Шестой год обучения 3 страница

- Я хотел бы вам помочь.

- Вы? – он вскидывается и на миг заглядывает мне в глаза. – Вы-мне-помочь?

- Да. Я. Вам. Вы же не станете отрицать, что вам нужна помощь?

- От вас мне ничего не нужно. Как только вы будете в состоянии аппарировать, я попрошу вас уйти отсюда. Профессор Люпин сказал, что вы должны провести в постели минимум три дня и что пока вас нельзя… куда-нибудь убрать. То есть, просто некуда. За вами охотятся. Ваш дом полностью разрушен аурорами. Вдобавок ко всему у вас нашли запрещенные книги… очень много книг. А в письме Дамблдора есть пункт, запрещающий… ну…

– Я понимаю, Поттер. Мотивы моих поступков пока нельзя придавать огласке. Что ж… Пожалуй, я и в самом деле оказался бы опасным союзником.

- Я не боюсь, - он отрицательно качает головой. – Просто помощь от вас мне не нужна.

Я пожимаю плечами, как бы давая понять, что и не думал услышать другого ответа. Я отлично знаю, что он чувствует сейчас. Не надо даже прибегать к окклюменции.

- Поттер, - произношу я очень тихо. – Я должен попросить у вас прощения. Я признаю за вами полнейшее право отомстить за профессора Дамблдора, и мне жаль, что я невольно подвергнул вас такому испытанию. Я знаю, как сложно произнести непростительное заклятие. И еще сложнее – ненавидеть.

Он замирает и смотрит на меня во все глаза. В это время за дверью раздается звук шагов. Кто-то поднимается по лестнице. Поттер поспешно стаскивает со спинки стула мантию-невидимку, но не успевает набросить на кровать. Дверь распахивается, и на пороге возникает Петунья. При виде меня она громко охает от изумления, резко бледнеет и машинально хватается за косяк двери.

- Се…Северус? – выдыхает она, и в это мгновение вдруг делается настолько похожей на Лили, что я вздрагиваю. – Северус?! Это ты?! Как ты сюда попал?!

- Добрый день, Петунья, - спокойно произношу я, не без некоторого удовольствия наблюдая, как Поттер в один миг вляпывается в полнейшую уверенность, что он внезапно и бесповоротно сошел с ума. – Разумеется, это я. Рад тебя видеть.

- Северус… - произносит Петунья в полнейшей прострации, прижимая ладони к пылающим щекам, и повторяет, как заведенная: - Северус… Господи, Северус… Ты почти не изменился...

Я перевожу глаза с одной совершенно ошалевшей физиономии на другую и тихонечко смеюсь себе под нос.

- Так уж и не изменился? Все-таки с момента нашей последней встречи прошло лет двадцать, не так ли?

- Ох, Северус… - шепчет Петунья и неловкими поспешными движениями вытирает слезы.

Поттер открывает рот, но я взглядом приказываю ему молчать.

Как ни странно, он подчиняется.

----- 29 -------

- Ради всего святого… как… как ты здесь оказался? Почему ты лежишь в постели? Ты заболел? – Петунья уже оправилась от первого шока, и ее светлые глаза светятся недоумением и очевидной радостью. И, конечно, она встревожена. Хотя пытается это скрыть. Ее длинные худые пальцы теребят край цветастого передника. Она так и не решилась подойти ближе, замерев в дверях.

- Видишь ли, Пэтти, - произношу я как можно мягче. - Я зашел навестить твоего племянника, и мне внезапно стало плохо. Но сейчас всё уже в полном порядке.

- Ты зашел навестить Гарри? Но почему ты не сделал этого раньше? Мне всегда казалось, что тебе захочется взглянуть на её сына.

- В течение шести лет я виделся с мистером Поттером чуть ли не ежедневно. Кажется, ты не знаешь, Пэтт, но я учитель в Хогвартсе, в той школе, где мальчик учится.

- Ты – учитель? – ее голос полон изумления и страха.

Она снова прижимает ладони к пылающим щекам, и я понимаю, что Петунья ожидает вполне заслуженных упреков и порицаний за не слишком хорошее отношение к племяннику. Но я не собираюсь ей выговаривать. Во всяком случае, не сейчас.

- Пэтт, ты не могла бы принести мне чашку кофе, пожалуйста.

- Да, Северус, конечно. Я помню… ты любишь без сахара и еще добавить чуть-чуть сока лайма… правда, не уверена, что у меня найдется лайм.

- Я обойдусь простым черным кофе… и какой-нибудь сэндвич, если тебе не трудно.

- Конечно-конечно, сейчас. Одну минуточку…

Петунья поспешно уходит. Упреждая град вопросов, я пристально вглядываюсь в расширенные зрачки Поттера и спокойным голосом произношу:

- Все в порядке. Никто не сошел с ума. Мы просто знакомы. Когда я учился в Хогвартсе, мне приходилось бывать в доме вашей матери, где меня и представили Петунье. Ну, что вы так смотрите, Поттер? По-моему, для вас не новость, что я учился на одном потоке с вашими родителями!

- Вы… вы бывали в доме моей мамы?

- Я, кажется, уже сказал. Да. Бывал.

- Вы что… вы… вы с ней… общались? Может быть, даже дружили?

- Немного.

- А почему вы никогда не говорили мне об этом?

Этот вопрос звучит несколько неожиданно. Я пожимаю плечами и небрежно произношу:

- Очевидно, не приходилось к слову. Ну, теперь вы знаете.

Поттер продолжает пожирать меня глазами, видимо, не в силах решить, как именно реагировать на вновь открывшееся обстоятельства. Какое-то время мы напряжено молчим, а потом появляется Петунья. Она тащит огромный, заставленный едой и питьем, поднос.

- Ну-ка, Гарри, слезь с кровати. Дай мистеру Снейпу спокойно поесть. Сядь поудобнее, Северус.

Я кусаю губы, чтобы не засмеяться. Петунья осторожно пристраивает поднос мне на колени и деловито поправляет подушки под моей спиной.

- Вот так. Обопрись. Я принесла твои любимые сэндвичи с тунцом, моцареллой и оливками…. Я помню, что тебе нравятся оливки с начинкой из миндаля, но таких у меня нет, попробуй вот эти, они тоже очень вкусные, со сладким болгарским перцем… а тот хлеб, который ты всегда ел, больше не продается, а мне он тоже нравился, и…

- Ради Мерлина, Пэтт, прекрати суетиться. Всё в порядке. Большое тебе спасибо, я очень голоден.

- Ты, наверное, пришел утром, когда мы с Дадли выходили на улицу, а Вернон был на работе… мне очень жаль, Северус, но не думаю, что Вернон будет рад тебя видеть. Он… он не слишком любит… волшебников.

- Я понимаю, Пэтт. Не переживай. Мы все уладим.

Кофе горячий и очень крепкий – как раз такой, какой я люблю. Маленькие сэндвичи с тунцом и сыром, кажется, имеют все тот же вкус летних каникул в доме Эвансов. Петунья стоит в дверях, растерянно улыбаясь.

Поттер пересел на стул и по-прежнему смотрит на меня с таким видом, как будто его ударили пыльным мешком по голове.

- Хотите сэндвич, Поттер? – подозрительно спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой и вдруг шумно сглатывает слюну.

- Хотите-хотите.

- Северус, я сейчас принесу и ему тоже.

- Не надо, Пэтти, тут достаточно еды для двоих. Берите, Поттер, не стесняйтесь.

Он не двигается с места и перестает пялиться на меня. Я спокойно ем. Действительно, вкусно. Особенно с учетом того, как я питался последние три недели.

- Северус… - неожиданно тихо и как-то жалобно произносит Петунья. – Я так рада тебя видеть…Куда же ты пропал – тогда? Она очень переживала, очень… и я…

- К сожалению, мое исчезновенье было вынужденным. Когда-нибудь я расскажу тебе. Если захочешь…

Мне кажется, я должен рассказать ей всё.

Я вспоминаю, какой она была, мисс Пэтти Эванс, тонкая, белокурая девчонка с нежной лебединой шеей и серыми настороженными глазами, трогательно влюбленная в старшую сестру и запуганная дураками-родителями. Я был потрясен, когда увидел в памяти Поттера, в какое странное и отталкивающее существо превратилась Петунья. Похоже, со временем она начала все больше и больше походить на свою сварливую, недалекую мать, а уж когда Лили не стало… Пэтт очень любила Лили. Не просто любила – боготворила ее. По крайней мере, до тех пор, пока питала хотя бы призрачную надежду на взаимность. Но мне всегда казалось, что Лили относится к ней слегка пренебрежительно, свысока и считает ее трусихой. Помню, как Лили была удивлена и даже раздражена, когда я сказал, что Пэтт тоже могла бы стать волшебницей. Кое-какие способности у нее имелись, но природная робость не позволяла раскрыться им ни в малейшей степени.

Однажды я случайно стал свидетелем одного маленького происшествия. Поздним вечером Пэтт сидела в гостиной с пяльцами (она любила вышивать гладью) и, видимо, задремала. Иголка, выскользнув из ее пальцев, так и плясала по белому натянутому полотну, искря дымчато-голубым, и цветные шелковые нитки сплетались в причудливые сказочные узоры. Кажется, я издал удивленный возглас, Пэтт проснулась, и с ней приключилась настоящая истерика, когда она заметила, какие чудеса сотворила ее иголка на полотне. Как я узнал позже, это был далеко не единичный случай странного поведения вещей вокруг нее – но она никому и никогда не рассказывала об этом – даже сестре. Мне едва удалось успокоить девочку… ей тогда было лет десять, не больше. А я был старше всего на три года – но уже тогда ощущал себя совершенно взрослым. После происшествия с иголкой мы подружились. Пэтт перестала чураться моих длинных черных волос и строгого вида. Я тоже больше не чувствовал смущения в присутствии девочки с испуганными серыми глазами. Теперь ее глаза были прикованы не только к сестре – но и ко мне тоже. Быть может, чаще даже ко мне. Случалось, что Лили сердилась и говорила: я слишком много вожусь с Пэтт. А мне было жалко ее, и казалось, что запуганное и неулыбчивое создание чем-то напоминает меня самого.

- Северус…я… скучала по тебе.

Ее голос, вначале показавшийся мне таким резким и неприятным – да этот ли голос я слышал всего час назад во время перебранки с Поттером? – теперь звучит чуть надтреснуто и звонко, совсем как в детстве, в юности. Она смотрит на меня встревоженными светлыми глазами, и ее тонкая длинная шея склонена – подобным жалобно-изящным жестом лебеди прячут голову под крыло, надеясь скрыться от опасности.

Кажется, Петунью совершенно не смущает, что мы в комнате не одни. Она совершенно забыла про Поттера, который съежился на своем стуле, зажав ладони между колен и тупо уставившись в пространство. Я понимаю, что он устал от слишком непривычной информации, её обрушилось чересчур много. Его мозг отказывается переваривать всё это. Мне хочется коснуться рукой его бледной щеки и сказать что-нибудь спокойное и отвлеченное. Но я не делаю ничего подобного. Я смотрю на Петунью и улыбаюсь, и она улыбается в ответ – но в ее улыбке больше тревоги, чем радости.

- Лучше бы ты никогда не возвращался, - тихо произносит она. – Я почти забыла про тебя, про нее, про всё.

- Я не причиню тебе никаких неприятностей, Пэтти.

- Северус… ты вообще не способен причинять неприятности.

Поттер на своем стуле насмешливо и громко хмыкает, но Петунья по-прежнему не замечает его присутствия, она жаждет выговориться – жаждет поскорее сказать мне всё.

- Я уверена, уверена, если бы вы поженились, с ней бы никогда ничего не случилось. Ты бы смог защитить ее, как защитил меня. А этот хвастун Поттер…

- Не смейте, - визгливо начинает мальчишка и снова осекается под моим взглядом.

- Ты ошибаешься, Пэтт, - тихо произношу я. – Уверен, что Джеймс был хорошим и заботливым мужем, и он никоим образом не виноват в том, что случилось. Если уж кто виноват – так это я сам… ну, и Вольдеморт, конечно.

- Вы! Вы виноваты! – орет Поттер, мгновенно возносясь до самого высокого градуса ярости. – Это вы рассказали Вольдеморту о пророчестве, я знаю, это были вы!

- Да, - я стараюсь говорить спокойно и вдруг понимаю, что сейчас правда вырвется таки наружу. Простите меня, господин директор, но я действительно не могу оставить без ответа такой страшный и справедливый упрек. – Да, я рассказал Вольдеморту. Потому что таков был первоначальный план Дамблдора. Мы должны были понять, о каком именно мальчике говорится в пророчестве. А определить это мог только сам Темный Лорд – и никто больше. Дамблдор пошел на сознательный риск, потому что не мог действовать вслепую. Он должен был с самого начала знать абсолютно точно, какой именно ребенок является потенциальным сокрушителем Вольдеморта. Только имея такие знания, можно было строить дальнейшие планы. Мы продумали одинаковую защиту и для Поттеров, и для Лонгботтомов, но никто не предусмотрел предательства…

- Вы лжете, лжете, вы всё лжете, этого не может быть! Вы подслушивали в «Кабаньей голове», вы…

- Я не подслушивал. У меня заранее была назначена встреча с Дамблдором, но я случайно пришел раньше, стоял в коридоре и поджидал, когда директор освободится.

- Нет, я вам не верю, вы лжете!

- Гарри, - вмешалась Петунья, которой было совершенно невдомек, о чем это мы говорим. Теперь Поттер игнорировал ее присутствие точно так же, как минутами раньше она игнорировала его. – Разве можно повышать голос на учителя? Ты стал совершенным грубияном, я всегда подозревала, что…

- Оставь, Пэтт, - мягко прерываю я. – У него есть основания на меня сердиться.

Поттер смотрит мне в глаза, не отрываясь. «Ну… входи же…» - мысленно зову я и тихонечко, но настойчиво тяну его в себя. Он нерешительно входит, и меня окатывает жаркая и неприятная волна, толщей придавливающая грудь. Мне трудно дышать. Но я терплю, я раскрываюсь, и он видит тот вечер в «Кабаньей голове», грязноватые засаленные стены, темные отблески каминного пламени на скользком каменном полу, грубо сколоченную мебель и початую бутылку с огневиски, из которой задумчивый и торжествующий Дамблдор разливает в мутные бокалы – себе и мне. Поттер слышит наш разговор, в котором ликование смешивается с тревогой, надежда – со страхом.

- Память можно подделать, - ошеломленно произносит мальчишка, все еще находясь во мне. – Я всё равно вам не верю.

- Как будет угодно, мистер Поттер, - едко отвечаю я и выталкиваю его резким сильным движением.

Поттер охает и хватается за лоб.

- Чччерт… - шипит он сквозь зубы. – А поосторожнее нельзя?

- Поосторожнее – нельзя. Если кружится голова – съешьте сэндвич, Поттер, или дождитесь своего любимого учителя с карманами, полными шоколада.

Я протягиваю ему почти пустой поднос, он неловко берет, и, поставив на стол, начинает быстро доедать оставшийся сыр и хлеб.

- Пэтт… - мне нужна твоя помощь, - улыбаюсь я, и она с готовностью кивает головой. – Понимаешь, я попал под дождь, и… в общем… хотел бы принять душ. Это можно устроить? Я могу передвигаться совершенно невидимо. У меня есть такой специальный плащ…

Петунья морщится. Она начинает уставать от чудес – что ж, она их никогда не любила, даже в малых количествах.

- Хорошо, Северус, - неуверенно кивает она. – Сейчас я посажу обедать Вернона и Дадли, а ты сможешь вымыться. В случае чего я скажу, что в ванной находится Гарри. Гарри, ты должен будешь тихо сидеть в своей комнате, чтоб они ничего не заподозрили. Скажи, а ты еще долго собираешься гостить у нас?

- Нет-нет, не долго. Вечером сюда заглянет профессор Люпин – кажется, ты уже видела его? Я должен поговорить с ним, чтобы принять окончательное решение.

- Но Вернон сказал…

- Пожалуйста, Пэтт. Ради меня. Люпин может пройти так, что никто из твоих домашних его не заметит.

- Ну, хорошо. Я пойду приготовлю для тебя полотенца, Северус. Кстати, как ты себя чувствуешь? Ты какой-то очень бледный.

- Спасибо, все в порядке. Я тронут твоим вниманием, Пэтт.

Она уходит, рассеянно улыбаясь, а Поттер смотрит на меня так, что мне невольно хочется пошарить под подушкой и нащупать свою палочку.

- Зачем вам в душ? – мрачно спрашивает он.

- Гм. Не подозревал, что вы не знаете, зачем обычно люди ходят в душ.

- Люпин применил очищающее заклинание, когда переодевал вас.

- Профессор Люпин, - машинально поправляю я, и Поттер усмехается. – Очищающее заклинание не может заменить воду. Я не мылся три недели. И потом, энергетический след большинства заклятий… особенно темных… можно смыть только проточной водой, мистер Поттер. Разумеется, это вам не известно.

- Надеюсь, что вечером Люпин заберет вас отсюда. Вы все время лжете… не понимаю, зачем вы лжете… не понимаю, зачем вы вообще сюда заявились…

- Может быть, я давно мечтал повидаться с Петуньей, - усмехаюсь я.

- Почему она сказала: «если бы вы поженились»… что это за бред?! Вы… вы же… как вы могли общаться с моей матерью, если ненавидели ее? Я видел в омуте памяти… вы назвали ее грязнокровкой…

- Нет.

- Нет?

- Я… очень хорошо относился к вашей матери, Поттер. И мне до сих пор стыдно за тот случай. Мы были в ссоре… я не выдержал. Сорвался.

- Ничего себе сорвался! Да хуже этого ругательства и придумать сложно!

- Я же сказал, что раскаиваюсь, черт вас побери!

- Вы лжец. Я больше ни слова с вами не скажу. Скорей бы вы убирались отсюда! И как вы посмели затаскивать меня в вашу дурацкую память?!

- Не очень-то вы и сопротивлялись. Впрочем, я забыл. Вы так и не научились манипуляциям с сознанием – потому что, как я уже заметил однажды, в вас нет тонкости, Поттер.

- Замолчите! Вы мне больше не учитель, вы мне никто, так что я не собираюсь и дальше выслушивать ваши оскорбления!

- Вы ведете себя, как настоящий истерик. Вот уж не подозревал, что в вас настолько мало выдержки, Поттер. Вам нужно долго и упорно работать над собой, чтобы хоть чего-то добиться. Не забывайте, впереди, как абсолютная неизбежность, вас ждет Вольдеморт.

- Это не ваше дело.

- Как знать, Поттер, как знать. Кстати, а где ваша сова? Мне нужно послать письмо Люпину.

- Профессору Люпину, - усмехается Поттер. - Хедвиг осталась в школьной совятне.

- О, я вижу, вы проявили трогательную заботу о домашнем питомце, не рискнув взять его с собой, отправляясь навстречу неизведанному…

- Послушайте, вы…

- Ваша тетушка запретила вам повышать голос на учителя, Поттер, пусть даже и бывшего учителя. Пора научится прислушиваться к мнению старших.

- Да плевать я хотел…

- О, не сомневаюсь. Вы – настоящий грубиян. Весь в крестного.

- Вы… я вас…

- В эту игру мы уже играли, кажется. Хотите повторить? Полагаете, Фоуксу больше нечем заняться? По-моему, он израсходовал месячный запас из слезных желез, так что будет благоразумно подождать еще месяц. Если, конечно, вы не жаждете моей немедленной смерти. В таком случае не стесняйтесь.

Поттер откидывается на спинку стула и стискивает зубы. От него исходят токи неприязни и раздражения. Я сам до конца не понимаю, почему веду себя с ним, как тот, прежний Снейп. Но мне кажется, что именно это – правильно.

- Ладно, раз нет совы, воспользуемся чем-нибудь еще.

Я достаю палочку из-под подушки и мысленно произношу заклинание. Призрачно-белая, светящаяся, огромная птица возникает из ниоткуда и садится на спинку кровати, грациозно сложив крылья. Ее появление заставляет меня вздрогнуть, хотя я и ожидал, что произойдет нечто подобное.

- Что это? – в изумлении шепчет Поттер, уставившись на птицу.

Все его мимические морщинки на лице вдруг разглаживаются, и я вижу, какой он совершеннейший ребенок с наивными и доверчивыми глазами. Сейчас ему ни за что не дашь его семнадцати лет. Он такой худой, такой хрупкий и трогательный, что у меня пережимает горло. Он не может оторвать восторженного взгляда от птицы и снова повторяет:

- Что это?

- Патронус, - коротко поясняю я.

- Ваш Патронус – феникс? – озадаченно произносит он, и в его голосе явственно звучат заинтересованно-изумленные ноты.

- Как видите. Мне нужно написать письмо, и я буду признателен, если вы дадите мне пергамент и перо, мистер Поттер.

Однако он как будто не слышит моей просьбы. Как зачарованный, он поднимается со стула и идет к кровати.

При его приближении птица приветливо расправляет крылья.

- Какой ты красивый, - шепчет Поттер, кажется, совершенно забыв о моем присутствии. – Очень красивый.

Феникс бесшумной серебристо-белой тенью перемещается на плечо мальчишки, и я вижу, как на бледных искусанных губах появляется обращенная ко мне робкая улыбка, скорее даже намек на улыбку, и мне ничего не остается, как ответить Поттеру тем же.

Эта первая взаимная улыбка за шесть с лишним лет. Конечно, она ровным счетом ничего не значит. Не бывает таких мгновенных переключений с холода на тепло – только минуту назад он по обыкновению мечтал меня убить. Это не значит совсем ничего, просто жалкое подергивание лицевых мышц… он еще ребенок, и его по-детски радует все необычное и красивое, и он улыбается не мне, а фениксу… это ничего не значит…

Я смотрю на губы, на глаза, чуть затененные длинными черными ресницами, на упрямый и дерзкий разлет бровей, на бледные островатые скулы, на четко вырезанные крылья прямого носа, на голубоватую пульсирующую жилку на виске, на шрам, почти скрытый упавшей на лоб густой растрепанной челкой… я смотрю на его лицо. Я улыбаюсь.

------------ 30 --------------

Люпин аппарирует прямо в спальню, чудом не налетев на кровать. У него озадаченный и какой-то чересчур взбудораженный вид, хотя он честно пытается сохранять спокойствие. На нем нет мантии, только маггловские джинсы и светлая рубашка. Мне кажется, он похож на разносчика пиццы, хотя, насколько мне известно, подобное занятие – это удел очень молодых людей.

Значит, Люпин выглядит, как молодой человек.

- Добрый вечер, - неловко произносит он, ни на кого не глядя. – Я был уверен, что дом закрыт для аппарации, и меня вынесет где-нибудь поблизости.

- Разумеется, дом закрыт, - я пожимаю плечами, слегка кивнув головой вместо приветствия. – Но я временно снял барьер специально в честь вашего прибытия, уважаемый профессор.

- О, Северус, я вижу, ты хорошо себя чувствуешь.

- Не жалуюсь.

- Гарри, привет.

- Здравствуйте, профессор Люпин.

Поттер смотрит на прибывшего с надеждой, но боюсь, мне придется разочаровать мальчишку.

- Мистер Поттер, я вынужден попросить вас где-нибудь прогуляться минут сорок. Я должен поговорить с профессором один на один.

- Это мой дом, и я никуда уйду! – произносит он с вызовом в голосе.

Я понимаю, что от недавней улыбки не осталось и воспоминания.

А может быть, она просто привиделась мне. Приснилась.

- Гарри, я присоединяюсь к просьбе профессора Снейпа.

- Он больше не профессор.

- Пожалуйста, Гарри.

- Хорошо. Я выйду на улицу.

- Кажется, там идет дождь, мистер Поттер. Будьте любезны надеть куртку и не забудьте взять зонт. И ни в коем случае не уходите от дома – это может быть опасно.

- Не знал, что вы с таким успехом можете заменять Джинни Уизли, сэр, - бросает Поттер, перед тем как хлопнуть дверью.

Я не успеваю ничего ответить. Люпин смеется.

- Я смотрю, вы с Гарри не далеко продвинулись!

- Напротив, - усмехаюсь я. – Куда уж дальше.

В комнате легкие сумерки, и мне не хочется зажигать свет. Люпин, не спрашивая разрешения, усаживается на край покрытой шерстяным пледом кровати и с интересом меня разглядывает. Я сижу в стареньком потрепанном кресле, которое Поттер притащил из чулана с разрешения Петуньи. После ванны я чувствую себя почти здоровым. Слегка клонит в сон. Признаться, я испытываю некоторое смущение наедине с Люпином, и никак не решаюсь заговорить первым.

- Что такое на тебе надето, Северус?

- Халат, - буркаю я. – Я обмотался им два с половиной раза, это новый халат Вернона Дурсля, так что он…гм… немного великоват.

- Шикарно выглядишь… и как тебе удалось стащить халат у этого моржа?

- Петунья принесла.

- Понятно. А что у тебя с волосами?

- Чистые, - коротко отвечаю я.

- Северус, - фыркает Люпин. – Как же я рад видеть тебя живым и здоровым. Да еще с чистыми волосами!

- Люпин, мне казалось, что три года назад я раз и навсегда излечил тебя от дурной привычки разговаривать со мной в таком тоне! – раздраженно говорю я, и тут же мысленно укоряю себя за несдержанность.

Люпин больше не улыбается. Его светлые глаза тускловато поблескивают; он запускает пятерню в волосы, кажется, поседевшие еще больше, и небрежным движением убирает пряди, упавшие на лоб.

Он уже не напоминает мне разносчика пиццы.

- Три года назад ты излечил меня от многолетней и пустой влюбленности, Северус, - произносит он тихим и невыразительным голосом. – Знаешь, я очень тебе благодарен. Правда. Мне стало гораздо легче жить.

Я молчу и не отвечаю на его виноватую улыбку. В этот момент я почти ненавижу его за это всегдашнее спокойствие, за умение говорить неприятную правду, за эти глаза, которые никогда не потемнеют, за… всё.

Мне не хватает воздуха, и я пытаюсь растянуть ворот халата. Какого тролля я так упаковался… в комнате дышать нечем…

- Всё в порядке, Северус. Всё хорошо.

И он еще имеет дерзость меня утешать!

- Люпин, - я, наконец, отбрасываю все неуместно сентиментальные мысли, перестаю теребить халат и перехожу к делу. – Объясни мне, зачем ты рассказал Поттеру о письме Дамблдора? Разве там не было указания сохранить всё в тайне?

- Указание было. Мало того, насчет Гарри имелось особое распоряжение.

- Ну и?..

- Северус… - он устало вздыхает, пожимая плечами, - я не мог не рассказать ему. Ты не представляешь, что это было. Феникс, которого считали исчезнувшим навсегда, ни с того ни с сего прилетает в Нору, все мечутся в полнейшем одурении и выбегают во двор встречать живого Дамблдора, я читаю записку, быстро аппарирую на Тисовую улицу, выдерживаю двадцатиминутные препирательства с Дурслями на пороге их дома, и, наконец, поднимаюсь в спальню к Гарри. Ты лежишь без сознания не то что бледный, а какой-то сине-зелёный, как остывающий покойник, весь ковер залит кровью, а Гарри стоит на коленях с совершенно безумным видом и то и дело принимается тормошить тебя за плечо… Я не знал, что и думать. Ведь в его записке была только просьба немедленно прийти – и никаких объяснений. Спустя полчаса, путаясь, сбиваясь, давясь слезами, Гарри все-таки рассказал мне, что произошло. Я так и не смог заставить его встать с колен. Знаешь, сначала я пытался его успокоить, внушить, что с тобой будет всё в порядке, потому что слёзы Феникса заживляют раны от любых заклятий, а твоё бессознательное состояние – это всего лишь следствие потери большого количества крови. Он слушал, не перебивая, а потом вдруг понес страшную околесицу, что ненавидит тебя и всё равно убьет. На него было невозможно смотреть. Ненависть скручивала его в дугу, она меняла его, убивая что-то самое важное, какую-то самую уязвимую и нежную часть его души. Понимаешь, я заметил это сразу после смерти Альбуса, я видел, что с Гарри неладно, а теперь с ним творилось и вовсе нечто невообразимое, настоящий припадок… мне пришлось дать ему пощечину, чтобы он успокоился. Я не мог допустить еще одной попытки убийства, Северус. Я не мог больше видеть его терзаний, этого мучительного разрушения, этого состояния затянувшегося аффекта, как будто он разогнался и уже не сможет остановиться даже на самом краю пропасти. Я испугался за его рассудок. Понимаешь?

Я отрешенно киваю головой и спрашиваю:

- И тогда ты рассказал ему про письмо? Из опасений, что Поттер сойдет с ума?

- Нет, Северус. Не только поэтому. Я сделал это и ради тебя – тоже. Я думаю, ненависть Гарри – это совсем не то, что ты заслужил.

Я удивленно вскидываю брови, но не успеваю возразить. Люпин улыбается привычной печальной улыбкой, от которой хочется повеситься (или повесить его), и говорит так же тихо, но очень уверенно:

- Не надо никаких слов, Северус. Во время работы в школе я обращал на тебя слишком пристальное внимание, чтобы не заметить очевидного. Ты любишь Гарри. Иногда я перехватывал твой взгляд, обращенный на мальчика – когда ты пребывал в уверенности, что на тебя самого никто не смотрит. Этот взгляд выдавал тебя с головой. Да было бы и странно, если б ты не любил ее сына. Впрочем, мне кажется, ты любишь его совсем по-другому. И его ненависть к тебе слишком страстна, что бы быть только ненавистью. И в его слезах, когда я тщетно пытался заставить его встать с колен, был еще и отчаянный страх тебя потерять. Понимаешь, я не мог не рассказать Гарри правду – ради вас обоих.

- Люпин… это тебя совершенно не касается…

- Прекрати. Пожалуйста, попытайся понять, что сейчас всё слишком изменилось, и глупо по обыкновению становится в позу, вечно играть в оскорбленное достоинство и держаться принцем в изгнании. Не надо, Северус. Сейчас мы все живем, как на пороховой бочке, каждая минута может стать последней. Можно позволить себе хотя бы быть искренним.

Мне хочется возразить, хочется послать его к черту, стереть в порошок, но я понимаю, что он прав.

- Дамблдор… Дамблдор не хотел, чтобы я привязывался к Поттеру, - устало поясняю я. – По каким-то своим соображениям он считал это совершенно недопустимым.

- О, Альбуса можно понять. Он очень не хотел, чтобы ты страдал. Привязанность Альбуса была такой трогательной и такой объяснимой… Он старался научить тебя всему, что знал сам, вложить всё самое лучшее, что было в нем самом. Но в глубине души Альбус всегда считал любые зависимости слишком опасными и хотел избавить тебя от них… избавить от ненужной боли.

Уже привычная волна сладковатой, как цианид, тоски мягко накрывает меня с головой. Ну, вот… опять… Я улыбаюсь и молчу в ответ. Люпину ничего не известно обо мне и об Альбусе. И он ничего не понимает. Не понимает, каким прекрасным и страшным был этот непостижимый человек. Мне снова не хватает воздуха, конечно, я еще не оправился от заклятия, от потери крови, от потери… Я чувствую себя так, как будто половина сердца истлела на пепел. Как будто мальчишкой я побежал в лавочку Зонко и, насмотревшись на все мыслимые и немыслимые чудеса, потерял среди них самого себя. Как будто у меня нет обеих рук.

Темная волна душит меня, тащит на дно, швыряет на лицо тонны ледяного зыбучего песка, погребает под многометровой толщей гниющих водорослей, и я задыхаюсь… задыхаюсь.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒