Издательство РТВ-МЕДИА, Москва, 2002. 7 страница

13 августа или один из "славных" дней чукотского лета
Дует холодный северо-восточный ветер, низкая облачность, хмарь, вот-вот готовая разразиться затяжным дождем. Темные очертания дальних гор еще различимы. Настолько зябко и ветрено, что, не долго колеблясь, развожу костер под крышей домика-тента, разогреваю остатки вчерашнего "плова". Не спешу, уж очень не хочется вылезать на холод.
Надеваю на себя весь арсенал теплых вещей: флисовую водолазку и свитер, штормовку, гидрокуртку, спасжилет. Мой чешский, фирмы Хико, спасжилет из пористой мягкой резины - отличная вещь. Он теплый! И спасает не только от воды. В запасе в гермомешке остается только пуховая жилетка.
Встречный ветер портит мне всю прелесть плавания вниз по течению. Где ближний береговой склон закрывает ветер, плыть еще можно довольно легко, течение реки чувствуется, но на прямых участках русла, где ветер в лицо, грести очень тяжело. Мое весло с разворотом, и все равно при гребке на лопасть ложится лишняя нагрузка, чувствуется давление ветра. Волны с белыми барашками катят навстречу, и с гребней срываются брызги, обливают, холодят. Брызги летят в лицо, постоянно мокнут кисти рук. Пальцы так леденеют, что приходиться зубами вытягивать из-под плотных резиновых манжетов гидрокуртки рукава свитера (слава богу, что они длинные) и прикрывать ими озябшие конечности. Были у меня и шерстяные перчатки, но на воде они сразу промокли бы, да и лучше, когда пальцы греются друг о друга, и можно менять на рукаве положение промоченных пятен, а ладошка остается голой и чувствует весло. Засовываю пальцы в рот, немного отогреваю дыханием, но надолго бросать весло нельзя - если не грести, сносит обратно вверх по реке. Постепенно, незаметно начинается дождь.
Плавание по течению против ветра по скорости стало почти равносильно подъему против течения бечевой. На наветренных участках русла борюсь с высокими крутыми валами, нагоняемыми встречным ветром. Какие-то десять километров сплава заняли полдня. Несмотря на активную греблю, ноги к этому моменту замерзли окончательно.
Но вот вплываю в могучую реку. Момент торжественный. Здравствуй, Танюрер! "По Танюреру - не то что по Канчалану. Там тебе против течения не пройти",- помнила я слова оленеводов и, конечно же, с трепетом ждала этой встречи. Какой он окажется? Смогу ли действительно подниматься по нему? Одновременно я успокаивала себя мыслью о том, что, даже если не смогу подняться, возвращаться уже точно буду другим путем и увижу реликтовую тополиную рощу у Танюрера на Полярном круге.
Днищем каяка заползаю на камни галечника, съежившись, не вылезая наружу, сижу на стрелке рек, на развилке пути, верчу головой. Мокрый капюшон гидрокуртки облепляет щеки, первые холодные струйки противно ползут за шиворот. Справа налево мимо меня несется стремительный поток, ветер клубящимися шарами гонит над ним заряды дождя. Серое беспросветное небо. Налево, вниз, по ветру и течению плыть легко, только оттолкнись веслом и... Но теперь-то возвращаться мне совсем не хочется, путешествие затянуло и поглотило меня, я чувствую себя на своем месте, в своей тарелке, теперь я почему-то наполняюсь уверенностью, что Ледовитый океан вполне досягаем.
Сразу становится видно, что характер Танюрера действительно иной, не похожий на все предыдущие, пройденные мной чукотские реки. В том месте, где Озерная впадала в Танюрер, он тек единым руслом, в ярко выраженных высоких обрывистых берегах, высота которых достигала десяти метров. И крутые склоны эти прямо от воды были покрыты густыми зарослями ольховых кустов. А выше, там, где начинался обрыв, шла голая плоская тундровая терраса. Открытая всем ветрам, без единого кустика. Ширина реки здесь была около 50 - 80 метров. Галечники вдоль воды, под обрывами земляных берегов, были очень узкие и присутствовали не везде, впереди просматривались участки сплошных "коридоров" - стен кустов по обоим берегам. Течение реки было стремительным, оно было сильнее, чем на реках, по которым я до этого поднималась вверх.
Сначала я даже испугалась, что не смогу подниматься по Танюреру. Шел дождь, вода уже прибывала - галечники были частично затоплены. Непогода разгуливалась, разумно было бы встать на стоянку, но шило в известном месте не давало мне покоя. Решаю пройти вперед. Сдергивая фартук-юбку, вылезаю из нагретого внутреннего пространства каяка, ощущаю всю свою жалкую незащищенность от напора стихии. Принимаю на себя всю ветреную мощь непогоды, ледяные струи. "Надо попробовать, как тут пойдется", - лихорадочно твержу я себе, разматывая бурлачную веревку негнущимися красными пальцами.
На сплаве кроссовки у меня были еще сухие, но теперь их неизбежно надо было мочить. Ноги и так замерзли, теперь, поверх непромокаемых гидроштанов, их будет сжимать панцирь холодной мокрой обуви... Потом, конечно, об этом не думаешь, но первый раз замочить кроссовки всегда неприятно.
"Если я сейчас, в непогоду, смогу пройти здесь, то потом уж и подавно. Надо оценить, каков он, этот Танюрер",- думала я, вышагивая по залитой гальке, первые метры ведя каяк против течения, отвернувшись от ветра, иногда продвигаясь спиной вперед. Дотягиваю каяк до конца галечника. Теперь нужно траверсировать струю, дальше под берегом глубоко. Ветер накатывается сильными порывами, затем немного ненадолго утихает. "Ногами вверх на деке здесь уж точно не поеду,- размышляю я, из-за прикрытия кустов высматривая обстановку на воде, - даже стоячие валы на середине". Надеваю "юбку": будет захлестывать; дожидаюсь ослабления ветра и в промежутке между его порывами "стреляю" от берега. Гребу изо всей силы, выкладываясь в рывке, меня сносит вниз метров на пятьдесят, но все-таки я дотягиваю до последних камешков начала отмели противоположного берега. Ура! Двигаться можно!
Дойдя против течения до конца этой отмели, оказываюсь на косе острова, слева от меня тоже несется поток. На косу нанесло большой куст с разлапистым корнем, он сидит на мели, а между ним и берегом вымыло небольшую глубокую яму, где бурлит вода. С островка направо плыть нельзя, галечник там где-то далеко, я даже не вижу его. Галечник только передо мной, надо пересечь протоку, но в ней хорошее падение, а оценивая глубину по валам, понимаю, что перекат пешком не перейти. Как стартовать? Течение прямо у берега, я и сесть не успею, и гребка не сделаю, как меня тут же снесет вниз, и все мои предыдущие усилия пойдут насмарку.
Меня выручает улов за корягой. Нос загружаю на корень, кое-как таким образом закрепив каяк, аккуратно заползаю на него, сажусь, задраиваю "юбку", схожу с корня, и меня тут же начинает переворачивать в этом небольшом бурлящем уловке - выход со стоячей воды на течение всегда чреват неожиданностями.
Ощущаю под собой перемешивание струй, меня беспорядочно раскачивает в разные стороны, неожиданно накреняет. Еще здесь и купаться? Брр! Страшно и подумать. Опираюсь о воду лопастью весла то слева, то справа, удерживаю равновесие, одновременно пытаясь выйти на струю. Каякер я или нет, в конце-то концов! Делаю, наконец, резкий гребок и, подставив днище струе, выхожу на течение, тут же устремившись вперед к желанной отмели. Вброс адреналина в кровь ненадолго согрел меня, придал сил, и я успешно форсирую протоку, не сев на камни переката и избежав тем самым переворота. Зацепляюсь за край отмели. Сделан еще один шаг к заветной цели.
Танюрер петлял не сильно, поэтому и нелегко было продвигаться по нему, сила течения была почти везде равномерная. При перечаливании на другой берег реки меня неизбежно сносит вниз на несколько десятков метров. Один раз воспользовалась для продвижения мелководной протокой, где сила струи была небольшой. Находясь на сыпучем откосе, метров пяти высотой, лавируя среди редких отдельных кустов, манипулируя веревками носа и кормы, как марионетку, я четко проводила каяк меж крупных надводных камней. Да, опыт Канчалана пригодился мне. Количество перешло в качество, и теперь, похоже, я сдавала экзамен вождения каяка на "отлично".
В конце протоки вижу: и мой левый берег, и правый сплошь в стене кустарника. Труба-дело. Ничего не остается, как идти по воде вдоль берега. Иду у самой кромки кустов, и глубина все увеличивается. Вот мне по колено, потом выше колена, и уже по пояс. Ну, интересно! А течение сильное. Цепляюсь за ветви, чтобы хоть как-то продвигаться вперед, чтобы, поскользнувшись, не сползти на большую глубину. Не могу выпустить каяк на простор, отвести его от берега, потому что у меня нет постоянной скорости и свободных рук. Каяк на недлинном поводке послушно, слава Богу, едет за мной, почти не цепляется за кусты, а ведь любой зацеп - это возвращение. Вода прибывает. Словно во сне, с трудом переставляя ноги, медленно пробираюсь вперед, к спасительному участку береговой отмели.
Понимаю, что пройдет еще немного времени, и я выдохнусь и начну замерзать. Но пока я не вижу хороших мест. Мне хочется найти стоянку с укрытием от ветра. Все береговые откосы - крутые, заросшие, а наверх пробираться сквозь кусты совсем не разумно. Вот на островке за полосой галечника на пологом возвышении растут кусты, за ними относительно безветренно. Но вставать на острове, да в непогоду - ну уж нет!
У первой же видимой не заросшей кустами от воды сухой тундровой полочки вылезаю на двухметровый обрыв берега. Здесь более-менее сухо, нет стоячей воды между кочек. Вокруг ровная голая тундра, поднимающаяся на небольшом отдалении от реки десятиметровой терраской, однако склон ее как раз наветренный. Неширокая, метра в три, полоса кустов идет лишь по откосу берега, прерываясь на небольшом участке, где я пристала.
Ветер сильнейший, но на ветру ставить мой тент легко. Без ветра мне приходится придерживать длинную стойку-весло рукой и одновременно втыкать 2 маленьких колышка, растягивая нижние углы тента, а потом отходить с веревкой оттяжки конька. Прикидывать расстояние на глаз. Потом поднимать завалившуюся стойку. Перемещать оттяжечный колышек, регулируя длину. А ветер поддерживает стойку, не дает ей завалиться.
Сейчас мои движения доведены до автоматизма. Точно определяю направление ветра и намечаю по нему линию постановки конька. Располагаю задний край тента так, чтобы на него дул ветер. Первым делом разъединяю весло на половинки, надеваю на одну половинку весла Т-образную трубку, продеваю весло под тент, пропускаю трубку в петлю заднего угла конька. Ставлю весло на намеченное место и, держа в натяжении веревку оттяжки, отхожу от стойки-весла. Ветер поддерживает этот кол, выполняя роль второго чело века -помощника. Закалываю пару колышков, и тент уже держится, не кренится набок. Провожу подобную манипуляцию со второй половинкой весла.
Растягиваю тент на совесть. Кочки большие, неровные. Чтобы колья, попавшие в углубления между ними, лучше держались в мягкой глубокой моховой подстилке, срезаю длинные ветки и для страховки закалываю их в петли нижнего края тента. Натаскиваю из реки валунов и заваливаю нижний край тента по всему периметру для прочности, чтоб ветер не снес мою крышу. Пальцы, немного отогревшиеся, снова леденеют.
На Гачгагыргывааме в непогоду меня защищали деревья, здесь я как на ладони. Затаскиваю каяк на откос, кладу его, перевернув, у входа, на подветренной стороне тента. Набираю полный котелок воды, вещи закидываю под тент, на коленях заползаю внутрь и, наконец, оказываюсь в безветрии - на меня ничего не давит. Застегиваю молнию входа, для надежности прикалываю вход колышками.
Все мокро вокруг: все листочки голубики, копеечные резные листики карликовой березки, осочки и лишайники, водяника и багульник - весь ковер тундры - мой пол, моя постель - все в капельках влаги.
Недостатком моего тента было то, что со стороны полукруглой, из трех треугольников сшитой, входной стенки-апсиды мне не хватило материала сделать надставку-полосу для заваливания камнями, и поэтому спереди всегда оставалась щель в 3-4 сантиметра шириной. Ее я сразу изнутри загораживаю гермомешками, под тентом становится еще теплее. За лопасть стойки-весла убираю круглый котелок с водой - теперь из моего убежища можно не вылезать хоть до завтрашнего обеда.
Впервые за путешествие достаю бережно завернутую в материю мою крохотную горелочку, навинчиваю на газовый баллон, маленький полулитровый котелочек подвешиваю над пламенем на маленькой рогульке (вдруг разольется, если просто поставить на подставку), накрываю сверху все сооружение куском стеклоткани почти до земли - нельзя терять драгоценную энергию пламени. Просовываю ладони под ткань, ощущая живительное тепло. Сначала кипячу воду для чая, потом в этом же котелочке варю порцию геркулесовой каши - отмеряю пять горстей крупы, заправляю сухим молоком и сахаром. Выковыриваю из пластиковой банки немного, на кончике ложки, топленого масла.
Сижу не раздевшись, в полном гидроснаряжении, на сложенном коврике недалеко от входа, почти под коньком. и спина моя едва не касается ската крыши. При порывах ветра тент бьет меня по плечу, неприятно холодит. Подкладываю на плечо кусок пены - сидушку. Прислушиваюсь к погоде, а вернее, к непогоде, оцениваю, хорошо ли стоит тент - это его первое серьезное испытание в открытой местности. Дождь настолько плотный, что кое-где немного пробивает крышу. Не то чтобы капают капли - с потолка, словно из пульвелизатора, рассеиваются мельчайшие брызги. Но это не беда, больше меня путает ветер. На фоне постоянного сильного ветра на крышу временами обрушиваются ураганные порывы. Все гудит, тент ходит ходуном, колышки шатаются. Что же будет?
Уже выпит чай, съедена геркулесовая каша, а я все сижу, слушаю. Только сняла гидроштаны и надела на так и не согревшиеся ноги ботинки. Однако, пора ложиться. Расстилаю коврик на кочках, по краям обкладываю его гидрочулками, гермомешками, гидроштанами - не впитывающими влагу вещами. В голову - спасжилет, в общем, провожу работы по увеличению относительно сухой жилплощади. Залезаю в спальник, накрываю его капроновой палаткой для защиты от водяной пыли.
Из-за неровности рельефа по бокам тента кое-где остались неизбежные щелочки, дырочки. Сегодня в них заметно задувает. Затыкаю их разными предметами, любая мелочь идет в ход: эту -"юбкой" каяка, эту - гидроноском, эту - мокрым кроссовкой. Кажется, я полностью загерметизировалась. Однако не совсем. Одна половинка моего весла была слишком высокой для тента, поэтому Т-образная надставка этой стойки-весла торчала из входной апсиды наружу. Та небольшая специальная дырочка в углу конька, через которую цевье весла проходило наверх (Т-образную надставку я надевала сверху - через дырку она не пролезала) и была моим единственным "окошечком" во внешний мир. Для дымохода она была, конечно, маловата, но посмотреть, какой цвет у неба, через нее было можно. Для порядка затыкаю и эту последнюю амбразуру чехлом от котла. Теперь лежу, как в склепе.
Мой маленький домик принимает на себя мощнейшие порывы ветра. Тент так сильно молотит под ними, что я начинаю серьезно бояться за его сохранность. Заряды-порывы ветра усиливаются. Хлопки, словно пушечные выстрелы, не дают мне успокоиться. Слежу за колыханиями крыши моего убежища. Ветер накатывается волной и долго теребит зеленую ткань АЗТ. Страшно. Ноги никак не отогреваются. Если сейчас порвет тент, куда прятаться? Молю Бога о сохранности своего домика. Несколько секунд без сильных порывов и снова ужасное колыхание, трепыхание, схлопывание. Теперь временами с потолка брызжут капли, но это все мелочи, не треснула бы ткань.
Камни, которыми тент завален по периметру, колышимые жутким ветром, ворочаются, трутся друг о друга, бурчат, словно потревоженные ежики. Я чувствую, как земля вздрагивает, трясется подо мной от диких порывов: видимо, принимают нагрузку колышки, и волна этих рывков передается мне. Как тут заснуть?
Холодно, дышу в спальник, забравшись в него с головой, растираю ступни ног. При очередном диком взрыве-хлопке, выглянув из спальника, замираю - на мне лежит тент! Но нет - это всего лишь ткань палатки.
Темнеет. Жутко. Не сплю, прислушиваюсь, и чем дальше, тем больше меня охватывает ужас. Усиливаются порывы или утихают? Начинаю считать секунды между порывами. Тридцать секунд передышки - уф, хорошо. Сорок - затихает! И вдруг новая канонада: "Пух-пух-пух", - три секунды перерыва - и снова: "Бабах-бух-бух", - опять усиливается...
Что будет, если сорвет тент? Сколько может длиться такая непогода, принесенная северо-западным ветром? Трое суток? Пятеро? У Куваева страшный южак (непогода с южным ветром) длился аж семеро суток. Хорошо, что здесь точно не затопит. А заряды дождя бьют по крыше, и я снова не перестаю удивляться, как долго может идти такой ливневый дождь при ураганном ветре. В уме проворачивается план спасения при аварии - первым делом запихнуть мой пуховый спальник в гермомешок, затем влезть в гидроштаны и куртку и идти куда-нибудь искать спасение от ветра. Сесть, угнездиться в кустах на береговом склоне, если его еще не затопило.
Часов пять я дрожала вместе с тентом. Лишь заполночь порывы начинают утихать и я, наконец, засыпаю. За этот вечер у меня на голове, наверное, прибавилась пара седых волосинок.

Мощью единого русла и лабиринтами проток
Я в тепле и уюте. Как сладко спать! Морось стучит по крыше, журчит в реке прибывшая вода, но сильного ветра нет. Вылезаю наружу: видны очертания гор, непогода не будет затяжной! Склоны гор, с которых я спустилась, разукрашены полосами белизны свежевыпавшего снега. Впереди, там, куда лежит мой путь, темные тучи зацепились за Пекульнейские горы и все скрыто в серой пелене дождя.
Снова забираюсь в спальник, кипячу воду на горелке и подаю себе кофе в постель. Тепло! Мой дом - моя яранга. Здесь и очаг, и постель. Спасибо, тент, не подвел меня, спас от непогоды. Да, Чукотка постепенно показывает мне все свои прелести и кошмары. Без прикрас я узнаю ее характер. Снова ложусь после завтрака, валяюсь, "гуляю" по картам, привожу в порядок дневник, читаю подаренную Библию.
Вот в дырочку-окошко у дверного колышка вижу синее небо! Выскакиваю - среди белой облачности появились синие полосы. Ветер постепенно поворачивает от страшных восточных румбов.
Отправляюсь на прогулку, захватив с собой спиннинг. Но вода стала темной, мутной - в такой ничего не поймать. Жалею, что не заготовила рыбы впрок. Поднимаюсь на высокую тундровую террасу, оглядываю простирающуюся вокруг ровную, голую, слегка волнистую тундру с блестящими изгибами озер. Листья арктоуса, еще вчера зеленые, теперь покраснели и яркими пятнами раскрасили тундровый ковер. Да и листики голубики стали темно-бордовыми. Собираю голубику, она мелкая, но сладкая. Обозреваю горы, коричневые разливы реки впереди. Над горами, в углубляющейся в них долине Танюрера, перевернутым конусом темного тумана, уходящим ввысь, зависла непогода. А надо мной светит солнышко и радуга правильной целой дугой стоит над тундрой невдалеке так, что, кажется, можно пройти под ней.
Я очень одинока посреди этих огромных тундровых пространств. Вижу журавлей, они летят клином. На юг. Неужели уже покидают эти края? Неужели - все, наступают холода?
Осматривая склоны в бинокль, вижу вдалеке медведя. Он километрах в пяти от меня, очень светлый, с более темным и очень толстым задом. Сначала я даже приняла его за бочку. Удивляюсь, насколько он здоровый, жирный, это видно даже издалека, переваливается лениво. В другой стороне от него замечаю две темные шевелящиеся точки. Люди? Да нет, это тоже медведи, но насколько они меньше по сравнению с тем, здоровенным! Это молодые медведи, но не медвежата. Может, это и есть тот самый легендарный "очень большой медведь?" Пытаюсь подойти к нему поближе, получше рассмотреть, но вскоре тот скрывается за перегибом склона, и загадка остается неразгаданной...
Сижу на месте уже второй день. Вода не упала. Ветер поменялся на сильный северо-западный. Он морозный. На улице стоит страшная холодина. Горы черные и темно-синие, все купола их в снегу от высоты 800 метров. Низкие, отдельные, темно-синие, полосами, облака. Четкие контрастные очертания, яркие цвета придают окрестным пейзажам осенний вид. На моем террасовом возвышении жалобно-призывно курлычат журавли. Их целая стайка.
Поднимаюсь на террасу и я. Светит солнце, но ветер перебивает все тепло. Зимой так не мерзла, как на этом пронизывающем летнем "ветерке", ноги постоянно холодные! Поднялась всего-то на десять метров, а уж кровь стучит в висках. Что-то очень, очень голодно мне. Это всегда так бывает, когда расслабишься на дневке после напряженной нагрузки - вся кровь отливает от мышц прямиком к животу.
Вынужденное безделье всегда тягостно. Но что делать, по тундре пешком мы уже ходили - знаем. Надо ждать - таков закон полярных путешествий.
Снова меня мучают сомнения, смогу ли я подниматься дальше. Впереди на реке видна "труба" - и слева и справа по берегам кусты - преодолею ли? Но у меня осталось еще восемь (!) плиток шоколада, две банки тушенки, крупы тоже хватает - разве можно с таким запасом плыть вниз! Да и за те полдня, что я прошла по Танюреру пусть всего километров 5, я поняла, что раз он вполне преодолим даже в плохую погоду, то в хорошую - тем более.
Лишь на третий день вода спадает, но все же не до того уровня, что была, когда я пришла сюда. На реке ветра почти нет, наконец-то я могу снять свитер. Вдоль берега галечники идут не всегда, бывают узкими и полностью залитыми водой, так что издалека их не видно. Бредя в воде по колено, я ступаю на камни, покрытые рыжими лишайниками, на зеленую травку. Понимаю, что все еще залито, но радуюсь тому, что даже и так идти можно!
Иногда бреду по узеньким травянистым террасочкам у стены ольховых кустов, иногда по галечникам. На участках "труб" - сплошных зарослей по обеим сторонам реки - прорываюсь на веслах против течения к проходимым берегам или тащу лодку на поводу, идя глубоко в воде. Радуюсь, когда за поворотами неожиданно открываются сухие галечники. Но Танюрер прямолинеен и не такой широкий, как Канчалан, поэтому я продвигаюсь вперед на удивление быстро. Совершенно нет разбоев русла, Танюрер на этом участке не делился даже на две протоки! Как будто и не тундровая речка.
Хариус в реке никак не ловится, пробую рыбачить в устье первого, более прозрачного, притока, и сразу же берет небольшой, на полкило, экземпляр. Заготавливаю рыбу впрок. Катушка спиннинга снова забарахлила, и приходится после каждого заброса подвинчивать гайку. Если катушка переставала крутиться раньше, чем выуживался сидящий на блесне хариус, я бежала по отмели, держа леску в натяжении, и выволакивала рыбу на надводные камушки. Такая рыбалка была по местным меркам длительной: на выуживание пяти рыбин я затратила полчаса. Обед пойман, теперь можно подыскивать и место для него.
Сухие коряги плавника, принесенные, видимо, давним паводком, торчали из галечника, крутым валом выходящего на берег. За возвышающимся валуном, скрывающим от ветра мой большой котелок, варю уху, пеку хариуса на углях - снова начались мои стандартные речные обеденные меню.
Наконец-то встречаю "близкого" медведя. Он недалеко передо мной переплывает речку. Озирается на меня, но без ужаса. На другом берегу привстает на задние лапы и рассматривает меня, немножко отбегает и снова привстает полюбопытствовать. Как водится, пою ему песенку. Мишка внимательно прослушивает, скосив голову, и спокойно удаляется в тундру, занимается копанием корешков, больше не обращая на меня внимания. Радуюсь, что наконец-то стали мишки попадаться, а то давно никакой крупной живности не встречала, даже скучно как-то.
К вечеру характер реки сменился, долина ее стала расширяться, стали появляться протоки. Нет больше крутых склонов рядом с руслом. Встречаю двух лосей, мирно пасущихся среди низкорослого ивового кустарника галечниковых островков - надо же, как далеко на север забрались!
Вплываю в широченный разлив. Ветер пахнул в лицо. Плес почти полкилометра шириной! И это после узости каких-то пятидесяти метров русла! Непонятно, куда плыть, передо мной сплошное водное пространство. Слева впереди видна горка, чистый тундровый берег. По склону его разбросаны отдельные кустики ольхи, их густые полукруглые темно-зеленые кроны выглядят, точно подстриженные, как в парке. Справа вперед простирается плоская даль отмелей, островков со светлой зеленью низкорослых ивок. И только километрах в пяти-семи впереди поднимаются склоны противоположного борта долины.
Скорость передвижения резко упала. "Пока не заплутала в этих лабиринтах, надо сваливать к ольховым кустам",- решаю я. "Может, там со склона уже увижу долину, которая прямиком ведет к Амгуэме. Может, увижу становище, огонь или дым костра - там же должны кочевать оленеводы..."- так думала я, причаливая к берегу.
Садилось солнце. Через распадки из соседней долины, через щель меж вершинами гор и слоем облаков оно высветило на противоположном склоне три широкие яркие, абсолютно красные полосы. Эта красочная картина, словно замена пламени желанного людского огня, как будто специально утешала меня.
Молниеносно разбиваю лагерь. Через тридцать минут уже все сделано - стоит тент, заваленный камнями, под крышей расстелена постель, у входа горит костер, куча ольховых ветвей навалена рядом, висит котелок, закипает вода. Каяк вытащен, отлит и перевернут. Лежу у костра на пружинящем, жестковатом, будто подстриженном, ковре низкой голубики. Рядом возвышается кудрявый куст ольхи, он греет меня. Вижу под собой ширь открытой долины, изгибы проток, всю дикую красоту и понимаю, как мне хорошо здесь
По карте выходило так, что в этот день я прошла аж двадцать километров, хотя по ощущениям я не могла сказать, что шла особенно быстро. Не быстрее, чем по Канчалану, где обычно я проходила 15 километров за день. Наверное, по моей неподробной карте те 15, что были раньше, со всеми изгибами реки были как раз всеми двадцатью, заключила я, засыпая. Ночной заморозок заставляет меня, окончательно не проснувшуюся, впервые с руками втиснуться внутрь узкой пуховой жилетки.
Представляете, как кровеносный сосуд при входе в легкое дробится на кучу капилляров? Я шла как раз по таким многочисленным разбившимся протокам: долина реки распахнулась километров до трех-четырех, и все пространство было усеяно песчаными и мелкогалечными островками. Не то, чтобы основного русла, а даже более глубокого или многоводного, чем соседние, здесь было не сыскать. Почти все время иду по воде, точно во сне, с натугой переставляя ноги против мощного течения: ведь уклон реки здесь был выражен неплохо, метра 3-4 на километр. Мелкая галька сыпется, ползет под ногами, я буксую.
Светит солнце, но северный ветер очень холоден. О том, чтобы вспотеть, не возникает и речи. Часто оказываюсь на верхних (относительно течения) краях островков, где нужно стартовать; для перечаливания на обтекаемых с двух сторон водой косах, что всегда нелегко, перегребать через протоки от островка к островку. Течение сильное, меня сносит. Островки короткие, много проходить вдоль них не удается, я продвигаюсь больше поперек долины, чем вперед. Бурлачная веревка постоянно мокрая и ледяная, пальцы на руках, вылечившиеся после жирного бараньего мяса, снова немного потрескались. А ноги уже просто онемели от холода, ступни потеряли чувствительность, и я заставляю себя шевелить пальцами. Пытаюсь смещаться к основному берегу, но там протоки становятся мелкими, я начинаю садиться на мели. Да и есть вероятность зайти в неотличимый здесь от протоки маловодный приток.
В месте, где Танюрер меняет свое основное направление с северо-западного на юго-западное, на правом берегу возвышается хорошо заметный издали высокий бугор. Я не видела и не знала тогда, течет ли под ним река, но надеялась, что это так. Я уже давно стремлюсь к нему. Здесь для меня нет прямого пути, меня ожидает масса мелких поворотов.
Дотягиваю до откоса на последнем издыхании, под ним, где меньше дует, развожу костер, обедаю и лишь затем нахожу в себе силы вылезти на этот десятиметровый обрыв. Неудивительно -затянула предобеденный переход аж до шести вечера, вот силы и иссякли. На обеде, как обычно, если позволяет погода, снимаю с себя гидроснаряжение, просушиваю, вывернув наизнанку, переодеваю ботинки. К тому времени я уже привыкла, что ноги приобретают застывшее состояние, постоянно холодные. Помогает закалка лыжных пробегов, когда весь день, бывает, ноги мокрые, и я не переодеваюсь в сухие ботинки в частенько неотапливаемой электричке на пути домой, потому что никогда не беру запасную обувь - лишний груз.
Какая красота открывается мне сверху! Все пространство долины подо мной в синих протоках и желтых отмелях. Горы обступают реку. Пейзаж освещает солнце, придавая ему яркость. "И что? Этой красоты не увидят мои друзья? Это немыслимо! Буду самым последним преступником, если пройду мимо и не сниму. Это невозможно не снять!" - подумала я и отправилась обратно, вниз к каяку, за фотоаппаратом. Я решила забыть про него после эксперимента с батарейкой, но теперь снимала табу и надеялась сразу вставить и отснять быстро, подряд целую пленку.
Сразу снимаю кадров пятнадцать, отстреляв их, как автоматной очередью, без передышки. Наконец останавливаюсь, перестаю щелкать. Смотрю - фотоаппарат не жужжит! Я, тихонечко ступая, на цыпочках, почти не дыша, осторожно спускаюсь к каяку. Не жужжит! Делаю кадр с автоспуском - впервые снимаю себя на маршруте - получается! Закрываю чехол и осторожно, без лишних встрясок, кладу фотоаппарат в корму каяка поверх мешков и продолжаю путь...
После этого откоса, после поворота, меняется и характер реки. Ширина долины Танюрера остается прежней, но русла проток становятся более ярко выраженными, здесь уже можно идти по берегу, ведя каяк на поводу...
На траве капельки оттаявшего инея. Остатки воды в котелке промерзли до дна. Брр! По-моему, в моей палатке не теплее, чем на улице. Но небо ясное, и пока безветренно, может, наступает бабье лето? Отогреваю закоченевшие колени у костерка: пока здесь еще растут кусты ольхи, могу позволить себе подобную роскошь. Впрок заготавливаю пару рогулек для котелка, для рыбы, что там будет с "лесом" впереди - непонятно.
Прохожу пару километров, достаю фотоаппарат, в окошечке светится 17 кадров! Как и было! Неужели починился? На радостях делаю еще несколько снимков - гора Угловая особенно привлекает мое внимание.
Река то растекается многочисленными протоками, то собирается в несколько более ярко выраженных русел. По берегам потянулась голая тундра. В низинках, словно хлопья ваты на тонких стебельках, раскачивается под ветром пушица.
У подножия полосатой горы Угловой в широком ложе долины реки раскинулась наледь. Нижняя часть ее, видимо, недавно растаяла, и на этих местах на разрыхленной гальке остались неровности, ложбинки, бугры. Среди проток на островках полностью отсутствовала растительность. Воды в протоках становится заметно меньше.
Подхожу к кускам наледи, они тонкие и абсолютно белые. Выхожу на мелководье, днище каяка зашуршало по дну. Все, дальше вверх не пройти даже с моим плоскодонным каяком. Куда же подевалась вода?
Впереди на наледи вижу темную фигурку. Олень? Почему он лежит на снегу, ведь особенно много кровососущих не наблюдается? Может, он больной? Оставив каяк, подкрадываюсь к оленю поближе, настраиваю фотоаппарат - он все еще работает! Красавец заметил меня, поднялся и стал медленно удаляться. С оглядкой, остановится, посмотрит, снова шествует дальше. Потихонечку крадусь за ним. "Постой, не уходи!- наконец взмолилась я.- Я только хочу тебя сфотографировать, не убегай, пожалуйста!" Олень насторожил ушки, остановился, развернулся и пошел мне навстречу. Выдвигаю объектив, приближая объект, делаю кадр. Олень все двигается мне навстречу. "Ну, уж ближе не подойдет!" - еще пара снимков отщелкана. А олень подошел еще ближе. Как назло кадр оказывается последним - зажужжала автоперемотка. А олень совсем рядом, его можно снимать уже без приближения, а он все не останавливается, его не пугает непонятный жужжащий звук.
Я слегка опешила. С чего это он вдруг? Может, решил постоять за свою свободу? Я остановилась, а олень все шел на меня, вот он совсем близко, метрах в пяти. У меня нет даже веревки, чтобы изобразить чаат - ременный шнур, которым ловят оленей. "Стой! - говорю. - Я тебя только сфотографировала, иди своей дорогой". Мало ли что взбредет зверю в голову? Я тоже двинулась вперед, но не прямо на оленя, а в обход. Олень разворачивается и идет за мной. И тут меня осеняет: он же отбился от стада и принял меня за пастуха-спасителя! Бедный олешек!
Спокойно поворачиваюсь и иду обратно к каяку. Олень идет со мной рядом параллельным курсом. А я собираю рюкзак и с ним отправляюсь на разведку левее - там за участком тундры проглядывает полоса ольхи - может быть, там основное русло. Олень идет за мной! Ускоряю шаг - ускоряется и олень. Перейдя несколько проток и выбрав рукав поглубже, оставляю рюкзак и возвращаюсь за каяком. Олень в недоумении останавливается посреди текущей воды, не понимая моих действий. Я уже тащу каяк, а олень стоит все там же, в той же позе, наблюдает за моими действиями. Минут десять ждал меня! Я обрадовалась, размечталась, вот пойдет он теперь со мной, а когда я встречу оленеводов, приведу им этого оленя, подарю как бы. А вдруг они его разыскивают?
Но пока я загружала каяк, олень, видимо, решил, что я - явно несостоявшийся пастух, раз хожу взад-вперед по голым галечникам, вышел на тундровую поляночку и стал пастись самостоятельно. Конечно, все нормальные олени уже должны спуститься с гор, а не идти наверх по долинам. Наши пути расходятся...
Немного прохожу вперед бечевой и чувствую, что снова попала в тупик: протока опять делится на несколько более мелководных.
Еще раза три в этот день я разгружала и загружала каяк, перетаскиваясь от протоки к протоке в поисках воды, каждый раз планомерно сворачивая и убирая рюкзак в гермомешок, тщательно завязывая, в уверенности, что этот раз - последний. В итоге пересекаю всю широченную долину поперек и оказываюсь у ее левого борта. Иду некоторое время по очередной протоке, но начинается крутой каменистый перекат.
Камни скользкие, в тине, совсем другого характера - наверное, я уже въехала в приток. Но зато я исследовала всю долину Танюрера и установила - достаточной глубины нет нигде. Пока нам с притоком по пути, я пользуюсь его дорогой, ведь он тоже течет с севера. Мои кроссовки уже поизносились, порвались на пальцах. И ими, и подошвами ног чувствую камешки.
Все труднее проводить каяк через камни, протока совсем мелеет. Впрягаюсь в лямку и там, где начинаются сплошные камни, применяю давно забытый мною способ передвижения: просто падаю на петлю, всей силой тяжести рывками протаскиваю груломкам. Таких камней в реках раньше здесь нигде не встречалось.
Подметки на кроссовках частично отлетели, в последние дни подвязываю их веревочками.
Ольха - уже редкость. Обедаю у небольшого оазиса этих кудрявых кустов. Собирание "дров", если так можно назвать тоненькие прутики, стало занятием длительным. Сухих веток в кронах очень мало, они долго дымят, не загораются, затем разом вспыхивают и мгновенно прогорают. Только и занимаюсь тем, что подкладываю и подкладываю веточки, и всей их энергии хватает на то, чтоб обсушить самих себя. Потом они резко вспыхивают, может, минуту горят хорошо и, если прозевать момент, не подложить вовремя новую порцию, разом потухают, оставляя горсточку угольков, от которой новая порция дров уже не вспыхивает. Костер долго тлеет, дымит. Машу на него пенкой, раздувая пламя. Если при заготовке "дров" чуть-чуть не угадал с количеством, и вода почти закипела, а хворост кончился, приходится далеко бежать в поисках нового, необобранного, куста ольхи, и за время поисков вода может успеть остыть. "Все, пора кончать баловаться. Вечером начинаю пользоваться газовой горелкой".
Большой котелок на горелку не поставишь, газ надо экономить, и поэтому теперь в обед перехожу на объем маленького полулитрового котелочка. Утро теперь для меня невообразимо без кофе. Только мысль о горячем, сладком, с молоком напитке заставляет меня подниматься с радостью. Но из спальника я вылезаю только после завтрака - геркулесовой каши с кусочком топленого масла. Запас воды в круглом двухлитровом котелке позволяет мне подобную роскошь. На ужин варю гречку, отмеряя ровно 5 столовых ложек крупы, моя ложка

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒