Личность Иисуса.

Личность Иисуса.

Мы уже говорили, что на дошедших до насречениях Иисуса лежит печать подлинной индивидуальности. Чтобы окончательноубедиться в этом, спросим: в какой степени текст речений позволяет воссоздатьчерты запечатленной в них личности? Говорят: "Стиль — это человек".Каков же стиль Иисусовых речений, если судить о них по Евангелиям? Очень многиеиз них представляют собой короткие, энергичные высказывания, едкие, частометафоричные, даже загадочные, пересыпанные парадоксами. Вся совокупностьречений, дошедших до нас по разным путям предания, содержит безошибочноугадываемые черты. Предположить, что это искусная подделка, составленнаяраннехристианскими проповедниками, невозможно. За речениями несомненно стоитсамобытная личность. Так и чувствуешь быстрый и ясный ум, проницательный ичуждый пустословия. В отрывках подлиннее слышен особый ритм, сохранившийся дажепосле двойного перевода (с арамейского на греческий и с греческого на один изновых языков). Иногда кажется, будто греческая версия — лишь тонкий покровподлинника, построенного в обычном ритме древнееврейской и арамейской поэзии.Чаще ритмичность, менее стеснена поэтическими канонами, и все же легкоразличить равновесие и параллелизм фраз. Возьмем, к примеру, отрывок, которыйвстречается и у Матфея, и у Луки (несмотря на небольшое различие, общаяструктура отчетливо выступает у обоих авторов):

Не заботьтесь для души вашей,

что вам есть или что пить,

ни для тела вашего, во что вам одеться,

Душа не больше ли пищи, и тело — одежды?

Посмотрите на птиц небесных, они не сеют,и не жнут, и не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их.

Поглядите на лилии в поле,

как они растут: не трудятся и не прядут;

но говорю вам, что и Соломон во всейславе своей

никогда не одевался так, как любая изних.'

Здесь образное восприятие прекрасного иудивительного в природе, единства природы и человека, заботливо опекаемых Создателем,облекалось в должную литературную форму. Мы можем вспомнить и другие речения,которые выражают ощущение чуда или тайны в привычных явлениях природы,"человек, который бросит семя в землю, и спит и встает, ночью и днем, асемя всходит и тянется вверх, он сам не знает как". "Ветер, гдехочет, веет, и голос его слышишь и не знаешь, откуда приходит и кудауходит". Ясно, что перед нами — поэтическая натура. Об этом всегда нужнопомнить, если мы пытаемся постичь учение Иисуса.

Далее, о чем бы Он ни говорил, Онпредпочитает язык конкретных представлений и образов общим или отвлеченнымсуждениям. Так, вместо того чтобы сказать: "Милостыню не подаютнапоказ", Он говорит: "Когда творишь милостыню, не труби передсобой". Желая сказать, что человеческие отношения гораздо важнеерелигиозных обрядов, Он прибегает к образу: "Если ты принесешь дар твой кжертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, —оставь дар твой перед жертвенником, и иди, прежде помирись с братом твоим, итогда приди и принеси дар твой". Не случайно в обеих картинах почтикомическая несообразность. Иногда образ — нарочито гротескный. "Что тысмотришь на соринку в глазу брата твоего, а бревна в твоем не замечаешь?"

Именно это чувство конкретного, эталюбовь к образным описаниям и породила "притчи", без которых труднопредставить Евангелия. Слово "притча" охватывает широкий спектрлитературных форм, однако все те образцы, которые мы встречаем в Евангелиях,представляют собой немногословные и всегда реалистические зарисовки привычныхситуаций человеческой жизни. Это короткие рассказы о путнике, который былограблен разбойниками и лежал израненный у дороги, пока отзывчивый прохожий емуне помог; о дельце, который вверил своим подчиненным деньги, и о том, как ониими распорядились; о людях, нанятых на временную работу в винограднике, и отом, как они заспорили, сколько за какое время платить. Сжатые бытовыезарисовки: рыбаки вытаскивают невод с уловом, дети ссорятся на базарнойплощади, мальчик наблюдает за работой отца и, подражая ему, учится ремеслу.Подчас простой оборот вызывает наглядный образ: "Когда зажигаютсветильник, не ставят его под горшок"; "Не ставят заплаты из новойткани на старую одежду".

В "притчах" (в широком смыслеэтого слова) мы обнаруживаем множество метких наблюдений. Их Автор ссочувственным интересом, но без сентиментальности, а иногда и с юморомподмечает особенности людских нравов. Он видит природные добродетели человека(трогательную любовь отца к сыну-повесе, привязанность пастуха к стаду), однакозамечает и то, как причудливо сложны его побуждения. Вот человек встает срединочи, чтобы выручить соседа — но лишь потому, что тот слишком навязчив! Вотбесчестный управитель, которого хотят прогнать, обеспечивает свое будущее поменьшей мере сомнительной сделкой. Безусловно, он негодяй — но какой образчикнаходчивости в отчаянной ситуации!

В последнем примере трудно не уловитьиронической нотки, которая вообще присутствует в словах Иисуса гораздо чаще,чем полагает не очень внимательный читатель. Иногда Он явно снижает возвышеннуюситуацию до банальной. "Когда позовет тебя кто-нибудь на брачный пир, несадись на первое место; как бы не оказалось среди приглашенных им кого-нибудьпочетнее тебя, и не пришел бы пригласивший тебя и не сказал тебе: "дай емуместо", и тогда ты займешь со стыдом последнее место", На первыйвзгляд — простой и весьма благоразумный совет о том, как вести себя в гостях.Весьма вероятно, что некоторые слушатели так и воспринимали эту притчу. Поразмышлении, однако, им могло прийти на ум, что в ней содержится и нечтобольшее. "Всякий возносящий себя смирен будет, и смиряющий себя вознесенбудет". "Мораль" мог приписать и автор Евангелия (онаповторяется в нескольких местах); но автор этот правильно указывает нам путь, хотямы, пожалуй, не ошибемся, усматривая здесь и более глубокий смысл. Вполне вдухе Иисуса предоставить людям самим додуматься до сути. Возьмем другой пример:"Мирись с противником твоим без промедления, пока ты с ним на пути, чтобыне предал тебя противник судье, а судья служителю, и не был ты брошен втюрьму". Очень здравая мысль (в особенности если вы не слишком доверяетеместному правосудию) — но Иисус вовсе не намеревается давать практический советсудящимся. "Морали" здесь нет, однако в свете учения Иисуса (забежимвперед) нетрудно догадаться, что притча смыкается с одной из периодическивозникающих тем: люди, к которым Он обращался, должны решать как можно скорее,всякое промедление опасно. В конечном счете речь идет о вечной участи человека— но вывод лежит не на поверхности. Предполагается, что такова вся жизнь, отнизших ее уровней до самых высоких. Законы человеческих поступков, как иприродные процессы, включены во всеобщий порядок, установленный Творцом, и этообязан признать на своем месте каждый, кто имеет глаза, чтобы видеть, и уши,чтобы слышать. Самый мелкий или будничный факт повседневной жизни может статьокном в царство вечных сущностей. Самую глубокую истину можно обнаружить всамом простом, повседневном жизненном опыте.

Итак, множество образов почерпнуто излюбовного наблюдения над природой и человеческой жизнью. Существуют, однако, иобразы совершенно иного рода, где реализм уступает место воображению. Возьмем,к при- меру, такой отрывок:

Солнце померкнет, и луна не ласт светасвоего, и звезды будут падать с неба, и небесные силы будут поколеблены. Итогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою великою иславою.9

Длинную историю таких метафор можнопроследить по поэтическим и профетическим текстам Ветхого Завета. Особеннорасцвели они в "апокалипсисах", которых было очень много перед самымначалом христианской эры и сразу после него. Существовали они и позже.Определить, в какой мере отрывки, подобные приведенному выше, являютсяподлинными словами Иисуса и в какой мере такие образы проникли в евангельскуютрадицию извне, невозможно. Образы эти были тогда в ходу, и Иисус, конечно, могк ним прибегнуть. Во всяком случае, в них нет ничего своеобразного. Своеобразиенужно искать в том, как Он употреблял их и какое придавал им значение. Хотясами эти образы передавались по наследству, любой был волен толковать ихпо-своему. Конечно, толкования менялись от автора к автору. И мы не удивимся,обнаружив, что Иисус толковал унаследованное так же самобытно, как пророки иапокалиптики. Например, если Он говорил: "И вы увидите Сына Человеческого,восседающего по правую сторону Силы и грядущего с облаками небесными" или"Я видел сатану как молнию с неба упавшего", не следует думать, чтоОн описывает сверхъестественные явления, которые можно в буквальном смысле"увидеть". Равно нет необходимости считать, что значение этих фразобусловлено образной системой других учителей, живших до Него, при Нем и позже.Об этом мы еще поговорим.

"Апокалиптическая" образность,хотя и соответствует "живописной" манере, к которой тяготел Иисус,все же для Него нехарактерна. Она как раз объединяет Его со многими другими.Характерен и своеобразен реализм Его притч. Из этого возможны дальнейшие выводы— и здесь мы переходим от манеры и стиля, которые так явственно проступают вЕвангелиях, к личности, стоящей за ними.

Автор притч, по-видимому, искреннеинтересовался людьми; должно быть, Ему нравилось общаться с самым разнымнародом. Таким Он представлен в Евангелиях. Его приглашали на всякие праздникии пиры, и Он, как замечают Его противники, ходил туда гораздо чаще, чемподобало благочестивому человеку. Он "ел и пил" со столпами местногообщества, и по крайней мере один из Его друзей вращался в высших церковныхкругах ("был известен первосвященнику"). Но наши свидетели уделяютособенное внимание Его близости с людьми, которых общество это осуждало иотвергало. Его порицают за то, что Он "друг мытарей и грешников".

Глубокая ненависть, сопровождавшая слово"мытарь"(=" сборщик податей"), объясняется особымположением этих людей. При римлянах сбор косвенного налога (обычный налог иакцизный сбор) сам по себе располагал к злоупотреблению. Право собирать налогипродавалось и покупалось, это был выгодный товар (греческое слово, котороепереводится как "сборщик податей", буквально означает "скупщик",точнее — тот, кто купил право собирать подати). Кто-то должен был собирать их,и, вероятно, можно было делать это честно; но такое занятие привлекало неособенно честных людей и стяжало дурную славу. В греческом обществе"мытарь" — ругательство. Хуже того: в иудейской Палестине налогиобогащали ненавистных чужеземных правителей или их ставленников, местныхцарьков. Поэтому в сборщиках податей видели прислужников врага. С точки зрениясверх благочестивого еврея даже сама их тесная связь с "нечестивыми"путями язычников была преступной. Сборщиков податей не допускали в"порядочное общество". Вот почему всех так поражало и злило, чтоИисус знается с ними. Конечно, эти сомнительные личности и сами предпочитали быЕго общество, а не общество Его критиков, даже если бы те перестали имигнушаться.

Легче всего увидеть здесь указание наобщительность Иисуса. Однако это будет лишь частью истины. Когда Его бранили зато, что Он водится с такими людьми, Он отвечал остро и насмешливо: "Нездоровым нужен врач, а болящим"и. Они были больные, Он — врач; и немалуюроль в лечении играла именно Его дружба. Его привлекали люди, больные душой илителом, потому что они нуждались в помощи, а Он мог помочь.

Многие евангельские рассказы показывают,как отзывался Он на такие нужды — будь то недуги телесные или душевные. Егодоброта, сострадание и, конечно, исходящая от Него сила внушали тем, кого Онлечил, особенное доверие — "веру". Слово это в Евангелиях означает иверу в доброту Бога, и твердость и мужество, которые она дает. Один отец(говорят нам) пришел к Иисусу, горюя о том что сын его неизлечимо болен:"Если что можешь, помоги нам, сжалься над нами. Иисус же сказал ему: тысказал — "если что можешь". Все возможно верующему. И тотчас вскричалотец ребенка: верую, помоги моему неверию",. Внешняя нелогичностьчрезвычайно значима. Именно это и мог Иисус сделать для людей, которые вот-вототчаются. Здесь на просьбу отца Он отвечает даже резко. Но вот другая история —о человеке, поддавшемся телесной расслабленности и годами таившем обиду("Только я подойду, как уже кто-то другой спустился раньше меня"),которая как бы давала ему право ничего не делать. "Хочешь ли статьздоровым? — спрашивает Иисус. — ...Встань, возьми постель твою и ходи".Это сочувствие, конечно, но и призыв к волевому усилию.

Иисус сострадал особенно сильно тем, когомучило бремя вины. Когда Он твердо говорил: "Прощены тебе грехи",чувство собственного достоинства возвращалось к человеку, высвобождая егонравственные силы. Но это вовсе не означает, что ощущение вины было болезненнойманией или что те, кого Иисус исцелял, беспокоились по-пустому. Принимаяпрощение, они тем самым признавали нравственный закон, который нарушили прежде,и обещали отныне жить иначе. Читая Евангелие, мы видим, что Иисус не только внушалблагое намерение, но и действенно изменял направление воли. О дружбе Его сбесславными сборщиками податей сказано немало, но лишь единственный раз мыузнаем хоть что-то об одном из них — Закхее, богатом сборщике налогов изИерихона, предприимчивом человечке, который, вероятно, был не хуже и не лучшесвоих коллег. Многих возмутило, что Иисус воспользовался его гостеприимством. Отом, что вышло из этой встречи, красноречиво свидетельствуют слова Закхея:"Если у кого что несправедливо вынудил, возмещу вчетверо", И сказалему Иисус: "ныне пришло спасение дому сему".

Еще один рассказ: законники привели кНему женщину, уличенную в распутстве. Они рассчитывали, что Он возьмет на себяответственность и вынесет жестокий приговор по Моисееву Закону (в то время такиеприговоры не были обязательными) или, напротив, откажется это сделать, и можнобудет обвинить Его в попущении греху. Со свойственной Ему иронией Иисус будтобы подтверждает приговор, но поворот неожиданен: "Кто из вас без греха,первый брось в нее камень". Толпа растаяла. Иисус обратился к женщине:"Женщина, где они? Никто тебя не осудил?" Она же сказала:"Никто, Господи". — "И Я тебя не осуждаю. Иди, отныне больше негреши". Сочувствия к женщине в этой беседе не меньше, чем презрения к ееобвинителям, но строгость последних слов исключает и мысль о попустительстве.Когда Иисус говорил, что "сборщики податей и проститутки" менеебезнадежны, чем "учителя закона и фарисеи", то значит это, что они некичатся своим благочестием, как самодовольные праведники, и потому их легчелечить.

Все эти истории (а их немало) сочевидностью показывают, что люди чтили и признавали авторитет того, к комувзывали о помощи. Когда Иисус говорил: "Прощены тебе грехи", ониверили Ему — что было довольно знаменательно в религиозной атмосфере тех лет, —и чудо свершалось. Должно быть, это то самое ощущение власти Иисуса, котороедругих понуждало следовать Его на удивление суровым призывам. Рассказ о"призвании" учеников гораздо суше и схематичнее, чем нам хотелось бы;но из него мы знаем точно, что Иисус предложил будущим ученикам порвать сдомом, семьей, привычным укладом жизни, обрекая себя на сомнительное ирискованное существование ради дела, смысл которого они лишь смутноосознавали,— и они послушались. Нам неизвестно, что заставило их на этоотважиться; по-видимому, читатель и сам почувствует в самой личности Иисусанечто неотразимое. Вообще-то при всем своем сострадании, при всем милосердии ктем, кто в Нем нуждался, Иисус бывал поистине непреклонен. Два случаяпоказывают нам, каково было Его воздействие на людей. В Галилее он вышел кмноготысячной толпе, готовой восстать под Его началом (по-видимому, люди этиощутили, что Он — истинный вождь), и убедил ее мирно разойтись. В другой раз —в Иерусалиме— Он выгнал торговцев из храмовых пристроек, очевидно, лишь силоюнравственного воздействия. К обоим эпизодам мы еще вернемся. Здесь же, ссылаясьна них, мы хотим лишь подчеркнуть, что власть Иисуса признавали не только те,кто сочувствовал Его делу.

Евангелисты говорят нам, что слово Егозвучало властно. Это подтверждает и интонация многих речений. Во всех четырехЕвангелиях Его постоянно повторяемое: "Верно вам говорю"("Говорю вам","Уверяю вас") — неотъемлемый признак стиля.Иисус не только решительно высказывался о предмете спора — Он намереннопротивопоставлял Свое суждение освященной веками традиции и даже, кажется,иногда Закону Моисея, который считался боговдохновенным.

Впрочем, несколько повелительный тонтаких речений уравновешивает другая особенность Его учительства, тоже подчеркнутаяв Евангелиях. Мы не раз видим, как Иисус, аргументируя, приводит кдоказательному выводу. Такие диалоги обычно очень кратки, однако сквозьсжатость и стилизацию нетрудно различить настоящий спор. Довольно часто Иисуспостепенно подводит собеседника к ответу на его же вопрос — вопрос при этомпредстает в совершенно ином свете. Многие притчи, явно служили этой цели,слушающему предлагалось вынести суждение о вымышленном происшествии, чтобызатем приложить его к реальному, нынешнему случаю.

Покажем это на примере хорошо известногоотрывка из Евангелия от Луки. Законник спрашивает: "Что я должен сделать,чтобы наследовать жизнь вечную?" Дальше идет примерно такая беседа:

Иисус·-'В Законе что написано? Какчитаешь?" Законник: "Возлюби Господа Бога твоего... и ближнеготвоего, как самого себя". Иисус: "Ты правильно ответил: так поступайи будешь жить". Законник: "А кто мой ближний?"

Затем следует известная история о добромсамаритянине, который помог пострадавшему путнику, и вопрос: "Кто из этихтроих... оказался ближним попавшему в руки разбойников?" Законник:"Сотворивший ему милость". Иисус: "Иди, и ты поступай также".

Вывод достаточно категоричный, однакособеседник сам подошел к ответу, деятельно помогая его обосновать. ВластьИисуса проявляется здесь в том, что он исподволь подводит человека к черте, гденужно принять решение. Но если тот отклонял вызов, Иисус просто отворачивалсяот него.

Марк повествует о богатом человеке,который, задал такой же вопрос. Человек этот был добродетелен и молод. Иисус,по словам евангелиста, полюбил его и бросил ему истинный вызов, "Иди, всечто имеешь, продай и отдай нищим... И приходи, следуй за Мною". Юноша несмог этого принять, и Иисус сказал с горечью: "Как трудно будет имеющимбогатство войти в Царство Божие... Легче верблюду пройти сквозь игольноеотверстие, чем богатому войти в Царство Божие". Обратим внимание, скольков этих словах сочувствия — Иисус знал, как много Он требует; однако вызов свойбросил. И все же, когда юноша отказался, Он не пытался убедить его илизаставить — просто отпустил, и тот с печалью отошел. Это власть, но власть,уважающая человеческую свободу.

Да, это была власть, и опиралась она нена официальный статус и не на авторитет предания. Она не нуждалась в правовойподдержке, не говоря о принуждении. По-видимому, она опиралась на какие-тоособенные качества Иисуса. Первоначальные свидетельства не позволяют нам идтидальше домыслов. После того как Иисус изгнал торговцев из храма, Его, читаеммы, прямо спросили: "Какою властью Ты это делаешь? Или кто Тебе дал этувласть, чтобы это делать?" Он ответил уклончиво. Как бы намекая, чтобесполезно объяснять тем, кто сам не видит.

Вероятно, ближе всех подошел к истинетот, кого похвалил сам Иисус, — один римский центурион, попросивший Его опомощи. Об этом рассказывают и Матфей, и Лука, немного расходясь в деталях, носоглашаясь в самом существенном. Центурион приблизился к Иисусу, чтобы проситьо ком-то из родных или о любимом слуге, который тяжко занемог. Просьбу свою онподкрепляет таким доводом: "Только скажи, и будет исцелен отрок мой; ведья человек подвластный, имеющий в своем подчинении воинов, и говорю одному:"пойди", и идет; и другому: "приходи", и приходит".Намек ясен. Сам он в подчинении у своего начальника, тот подчиняется местномуправителю, а правитель — римскому кесарю. Сотник послушен своим начальникам и,следовательно, вправе отдавать приказы, за которыми стоит абсолютная властьсамого императора. То же можно сказать и о власти, от имени которой действуетИисус. Довод сам по себе примечательный. По меньшей мере он говорит о том,какое впечатление производил, Иисус на совершенно стороннего человека. Но ещепримечательнее то, что Иисус, по всей видимости, согласен с доводами сотника,ибо Его власть — это власть Всемогущего Бога и дана она Ему потому, что Онпреданно Богу служит. Об этом прямо сказано в Евангелии от Иоанна: "Немогу Я Сам по Себе творить ничего.,. — от Себя не делаю ничего, но как научилМеня отец, так говорю. И Пославший Меня со Мною: Он не оставил Меня одного, потомучто Я делаю всегда угодное Ему. А слово, которое вы слышите, не Мое, нопославшего Меня Отца".

Отметим характерное различие междуИоанном и другими евангелистами. Лука и Матфей приводят косвенное свидетельство— о власти Иисуса говорят люди. У Иоанна о ней говорит сам Иисус. Этот приемхорошо известен греческим историкам и другим авторам, к которым тяготеет Иоанн.Словами Иисуса евангелист передает как бы откровения о внутренней Его жизни, ночитать их надо по большей части как толкования самого Иоанна, иногда изложенныена богословском языке, который показался бы весьма странным тем, среди когоИисус жил. Это не значит, что такие тексты не нужны, когда пытаешься понятьИисуса "изнутри". Слова эти принадлежат исключительно глубокому имудрому человеку, долго размышлявшему над сохраненными в памяти речениями ипоступками Учителя. В только что рассмотренном примере Иоанн (как это часто унего бывает) говорит явно о том, о чем в других Евангелиях читаешь между строк.Однако молчание евангелистов, по всей вероятности, свидетельствует осдержанности самого Иисуса, которую мы должны признать Ему свойственной.

Сдержанность эту нарушают лишь нескольконадежно засвидетельствованных речений. Нельзя не ощутить бремя какой-то, пороюочень тяжкой, миссии в таких словах Иисуса: "Огонь пришел Я принести наземлю, и как хочу Я, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься, икак Я томлюсь, доколе это не совершится". Хотя Он готов знаться с самымиразными людьми, миссия отделила, выделила Его. Неудивительно, что были моменты,когда Он ощущал, как одинок в равнодушной толпе, и почти не мог это вынести:"О, род неверный! Доколе с вами буду? Доколе буду выносить вас?"

Однако в средоточии этой бури царил мир:"Никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына".Эту тему — Отец и Сын "знают" друг друга — Иоанн развивает вбогословских терминах; и впрямь, здесь неявно содержится целое богословие. Носамо речение, взятое мною из Матфея (Лука тоже приводит его, немногопереиначив), — не богословское, а личное, естественное, как возглас. Этопризнание Иисусом своего глубокого одиночества, которое все больше становитсяЕго участью. Он не находит никого, кто действительно знал бы и понимал Его,даже среди ближайших к Нему учеников. Но есть Один, Кто поистине знает Его, —Бог, Его Отец. И сам Он точно так же — близко, лично — знает Бога. Мы с полнымоснованием можем заключить, что именно в Нем — источник и сила, поддерживающиепочти невозможную миссию; в Нем же, конечно, и источник неколебимой решимости,с которой Иисус добровольно принял смерть. Слова четвертого Евангелия исполненыискренности: "Пища Моя — творить волю Пославшего Меня и совершить Егодело". И то же Евангелие говорит нам, что, оставленный друзьями, Иисуспринял одиночество своей смерти с самыми простыми словами: "Я не один,потому что Отец со Мною". То, что творилось в Его душе, когда приблизилсяконец, освещено лишь одним лучом — молитвой: "Если возможно, да минуетМеня чаша эта; впрочем, не как Я хочу, но как Ты". В последний раз предаетсебя Иисус своей миссии, и это — ключ к ней во всей ее полноте.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒