Аналитическая психология 3 страница

Историю протестантизма Юнг назвал «хроникой штурма» этих священных символических стен. Протестанты обескровили церковь, лишили ее языческих обрядов и ритуалов, подорвали авторитет духовенства, избавили прихожан от исповеди, вменив им в обязанность читать Библию и слепо верить. Результатом являются утрата церковной жизни, омертвелость догматов, развитие историко-филологической критики Библии. Символы утратили свой наглядно-образный характер, стали формулами, совершенно бессмысленными для быстро развивавшегося научного мировоззрения. В традиционном обществе символы, произрастающие из глубин психики, проецируются вовне, образуя упорядоченный космос. В таком мире человеку легко жить, все стоит на своих местах, имеет цель и смысл. И дикарь, и человек традиционной культуры каждым своим действием воспроизводил мифологический праобраз; он чувствовал себя реальным лишь в той мере, в какой он был причастен божественному порядку, мировым космическим циклам. В иудео-христианском монотеизме эти циклы были разорваны, мировое время стало линейным, необратимым, но христианство все же преодолевало, по словам М.Элиаде, «ужас истории»21 , поскольку обещало окончательное преодоление бремени, победу над тьмой и хаосом, страданием и самой смертью. Кроме того, в средневековом христианстве оставалось очень много языческого – именно ему объявил войну протестантизм.

С разрушением стены символов «огромное количество энергии тем самым освободилось и двинулось по старым каналам любознательности и приобретательства, из-за чего Европа стала матерью драконов, которые пожрали большую часть Земли». За Реформацией последовало Просвещение, стали развиваться наука, техника, индустрия. Разложенный на формулы символический космос оказался чуждым человеку; «расколдование мира» привело к духовной опустошенности, конфликтам, войнам, абсурдным политическим и социальным идеям и, конечно же, к колоссальному росту числа психических заболеваний.

Когда символических стен более нет, то энергия архетипов не усваивается, они вторгаются в сознание в виде психотического образа мистических видений, политических пророчеств «вождей». Понятно, что по своему содержанию последние остаются мифологическими – Юнг видел в национал-социализме выход на поверхность германского язычества, тогда как в коммунистической идеологии для него было очевидным присутствие мифа о «золотом веке», детской мечты о рае на Земле. На смену этим приходят иные политические мифы – мы живем в эпоху коллективного и индивидуального безумия.

Следует сказать, что оценки нацизма в 30-е годы были у Юнга однозначно негативными – и в опубликованных в то время работах, и в письмах, и в опубликованном недавно двухтомном тексте семинара по книге «Так говорил Заратустра» Ницше. Сын Юнга в начале 30-х годов учился в Германии, и, по его воспоминаниям, всякий раз, как он приезжал в Швейцарию и беседовал с отцом о немецкой политической жизни, оценки национал-социалистического движения были только отрицательными. Германия, как писал он в 1936 г., стала «страной духовной катастрофы».

В чем причина обвинений Юнга в «пособничестве нацистам», антисемитизме, расизме, которые впервые появились в середине 30-х годов, потом были реанимированы сразу после войны и раздаются до сих пор как со стороны фрейдистов, так и иных марксистов? Предположим, последние, имея в виду советских критиков Юнга, попросту малограмотны: им читать Юнга, разбираться было недосуг, они прочитали где-то и воспроизвели, уснастив соответствующими идеологическими восклицаниями. С фрейдистами ситуация особая – там доныне Юнг, по крайней мере в старшем поколении учеников Фрейда, остается «предателем», о нем по различным поводам сочиняют были и небылицы22 . Однако обвинение в

сотрудничестве с нацистами и в антисемитизме является достаточно серьезным, чтобы не остановиться на фактах. Как известно, всякий факт можно интерпретировать по-разному, обнаруживая те или иные мотивы поступка. Вряд ли кто-нибудь станет обвинять Фрейда в пособничестве итальянскому фашизму на том основании, что он подарил свою книгу Муссолини, либо делать его ответственным за расстрелы австрийских социал-демократов, подавление восстания которых он приветствовал. Не обращая внимания на множество противоречащих тому фактов, за поступками Юнга фрейдисты находят в качестве одного из главных мотивов антисемитизм и расизм. Единственным основанием для этого является одно высказывание Юнга в статье 1934 г., где говорится о различиях в психологии индоариев и евреев, объясняемых разницей в коллективном бессознательном. Собственно говоря, речь идет о том, что психоанализ Фрейда непригоден для понимания таких феноменов, как национал-социализм, который Юнг объяснял вторжением архетипических образов.

Объяснение нацизма «архетипом Вотана», наверное, не следует считать удачным. Несвоевременным было и само высказывание Юнга, полемически направленное против фрейдистов, но подчеркивающее различия в расовом коллективном бессознательном в условиях гонений на евреев. Однако о психологических отличиях писали и авторы-евреи, причем не только убежденные сионисты, но и тот же Фрейд (достаточно вспомнить его письмо членам ложи «Бнай Брит»23 ), а Юнг при этом специально подчеркивал, что различия не означают «неполноценности» той или другой стороны. У китайцев тоже своя психология, но никто не станет заявлять, что китайцы «неполноценны». Тут Юнг ошибался, как раз те, кто обвинял его в расизме, подняли шум в печати: «Он сравнивает евреев с монгольскими ордами!»24

Юнгу, поклоннику древнекитайской культуры, вообще склонному возвеличивать традиционные общества и противопоставлять их современной цивилизации, месяцами жившему среди индейцев и негров, всякие заявления о «миссии белого человека» казались отвратительной ложью. Европейская цивилизация навязывает всем свои жизненные формы, крушит, как слон в посудной лавке, созданные веками религии и традиции. «Неполноценной» для него была скорее именно западная культура. Сравнение же евреев с китайцами объяснялось тем, что речь шла о двух народах со

значительно более древней, чем у германцев и прочих северных индоариев, культорой, которая частью отпечаталась в коллективном бессознательном. Это дает известные преимущества – большую дифференцированность сознания, рефлексии, но приводит и к недостатку спонтанности в творчестве новых культурных форм. То же самое писал Юнг и об индо-арийской по своему происхождению Индии, сравнивая йогу с западной «психотехникой»: древность культуры имеет и позитивные и негативные черты. Во всяком случае о расизме тут говорить не приходится.

Какие-то иллюзии в связи с начальными этапами нацистского движения у Юнга были, но тут он был отнюдь не одинок. Лестные оценки раздавались со стороны и таких умудренных опытом британских политиков, как Ллойд Джордж или Черчилль25 . Но и тогда он однозначно оценивал нацизм как массовую одержимость. После войны, когда на него посыпались обвинения, он не считал возможным для себя вести газетную перепалку. Как спорить с газетой Weltwoche, писал он русскому философу Б.П.Вышеславцеву, где появились эти обвинения, если она 10 лет подряд прославляла нацистский режим, содержалась на немецкие деньги, доходила до такой низости, как оправдание убийства австрийского канцлера Дольфуса, а сразу после войны при том же главном редакторе обвиняет его в антисемитизме, противопоставляет Томасу Манну? Швейцарское правительство в страхе перед немецкой агрессией практически не пропускало политических беженцев или евреев из Германии, швейцарские банки получали золотые слитки, сделанные из зубных коронок сотен тысяч убитых в концлагерях и посредничали в сделках между американскими и немецкими фирмами все эти годы26 . С этими людьми вести публичную дискуссию было просто бессмысленно. Отвечать пришлось ученикам Юнга – евреям. В 30-е годы, когда всякому эмигранту требовалось не просто тайком перейти границу, но еще и заручиться рекомендациями, получить место работы, чтобы закрепиться в Швейцарии, Юнг оказал большую помощь целому ряду психоаналитиков-евреев. Некоторые из них – И.Якоби, А.Яффе и другие стали его ближайшими учениками. Неудивительно, что именно они чаще других отвечают на обвинения фрейдистов – именно их, а не авторитетных еврейских раввинов и религиозных деятелей27 .

Именно застарелая неприязнь к Юнгу последователей Фрейда служит причиной всех этих обвинений. В чем заключалось, если отбросить предвзятые заявления об антисемитизме, «сотрудничество с нацистским режимом»? С приходом к власти они стали очищать все организации от «расово чуждых» элементов. Немецкие психотерапевты уговорили Юнга стать главой Международного психотерапевтического общества, в которое входило и немецкое психотерапевтическое общество, руководимое двоюродным братом Геринга28 . Юнг пошел на это, по его признанию, чтобы спасти все то, что еще можно было спасти в немецкой психотерапии. Перед ним стоял выбор: либо остаться в стороне с «чистыми руками», либо помочь своим коллегам. Он выбрал последнее. Следует сказать, что в это общество входили английские, голландские, скандинавские психоаналитики, с тем же Герингом считал возможным поддерживать деловые связи ближайший сподвижник Фрейда и его будущий «официальный» биограф Э.Джонс. Несколько раз он намеревался уйти с этого поста, но его уговаривали остаться не только немецкие, но также английские и голландские психоаналитики. Когда он со своего поста все-таки ушел, то президентский пост занял английский психотерапевт (а книги Юнга сразу оказались в «черном списке» у нацистов).

Сотрудничество с преступным режимом – это очень серьезное обвинение. Его, если не брать очевидные случаи (скажем, Джентиле был министром у Муссолини), следует тщательно обосновывать. Споры вокруг «случая Хайдеггера»29 показывают, что обвинители зачастую прибегают к очевидным передержкам. Когда речь идет о «президентстве» Юнга – это очевидно. Перед такого рода прокурорами следует поставить вопрос: если в какой-то стране властвует преступный режим, то следует ли ученым, писателям, деятелям культуры прервать всякие связи с живущими и работающими в этой стране коллегами? Сколько тогда «пособников сталинизма» можно найти среди западных деятелей культуры, причем необязательно марксистов? В случае нацистского режима поражает избирательность В. Гейзенберга, работавшего над атомной бомбой для гитлеровской Германии, эти обвинения как-то обходят стороной, зато сразу после войны в «пособничестве» обвинили даже Г. Гессе, поскольку его книги выходили в Германии. То, что Юнг оказался объектом пропагандистской кампании, нельзя назвать случайностью – с ним просто сводили совсем иные счеты.

В работах 20–30-х годов Юнг обращался к чрезвычайно широкому кругу проблем психотерапии, психологии, культурологии, религиоведения. Он ездит по миру, читает лекции в Цюрихской высшей технической школе, ведет семинары для небольшой группы последователей, основывает в 1935 г. Швейцарское общество практической психологии, получает почетные титулы в Гарварде и Оксфорде. Но основной областью его деятельности оставалась врачебная практика, и учение об архетипах коллективного бессознательного сформировалось в результате опыта лечения пациентов. Конечно, значительную роль сыграли самоанализ, столкновение с собственным бессознательным. Психоанализ Фрейда также несет на себе следы самоанализа, осуществленного Фрейдом в 1895–1896 гг. У Юнга эта «конфронтация с бессознательным заняла около 6 лет. На основе этого погружения и выхода из него были разработаны психотерапевтическая теория, метод и техника. Центральным понятием его психотерапии является «индивидуация». Оно используется Юнгом в ином значении, нежели в средневековой теологии. Речь идет о движении от фрагментарности к целостности души, о переходе от «Я», центра сознания, к «Самости» как центру всей психической системы. Такое движение начинается, как правило, во второй половине жизни. Среди учеников Юнга имеют хождение нигде не записанные его слова: «Естественным завершением жизни является не старческое слабоумие, но мудрость». Он считал достойным сожаления молодечество стариков, ставшее столь характерным для западной культуры. Это столь же неестественно, как старческая усталость молодежи. С момента зрелости и примерно до 35–40 лет ориентация на внешний мир. карьеру, власть, семью, положение вполне естественна. Но в этом переломном возрасте возникают вопросы о смысле всей этой деятельности, религиозные и философские размышления о, жизни и смерти. Большая часть пациентов Юнга принадлежала именно к этой возрастной группе, и невротические симптомы очень часто имели своей причиной именно неразрешенные конфликты мировоззренческого или морального порядка. Понятно, что Юнг, имея дело с более простыми случаями, когда не было нужды в сравнительно долгом анализе30 , не «палил из пушек по воробьям». Но там, где это было необходимо, с помощью врача осуществлялась «регрессия», т.е. погружение в глубины бессознательного, чтобы затем, после нее, могли вновь осуществиться «прогрессия», движение к внешнему миру, лучшая к нему адаптация.

Зачастую невроз возникает именно потому, что спонтанно начался процесс индивидуации, подключилось бессознательное, «компенсирующее» односторонность сознания. Естественной целью психической системы является движение от «Я» к центру, к «Самости», символизируемой в сновидениях то кругом (мандалой), то крестом, то ребенком и т.п. образами.

Но сначала невротик сталкивается с иными архетипами. «Амплификация», расширение сознания, проходит через ряд стадий31 .

Сам Юнг в последние десятилетия своей жизни стал «мудрым старцем из Кюснахта». После поездки в Индию в 1938 г. он долго болел, а в 1944 г., после перелома ноги, случился тяжелейший инфаркт. Юнга посетили в это время видения, начавшиеся именно в те мгновения, когда он был близок к смерт. Его душа, выйдя из тела, странствовала по мировому пространству, он видел земной шар из космоса, а затем оказался на астероиде. Пройдя по узкому входу внутрь небесного тела, он оказался в храме, но тут ему явился образ, в котором черты его лечащего врача слились с чертами Базилевса-жреца с острова Кос, где находился храм Асклепия – Юнгу было дано указание вернуться обратно на Землю. Правда, еще три недели он не мог прийти в себя – мир казался после испытанного какой-то темницей. Посещали его и другие видения такой интенсивности, что казались истинной реальностью. Здесь сливались прошлое, настоящее и будущее, здесь царили иные законы. Эти видения не только окончательно убедили его в бессмертии души, но и послужили толчком для поздних работ, имевших преимущественно религиозно-философский характер.

Активная деятельность Юнга продолжалась до 1955 г., до потрясшей его смерти жены. В эти годы юнгианство оформляется как движение. Ранее Юнг всячески противился этому, опасаясь, что его идеи станут какой-то догмой для секты «верных», как то ранее произошло во фрейдизме. Крайне неохотно пошел он и на создание Института К. Г. Юнга, но ученики сумели его уговорить. Сам он в работе института никакого участия не принимал, доверив все дела первому ректору института К.Майеру и Совету (кураториуму). Единственное, на чем настояли ученики, – это обязательное участие одного из членов семьи Юнга в кураториуме. Сначала в него входила жена, Эмма Юнг, затем дочери (сейчас младшая его дочь, Хелене Хёрни-Юнг). Опасения Юнга в известной мере сбылись: институт постепенно терял черты клуба, в котором собирались заинтересованные исследователи для дискуссий. Видимо, такое развитие было неизбежным – поток желающих получить подготовку все увеличивался, прежде всего из США и Англии. В Англии в те годы начал выходить Journal of Analytical Psychology, в США Пауль и Мэри Меллон, лично знавшие Юнга, основали «Bollingen Foundation» – этим фондом финансировалось издание Полного собрания сочинений Юнга на английском языке. Интерес Юнга к гностицизму сослужил добрую службу исследователям этого позд-неантичного учения. Один из открытых в Наг-Хаммади кодексов исчез где-то в Каире. Длившиеся несколько месяцев розыски привели К.Майера в Брюссель, где кодекс был обнаружен в вокзальном сейфе. Одному из богатых и влиятельных пациентов Юнга удалось его выкупить и передать

институту. Получивший название «Кодекс Юнга» древний документ был передан ученым-античникам и опубликован в 1955 г.

Юнг завершает в те годы свои исследования по алхимии, но его все в большей мере привлекают проблемы теологии, а также парапсихологии. Гностическое богословие Юнга находит свое выражение в книге «Ответ Иову», где прослежи вьется эволюция иулео-христианского Бога – этот первоначально гневный и стоящий «по ту сторону добра и зла» Бог постепенно в диалоге с человеком и через него проходит к сознанию и доброте. Движение начинается с вопроса Нова. «может ли человек оправдаться перед Богом?» – и заканчивается вочеловечением Бога, рождением Иисуса Христа. Бог становится носителем милосердия, справедливости, любви, тогда как его темный, гневный лик отходит в бессознательное. Но эта сторона божества HP исчезла: правой рукой Бога является Христос, левой – Люцифер, Антихрист. Интересно то, что из русских религиозных мыслителей, толковавших о богочеловечестве и человекобожестве в начале века, Юнг был знаком только с Мережковским32 ; некоторые идеи его через К.Кереньи вошли ранее в тетралогию Т.Манна «Иосиф и его братья». От всех богословов, даже самых неортодоксальных, Юнга отличают, конечно, и учение о бессознательности божества, и подчеркивание темной, страшной для человека его стороны. Пророчества Юнга о «дне гнева Господня», царстве Антихриста, дальнейшем переходе из христианского Зона (Рыб) к иному Зону. стоящему под знаком Водолея, конечно же, далеки и от неортодоксального богословия. В переписке Юнг 50-х годов богословская проблематика занимает важнейшее место.

Интерес к парапсихологии, астрологии, алхимии возник у Юнга еще в самом начале его деятельности. От уверенности в существовании «духов» он перешел к объяснению оккультных явлений с помощью теории коллективного бессознательного: «духи» стали «проецируемыми бессознательными автономными комплексами». В работы 40–50-х годов вносятся важные поправки, Поскольку Юнг теперь убежден в «транспсихической реальности», в которой теряют свою жачимость законы провинности, пространственновременные детерминанты. Вместе с известным физиком Паули Юнг публикует книгу «Объяснение природы и психика». В ней, во-первых, проводится мысль о том, что архетипические образы играют значительную роль в умозрениях естествоиспытателей. Юнг и ранее проводил мысль, что платоновские, а потом картезианские идеи суть выражение архетипов. Иначе говоря, внутренние образы проецируются мыслителями на внешний

мир, и тот порядок, который обнаруживается в космосе, есть проявление внутренного порядка. Кантовские априорные категории, а затем понятия современного естествознания утратили пластичный символизм платонов» ских идей. но они попрежнему ведут свое происхождение от архетипов.

Во-вторых, Юнг дает в этой книге описание эффекта «синхроничности». Это «акаузальные смысловые отношения», когда событию во внутреннем., психическом мире соответствует событие во внешнем. Такого рода явления ему не раз доводилось наблюдать самому; кроме того, именно «синхронические» явления описываются в древнекитайской «Книге перемен», с ними сталкиваются исследователи парапсихологии. Чаще всего такие явления встречаются, когда подключается коллективное бессознательное. Парансихологические феномены особенно часто дают о себе знать в критических ситуациях, когда сознание не может с ними справиться и «включается» компенсаторная функция бессознательного. В связи с этим были внесены поправки в теорию коллективного бессознательного, имеющие в целом философский характер. Архетипы имеют «психоидный» характер, т.е. и не чисто психический и не только физический. Поэтому-то и возможны физические эффекты, производимые архетипами. В архетипах противоположность материи и сознания утрачивает свою значимость – речь тут идет именно об архетипах, а не об архетипических образах как психических фактах. Целый ряд парапсихологических яялений – sentiment du deja vu, ясновидение, телепатия, телекинезис истолковываются Юнгом как синхронические феномены, выходящие за пределы причинно-следственных связей, нарушающие (как. например, ясновидение) известные нам физические законы. Синхроничность определяется Юнгом как «временное совпадение двух или более некаузально друт с другом связанных событий, наделенных одинаковым или сходным смысловым содержанием»33 . Временное совпадение – это не астрономическая одновременность: временные различия в значительной мере субъективны; в случае предвиденного будущего временная дистанция между двумя событиями может исчисляться годами. Бывали и иные случаи, когда, например, две английских учительницы в 1901 г. в версальском парке впали в галлюцинаторное состояние и стали как бы свидетельницами событий времен французской революции. Другой пример синхроничности Юнг приводил из собственного психотерапевтического опыта. Одна пациентка с волнением рассказывала о необычайно ярком сновидении с золотым жуком, и в этот самый миг золотой жук сел на оконное стекло. У каждого из этих событий – у сновидения и передвижения жука – своя причинность, и связь двух этих рядов не каузальная, но смысловая. Жизнь, считал Юнг, куда сложнее всех наших теорий, к тому же столь изменчивых. Верить в последнее слово науки, которое уже завтра устареет, – это не более чем предрассудок. В поздних работах Юнга найдется немало высказываний об ограниченности, а иногда и о ничтожности научного знания. Последние

истины выразимы лишь символически, количественные методы науки тут ничем не помогут. Хуже того, наука, «излюбленное орудие Сатаны», привела вместе с техникой и индустриальной цивилизацией к чудовищному оскудению внутреннего мира людей.

Оценки этой цивилизации в поздних трудах Юнга довольно пессимистичны. В работе «Настоящее и будущее» (1957) он прямо пишет об угрозе индивиду со стороны современного общества. Страшна не сама по себе коммунистическая угроза. Хотя и в западном обществе имеются подрывные меньшинства, пользующиеся свободами ради пропаганды их уничтожения, они не имеют шансов, пока у них на пути стоит рациональность духовно стабильного слоя населения. По самой оптимистической оценке, это примерно 60% населения. Но эта стабильность весьма относительна. «Стоит температуре аффектов превысить критическую грань, и силы разума отказывают, а на его место рвутся лозунги и химерические мечтания, своего рода коллективная одержимость, которая быстро развивается в психическую эпидемию. В это время обретают влияние те элементы населения, которые при господстве разума влачили асоциальное и едва терпимое существование»34 . Такие лица вовсе не являются редкостными курьезами за пределами тюрем и сумасшедших домов. По оценке Юнга, на каждого явно душевнобольного (таковых во всех развитых странах примерно 1% населения) приходится 10 человек с латентным психозом. До приступа безумия у них чаще всего дело не доходит, но при внешней благопристойности они не вполне нормальны. Опасны же они именно тем, что духовное состояние этих людей соответствует состоянию группы, одержимой политическими или религиозными страстями, предрассудками или фантастическими мечтами. Стоит обществу попасть в кризисную полосу, стоит массе прийти в возбуждение, и оказывается, что такие индивиды лучше всего адаптированы – ведь в такой ситуации они чувствуют себя «как дома». Их химерические идеи, их фанатическая озлобленность тут находят свою почву. Происходит психическое заражение остальных – ведь и у них в бессознательном дремлют те же самые силы, безумцы просто несколько ближе стоят к этому пламени. Стоит ослабеть силам правового государства, и эта психическая эпидемия ведет к социальному взрыву, а потом к тирании худших.

Опыт нашего века в значительной мере подтверждает эти наблюдения Юнга – во всех социальных движениях, какой бы окраски они ни были, велико участие людей с явными психопатологическими отклонениями, делающимися иной раз и «вождями» национального или уездного масштаба. Такому ходу событий способствуют и массовое общество, лишающее всех индивидуальности, социальная механика государства, превращение церкви в один из инструментов управления и контроля. В западном обществе люди стали «рабами и жертвами тех машин, которые завоевали для них

пространство и время»35 они находятся под угрозой выпестованной ими военной техники; они отчуждены от осмысленного труда и духовной традиции, стали винтиками огромной машины. Массовый человек безответствен, он даже не понимает того, чему он обязан своим относительным благосостоянием, и ставит на первое место свои фантастические мечты, которые постепенно прокладывают путь тирании и духовному рабству. Словом, на перспективы западной цивилизации Юнг смотрит далеко не оптимистически. Это заметно и по разбросанным по его трудам и письмам последних лет тревожным и даже апокалиптическим замечаниям – близится «день гнева», который не пощадит ни грешника, ни праведника. По своим политическим воззрениям Юнг был довольно консервативен, относился недоброжелательно не только к социал-демократии, но и к тому варианту «общества всеобщего, благоденствия», которое постепенно стало формироваться в США и европейских^странах в 50-е годы. При всех обвинениях в иррационализме и спиритуализме он был сторонником политической рациональности XIX в. Современные общественные науки казались ему новыми инструментами той социальной механики, которую использует в своих целях делающаяся всевластной бюрократия, прокладывающая путь тирании. Впрочем, как признавался он сам в одном из писем (русскому философу-эмигранту Б. П. Вышеславцеву), современная социология была Юнгу практически неизвестна. Он смотрел на общественные процессы то как врач, прочитывающий по отдельным признакам симптомы заболевания, то как религиозный мыслитель, пытающийся постичь божественную волю. Определенную роль в его размышлениях о судьбах западной цивилизации играла и астрология: христианский Эон, стоящий под знаком Рыб, подходит к своему концу.

Юнг продолжал работать и в глубокой старости. В восемьдесят лет ему удалось закончить книгу по алхимии, над которой он работал более тридцати лет. Настояния учеников привели к тому, что он начал было писать свою автобиографию, но затем бросил и стал просто вспоминать вслух, а записи бесед оформила в главы книги его секретарь А. Яффе. Последняя книга – «Человек и его символы», в которой Юнгу принадлежит большой первый раздел (остальные написаны учениками), писалась, когда ему было почти 85 лет. После продолжительной болезни он умер в Кюснахте 6 июня 1961 г.

Говоря о влиянии идей Юнга, можно было бы составить долгий список литераторов, художников, режиссеров, историков религии, мифологии, искусства. Однако с полным на то правом могут называть себя юнгианцами прежде всего психотерапевты, получившие подготовку в одном из учебных институтов Международной ассоциации аналитической психологии. Центральным является Институт К.Г.Юнга на его родине, в Кюснахте, где единовременно обучается около 400 студентов из разных стран. Подобные учебные центры имеются и за пределами Швейцарии: в Италии есть два

таких института, в США их около десятка. В них принимаются лица, имеющие высшее образование и немалые средства (обучение стоит довольно дорого), однако преобладают среди них медики и психологи, поскольку в США и в большинстве европейских стран не любят самозванных «целителей» и практикующими психотерапевтами могут стать только обладатели соответствующих дипломов.

Хотя по своей численности юнгианская ассоциация заметно уступает фрейдистской, ассоциация аналитической психологии насчитывает тысячи членов, располагает фондами, центрами, журналами, издательствами. Близкие ученики Юнга с известным ожесточением говорят о «духе коммерции» или «американизации» аналитической психологии, вспоминая о тех временах, когда вокруг Юнга собирался уравнительно узкий круг посвященных, а само учение не смешивалось с немалым числом идей и методов, не имеющих прямого отношения к трудам основоположника.

Действительно, в современной аналитической психологии разрабатываются проблемы, которым Юнг не уделял значительного внимания. В качестве примера можно привести «анализ детей» (Kinderanalyse), первоначально развивавшийся А.Фрейд и М.Клейн, но никак не Юнгом, считавшим затруднения детей психическими проблемами их родителей. На сегодняшний день до половины студентов Института К. Г. Юнга обучаются на отделении Kinderanalyse. Другим примером может служить огромная феминистская литература, созданная последовательницами Юнга: при всем его интересе к женской душе36 сторонником феминизма он никак не был. Конечно, можно сожалеть об ушедшей «героической» эпохе аналитической психологии, но расширение научной тематики говорит о развитии теории и практики, тогда как превращение небольшого кружка в солидный социальный институт при всех сопутствующих недостатках (есть и своя «юнгианская бюрократия»!) свидетельствует о жизнеспособности данного направления психологии и психотерапии.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒