Частная территория 2 страница

Илина немного смутилась из-за этого проявления чувств.

–Вряд ли ты захочешь доедать за мной,– проговорила она.

–Почему же?– Себастиан протянул руку, мягко обвил призрачные пальцы, которые держали вилку, притянул их к себе и съел кусочек яичницы с вилки. Илина вздрогнула.

Он понимал, что это не похоже на простое проявление дружелюбия – жест был слишком интимным, однако им руководил какой-то инстинкт. Себастиан хотел узнать, что творится в душе у привидения (а ведь её душа у него буквально на виду), и лучшим способом было сделать что-то, чего она от него не ожидает.

–Остыла,– прокомментировал он, облизав губы.

Илина чуть отпрянула, погрузившись в свои мысли. Её прошило внезапное воспоминание, она вздрогнула и выронила вилку. Себастиан ловко поймал её на подлёте к столу и тогда заметил, что Илина сидит к нему спиной на диване.

Мужчина обошёл диван и присел перед ней на колено.

–Что случилось, девочка? Я напугал тебя?

–Нет, я... Я кое-что вспомнила.

Себастиан сел рядом с ней на диван.

–Расскажешь?

Она покачала головой и произнесла с недоверием:

–Себастиан? Ты действительно меня не боишься?

–Нет.

–Почему?– она внимательно посмотрела в его прозрачные глаза.

–Бояться нужно живых людей, девочка,– Себастиан улыбнулся невесело.– Духи вроде тебя зла причинить не могут.

–Ну, я могла бы крикнуть, как-то выдать тебя.

–И тогда я бы скрывался от живых людей. Так и выходит: дети боятся призраков, а потом в школе их расстреливают одноклассники. Вполне себе живые.

Девушка кивнула, раздумывая, стоит ли ему что-то рассказывать о себе.

–Илина, почему ты здесь?

–Не знаю. Я не помню, как умерла. Да и жизнь постепенно стирается из памяти, знаешь ли. Кажется, что я тут всегда была, в этой квартире. Теперь я понимаю призраков, которые веками живут в замках и только и могут, что пугать туристов нечленораздельными звуками,– она натянуто улыбнулась.

–Расскажи мне о себе,– попросил Себастиан.

–Я Илина Лэзэреску, и я умерла, когда мне было около двадцати трёх. Кажется, это был девяностый год... Я помню, что заработала на эту квартиру сама. Тогда это было проще, чем сейчас... Я много работала, только не помню, где. И у меня не было родителей. Кажется, они погибли. Или мне так говорили. Сегодня я вспомнила кое-что. У меня был жених. Лица не помню, имени – тоже. Я просто вспомнила, что он делал так же, как ты – воровал еду у меня с вилки. И вспомнила чувства.

Она умолкла. Себастиан не знал, что нужно говорить в таких случаях, поэтому протянул руку и коснулся полупрозрачных волос девушки.

–Думаешь, ты здесь из-за любви?– тихо спросил он.

–Нет,– мотнула головой Илина.– Чувство померкло со временем, как выцветшая фотография. Вряд ли оно способно меня удержать.

–Ты хочешь уйти?

–Давно пора,– от грусти в её глазах Себастиану стало не по себе.

Монотеизм обирает людей: лишает их свободы выбора, единства, инициативы, материальных ценностей (деньги – зло, и дабы избавиться от них, следует отнести их в церковь), детей (ибо все люди – дети господа, а твоих лично не бывает), плодов своего земного труда (всё это тлен и прах). Человек перестаёт распоряжаться своей душой, ведь после смерти его бренного тела душа отправится к богу. Или к дьяволу, что, в общем-то, одно и то же.

В конечном счёте, последнее, что остаётся у человека своего,– это его тело. Однако и эту последнюю обитель стремятся отобрать, подчинить, разрушить.

Себастиан обнаружил себя на одном из городских кладбищ, путь к которому ему указала Илина. В глубине души он надеялся, что привидение – всего лишь плод его воображения. При свете дня и на свежем воздухе всё, что происходило в квартире, казалось каким-то наркотическим ночным кошмаром.

На кладбище была схема расположения могил, и мужчина склонился над ней – буквы были мелкими. Осторожные шаги сзади заставили его собраться, однако голос, принадлежавший старику, спросил лишь:

–Подсказать вам?

–Спасибо, не нужно,– Себастиан глянул на него через плечо, стараясь не особенно высовываться. Лучше уж не попадаться на глаза лишний раз.

Нужную могилу он искал ещё несколько долгих минут, а найдя – отправился по дорожкам прогулочным шагом. Илина Лэзэреску была похоронена вдалеке от главных ворот, почти у самой ограды, под липой. За могилой никто не ухаживал, и Себастиан долго впитывал в себя это зрелище: простенький камень, полувыцветшая фотография, на которой юная Илина улыбалась, как ангел, усыпанная листьями земля, давно не крашеная низкая ограда.

Это было тихое место. Ей бы здесь понравилось. Он вдруг подумал, что Илины здесь нет. В истлевшем гробу лежит лишь бренная плоть, которая когда-то ей принадлежала. А она – бедная девочка – осталась одна в той квартире. Никто не приходит на могилу, но и в её обители ей нет утешения.

–Кто же тебя обидел, милая?– прошептал Себастиан, переступая ограду и машинально руками сгребая листья, сметая пыль с могильного камня. На надгробии была надпись: «Любимая...» Чуть ниже – даты жизни: 7/10/1967 – 16/05/1990.

Тридцать лет! Казалось бы, всего ничего для привидения. А ведь ей было двадцать два года, когда её тело оказалось в земле, а душа – в старой квартире! Большую часть своей жизни Илина была духом без тела, закрытым в крошечной квартире. Себастиан точно знал, что сошёл бы на её месте с ума.

Когда он вернулся, она ждала его с горячим чаем наготове. Себастиан молчал. Не мог заставить себя сказать хоть слово девушке, которую видел мёртвой. Могила словно доказала ему очевидное: её больше нет, и никогда не будет, хоть и кажется иначе. Мужчина без сил упал на кровать навзничь, даже рюкзак уронил рядом с собой.

Илина подплыла к нему молча, вгляделась в его лицо и всё поняла.

–Видел?– произнесла она, и Себастиан кивнул. Девушка села к нему на кровать. Наверное, это событие и в её душе поставило некую точку, потому что она сокрушённо уронила голову.

–Прости, что тебе пришлось,– прошептала она.

–Любимая...– эхом отозвался Себастиан. Илина взглянула на него вопросительно.

–Так написано на надгробии,– хрипловато пояснил мужчина.– Он любил тебя.

–Его больше нет.

–Откуда ты знаешь?– Себастиан откинул козырёк кепки назад, чтобы лучше видеть её.

Илина пожала плечами:

–Чувствую.

На следующее утро девушка всё ещё была задумчивой, и, проснувшись после ночной смены, Себастиан застал её рассеянно поглаживающей низ живота и теребящей косу. Он принял душ и приготовил завтрак, уселся за стол с книгой в руках, а Илина, всё так же молча, заправила его постель и улеглась поверх неё.

–Что за книга?– спросила она.

–«Белый отель». Я думал, ты уже её прочитала, пока меня не было,– мужчина посмотрел на неё поверх книги, улыбаясь одними глазами, и вдруг осознал – всё изменилось. Он никогда не сможет смотреть на эту хрупкую девушку, такую красивую на своей фотографии на могильном камне, как прежде.

–Я начала, но она меня немного смутила, так что...– на призрачных щеках чуть затеплился румянец.

–Понимаю... На самом деле, вульгарности тут хватает, но она очень глубокая. Она о любви, жизни и смерти. О войне. Мне больно её читать, особенно сейчас... Последние главы. Там много боли. Эти люди не сделали ничего плохого! Тысячи белых отелей, которые превратили в прах только потому, что они якобы были сделаны не из того материала... Разделяй и властвуй. Придумай себе врага, если его нет.

Себастиан отложил книгу и закрыл лицо руками. Взгляд Илины – какой-то рассеянный и вопросительный – ясно давал понять, что она не читала ни этой книги, ни подобной им, не до конца знает историю вопроса, и уж конечно не знакома с творчеством Фрейда. Ещё бы, такая молодая и столько лет в изоляции! Однако Себастиану это и не было важно: потребность высказать свои тяжёлые мысли теперь невыносимая, жгла ему язык. Он был одиночкой, поэтому и обзаводился блокнотами, где мог эти мысли записывать.

–Сомневаюсь, что ты был когда-то наёмным убийцей,– прохладные пальцы прочесали его волосы, чуть отрезвляя.– Ты слишком добрый.

Себастиан кивнул и посмотрел на неё поверх пальцев, всё ещё пряча нижнюю часть лица в руках.

–В конечном счёте, всё, что у тебя остаётся на земле,– это твоё тело. И даже его стремятся забрать. Утопить. И сжечь. И снова утопить. И моя православная родина в этом тоже участвовала.

Илина села на диван и пытливо посмотрела на него.

–Ты говоришь так, будто можешь что-то изменить.

–Самая соблазнительная ложь – думать, что можешь что-то изменить,– он криво усмехнулся.– Это как пересматривать один и тот же фильм и каждый раз надеяться, что главный герой выживет. И я поддаюсь этому соблазну. А в итоге что мне остаётся? Vater, vergib ihnen denn sie wissen nicht was sie tun. Молитвой делу не поможешь, но так хотя бы создаётся впечатление, что ты лучше тех убийц.

Илина смотрела на него не отрываясь. В её глазах теплился какой-то свет, будто отражавший что-то в нём самом.

–Ты говоришь такие вещи...– она осеклась.– Может, ты знаешь, почему я здесь? Ведь никто не остаётся на земле после смерти просто так.

–Верно. Ответить на свой вопрос можешь только ты сама. Чего ты хочешь, Илина?

–Я хочу знать, как я умерла.

Своего апогея порабощение тела достигло в отношении женщин. Наш герой-Яхве, как уже говорилось, в самом начале Библии делит людей на мужчин и женщин. Женщина – это плохо, грешно. Даже само таинство рождения детей, которое я не могу не считать чудом природы, низводится в Библии до наказания за грех. Здесь напрашивается интересный вывод: если бы первые люди не согрешили, не вкусили от Древа Познания, то людского рода и вовсе бы не было. Звучит кощунственно, однако неужели иудейский бог действительно считает, что для человечества лучшим выходом было бы не рождаться вовсе? Но он бог, в конце концов, и он вправе принимать решение.

Вся история цивилизации, построенной на «мировых» религиях, пугает этой своей однозначностью: решать может бог, в крайнем случае, мужчина, но никак не женщина. Женщина не имеет права распоряжаться своим телом. На первый взгляд кажется, что заповедь «не прелюбодействуй» не имеет полового признака, и изначально так оно и есть – наказание несут обе стороны, однако на практике мы видим другое.

Мужчин называют полигамными, им разрешено многожёнство, а вот женщина должна вступать в брак только девственной и жить со своим мужем, пока смерть не разлучит их. Разве это не лицемерие? Сколько неверных мужей продолжают жить в браке, потому что оправдались перед женой своей полигамностью!

Себастиан не изменил своему стилю одежды, хотя по настоянию Илины гладко выбрился. Накануне он пытался убедить девушку, что ни под каким предлогом его не допустят к медицинской информации. Илина говорила, что верит в него и что его улыбка откроет все двери.

–В конце концов, придумай какую-нибудь легенду,– посоветовала она.– Например, что ты частный детектив.

Себастиан непроизвольно бросил взгляд на свой блокнот, лежащий на кровати, выдавая себя с потрохами – Илина видела, с какой надеждой он смотрел.

–Что ты там пишешь?– она чуть прищурила глаза.

–Я иногда записываю свои мысли о книгах или фильмах. Это не имеет значения,– он облизал пересохшие губы.– То, что мне не с кем обсуждать, я доверяю бумаге. В том числе списки покупок.

Себастиан попытался улыбнуться, чтобы закрыть тему. Вышло скверно.

–Скажи, что ты писатель. Выглядишь ты как раз так, будто редко появляешься на публике.

Идея показалась ему не самой плохой, и на языке уже вертелись заученные реплики хорошего сценария, когда он открывал мрачные двери местного патологоанатомического бюро при больнице.

И, конечно же, случилось то, чего можно ожидать: кто вы и кто она, сколько лет назад, а архив хранится только пятнадцать, если она и была здесь. Себастиан вышел на улицу, припоминая ещё один адрес. Та больница была чуть дальше, но, надвигая на глаза кепку, он видел, как наяву: архив там забыли уничтожить, а персонал гораздо сговорчивее, и старик-архивариус от скуки не знает, куда себя девать, и, конечно, Илину повезли именно туда, потому что... Потому что должно же ему, Себастиану, повезти!

Когда он вошёл в пристройку больницы, где располагался морг, и справился об архиве, выражение лица администратора, до того приторно-скорбное, изменилось до неузнаваемости. Он махнул рукой в сторону подвала с совершенно искренним безразличием.

Себастиан почувствовал себя так, будто у него за спиной выросли крылья, и именно они несут его вниз по лестнице, так что он даже не касается ступеней ногами. При виде старика-архивариуса, он почувствовал, что по дороге обратно ему не потребуется транспорт – такими сильными стали крылья.

–Здравствуйте,– пропел Себастиан и снял кепку,– меня зовут Себастиан, я писатель, и мне потребуется ваша помощь.

Старик опустил очки на кончик носа, разглядывая его, как любопытный экземпляр.

–Молодой человек, вы ведь знаете, что мы имеем право предоставлять документы только сотрудникам полиции и медицинским работникам,– хитро улыбнулся архивариус.

–Безусловно. Мне нужна только маленькая справка об одной особе. Хочу знать, не насильственной ли смертью она умерла,– Себастиан с трудом удерживался от кривой улыбки, которая просилась к нему на губы после фразы «молодой человек».

–Ну, если ваша особа умерла насильственной смертью, то все сведения будут храниться в судебной экспертизе,– важно пояснил старик, одёргивая видавший виды белый халат.

–Вот оно что!– конечно, Себастиан знал об этом.– Тогда вы не найдёте её документов в своём архиве, и дело с концом, верно? О, да, я забыл упомянуть: она умерла в девяностом году.

–Ничего,– махнул рукой архивариус,– архив забыли уничтожить. Никому нет до этого дела. Так как звали эту вашу особу?

–Илина Лэзэреску.

Архивариус удалился, тихо покашливая в кулак и что-то бубня под нос, и Себастиан остался в мрачноватом помещении один на один со столом. Лампа с зелёным абажуром. Призрак ушедшей эпохи, пришелец из Советского Союза. Почему-то именно в этот момент Себастиан впервые почувствовал себя единственным живым участником каких-то страшных событий, летописцем истории, которая никому не интересна, кроме него. Дьявол прокрался в его буйную голову с богемно звучащей мыслью: «Почему бы тебе не написать книгу?»

Старый архивариус появился из недр хранилища с картонной папкой, важно положил её на стол, надел очки по-человечески – на переносицу – и стал листать хрупкие страницы.

–Вот, молодой человек,– проговорил он скрипуче,– нашлась ваша особа. Молодая Илина Лэзэреску, двадцать два года. Она умерла от послеродового кровотечения.

Себастиану показалось, что ему дали под дых, оставив без воздуха.

–У неё был ребёнок...– едва слышно проговорил он.

–Брак не зарегистрирован,– констатировал архивариус, листая бумажки дальше, но звук его голоса долетал до Себастиана словно через залившуюся в уши воду.

Илина Лэзэреску умерла при родах. Где она была? Одна дома или в больнице? Почему её не спасли? И что же с ребёнком?

Одна дома. Когда он зачищал пол, ему показалось, что в стыках между досками на том месте, что в ногах кровати, было слишком темно, будто что-то туда залилось. Он пытался вычистить грязь, однако раньше строили на славу, доски были идеально подогнаны, и внутрь могла попасть разве что жидкость, но не кончик ножа.

Какой-то очаг его сознания отметил то, что сказал архивариус:

–Я её помню, такая молодая и красивая...

–Она была одна дома,– откликнулся Себастиан первым, что крутилось у него в голове, прежде, чем успел себя остановить.

–Вы ясновидящий?

–Простите, господин...?– Себастиан заставил себя очнуться.

–Олтяну.

–Господин Олтяну, я не знаю, как ответить вам на вопрос. Так она была одна дома? Действительно?

–В направлении «скорой помощи»,– старик снова зашуршал бумажками,– написано, что вызвал кто-то из её родственников. Из квартиры соседей.

Какой ещё родственник? Себастиан сделал мысленную пометку и продолжил наступление:

–Господин Олтяну, а почему вы её запомнили?

–Кхм... Я проводил вскрытие – тогда я был уже опытным врачом,– и меня впечатлило то, сколько крови она потеряла. У неё сосуды были буквально пустыми, а сама она – белой, как полотно. Ещё спустя пару дней какой-то сотрудник показал мне утреннюю газету, сказал, мол, помнишь девушку без крови? В заметке в криминальных новостях было написано, что её жених совершил самоубийство.

–Как же...?– Себастиан смял кепку в руке. Илину все бросили. Даже тот, который написал «Любимая…» на её надгробии.

–Я не знаю, как,– доктор Олтяну понял его по-своему.– И что с ребёнком её – тоже не знаю.

–Спасибо, вы очень мне помогли,– Себастиан благодарно посмотрел ему в глаза.– Может, вам заплатить?

–Молодой человек, это называется коррупцией,– нравоучительно произнёс архивариус.– Так что примите только моё «пожалуйста».

Вместо дома Себастиан поехал в городскую библиотеку за подшивкой газет. Ему показалось, что выяснить имя жениха Илины – неплохая идея, и проще всего это сделать, пролистав газеты за тот период.

Библиотекарь в читальном зале смотрела на него косо, даже когда он снял кепку и стал выглядеть приличнее, однако газеты всё же выдала.

Много времени поиски не заняли: Себастиан знал дату смерти Илины, оставалось только перелопатить все страницы в поисках маленькой заметки. Заметка, как и сказал Олтяну, была в криминальной хронике. Немного пафосно там сообщалось о том, что убитый горем отец, который в момент смерти своей девушки был в отъезде, на следующий день после похорон был найден повешенным в своей комнате в квартире родителей. Его звали Петру Мунтяну, ему было двадцать пять.

В другой газете статья была ещё более пафосной и надрывной. Автор описывал горе на лицах родителей и брата Петру, а также его молодой жены, «такая потеря» и прочие затасканные слова соседствовали в этой статье с практически яростной критикой добрачного вступления в половую связь.

–Хотел бы я знать, чем это мотивировали коммунисты, раз они запретили бога...– вполголоса проговорил Себастиан, улыбаясь и чуть склоняя голову на сторону, и закрыл газету. Библиотекарь смерила его очень недовольным взглядом издалека.

Сомневаюсь, что есть какая-то статистика о том, вступали ли супруги в половую связь до брака (не друг с другом, а вообще), однако могу поспорить, что среди мужчин почти сто процентов вступали. Среди женщин этот процент будет меньше, потому что наше общество говорит: ты должна быть невинной, хранить себя для своего мужа.

Само слово «невинность» несёт какой-то ужасающий оттенок. То есть секса хотят все, и те, кто его себе позволяет, в чём-то виноваты перед обществом. Причём только если они женского пола. Невероятно даже представить себе, что мужчина стал бы гордиться тем, что хранит себя для будущего брака. Наоборот, гордость у мужской части населения планеты вызывает раннее начало половой жизни.

Женщину же все хотят осудить. Апогей безумия в осуждении женщин пришёлся, пожалуй, на конец XX – начало XXI века. Сейчас, когда у всех есть выход в Интернет, у всех появилось и своё мнение. Конечно, безумные выпады в отношении женщин, подвергшихся насилию, встречались и раньше, однако теперь простым нажатием пары клавиш вы уже не просто человек в маленькой квартирке на окраине Бухареста, не одинокий глас вопиющего в пустыне, вы – один из многих голосов, которые услышат на любом конце земного шара. Интернет-пространство гораздо обширнее, чем земное, и, что самое главное, оно не имеет границ. Идеи становятся мемами за считанные часы, мемы просачиваются во все щели, формируя общественное мнение, порой опасное и деструктивное.

Теперь нам говорят, «Конечно, случаются и изнасилования, но вот эта девочка сама хотела!» Приводят псевдонаучные факты, и люди верят, и обвиняют несовершеннолетнюю в том, что она сама напросилась, а теперь вдруг решила засадить за решётку ни в чём не виноватого парня, который ей доверился. Хочется думать, что это всё сделано на заказ адвокатом того самого невинного парня. Увы, страшная правда в том, что никто этого не заказывает. Само общество так работает – будто стадо баранов, готово ухватиться за ярко звучащую идею и растоптать и так уже растоптанную жертву. Тем более что эта идея – виновности женщины – стара, как сама цивилизация.

Его подмывало найти родителей или брата Петру. Себастиан начал бы говорить что-то необдуманное, напугал бы их до смерти и ничего не добился, ведь он и не придумал бы заранее, чего хочет добиться. Он брёл по улице медленно к вящему раздражению вечно спешащих пешеходов и пытался найти хоть один оправданный повод позвонить незнакомым людям или – того хуже – завалиться к ним домой. Если ты писатель – то пиши себе, зачем тебе какие-то подробности... да и что они могут рассказать...

Точно! Они могут рассказать о смерти Илины, о том самом дне. Архивариус рассказал, что «скорую» вызвал родственник, хотя Илина утверждает, что родственников у неё нет. Это могли быть родители Петру – в конце концов, она их будущая невестка. Незаметно для себя, он ускорил шаг и заставил себя оглядеться по сторонам. Через дорогу он увидел информационный киоск.

Девушка за стойкой смотрела на него, как на умалишённого.

–Молодой человек,– ладно доктор Олтяну, но эта соплячка?!– сейчас все адресные книги давно в интернете.

–Во-первых, я вам в отцы гожусь,– кривовато улыбнулся над своей несдержанностью Себастиан.– А во-вторых, в конце-то концов, я собираюсь заплатить вам за оказание услуги. У вас нет выхода в интернет?

–Есть,– девушка сверкнула на него глазами.

–Ну так вперёд!

Себастиан решился набрать номер только тогда, когда под второй фитнес-бургер в местном кафе до конца додумал причину звонка и подготовился, как ему казалось, к любому ответу.

–Да?– ответил ему приятный женский голос.

–Здравствуйте. Могу я поговорить с госпожой Мунтяну?

Небольшая пауза.

–Предыдущие хозяева не живут здесь уже лет десять.

К такому варианту он тоже был готов.

–Скажите, вы знаете их нынешний адрес или телефон?

–Они не были слишком дружелюбными,– в голосе послышалась улыбка.– Думала, сгорю заживо от взгляда, которым меня одарила госпожа Мунтяну, когда я попросила их новый номер.

–Госпожа Мунтяну... Младшая, да?– Себастиан вдруг забыл, что это он – летописец из прошлого, и только для него все действующие лица всё ещё молоды.

–Младшая? А, да. Младшая, Стела. Старая госпожа умерла, и они продали нам квартиру практически сразу после похорон.

–Прошу прощения, что не представился. Меня зовут Себастиан, я писатель и пишу об этой семье. Скажите, вы знали, что в вашей квартире повесился сын хозяев?

–Себастиан, очень приятно... Я Ани. Да, предыдущие хозяева говорили об этом. Я не особенно верю в жизнь после смерти, так что меня это не пугает. А вы?

–Я... верю,– Себастиан вдруг почувствовал непреодолимое желание солгать во спасение.– Кроме того, я – как бы это выразиться – немного экстрасенс.

–Надо же! Может, вы хотите прийти?

–Если вас это не смутит.

–Нисколько.

–Тогда один вопрос.

–Да?

–Вам нужно что-нибудь в магазине?

К слову о греховности женщин и сыне божьем. Не создавалось ли у вас впечатления, что Иисус появляется в книге для сглаживания острых углов иудейской религии? Иешуа, который готов защищать падшую женщину, Иешуа, который выгоняет торговцев из храма,– тот сын человеческий, которого мы все ждали. Доподлинно неизвестно, существовал ли он как личность, но как мем он представляет собой уникальное явление, способное многому нас научить.

Квинтессенция добра, которое олицетворяет собой Иешуа, представлена в одной его фразе: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят.» Это моя любимая цитата из Библии, у меня от неё мурашки по коже. Когда ничего больше не остаётся, насколько нужно быть великодушным, чтобы сказать такое!

И что же делает святая церковь с самым великим мемом всех времён и народов? Всё верно: опошляет, извращает, делает из него посмешище. Иисус умер на кресте за наши грехи, а значит, мы должны ему. С рождения! Мы были грешны, не отмывшись от греха Адама и Евы, и должны были его искупать, теперь же мы должны ещё Иешуа, смерть которого допустил его отец, всё тот же Яхве.

Что стало с отношением Иисуса к женщинам? О, «невесты христовы» – одна из моих любимых тем. Бедные девушки, зашоренные религией с рождения или обиженные судьбой, оказываются в кошмарной ситуации: их душа и тело принадлежат давно умершему человеку (если допустить, что он существовал). И это опять возвращает нас к тезису о том, что наша единственная частная территория – наше тело – тоже нам не принадлежит.

«Невестам христовым» нельзя делать греховного, думать о греховном, говорить о греховном... Они такие же, как мы, и вдруг им ничего нельзя. Более того, этот образ в культуре овеян ореолом святости, величия. Какое лицемерие! «Плодитесь и размножайтесь» против «в муках будешь рожать детей». Снова таинство любви и деторождения сводят до греха и наказания.

Вряд ли существует статистика причин, по которым молодые красивые девушки оказываются в монастырях, однако на основании личного опыта общения с ними, могу утверждать: многие – слишком многие – приходят в монастырь после неудач в личной жизни. Впрочем, какие там неудачи! Более конкректно это можно назвать обывательской фразой «переспал и бросил». Девушки после этого считают себя нечистыми, недостойными, согрешившими.

Никто из обидевших их мужчин так не считает. Серьезно, вы хоть раз видели монаха, который оказался бы в монастыре, потому что он переспал с девушкой, и она его бросила? Если вы сейчас улыбнулись, то я прав: презумпция виновности женщин довлеет над цивилизацией уже несколько тысяч лет.

День казался Себастиану бесконечным из-за бесконечной его продуктивности, а благодаря ночной работе он нещадно зевал. Кроме того, он понятия не имел, зачем вообще идёт домой к Ани. Мечтает найти там призрака Петру Мунтяну? Но ведь он никак себя не проявляет, если верить женщине. Не все умершие становятся призраками, иначе от призраков проходу бы не было.

Шурша пакетом (куриная грудка, десяток яиц, булка хлеба и конфеты, и пусть дальше продолжает объяснять, что у неё всё есть), Себастиан прошёл мимо консьержки, назвал номер квартиры и поднялся на третий этаж по лестнице. Это был роскошный дом, монументальный и добротный, как строили только раньше и только для элиты.

На пороге квартиры его ждала миловидная молодая женщина, на круглых щеках залегли ямки от улыбки.

–Здравствуйте,– она протянула ему маленькую ладошку.

–Добрый день,– Себастиан пожал её руку и прошёл за ней в просторную прихожую.

Он чувствовал себя очень незащищённым, когда снимал куртку и разувался, и мысленно называл себя идиотом – нельзя же постоянно бояться нападения! Он протянул Ани пакет, и она стала дёрганой, будто это был чемодан с гранатами, сначала отказывалась, потом бессвязно благодарила. Женщина сбежала на кухню ровно на столько времени, сколько бы ей хватило отдышаться, а выбежав обратно, спросила:

–Чаю?

–Неплохо бы. Можно, я для начала огляжусь?

–Ах, да,–Ани порывисто прошла по длинному коридору, и у прикрытой двери в комнату остановилась.– Побудьте здесь минутку. У меня там мама...

Пока она говорила с мамой вполголоса, Себастиан продолжил озираться по сторонам. Квартира была просторной и светлой, с высокими потолками и дорогим ремонтом. Нынешние хозяева явно тоже недостатка в средствах не испытывали, однако эта идеальная чистота прямо бросалась в глаза. Будто здесь приемная короля, где каждый день ждут высоких гостей, не иначе.

–Заходите,– в дверь высунулась голова Ани.

Себастиан вошёл в комнату и поздоровался с лежащей на кровати возрастной женщиной. Бегло огляделся и проговорил:

–Значит, здесь...

–Да,– Ани нервно поправила свои короткие тёмные локоны.

Себастиан машинально посмотрел на люстру, понимая, что на ней не повеситься. Ани проследила за его взглядом и пояснила:

–Раньше над дверью висел турник. Это было модно.

От турника и Себастиан не отказался бы – тело скучало без тренировок, однако какая же всё-таки это уродливая ирония – лишить себя жизни с помощью спортивного снаряда. Разве Петру не лезла эта мысль в голову со всей настойчивостью, достойной сумасшествия? Люди в такие критические моменты часто бывают суеверны и мелочны.

–Я пойду заваривать чай,– сказала Ани.– А вы пока поищите призраков.

Она улыбнулась и вышла.

–Что ж, Петру, если ты здесь, то самое время показаться...– под нос проговорил Себастиан, гипнотизируя место над дверью, где раньше висел турник. Ответа не последовало, ни шороха, ни движения воздуха.

–Он бьёт её,– услышал Себастиан и резко обернулся.

Старая женщина в постели, которая выглядела до того сонной и безучастной, смотрела на него осмысленно. В руках, сложенных на животе, была книга и очки – деталь, которая отложилась у него в подкорке, но не сразу дошла до сознания,– будь женщина безумной, она не могла бы читать «Историю Древнего Рима».

–Простите?

–Ты слышал.

Слышал. И даже понял.

–Вы пользуетесь мобильным телефоном?

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒