ЭПИЛОГ ∙ 4 страница

Я с трудом могла дышать в присутствии Мабри и отчаянно боролась с ошеломляющим чувством, затопившем каждую мою клеточку. Она подняла лицо, счастливо улыбнувшись Ребекке, и, хотя это было мило, но я поняла, что она никогда так на меня не посмотрит.

— Мабри, это Дакота, — сказала Ребекка, бросив на Сэма многозначительный взгляд.

Мабри подошла ко мне и подарила сладкие, как клубничный леденец, обнимашки.

— От тебя приятно пахнет. И ты правда красивая.

Мы все рассмеялись, потому что комплименты маленькой девочки смогли вот так просто снять напряжение в комнате.

— Хочешь посмотреть мою комнату? — спросила Мабри, сверкая глазами в лучах заходящего солнца.

— Да, детка, иди, покажи свою комнату, — сказала Ребекка. — Мы только в прошлые выходные закончили её покраску.

Мабри потянула меня к лестнице, взяв за руку и крепко сжимая её, пока вела в свою комнату. В центре комнаты со стенами цвета бледного солнца стояла белая кровать с балдахином. Миллионы мягких игрушек и кукол лежали на застеленном винтажным одеялом кровати, а в углу у стены расположился кукольный домик выше её роста. К стене кусочками скотча приклеены акварельные рисунки с радугой и улыбающейся семьёй из трёх человек, а над маленьким белым столом висела классная доска с вдохновляющей цитатой.

Всё моё детство я мечтала о такой комнате.

Мабри тащила меня от предмета к предмету, во всех подробностях описывая всевозможные вещи, которые, похоже, много для неё значили.

Это была её жизнь, что делало меня одновременно и счастливой, и грустной. Всё, чего я хотела, чтобы она была любима, в безопасности и жила счастливо. А моим самым большим сожалением в жизни было то, что я не могла быть той, кто дал бы ей эти вещи.

— Вот такая моя комната, — сказала она немного погодя, покачивая бёдрами из стороны в сторону и дёргая себя за прядь тёмных волос.

— Мне нравится, Мабри, — улыбнулась я одновременно и радостно, и грустно, садясь на её кровать. Я никогда раньше не произносила её имя вслух. Это заставило почувствовать, что она реальная, как будто до этого момента она существовала только в моём сердце. — Ты очень счастливая девочка.

Она пожала плечами и поджала губы, как всегда делала я, когда мои мысли метались от одного к другому.

— Откуда ты знаешь моих родителей?

Я не была готова к этому вопросу.

— Твоя мама – моя кузина.

Это казалось самым нейтральным и честным ответом, который я смогла придумать на месте. Понятия не имела, что сказали ей Сэм и Ребекка, и знала ли она вообще хоть что-то. Но, по моему мнению, поскольку они были её родителями, это был на сто процентов их выбор, рассказывать ей о её прошлом или нет.

— В следующем месяце у меня день рождения! — воскликнула она, внезапно возбудившись. — Ты должна прийти на мою вечеринку!

Всплеснув руками, она взволнованно подскочила, бросилась ко мне и потянула меня с того места, где я сидела на кровати.

— Будет торт, мороженое, игры и куча ребят из моей школы, — сказала она. — Ты любишь торт?

— А тигры живут в джунглях? — пошутила я. — Само собой. Торт – моя самая любимая еда.

— Так ты придёшь?

— Мне бы очень хотелось, — сказала я, мысленно возвращаясь к семнадцатому мая в календаре. Эта дата навсегда запечатлелась в моей памяти. Мы быстро приближались к десятой годовщине моего последнего лета с Бо и к девятой годовщине того дня, когда я отдала живую, дышащую частичку своего сердца в руки Ребекки и Сэма Валентайн.

Я не могла нарушить обещание, данное ей.

Моей дочери.

— Нам надо спуститься вниз, — сказала я, беря её мягкую маленькую ладошку. Было приятно, наконец, держать её в своих руках.

— Ну, что скажешь? — спросила Ребекка, чистя картошку над мусорным ведром, в вышитом фартуке, завязанном на тонкой талии. — Цвет выбирала Мабри.

— О! Жёлтый. Да. Очень красиво, — сказала я, вдруг обнаружив, что Мабри ни на секунду не отпускала мою руку с тех пор, как мы покинули её комнату. — Очень весёлый цвет.

— Мабри, ты закончила домашнее задание? — спросил Сэм.

Она поковыряла носком пол, а потом на её лице появилась хитрая улыбка.

— Ещё нет, папа…

Одного взгляда Сэма хватило, чтобы отправить её к себе доделывать домашнее задание, и как только наши руки расцепились, мою ладонь поцеловал прохладный воздух. Я уже скучала по ней, если такое вообще было возможно.

— Помощь нужна? — предложила я, глядя, как картофельные очистки падают в мусорное ведро.

— Нет, нет, — сказала Ребекка. — Но спасибо.

— Мабри спросила, откуда мы знаем друг друга, — тихо произнесла я, наклонившись к ней.

Я ожидала, что Ребекка опустит картофелечистку. Ожидала драмы, напряжения и хватания за сердце. Ожидала, что вот он и наступил, тот момент, о котором мы все трое думали всю жизнь.

Но ничего не произошло.

Ребекка продолжала чистить картошку, её лицо смягчилось.

— Она знает, что её удочерили.

— Мы дали тебе обещание, Дакота, — сказал со своего места за кухонным столом Сэм, отложив газету, — что она узнает о тебе. Мы хотим, чтобы она знала тебя. И тебе нужно познакомиться с ней поближе, когда придёт время. Ребекка – её мать, но и ты тоже.

Сердце разрывалось от тяжести, как будто после всех этих лет моя любовь к ней становилась всё больше, и наконец, всплыла на поверхность. Глубокая и непреходящая, она пряталась там всё время, просто я решила игнорировать её силу, потому что признание её делало боль намного мучительнее.

Я никогда не хотела бросать Мабри.

— В любом случае, посмотри на нас с Сэмом, — рассмеялась Ребекка. — Мы не смогли бы сойти за её биологических родителей, как бы сильно ни старались.

Сэм захлопал светлыми и тонкими, как паутинка, ресницами, а Ребекка заправила свои медовые волосы за ухо, демонстрируя, как тёмные волосы и голубые глаза Мабри резко отличались от их черт.

— Похоже, ты ей действительно нравишься, — сказала Ребекка. — Никогда не видела, чтобы она раньше так тепло к кому-либо относилась. Как будто между вами установилась мгновенная связь.

— Правда? — спросила я, не в силах перестать улыбаться. И сморгнула слёзы от осознания того, что пропустила первые девять лет её жизни только из-за боязни столкнуться с одним из самых мрачных моментов своей жизни. — Она пригласила меня на её день рождения.

— Да? — засмеялся Сэм. — Ты должна пойти. Мы будем только рады.

— Я слышала, Бо вернулся в город, — Ребекка подставила под кран дуршлаг, полный очищенного, нарезанного картофеля, а потом бросила его в кастрюлю с кипящей водой, стоящую на плите. Её слова были произнесены с бо́льшим значением, чем она хотела, но я точно знала, на что она намекала.

— Знаю, — сказала я. — Он оставляет музыкальную карьеру. А я приехала в город взять у него интервью.

— Сэм, не пора ли разжечь гриль? — весело спросила Ребекка, отправляя Сэма на улицу с тарелкой маринованной курицы, которую достала из холодильника. В ту же секунду, как он ушёл, она повернулась ко мне, и её лицо стало таким серьёзным, каким я не видела его раньше. — Он знает?

— Кто?

— Бо. Он знает о Мабри?

Закусив губу, я прислонилась к мраморному острову и обхватила голову руками.

— Нет.

— Ты должна сказать ему, — умоляли меня ореховые глаза Ребекки, глаза отчаявшейся матери, которая боится, что весь её мир рухнет.

— Я скажу ему, когда придёт время. Тебе не о чем беспокоиться. Обещаю, — заверила я её.

— Откуда ты знаешь? — прошептала Ребекка, поднося пальцы к губам и обводя их. — Что, если он?..

— Не будет. Я его знаю. Он не такой, — солгала я. Ведь я его больше не знала. Не знала, что он скажет, сделает, подумает или почувствует, когда я сброшу на него такую бомбу. Всё, что я помнила, это то, как он отреагировал много лет назад, и это было холодное, жёсткое молчание.

∙ ГЛАВА 12 ∙

КОКО

Прошлое

Сидя, по правде говоря, на самом неудобном деревянном стуле в мире, я слушала, как мой преподаватель по связям и коммуникациям монотонно бубнит об американских диалектах в популярной медиакультуре. Пока мои мысли в тот ветреный октябрьский день где-то блуждали, мне вдруг пришло в голову, что у меня с августа не было месячных. Погружённая в домашние задания, занятия и социальные обязательства, я совсем об этом забыла.

На следующий день я сидела в смотровом кабинете местного центра ведения беременности, где медсестра задала мне несколько вопросов, дала пописать в баночку для анализов, а затем проводила в тёмную комнату. Я ждала в одиночестве, пока узист не вкатил аппарат УЗИ и не начал как бы между прочим нашёптывать мне, что, возможно, ещё есть время что-то решить с моей «маленькой проблемой».

Покинув клинику, в ту же секунду с еле сдерживаемым беспокойством я начала снова и снова набирать онемевшими пальцами номер Бо. Он ни разу не ответил. А позже той ночью мне позвонил кто-то из его команды и сказал, что он не может ответить на мой звонок. В отчаянном состоянии, плохо соображая, я выпалила свое сообщение: «Скажи ему, что я беременна!»

Человек на другом конце провода встретил моё сообщение молчанием, а потом выдохнул:

— Да, хорошо. Я сообщу ему важные новости.

Мужчина, как последний мудак, сразу же отключился, и я стала ждать, когда Бо мне перезвонит. Прошло двадцать четыре часа, затем сорок восемь. Потом неделя. Две. Месяц спустя я попыталась позвонить ему снова, но телефон был отключён.

В последней отчаянной попытке связаться с ним я позвонила домой его родителям на случай, если он вдруг вернётся туда на День Благодарения, но, к моему разочарованию, ответила его мать.

— Как дела в университете, Дакота? — спросила Сибил голосом, звучащим так же естественно, как и трёхдолларовая купюра.

— Хорошо, — ответила я, изо всех сил стараясь скрыть горечь по отношению к Бо, которая по неосторожности прорывалась в моём тоне. — Ты не знаешь, как мне связаться с Бо?

Сибил помолчала.

— Он всё ещё на гастролях. Думаю, на этой неделе он в Оклахоме, держит путь в глубь Техаса. Мы не можем связаться с ним несколько недель. Он не отвечает на звонки.

Её слова плюс неизвестность и мои бушующие из-за беременности гормоны вызвали у меня чувство, будто кто-то сжимает мою голову тисками.

— Это действительно важно. Как мне с ним связаться?

— Если он объявится, я попрошу его позвонить тебе, — сказала она, хотя её обещание меня нисколько не убедило.

Несколько месяцев я ждала звонка, который так и не раздался.

В феврале следующего года я сидела в гостиной у Сэма и Ребекки в Лексингтоне. Сэм проходил обучение в мединституте в Великобритании, а Ребекка вскоре после того, как я узнала о своём положении, стала моей опорой.

— Сегодня вручают «Грэмми», — сказала Ребекка, протягивая мне большую миску приготовленного в микроволновке попкорна. Я положила её на живот, который в последние месяцы стало удобно использовать как подставку. Она переключила телевизор на канал, транслирующий церемонию награждения, и села рядом со мной, накрыв мои босые ноги пушистым пледом.

После того как пара кантри-певцов в возрасте, стоящих у микрофона, что-то объявила, толпа просто обезумела.

— Подожди, что они сказали? — спросила я. — Сделай погромче.

— Они только что представили Бо Мэйсона, — Ребекка казалась не такой шокированной, как я. Насколько мне было известно, его выступления не показывали по крупным телеканалам. То, что он появился в прайм-тайм словно тонна кирпичей свалилось мне на голову.

Поднялся чёрный занавес, и я увидела отца моего ребенка с гитарой через плечо и группой из шести музыкантов – кучей незнакомцев, которые изо дня в день проводили с ним время.

— Добрый вечер, — протянул он, понизив голос, и его акцент стал немного более ярко выражен, чем раньше. Его губы широко и беззаботно раскрывались, когда он бренчал на гитаре, заставляя толпу реветь. Бо был в центре внимания, чувствовал себя на своём месте, и, чёрт возьми, он хорошо смотрелся на сцене.

Электрические токи бодрящего возбуждения и кипящей ярости пробежали вверх и вниз по моим рукам, и моё сердце опустилось в укрытые пледом пятки, а в горле застрял комок.

— Я, что, с луны свалилась?! — Я взяла миску с попкорном и поставила её на стол. — Когда это случилось?

Ребекка бросила на меня загнанный взгляд.

— Ты правда за ним не следишь?

— Нет, ну, я заходила на его веб-сайт, чтобы узнать, куда он направляется в туры. Если он когда-нибудь приедет в город, мне бы хотелось с ним увидеться, — сказала я, погладив живот. Я представляла, как бегу за кулисы и демонстрирую ему своё состояние. Может быть, ему нужно было увидеть это лично, чтобы высунуть гигантскую палку из своей прославленной задницы. — Но я не знала, что он стал таким известным.

— Я слышала, что его пригласили быть наставником кантри-певцов в каком-то реалити-шоу, — сказала она, бросив на меня недоверчивый взгляд. — Пару недель назад он был на ток-шоу «Сегодня вечером». Ты, правда, ничего об этом не знала?

— Сейчас я пытаюсь сосредоточиться на других вещах, — сказала я, забыв добавить, что думаю о нём каждую секунду каждого дня. Скрестив руки на животе и откинувшись на спинку дивана, я наблюдала, как Бо со своей группой исполнил какую-то жизнерадостную, оптимистичную песню, потряс своей задницей в обтягивающих джинсах и закончил номер фирменной улыбкой с ямочками.

Мне хватило одного его выступления на национальном телевидении, чтобы понять, что мужчина, которого я любила больше всего на свете, внезапно стал совершенно незнакомым мне человеком. Он продолжил жить дальше и бросил меня, несмотря на обещания, которые мы дали друг другу всего полгода назад.

Я не могла его винить. Дай двадцатилетнему парню из ниоткуда толстую пачку денег, миллионы поклонников, помести его имя на рекламных щитах, и его приоритеты поменяются. Я ненавидела себя за то, что поверила ему, и ещё больше за веру в то, что наша любовь настолько особенная, что сможет подняться над нашими судьбами.

Я наблюдала, как незнакомец на экране в последний раз помахал рукой и подмигнул, прежде чем исчезнуть со сцены.

— Ты в порядке? — спросила Ребекка, подняв на меня свои добрые карие глаза. Хотя мы были кузинами, она всегда была мне как старшая сестра. Они с Сэмом были женаты с тех пор, как окончили школу, и в течение многих лет пытались создать полноценную семью, прежде чем обнаружили, что внутреннее мужское устройство Сэма не работает должным образом, и эта мечта никогда не сбудется.

— Со мной всё в порядке, — я проглотила свою гордость и, хватая ртом воздух, призвала все имеющиеся силы. У меня никогда в жизни не было такого выбора – быть слабой. — Наверное, мне лучше вернуться в общежитие. Завтра в восемь у меня занятия.

Я надела у двери туфли и накинула на плечи куртку, сосредоточившись на ощущении мягкой шерсти под ладонями в надежде, что это отвлечёт меня от жгучих слёз, которые угрожали пролиться прямо сейчас. Сморгнув их, дёрнула дверную ручку и быстро помахала Ребекке, выскочив прежде, чем она успела увидеть моё лицо.

Его отказ от нас был словно резкий удар в живот и неожиданный левый хук в челюсть. Такого не должно было случиться.

Он не любит меня и, наверное, никогда не любил.

Мама всегда говорила мне, что мальчики скажут всё, что угодно, лишь бы получить то, чего им хочется.

Глупая, глупая девчонка.

Горячие слёзы текли обильными струйками, обжигая лицо, и чем больше я с ними боролась, тем сильнее они лились. Я дала себе десять минут на то, чтобы выкинуть его из головы, благодарная за ночной покров, окутавший в тот вечер кампус. Вернувшись в общежитие, бросилась в постель и провела бессонную ночь, приветствуя миллионы мыслей, которые проносились в моей голове быстрее, чем их можно было понять.

К чёрту Бомонта Мэйсона. К чёрту его сладкие губы и пустые обещания.

∙ ГЛАВА 13 ∙

БО

Когда воскресным вечером на подъездную дорогу въехала машина Дакоты, я встал с крыльца и стал наблюдать, как она шла по гравию. И чем ближе она подходила, тем яснее я видел что-то новое в её лице, что можно было истолковать только как облегчение, смешанное с опаской.

— Посмотри, кто вернулся, Руби.

Она поднялась на крыльцо.

— Прости. Это заняло больше времени, чем я планировала.

— Всё в порядке, — я встал, открыл перед ней сетчатую дверь и вошёл следом. Она схватила свои вещи с кухонного стола, присоединилась ко мне в гостиной, села напротив и, откашлявшись, перевернула чистую страницу в своём блокноте. — Тебе нравится проводить время с мамой?

— Да, — сказала она, скрестив ноги, включила диктофон и осторожно положила его на кофейный столик. — Хорошо, итак…

Она замолчала, будто глубоко задумалась. Я ждал, закинув руки на затылок.

— Извини, — сказала Дакота, её обычная уверенность поколебалась. — Немного задумалась. Расскажи мне, когда всё это началось. После того, как на тебя обратила внимание компания из «Большой тройки». Когда ты впервые понял, что твоя карьера пошла вверх?

— В тот вечер, когда я выступил на «Грэмми». Без сомнения, именно тогда я понял. В последнюю минуту у них отказалась выступать одна группа, а мы случайно оказались в городе, так что организаторы подключили нас. Как раз в это время у нас всё только начиналось, и это просто вывело нас на совершенно новый уровень.

— Я помню это выступление, — тихо пробормотала она.

— Ты видела? Я надеялся, что ты в тот вечер увидишь меня. Я тогда в самом конце подмигнул в камеру, это было для тебя.

Её глаза широко распахнулись, остановившись на полсекунды на мне.

— Я думала, ты просто подмигнул толпе.

— Нет, — покачал я головой. — Тебе. Всегда тебе. Всё только тебе.

— Всё?

— Мой менеджер решил, что это будет моей отличительной чертой, фишкой. Сказал, что каждое выступление должно этим заканчиваться. Это всё равно, что дать автограф и нацарапать внизу опознавательный знак.

— Как ты себя чувствовал на гастролях? — спросила она, рисуя ручкой круги на полях блокнота. Что-то подсказывало мне, что её мысли витали где-то далеко.

— Как я уже говорил, в основном одиноко. Обычно после шоу мы заходили в местный бар. Ребята отправлялись на поиски…

— ...на поиски?

— Поиски женщин, — сказал я, продолжая, — но мне это, по правде сказать, никогда не нравилось. Я выпивал пару бокалов и возвращался в автобус. Ложился спать. Или работал над новой песней, если не мог заснуть… Большую часть ночей я лежал в постели и думал о тебе.

Её ручка остановилась на полпути.

— Правда?

— Да. Я думал о тебе чуть ли не каждую ночь.

— Кто такая Дейзи? — Её вопрос был журналистским эквивалентом неожиданного левого хука.

— Я думал, ты не проводила никаких исследований.

— Нет, не проводила, — она вздёрнула подбородок, внезапно более сосредоточившись, чем минуту назад. — Мама как-то упоминала, что ты был помолвлен или женат, или что-то в этом роде с девушкой по имени Дейзи. Ты сказал, что тебе было одиноко, и мне стало любопытно.

Её вопрос был скорее личным, чем журналистским.

— Она моя бывшая невеста.

Дейзи Фоксворти много чем обладала, но она никогда не могла стать Дакотой Эндрюс. Задорная чирлидерша с жизнерадостным характером, способная время от времени заставить мужчину забыть о боли, она была той, кем не была Дакота Эндрюс. Вот почему меня к ней тянуло. Мне нужно было что-то другое. Что-то, что заставило бы меня забыть её. Дакота Эндрюс была змеиным укусом, а Дейзи Фоксворти – противоядием. Или, по крайней мере, так я говорил себе, прежде чем поумнел и понял, что мне никогда не найти лекарства или замены тому, в чём я больше всего нуждался.

— Полагаю, твой образ жизни не способствовал здоровым отношениям? — спросила она.

— Любопытство сгубило кошку, — ухмыльнулся я. — Если хочешь знать, почему у нас с Дейзи ничего не вышло, тогда сделай одолжение – спроси прямо. Я сказал твоему продюсеру, что не будет закрытых вопросов, — я встал, взял на кухне пару бутылок пива. — Поверь мне. Тебя это заинтересует.

Я снял крышку и протянул ей бутылку, когда улетучился белый дымок.

— Всего лишь один вопрос, — сказала она. — Многих твоих фанатов интересует твоя личная жизнь и почему ваши отношения не сложились. Что-то в этом роде.

— Фанаты, ха, — сделав глоток, я упёрся локтем в колено и наклонился вперёд, глядя на красивую штучку, которая отчаянно пыталась притвориться, что ей на меня наплевать.

— Думаешь, я с тобой нечестна? Нет. Исследования показали, что поклонники любят воображать себя рядом со своими любимцами, — заявила она. — Обсуждение неудачных отношений делает тебя в их представлении настоящими и искренними. Это приподнимает завесу, которую мало кто из публичных фигур когда-либо приоткрывает. И заставляет почувствовать тебя досягаемым, хотя бы как фантазия. Наши зрители будут наслаждаться этой информацией. Поверь мне.

— Зрители, — я сделал ещё глоток.

— Твои фанаты. Твои преданные поклонники. Те, кто расстроен и убит горем из-за твоего ухода.

— Я не собираюсь уходить насовсем. Просто не буду выступать. Но собираюсь писать песни. Только позволю петь их вместо меня молодым исполнителям и новичкам.

Она что-то нацарапала на бумаге.

— Рада это слышать. Именно такая информация мне и нужна. В любом случае, поверь, мне не хочется знать о твоих неудачных отношениях с Дейзи, но наши зрители хотят. Так что, пожалуйста. Просвети меня.

— Я встретил её в гастрольном туре по Миссисипи, — сказал я. — Она работала в баре, куда мы зашли после шоу, и у нас всё закрутилось. В ту ночь она уехала со мной из города и не возвращалась до тех пор, пока я не расторг нашу помолвку.

— Как долго вы были вместе?

— Года три, наверное, — ответил я. — Мы хорошо проводили время, и Дейзи была милой девушкой, но, всё же, она не стала самой большой любовью моей жизни, и продолжать отношения было бы несправедливо по отношению к ней. Я хотел жениться на ней, потому что думал, что она сможет меня излечить.

— Излечить тебя? — её губы скривились в улыбке, как будто она находила забавным, что я объявил себя сломленным.

Если бы она только знала.

— Я думал, она сможет заставить меня полюбить так же сильно, как я любил тебя.

Дакота громко сглотнула, щёлкнула ручкой, отложила её в сторону и остановила диктофон. Она взглянула на меня, её жёсткий фасад растворился, и передо мной предстала девушка с остановившимся взглядом и самой грустной улыбкой, которую я когда-либо видел.

— Что ты делаешь? — её голос завораживал, словно ласковый огонь.

— Я, Кота? Просто я выполняю своё обещание. Я вернулся за тобой.

∙ ГЛАВА 14 ∙

КОКО

Эддисон всегда отчитывала меня за то, что я была такой холодной. Она говорила, что я тверда, как алмаз, что я отказываюсь впускать людей и показывать им свои недостатки. Трещины в алмазах делали их слабыми. Я провела всю свою взрослую жизнь, убеждая себя и всех вокруг, что я сильная. И никогда не позволяла трещинам стать видимыми.

И как только я вышла замуж за Харрисона и вошла в его семью, то поняла, что все они тоже бриллианты: твёрдые, блестящие и отполированные снаружи, скрывающие свои трещины от остального мира. Так поступали люди из манхэттенской элиты. Впервые в жизни я почувствовала себя комфортно. Для меня нашлось место в мире среди других людей, которые знали, как притворяться, что всё всегда было прекрасно, несмотря ни на что, особенно когда это не так.

Но к тому времени, когда я осознала, что жить как бриллиант – это не совсем то, что мне нужно, было уже слишком поздно. Это стало моей сущностью. Я носила свой идеальный фасад, как хорошо сшитое пальто, снимая его вечером, когда оно становился слишком тяжёлым, и надевая его каждое утро перед выходом из квартиры.

— Они сказали, что ты не очень-то привлекательна на камеру, — сообщил мне Харрисон после моего первого неудачного прослушивания в двадцать три года. Его слова ранили моё эго, но я отчаянно хотела стать лучше. Стать совершеннее. — Мы должны это изменить. Сделать тебя мягче. Я позвоню завтра. Может быть, дело в твоих волосах. Не так обрамляют лицо?

Я занималась и оттачивала идеальный образ, как будто от этого зависела моя жизнь. Часы, потраченные на тренировку улыбки перед зеркалом, переделку моего кентуккийского гнусавого говора в мягкий среднезападный акцент и обучение тому, как сдерживать слёзы во время эмоциональных новостей, сполна окупились в тот момент, когда меня пригласили вести шоу по выходным.

И вот пять лет спустя я сидела лицом к лицу с Бо, впервые за десять лет ослабив защиту. Показывая свои трещины. И это было больно. Физически больно.

Слова не могли вырваться наружу из-за страха того, что я должна сказать.

— Ты в порядке? — спросил он, поднимаясь, чтобы подойти ко мне.

Я завидовала таким людям, как он, людям, которые не боялись носить свои эмоции, как любимую старую футболку, легко и удобно.

— Да, в порядке, — солгала я, отмахиваясь от него. Схватив салфетку из лежащей рядом коробки, украшенной примитивно нарисованными берёзовыми ветками, промокнула уголки глаз. Я любила Бо. Без сомнений. Мечтала о том дне, когда он скажет, что всё ещё любит меня. Но время сейчас было неподходящее. — Немного поздно, тебе не кажется?

— Поздно?

— Чтобы вернуться за мной.

— Мы не назначали дату.

— Знаю, но слишком много произошло в наших жизнях. Мы два очень разных человека, живущих двумя очень разными жизнями. Ущерб уже нанесён, — всё было не так, как я думала, не так, как сто тысяч раз представляла себе до этого. Я покачала головой, наслаждаясь тем, как чудесно слышать его слова о том, что он любит меня и, представляя, как ужасно будет, когда я расскажу ему о ребёнке, о существовании которого он даже не подозревал.

Его ребёнке.

— Какой ущерб? — спросил он.

Я покачала головой.

— Я уже не та девушка. Думаю, ты разочаруешься, если мы будем такими сумасшедшими, что на этом этапе нашей жизни решим снова сойтись.

— Возможно, я тебя больше не знаю, — выдохнул Бо. — Но я знаю, что чувствую. И, чёрт возьми, Дакота, ты единственная даёшь мне почувствовать себя дома.

— Ты провёл со мной всего пять часов за последние десять лет, — засмеялась я. — Ты просто хочешь, чтобы я стала такой, какой была раньше. Но я не она. Не была ею очень долгое время, и никогда не буду ею снова.

— Я безумно скучал по тебе, — сказал Бо, прижимая руку к сердцу. — Иногда это накатывало волнами. Иногда топило меня.

Я хотела сказать ему, что это чувство взаимно. Но вместо этого не стала раскрывать карты, и на моём лице не дрогнул ни один мускул.

— В каждой песне, которую я написал, есть частички тебя, — он встал, подошёл ко мне и заглянул в глаза. Потом наклонился, взял меня за руку и поднял на ноги. Накрыл мою щёку ладонью, заставив сердце мчаться галопом. Не прошло и двух секунд, как мои губы приоткрылись, безмолвно приглашая его повторить то, что он сделал в этот день раньше.

Я заставила себя забыть о поцелуе, когда появилась Айви, но больше не могла игнорировать то, что происходило между нами. Я тоже тонула, а он был моим воздухом. Его губы завладели моими сильнее, чем когда-либо прежде, вдыхая в меня жизнь и вызывая внутри шквал бабочек. Бо стал мужчиной. Взрослым мужчиной. Он набрал вес и нарастил мышцы. Возмужал и стал сдержаннее. Стал влиятельным. Стал человеком, который знает, чего хочет, и не боится это взять.

И он хотел меня.

Он мог заполучить любую женщину на всей планете, и всё же он хотел меня.

Прошло десять лет, но, когда мы оказывались вместе, он до сих пор был способен заставить меня чувствовать себя единственной девушкой во всём мире. И я ненавидела его за это.

Однако я была сильной и так легко не сдавалась. Моё сердце было укрыто привычной бронёй из смеси страха и гнева, толстой, как шерсть, и покрытой шипами, как колючая проволока: хорошо изолировано и защищено от любой потенциальной опасности.

— Ты понятия не имеешь, что делаешь со мной, Дакота. Что продолжаешь делать со мной после всех этих лет, — раздался приглушённый рык между поцелуями. Его губы оторвались от моих, скользя вниз по шее, в то время как руки медленно путешествовали вниз по моим бокам. Подцепив рубашку, он стянул её через голову, пытаясь взять то, что даже теперь считал своим. — Боже, ты так чертовски прекрасна.

Его пальцы ощупали пояс моих джинсов, ища пуговицу, а сам он продолжал осыпать меня мягкими, голодными поцелуями. Прижавшись ко мне своей твёрдостью, он вызвал дрожь, которая пробежала по моему позвоночнику и опустилась между ног. Он пробуждал во мне такое болезненное желание, какое никто другой после него не смог вызвать.

— Хочешь знать, почему я действительно бросаю выступать, Дакота? — томительно медленно прохрипел его голос, щекоча мою кожу. Бо опускался на колени, оставляя губами на теле горячие следы. Он начал стягивать с меня джинсы и намеревался продолжить говорить.

— Нет, — перебила я его. — Не делай этого.

— Что? — застыл Бо.

— Я не хочу, — мне с трудом удалось укрепить свою решимость и изо всех сил постараться не обращать внимания на доставляющий наслаждение жар, который заставлял желать его так сильно, что это причиняло боль. Моё тело могло просить и умолять всю ночь, но, в конце концов, мой разум победил бы. Так было всегда. — Я не хочу этого.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒