он посчитал, что сможет просто снова заставить меня в себя влюбиться, как будто и не было последних десяти лет.

— Ты позволишь ему?

Я собралась с мыслями и вытолкнула их на поверхность с такой же силой, как и рыцарь, измученный битвой:

— Понятия не имею.

— Если бы любить и прощать было так легко, Дакота, это делал бы каждый, — Ребекка сверкнула милой улыбкой. — Не позволяй прошлому держать твоё будущее в заложниках.

Она вышла из комнаты с корзиной одежды и через минуту вернулась с пустыми руками.

— Мне нужно вернуться на ранчо, — я встала, уперев руки в бока, и терзая зубами нижнюю губу. — Просто захотелось признаться и снять этот груз с души.

Ребекка подошла ко мне, широко раскрыв руки, и заключила в такие нежные объятия, которых я едва ли заслуживала, такие, что наполнили меня с головы до ног теплом и заставили мои глаза увлажниться от счастья.

— Люблю тебя, — сказала она, уткнувшись головой мне в плечо, как сделала бы старшая сестра. — Я всегда рядом с тобой. Знай это. И пожалуйста, приходи ещё. Мы хотим, чтобы ты присутствовала в нашей жизни – в её жизни.

— Хорошо, — и в тот раз я была очень серьёзна.

* * *

Я пролетела под пологом крон магнолий по подъездной дороге, ведущей к ранчо Мэйсонов, и, замедлившись, остановилась, когда добралась до дома. Грузовик Бо стоял на пандусе с открытым капотом, и как только я выбралась из машины, он появился из-под него.

Бо направился ко мне неторопливой походкой, без рубашки и с такой улыбкой, которая заставила меня подумать: «Вот дерьмо». Мускулы перекатывались под упругой гладкой кожей, из-за чего его тело отбрасывало блики на солнце.

— Хорошо провела время в городе?

— Да.

Он схватил грязную тряпку, лежавшую сбоку от двигателя, и вытер замасленные руки.

— Здесь я уже закончил. Пойду в дом прибраться. У меня на вечер кое-что запланировано.

Мои губы растянулись в улыбке. Опять он за своё, снова пытался навязать мне свидание – не то, чтобы я была против.

— И что же это?

Он прищурился, демонстрируя намёк на милые морщинки в уголках его великолепных голубых глаз. Его лицо давно лишилось юношеского овала, и если в школе Бо был королём выпускного бала и многим вскружил голову, то теперь можно с уверенностью сказать, что он превратился во взрослого мужчину с уверенной походкой и знающего своё дело, не принимающего ответ «нет», и при виде которого у женщин плавились трусики.

— Встретимся здесь на закате, — сказал Бо, схватив серебристый гаечный ключ, лежавший в траве неподалёку, и направился к своему грузовику. Он ослепил меня улыбкой с ямочками, из-за которой мою грудь затопило оглушающее сердцебиение.

Каждый шаг к дому был похож на увязание в паутине липких эмоций. Я чувствовала их. Повсюду. Во мне и вне меня. В моих волосах. На моей коже. То, как скоро они доберутся до меня, запутавшуюся и пойманную в их сети, было лишь вопросом времени. Моя голова уже наполнилась разными причудливыми мыслями, сердце бешено колотилось, и я снова превращалась в школьницу, влюбившуюся в Бо.

Бо Мэйсона – юношу, который уничтожил моё нежное сердце. Юношу, который отправил меня в штопор скоропалительных решений и заставил отчаянно пытаться бежать от всего на свете, что отдалённо напоминало мне наше время вместе.

Мне стало смешно оттого, что после всего, что я сделала, чтобы избавиться от влечения к нему, я снова вернулась к тому, с чего всё началось. Я поднялась по лестнице в дом, проводя руками по грубо отёсанным перилам, и покачала головой.

Бо уже обманул меня однажды…

И обманет снова…

∙ ГЛАВА 24 ∙

БО

Захлопнув капот грузовика, я сошёл с пандуса и направился внутрь, чтобы умыться. Слабый голос Дакоты эхом отражался сверху, и это, похоже, был рабочий звонок.

Эта девушка всегда работает.

Она была такой с юного возраста, устроившись в пятнадцать лет помощником печатника в местную газету. К тому времени, как Дакота перешла в старшую школу, она доросла до того, что ей доверили оформлять раздел частных объявлений.

Я шагнул в душ, и пока проигрывал предыдущую ночь с идиотской ухмылкой на лице, моя голова была полна всевозможными неприличными мыслями. Любить Дакоту было самым лёгким делом в моей жизни, а заниматься с ней любовью – самым естественным.

Благодаря тому, что моё имя стало известным и приходилось каждую ночь останавливаться в новом городе, я никогда не испытывал недостатка в симпатичных девушках, предлагающих согреть мою постель. В прежние дни такое внимание было приятным. Но всё быстро приелось. А потом я встретил Дейзи.

— Никто никогда не полюбит тебя так, как я, Бо, — говорила Дейзи со слезами на глазах в тот вечер, когда я разорвал нашу помолвку. — Не знаю, из-за кого ты стал таким, но на всей земле не найти никого, кто был бы настолько глуп, что смог бы полюбить человека с таким чёрным сердцем, как у тебя. Никто, кроме меня. — Я сидел, откинувшись назад, как придурок, молча наблюдая, как она запихивает одежду в чемодан и вслух ругает себя за то, что вообще влюбилась в меня.

Практически до двадцати пяти лет я был открыт для всего нового и пытался выкинуть на хрен Дакоту из своей головы. Мне казалось, что, оставив её, я причиню больше боли себе, а не ей. Я говорил себе, что она была стойкой маленькой девушкой со взрывным характером, которую быстро приберёт к рукам какой-нибудь симпатичный молоденький студент из колледжа.

В первый раз, когда я трахнул женщину, которая не была Дакотой, обещания, данные друг другу тем летом под звёздами, так громко звучали в моей голове, что у меня чуть не пропал стояк. Никогда не забуду черноволосую девушку, которая прыгала на моём члене и выкрикивала моё имя со слезами, струящимися по её лицу от счастья, что я воплотил её маленькие мечты. То, что я имел такую власть над кем-то в столь юном возрасте стало для меня поворотным моментом, и, будучи простым парнем с фермы из маленького городка в Кентукки, я не был готов иметь дело с таким влиянием и зрело им пользоваться.

Тем не менее, как только черноволосая красавица довела меня до кульминации, я немного умер внутри. И когда всё закончилось, я глотнул хорошего кентуккийского бурбона, чтобы заглушить чувство вины, и отключился.

Во второй раз было легче.

И в третий.

Дакота поступила в университет, а на меня обрушилась вся слава и все деньги мира. Я никогда не планировал ничего из этого, и, конечно, никогда не думал, что это в итоге превратит меня в эгоистичного двадцатилетнего ублюдка, который обратил обещания, данные им милой девушке, в пустое место.

И всё равно мудак, которым я стал, никогда не переставал любить Дакоту, но он, чёрт возьми, её не заслуживал. И по этой причине я держался от неё подальше.

К тому времени, как я вымылся и вышел на улицу, Дакота уже ждала меня, прислонившись к грузовику. Она стояла, согнув ногу и упершись ею в покрышку с белой полосой.

— Запрыгивай, красавица, — произнёс я с нарочитой медлительностью, вытаскивая ключи из кармана джинсов.

— Скажешь, куда собираешься меня везти? — спустя минуту спросила она, похлопав ресницами, и пристегнула ремень безопасности.

— Скоро увидишь, — переключив передачу, я повернул грузовик за угол, и мы поехали по мощёной дороге, ведущей к обзорной площадке.

Глухой переулок, застроенный особняками «Макмэнсон», не выглядел таким живописным, как в то время, когда это был укромный уголок, уединённый и заросший лесом, но здесь повсюду всё ещё можно было обнаружить знакомые места.

— Обзорная площадка, — уголки губ Дакоты приподнялись, как будто в её голове замелькали множество ночей, когда мы медленно танцевали здесь, перед фарами моего грузовика. — Посмотри на все эти дома. Такое убожество.

Я обогнул этот район и направился на север. В последние месяцы я открыл для себя новое местечко под названием «Перевал Гикори». Такое же, с нетронутым лесным массивом, оно было практически точной копией нашего старого места.

Остановившись и поставив машину на ручник, я включил фары и кивнул Дакоте, чтобы она ждала меня перед грузовиком. Подавив усмешку, она повиновалась моему молчаливому приказу, и через тридцать секунд мои руки уже сжимали её бедра, а её голова покоилась на моих плечах.

— У нас не так много времени, аккумулятора хватит ненадолго, — сказал я, — но пока ты здесь мне хотелось с тобой потанцевать.

Она вздохнула с таким счастливым видом, что мне показалось, будто у нас ещё осталась надежда. Я вдохнул тёплый, свежий аромат, который исходил от её прелестной головки.

— Нам нужна музыка, — сказала она задумчиво.

— Нет проблем, — ответил я и стал напевать тихую мелодию. Слова звучали в моей голове, но мелодия журчала в груди, призывая Дакоту растаять в моих руках. И все три минуты она танцевала, слившись со мной.

— Знаешь, я ведь уезжаю завтра утром, — сказала она, когда песня закончилась. Дакота отстранилась, но мои руки потянулись к ней, поймали её кисти и переплели наши пальцы. Я не мог заставить себя её отпустить. Ещё нет.

— Останься, — это не было просьбой.

— Ты же знаешь, что я не могу, — она засмеялась, наклонив голову и вглядываясь вдаль. Забавно, что всего несколько дней назад она была ледяной королевой с непроницаемым лицом, которая сопротивлялась всему, что касалось меня, а теперь позволила мне обнять себя и раскрылась, как весенний цветок.

— Я никогда никого не любил так, как тебя, — сказал я, понизив голос и стиснув зубы. — И никогда не полюблю. Ты предназначена для меня, Дакота.

∙ ГЛАВА 25 ∙

КОКО

— Вот и она, — объявил Харрисон, когда я втащила чемодан в квартиру. — Героиня дня.

На его лице отразилось чрезмерное возбуждение, которого я не наблюдала у него с тех пор, как… я даже не помню когда.

— Осмелюсь предположить, ты скучал по мне? — я положила сумочку на старинную мраморную буфетную стойку, которую Харрисон подарил мне на нашу первую годовщину свадьбы. Мы нашли её в антикварном магазине в Хэмптоне, и предположительно она когда-то принадлежала Кеннеди.

Он стоял, засунув руки в карманы, его щёки порозовели, стоило ему пройтись по мне взглядом с головы до ног. Потом он бросился к моему чемодану.

— Подожди, давай помогу.

Я подавила желание спросить, что это на него нашло. Казалось, будто я покинула Манхэттен и оставила бывшего мужа-скрягу, изводившего меня мелочной опекой, а вернувшись, обнаружила, что он кардинальным образом изменился и превратился в удивительного мужчину, к которому я когда-то привязалась.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒