Глава 28 Катастрофа

Глава 28 Катастрофа

Возвратившись после триумфа на улице Кенкампуа домой, он застал Катрин в лихорадочном ожидании. Увидев его в полном спокойствии, она бросилась ему навстречу плача и смеясь одновременно.

Уильям, находившийся с ней, был не менее встревожен. Оба заговорили, перебивая друг друга.

— Слава богу, ты в порядке, Джон.

— В порядке? — он улыбнулся. — А чего вы опасались? Конечно, я в порядке, так же как, я думаю, — он бросил взгляд на Уильяма, — и Индийская компания. Когда я уходил с улицы Кенкампуа, раздавались крики: «Vive monsieur Lass!» ^[73], а цена акций пошла вверх.

— Ты, наверное, хочешь побеседовать с Уильямом, — сказала Катрин. — Я вас оставлю. Я ждала тебя, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случилось. Я вернусь, когда Уильям уйдет.

Он посмотрел на нее, загадочно улыбаясь.

Тревога за него, проявляемая ею, была следствием изменения в их отношениях после их разговора в тот день, когда супруги Стэр просили у него заступиться за графа Орна. То, что он простил ей ее невольное участие в событиях, повлекших за собой враждебность к нему, а также, возможно, уверения в том, что он не изменял ей, вызвали с ее стороны ответную нежность к нему. Ее сварливость сменилась кротостью.

— Мы становимся внимательными, — сказал он, когда дверь за Катрин закрылась.

Уильям упрекнул его:

— Она все утро волновалась за тебя, Джон. Она сходила с ума, узнав, куда ты отправился и какая опасность тебе грозила. Она ругала меня, что я позволил тебе уйти, как будто я или кто другой мог бы тебя остановить.

— Она боялась того, о чем, я думаю, д'Аржансон молился: чтобы меня разорвали на куски.

Уильям мягко сказал ему:

— Может быть, тебе стоит быть добрее к ней? Немного нежности. Если б я не знал до этого, что она любит тебя, я понял бы это сегодня утром.

Мистер Лоу вздохнул.

— Немного нежности, и вернется ее былая сварливость. Ее вечные ревнивые подозрения. Ее сейчас просто мучает совесть. Но это у нее быстро пройдет, — он ходил по комнате и говорил, думая вслух, — я-то знаю теперь мою Катрин.

Уильям печально покачал головой.

— Нет, я убежден, ты не знаешь ее. И поэтому ты несправедлив к ней. Ведь даже ее ревность происходит из-за любви к тебе.

— К себе. В этом я уверен.

— Иногда, возможно, и так. Но иногда все-таки нет. И разницу нелегко заметить, особенно когда ты смотришь предубежденным взглядом. Ты когда-нибудь задумывался над тем, что ревность для некоторых женщин является мучительным чувством.

— И что? Я должен быть с ней терпелив?

— Да. Раз ты причина для ревности.

— Может, я и в твоих глазах теперь homme a femmes, Уильям? Благодарю тебя.

— Вспомни свое прошлое, — сказал ему Уильям, — свою удалую молодость.

— Да! Но с прошлым давно покончено.

— С прошлым никогда нельзя покончить. Она всегда остается с нами и объясняет наши нынешние поступки. Только твое бесконечное терпение могло бы заставить ее успокоиться.

— Терпение! Поверь, Уилл, я терпеливый человек. Но у всякого терпения есть предел. Я терпел ее беспочвенные подозрения, пока мог. Потом, чтобы не тратить нервы, я просто перестал обращать на них внимание.

— И это заставляло ее ревновать тебя еще сильнее. Она могла объяснить твое безразличие только одним образом. Это заставляло ее страдать, она переживала и вымещала это на тебе же. А ты в ответ на ее придирки становился все равнодушнее к ней. Так, нанося друг другу обиды, вы вырыли между собой пропасть.

Мистер Лоу смотрел на брата с ироничной улыбкой на тонких губах.

— Похоже, ты описываешь инфляцию наших чувств. Но что это, Уилл? С чего это ты сильнее, чем обычно, защищаешь Катрин?

— Потому что я видел ее сегодня утром, — ответил Уильям. — Если б ты видел, в каком она находилась отчаянии, как она сходила с ума при мысли, что тебе может угрожать опасность, ты бы не сомневался в глубине ее чувств. Сегодня утром я понял и повторю тебя еще раз: несмотря на все, что между вами было, эта женщина тебя любит. И ты можешь восстановить с ней былые отношения, если будешь терпелив и ласков.

Мистер Лоу удивленно посмотрел на брата. Потом ответил, покачав головой:

— Если бы я только мог поверить… — начал он и рассмеялся. — Нет, нет, Уилл. Ты упускаешь из виду другое объяснение ее поведения: ее горе могло быть вызвано тем, что она испугалась, что если я погибну, то она потеряет свое положение в обществе. Придет конец ее салону, полному дворян вперемешку с аббатами и любезничающих с ней шевалье; придет конец замку в Германде; конец лакеям, экипажам, негритенку и всему остальному. Я думаю, такая перспектива и встревожила Катрин с утра.

Уильям посмотрел на него с грустным упреком.

— Интересно, какое доказательство ты признал бы достаточным?

— И мне интересно, — сказал старший брат и невесело рассмеялся. На этом они закончили свой разговор, поскольку вошедший Лагийон объявил, что обед подан.

Уильям остался отобедать с ними, и разговор за столом в основном касался утренних событий на улице Кенкампуа. Катрин слушала рассказ, попеременно ужасаясь и радуясь.

Спокойная уверенность в себе мистера Лоу после этих событий несколько развеяла сомнения его брата. Когда Уильям уходил, он думал, что, пожалуй, был излишне недоверчив к Джону, что благодаря сегодняшнему стимулу и проницательности брата они выиграют время, в котором так сильно нуждаются.

Так и произошло. В последующие недели цена акций постепенно росла. К концу лета она достигла пятнадцати тысяч, и все теперь были уверены, что резкое падение ее тогда было не более, чем проявление безосновательной паники.

Однако на уровне пятнадцати тысяч цена замерла. Эта остановка была вызвана открытой кампанией, которую д'Аржансон продолжал непрерывно вести. Его силой было то, что он боролся оружием реальности против системы, построенной на иллюзии.

Осторожность и проницательность лежали в основе заявления канцлера, которое он умело распространял, что единственное спасение для держателей акций заключается в их реализации, потому что эта компания не может не рухнуть. Рост цены на акции д'Аржансон сравнил с последней вспышкой гаснущего пламени, и он прикладывал все усилия, чтобы доказать, что это так.

По мере падения курса акций росли цены на товары потребления, они влекли за собой рост заработной платы, а тот, в свою очередь, подталкивал рост цен дальше. Падение же цены на акции зловеще тянуло вниз стоимость банкнот.

Начиналось общее падение той веры, что была вложена в систему.

Несмотря на указы, ставящие бумажные деньги выше металлических, они продолжали тайно обмениваться по совсем иному курсу. Люди старались перевести свои бумажные сбережения в золото и серебро, которые не были подвержены колебаниям стоимости.

Новые указы, угрожавшие штрафами и даже тюремным заключением за хранение золота в количестве свыше пятисот ливров, тайком нарушались. Люди нс хотели позволить себя бесцеремонно ограбить. Награды за доносы и обыски домов вызывали сильное возмущение политикой генерального контролера и попустительствующего ему регента.

Мистер Лоу не мог больше закрывать глаза на угрожающее положение дел. Не видя никаких реальных ценностей, в которые можно было бы инвестировать полмиллиарда ливров, которые оставались в виде выпущенных им банкнот на руках у государственных кредиторов, он понял, что последним остающимся у него оружием против надвигающейся катастрофы является насилие.

В отчаянии он сделал ставку на него. Он еще больше обесценил драгоценные металлы по отношению к банкнотам, сделал использование бумажных денег обязательным, установил еще большие ограничения на изготовление золотых и серебряных изделий любого рода и запретил ношение бриллиантов, в покупку которых вкладывалось особенно много денег.

В результате правительство запуталось в бесчисленных постановлениях, которыми оно пыталось регулировать естественный и свободный поток товаров.

Он видел, какую опасность влекли за собой принимаемые меры, но продолжал ставить на них с отчаянием игрока. Он отказывался бросить Индийскую компанию на произвол судьбы и освободить Банк от ее обязательств. Если бы, как его умолял Уильям, Банк избавился от этого вампира в лице компании, то он еще мог бы пережить надвигающуюся бурю.

Он страстно верил, что ему для спасения не хватает только времени и старался не замечать тех, кто уже ставил на его скорое падение. Когда цена за акции упала до десяти тысяч, его враги пошли в открытую атаку. Происходящая сумятица в экономике, имевшая следствием все растущее нежелание использовать банкноты в качестве платежного средства, вынудила созыв государственного совета для прояснения ситуации.

Встреча состоялась под председательством обеспокоенного регента в том же самом обитом гобеленами зале Пале-Рояля, где четыре года назад мистер Лоу впервые рассказал о системе мер, предложенной им для спасения Франции. Собрание имело почти тот же состав, что и тогда, включая даже герцога Ноая, который, хотя и не входил больше в совет финансов, оставался членом государственного совета.

Маркиз д'Аржансон скрывал свою злость под маской участия и даже сочувствия господину Ла, попавшему в такое положение, которое угрожало всей его системе, первоначально казавшейся очень обещающей. Он принес с собой разработанный до мельчайших деталей план, который позволил бы ускорить ее разрушение.

Он обрисовал ситуацию как зловещую и назвал две причины ее появления: искусственно раздутая стоимость акций Индийской компании и избыточное количество бумажных денег в обращении.

Употребляя обтекаемые выражения, он осудил принимаемые насильственные меры как еще более усугубляющие положение. Его предложения сводились к тому, что следует установить фиксированную цену за акции Индийской компании на уровне пяти тысяч ливров, а стоимость банкнот плавно, месяц за месяцем, опускать, так чтобы к концу года она составляла около половины их номинальной стоимости. При этом появлялась надежда на стабилизацию их курса.

Ужаснувшись от этого предложения, а еще больше от того, как оно было принято, и ощущая ту злобу, которой оно было продиктовано, мистер Лоу с большим трудом сдерживал свое возмущение, когда попросил слова для ответа.

— Канцлер, отклоняя наши принудительные меры, необходимые, чтобы поправить состояние дел, предлагает также принудительные меры, но намного более тяжелые для населения. Предупреждаю Ваше Высочество и всех вас, господа, что декрет, о котором просит сейчас канцлер, в случае его принятия вызовет катастрофу. Начнется паника, последствия которой могут быть ужасающими. Поскольку господин д'Аржансон достаточно проницателен, чтобы это предвидеть, то я осмелюсь прямо спросить его, не ее ли он и желает вызвать?

— Постыдный вопрос, — упрекнул его Ноай.

— И неприличный, — прошамкал старый Вильруа. — Это еще самое меньшее, что о нем можно сказать.

Потребовалось вмешательство регента, чтобы остановить поток оскорблений в адрес генерального контролера.

— Господа! Господа! — замахал полными руками регент. Потом он слегка упрекнул Лоу: — Дорогой барон, вы не должны, даже в пылу спора, подозревать, что господин маркиз имеет какие-то низкие мотивы для своих предложений. Он на это не способен.

Мистер Лоу наклонил голову.

— Я отвожу свой вопрос, раз Ваше Высочество уверяет меня, что я ошибаюсь, — он перевел дух, чтобы остыть. — Что касается акций Индийской компании, то, если установить на них фиксированную цену, как предлагает господин маркиз, доверие к ним будет подорвано окончательно. Оставьте их в покое, и акции сами найдут свою цену, а это цена со временем, — и даже раньше, как только работа новых колонистов даст плоды, — может быть и такой же высокой, какой ее сейчас держат спекулянты.

Кто-то рассмеялся. Мистер Лоу не обратил на это внимание.

— Что касается бумажных денег, то легко доказать ужасную по последствиям ошибку в предложении канцлера. Не стоит обманывать себя, что декрет преуспеет именно в постепенном снижении стоимости денег. Как только станет известно намерение правительства, банкноты обесценятся мгновенно и при этом не наполовину, как заявляется, а гораздо сильнее. А теперь подумайте, что произойдет. Ведь в обороте сейчас около двух миллиардов ливров. Из этого количества Банк обеспечивает золотом, торговыми кредитами и сбором налогов около полутора миллиардов. Без покрытия остается только полмиллиарда. Они должны были быть уничтожены, если бы попали в Банк после покупки акций Индийской компании. Но государственные кредиторы из-за вздутой цены на акции не стали их покупать.

— А кто виноват? — сердито спросил д'Аржансон.

— Я признаю в этом свою ошибку, — сказал мистер Лоу. — Это была моя единственная ошибка во всем этом деле.

— Единственная признанная вами ошибка, — поправил его Ноай.

— Как вам будет угодно, господин герцог, — презрительно ответил ему мистер Лоу. — Я не уклоняюсь от ответственности. Но позвольте указать вам, что из-за одной четверти избыточных банкнот предлагается снизить их стоимость в два раза. Спрашивается, кому это принесет выгоду? И имеет ли это смысл?

— Для меня нет, господа, — обеспокоенно сказал Его Высочество и обвел глазами зал в поисках поддержки но нашел только Сен-Симона.

Строгий, но редко невежливый, герцог в своих воспоминаниях рассказывает нам, какими словами он осудил это предложение.

— Оно, — сказал он, — на языке финансистов называется montrer le cul ^[74] и употребляется при банкротстве. Предлагаемым декретом мы покажем ее настолько явно, что все будет потеряно сразу.

Д'Аржансон в ответ прогремел, что лучше поступить так перед лицом реальности, чем если государство будет продолжать поддерживать эту аферу, искусственность которой быстро станет понятной всему остальному миру.

— И следовательно, — с острым сарказмом сказал Лоу, — вы предлагаете представить ее даже большей аферой, чем она является на самом деле. Я думаю, эта мера может быть признана как весьма оригинальная в качестве способа борьбы с аферами.

Д'Аржансон с яростью возразил:

— Усмешки, сэр, это еще не аргумент, — его тяжелая челюсть выдавалась вперед. — Надо смотреть правде в глаза. От нее вы своим сарказмом не отмахнетесь. Мы стоим перед лицом естественной, неизбежной реакции, наступившей после временного процветания — временного из-за того, что оно строилось на иллюзии, — вызванного вашей системой. Ситуация отчаянная. Возможно, вы еще не понимаете, насколько. И бороться с ней следует также отчаянными мерами.

Поддержка Совета была горячей и единодушной, за исключением только Сен-Симона. Но даже Сен-Симон не настаивал на своих возражениях. Выразив их, он и так сделал все, что от него могли ожидать, и что он считал позволительным для себя делать, так как не мог простить Лоу его вмешательство, как он считал, в казнь графа Орна.

Конец этого заседания был таков: регент, хотя и с большой неохотой, поскольку вера в генерального контролера была в нем лишь слегка поколеблена последними событиями, вынужден был все-таки подчиниться грозному единству совета, и мистер Лоу пошел домой с чувством горького отчаяния.

Это чувство оправдалось, как только стало известно, что указ с новыми мерами направлен в парламент на утверждение, и в чем суть этих мер.

Тот, кто вовремя понял, к чему идет дело, и обратил деньги в недвижимость или материальные ценности, чувствовал себя в безопасности. Но большая часть людей начала бурно протестовать против грабительской хитрости, выудившей из их карманов половину сбережений. И богатые, и бедные чувствовали себя обманутыми и обвиняли в этом Лоу, которого они считали настоящим автором этого проекта. Недовольство против него и стоящего за ним регента быстро приняло угрожающие размеры.

Толпа, состоящая из представителей всех слоев общества, большинство в которой составляли рыночные торговки, запрудила все подходы к Отель-де-Невер, но не для того, чтобы, как в прошлом, приветствовать господина Ла за богатства, которые он рассыпал на них, а для того, чтобы проклинать его имя и оглушать его воем, состоящим из угроз и обвинений. Здание не было взято приступом только благодаря высокой ограде. Отряд мушкетеров, высланный регентом, расчистил улицу и остался нести дежурство возле дома.

В это же время другая толпа окружила Пале-Рояль, выплескивая через железные прутья решетки свою ярость в адрес регента.

Ярость, вызванная этим указом, в последующие дни все усиливалась. Уличные сцены были столь опасными, осада Банка, также взятого под охрану, столь враждебна, фельетоны и статьи столь оскорбительны, что д'Аржансон сам начал пугаться вызванной им бури.

Когда и пять дней спустя эта смута не проявила никаких признаков затихания, он собрался с духом и пошел к регенту.

Он узнал, что парламент на последнем заседании отказался утвердить этот указ, с одной стороны, удовлетворив чувство мести по отношению к унижавшему его Лоу, а с другой, отведя себе благодарную роль народного заступника.

Регент принял канцлера в своем кабинете, где кроме него находился только изящный Ла Врийер. Его поведение было необычно суровым.

— Теперь, когда мы по вашей милости оказались в настоящем аду, вы, господин маркиз, надеюсь, убедились в своем безрассудстве?

Рослый маркиз низко поклонился. Возбуждение исказило черты его темного, морщинистого лица.

— Запущенная болезнь, монсеньер, требует сильных средств для ее лечения.

— Вы это уже говорили в совете. Боюсь, вам не хватает оригинальности. Вы думаете успокоить меня своими замшелыми афоризмами из Монтеня ^[75]?

— Если бы это было все, что я хотел сказать, монсеньер, я был бы сейчас в меньшем отчаяньи, — и он рассказал регенту о том, что приготовил парламент.

Его Высочество зло рассмеялся.

— Так! Мои старые друзья в мантиях открыли способ заработать себе популярность у народа.

— Вы очень точно выразились, Ваше Высочество. Могу ли я почтительно посоветовать вам лишить их удовольствия, которое они предвкушают? Выбейте у них из-под ног почву сами, отменив указ.

— Вы мне это почтительно советуете, да? — Его Высочество затрясся от ярости. — Если бы вы наполовину были так почтительны, когда советовали издать этот указ, то мы бы сейчас избежали этих волнений. Позвольте сказать вам, маркиз, что я нахожу вашу почтительность наглой.

Д'Аржансон тоже затрясся.

— Ваше высочество поступит справедливо, если вспомнит, что мою точку зрения поддержал весь совет.

— Но ведь вы ее защищали, господин д'Аржансон, даже не прислушавшись к аргументам господина Ла, который точно предвидел последствия. А панику он называл среди них, если помните. И она налицо. Разумный человек не должен был бы забывать о способности барона предсказывать события, которую он не раз нам демонстрировал. Будь я королем, я настоял бы на том, чтобы к Ла прислушались. К несчастью, я только регент. Но не будем тратить время. Этот ошибочный указ будет отменен. Будем надеяться, что это поможет остановить творящееся беззаконие. Ла Врийер, вас не затруднит немедленно передать это председателю де Мему?

Тогда же, чтобы ободрить Лоу, об отчаянии которого он догадывался, регент отправил ему записку о своих последних шагах: об отмене указа и о том, что банкнотам и акциям Индийской компании оставляют их текущую цену.

По мнению Лоу, эти меры должны были произвести эффект, обратный тому, который от них ожидался. В бешенстве он позвонил Лагийону и велел закладывать карету.

Услышав его распоряжение, Катрин подошла к нему. Бледная, осунувшаяся, с глазами, покрасневшими от плача, она выглядела сильно изменившейся за последние дни.

— Куда ты, Джон?

— К регенту.

Она испуганно попросила его не уезжать. Умоляла его не покидать сейчас дом.

— Эти люди ужасны. Они как дикие звери. Я боюсь за тебя, Джон. Сегодня утром я слышала через окно, как они, не боясь охранников, кричали: «Смерть Ла!»

— «Смерть Ла!»— повторил он и рассмеялся. — А месяц назад было: «Да здравствует господин Ла!» Не стоит обращать внимание на вопли этого сброда с его «Осанна!» сегодня и «Распни!» завтра.

— Я не пущу тебя, — заплакала она.

— Не пустишь? — он стал суров. Казалось, он стал еще выше перед ее умоляющими глазами. — Это просто глупо, Катрин. Если я не начну действовать, не остановлю прыжков этих лунатиков вокруг регента, то тогда уж точно господину Ла придет конец.

Он пошел к двери. Открывая ее, он обернулся. Она смотрела ему вслед дикими глазами, ее губы беззвучно дрожали, произнося слова молитвы.

Ее вид тронул его. В этот переломный момент, когда многие его сторонники отступили, оставив его один на один с бурлящей толпой, чья обманутая жадность требовала мести, он мог бы спросить себя, не осталась ли она с ним по велению своего чувства к нему, как в этом убеждал его Уильям, чувства, которое она сохранила под внешней ветреностью и капризностью, вызванными, возможно, лишь его холодностью к ней.

Чтобы ободрить ее, он уверенно улыбнулся и очень ласково произнес:

— Смелее, Катрин. Не бойся за меня. В этом нет необходимости. Я скоро вернусь.

Основания для ее опасений оказались очень серьезными. Если перед Отель-де-Невер улица была пустынна благодаря мушкетерам, то на площади перед воротами Пале-Рояля небольшая шумная толпа демонстрантов градом оскорблений обрушилась на мистера Лоу, когда его карету узнали. Чтобы попасть во дворец через главный вход, он должен был миновать эту толпу. Поняв, что это может быть слишком опасным, он приказал кучеру ехать на улицу Ришелье, чтобы проникнуть во дворец через боковой вход.

Кучер так и сделал, но толпа побежала за каретой, узнав, что главный виновник ее бед — господин Ла — находится в ней.

Полчаса спустя на заседании парламента его председатель де Мем объявил приятную новость. Карета господина Ла была найдена разнесенной на кусочки на улице возле дворца. Радость, однако, угасла, когда стало известно, что самого господина Ла в ней в тот момент уже не было.

В это время мистер Лоу находился у Дюбуа, требуя, чтобы тот немедленно пропустил его к регенту, поскольку ему нужно убедить его немедленно отказаться от отмены последнего указа, иначе, сказал он, начнутся еще большие беспорядки.

Дюбуа, который уже был не простым аббатом, а архиепископом Камбрейским, не видел причины для возмущения мистера Лоу. Если принятая мера оказалась негодной, значит, ее отмена принесет пользу. Регент и так очень расстроен. У него сейчас господин д'Аржансон, от которого потребовали ответа, и Дюбуа говорил, что он не испытывает никакого желания беспокоить Его Высочество еще раз по такому неприятному поводу.

Мистер Лоу пришел в бешенство.

— Вы называете этот повод неприятным? Знаете, архиепископ, если вы считаете, что к вашей выгоде будет рассориться со мной сейчас, то давайте рассоримся. Вы хотите быть с теми, кто благодаря мне разбогател. Золото, которым я их осыпал, застряло у них в горле, а они свою злобу хотят теперь сорвать на мне же.

— Боже мой! Боже мой! Что вы такое говорите? Вы очень ошибаетесь во мне! — лицо маленького зверька сморщилось и выражало настоящее горе. Он сейчас очень сильно походил на господина де Вольтера. Он, конечно, имел большую выгоду от созданной системы, но, независимо от чувства благодарности, не имел ни малейшего желания ссориться с ее создателем, который знал столько, что мог скомпрометировать любого человека, а уж архиепископа-то вдвойне. — Пойдемте к регенту, раз уж вы так настаиваете, но пеняйте потом на себя.

Занятый обсуждением ситуации с канцлером, регент был очень рад появлению мистера Лоу. Его вежливость была смешана с сочувствием.

— Ах, барон, господин д'Аржансон говорит, что дела идут все хуже.

Мистер Лоу был прям:

— Они пойдут еще хуже, если вы отмените указ.

За его спиной Дюбуа осуждающе что-то пробормотал. Господин д'Аржансон шумно втянул воздух. Регент напрягся.

— А какой еще выход нам остается, учитывая настроения в обществе? Вот! — он протянул ему листок бумаги. — Прочтите эту гадость.

Это была листовка очень грязного содержания, дававшая регенту совет, как поступить с бумажными деньгами. Мистер Лоу не обратил на нее внимания.

— Этот указ, монсеньер, уже нанес свой вред. И все, что остается, это бороться с вызванной им бурей. Но буря уляжется, и ярость утихнет. А теперь… — он безнадежно развел руки, — мы даже не можем рассчитывать и на это. Надежда будет уничтожена после такой расписки в собственной нечестности.

— Как в нечестности? — одновременно воскликнули возмущенные регент и канцлер.

— Да, в нечестности, — повторил мистер Лоу. — А в чем же еще, по-вашему? Отменить указ, который в два раза обесценивал деньги, означает признать, что он не был необходим. Но если он не был необходим, если банкноты могут сохранять номинальную стоимость, то чем же еще объяснить выпуск указа, как нечестной попыткой за счет народа обогатить казну?

Регент опустился в кресло. На его лице появился страх. Он посмотрел на д'Аржансона и сказал дрогнувшим голосом:

— Что-то вы в своих расчетах упустили, маркиз.

— Но… когда такие волнения… — запнувшегося д'Аржансона бесцеремонно перебил мистер Лоу.

— Совет тоже кое-что упустил. Я предсказывал, что последует. Люди не удовлетворятся постепенным падением стоимости денег. В их глазах банкноты будут дискредитированы мгновенно. И такое их обнищание сразу вызовет страшное возмущение. А чего другого вы могли ожидать?

Д'Аржансон наклонил свою большую голову и пошел в наступление. Его глаза горели на побледневшем лице.

— Для творца этой разрухи, сэр, у вас слишком наглый тон.

— Творцом разрухи являетесь вы. Когда ваши махинации по дискредитации бумажных денег и попытки организовать массовый обмен их на активы Банка были пресечены, вы предприняли эту еще более опасную попытку, нарочно связав курс банкнот с курсом акций Индийской компании.

Канцлер злобно повернулся к регенту.

— Прошу Ваше Высочество защитить меня от таких оскорблений.

— Как? — регент уже почти перешел на сторону Лоу, убежденный его напористостью. Он холодно взглянул на маркиза. — Вы больше не способны защищать себя сами? Вы можете ответить господину Ла?

— Могу. Я отвечу, не боясь упреков в противоречии, что, когда я советовал выпустить этот указ, разруха уже и так была налицо. Ваше Высочество понимает, что надо найти причины для этого бедствия. А они заключаются в попытке всю Францию превратить в одну гигантскую акционерную компанию. Следствием созданной системы было обогащение негодяев во всех слоях общества и разрушение среднего класса, самого честного, производительного и полезного. Это повлекло за собой снижение уровня жизни, падение общественной морали и извращение национального характера. Мы добились этого тем, что взяли под свой контроль коммерцию, которой раньше занимались опытные купцы на свой собственный страх и риск.

— Даже если допустить, что все это правда, с чем я не согласен, — сказал мистер Лоу, — то эти слова относятся только к Индийской компании. И даже ее крах, вызванный спекулянтами, не был окончательным. Но когда сюда вмешивают Банк, то эти обвинения становятся лживыми. Я уже говорил перед советом и повторю сейчас: Банк платежеспособен!

— Выпустив на полмиллиарда необеспеченных бумажек! — выходя из себя, закричал канцлер.

Регент стукнул кулаком по столу.

— Господин маркиз, я не люблю, когда в моем присутствии кричат.

Канцлер, смутившись, принес свои извинения. Мистер Лоу стал еще более резок:

— Еще раз позвольте вам напомнить, что это только четверть от всей суммы денег. Что касается оставшихся трех четвертей, то я уже говорил, что Банк имеет под них твердое обеспечение. Ни при каком раскладе снижение стоимости денег в два раза не было оправдано. Я уверен, что необеспеченные деньги можно было бы постепенно извлечь из оборота.

— Вы так утверждаете? — д'Аржансон ухмыльнулся. — Тогда вы легко это осуществите. Отменив указ, мы возвращаемся к исходной ситуации.

— К исходной? Неужели вы вправду в этом убеждены? Вы уже забыли мои слова, что отмена указа вызовет обвинение нас в нечестности?

— Ну, это только ваши слова, господин Ла.

— А когда мои слова не сбывались?

— Бог мой! Вот так скромность! — воскликнул маркиз. Мистер Лоу не обратил на него внимания. Его тону вернулась уверенность и спокойствие.

— На встрече в совете я предвидел, что указ вызовет бурю. Эта буря превзошла ваши ожидания, но не мои. Одним ударом она снизила цену бумажных денег вдвое. Сейчас я предсказываю, что отмена указа приведет к полному обесценению бумажных денег.

— Peste! Нет! — вскричал регент.

Д'Аржансон старался выглядеть уверенным.

— Ваше Высочество может не бояться таких последствий.

Взгляд регента нашел Дюбуа, остававшегося до сих пор молчаливым свидетелем их разговора.

— Ради Бога, архиепископ, почему вы не выскажетесь? У вас что, нет никакого мнения?

Внимание архиепископа было, однако, чем-то отвлечено. Он напряженно прислушивался к отдаленному гулу. Остальные ничего не слышали из-за своего возбуждения. Он поднял указательный палец, глаза его расширились.

— Послушайте! — призвал он их.

Раздался громкий треск, и гул неожиданно усилился, превратившись в шум яростной толпы.

— Боюсь, — сказал д'Аржансон, — что они ворвались во двор.

Регент встал.

— Пойдемте со мной, — приказал он и вышел из кабинета в галерею, чтобы взглянуть на двор.

Они увидели через окно галереи, что весь двор заполнен злобно орущей толпой. Прямо под их окном были три пары носилок. На каждой лежало по человеку.

Запыхавшийся Ла Врийер прибежал в галерею. Он принес ужасные новости. С утра толпа атаковала Банк, требуя в обмен на бумажные деньги золото. Троих людей задавили насмерть. Толпа принесла их тела к Пале-Роялю. Он также рассказал, что карета мистера Лоу разнесена вдребезги, но кучер и лакеи успели укрыться во дворце.

— Боже, спаси нас! — сказал регент, не проявляя, правда, признаков страха. — Найдите Ле Блана. Прикажите ему очистить двор. Но пусть постарается сделать это без необходимой жестокости. Пойдемте, господа.

Они вернулись в кабинет. Регент сел за письменный стол.

— Итак, канцлер? — хрипло спросил он. — Вы по-прежнему настаиваете, что нам не следует опасаться тех последствий, о которых говорит господин Ла?

Лицо канцлера под черным париком позеленело. Он лишился своего обычного красноречия. Запинаясь, он с трудом произнес:

— Поступайте, как вам угодно, Ваше Высочество! Ведь этот указ, в конце концов, ваш.

— Так. Значит, вы перекладываете всю ответственность на меня. Но, как я уже говорил в Совете, я — не король. Я только регент. Я возглавляю совет, чьи единогласные решения не могу отклонять. Вы вовлекли совет в эту ужасную авантюру. Совет поверил в вашу дальновидность, в ваши расчеты, — он сделал паузу. Взгляд его строго смотрел на канцлера. Тот, оглушенный, молчал. Потом регент продолжал: — Я вас, мсье, не буду спрашивать, какую долю в ваших расчетах составляет предубеждение, если не употреблять более резкое слово. Но я вынужден потребовать от вас сдать мне печати канцлера сегодня же.

— Ваше Высочество! — выпалил бывший канцлер.

Его Высочество махнул рукой:

— Можете идти.

На мгновение остолбенев, д'Аржансон низко поклонился, словно придавленный страшной тяжестью. Потом, волоча ноги и стараясь не смотреть на оставшихся, медленно покинул кабинет.

В своей мстительности он подтолкнул мистера Лоу к пропасти, но сам не удержался и слетел в нее первый, впав в немилость. Карьера его была кончена, честолюбие уязвлено.

После его ухода наступила тишина. Потом, отгоняя тяжелые мысли, регент посмотрел на Дюбуа:

— Господин архиепископ, отправляйтесь сегодня же во Френ и просите д'Агессо вернуться. Пока же нам понадобится человек, который мог бы занять его место. Молю Бога, чтобы это спасло положение. И это все, что я сейчас могу сделать, — его взгляд упал на Лоу. — Ну что, барон? — спросил он.

Мистер Лоу был совершенно спокоен.

— Ваше Высочество потребует, конечно, чтобы я покинул пост генерального контролера?

— Если вы желаете в такой момент бросить штурвал, то я не смею вас удерживать.

— Я останусь, если Ваше Высочество считает, что я буду полезен на этом посту.

— Я не знаю никого, кому бы я так доверял в сфере финансов.

Мистер Лоу поклонился.

— Ваше Высочество очень щедр и великодушен. Моя система, как видите, разрушена. Но, если вы прикажете мне, монсеньер, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ее восстановить, насколько это возможно.

— Пусть Бог направит вас, — этим грустным напутствием регент попрощался с ним.

Глава 29
Надир ^[76]

Никем не узнанный, мистер Лоу спокойно возвратился в Отель-де-Невер, где его ждала обеспокоенная Катрин.

Он весело сказал ей:

— Вот видишь, напрасно ты и беспокоилась.

— Напрасно! — в ее голосе звучал упрек. — Ты думаешь, я не знаю, что твою карету превратили в груду щепок. Слава Богу, что тебя в ней уже не оказалось.

— Ты еще не поняла, что я могу творить чудеса?

Она крепко схватила его за руки.

— Как ты можешь смеяться в такое время, Джон? Как ты можешь?

— Успокойся, моя милая, успокойся. Люди непостоянны. Они долго не будут в таком настроении. Скоро все будет хорошо. Ты опять услышишь «Vive monsieur Lass», как и прежде. А пока тебе лучше уехать с детьми в Германд и побыть там, пока эта буря уляжется.

— Ты предлагаешь мне уехать в Германд? — она была обижена. — А ты останешься один на один со смертью?

— Смерть! Тьфу! Не преувеличивай.

— Что ж, если я преувеличиваю, то зачем же мне тогда ехать?

— Так мне будет спокойнее. Я буду знать: что бы ни случилось, ты и дети находятся в безопасности.

— А я? Буду ли я спокойна, если уеду? Я же не буду иметь ни минуты покоя, думая, жив ты или нет. Я останусь здесь, Джон. Пойми, из двух зол это меньшее.

Он был удивлен ее необычной твердостью. Он попытался еще раз убедить ее на время покинуть Париж, но потом нашел, что его настойчивость напрасна, и неохотно разрешил ей остаться. Глубоко тронутый таким ее решением в этот страшный час, он увидел в ней близкого ему человека, во что он давно не верил. Он вспомнил слова брата о Катрин и подумал, не оказался ли Уильям более внимательным, чем он сам. Он мог бы подумать и глубже об этом, если бы его мысли не были целиком поглощены мерами, которые было необходимо принять, чтобы остановить ураган, бушевавший уже вовсю.

Этому он посвящал сейчас все свои силы, делая все, что только было возможным. Регент имел еще одну возможность убедиться в талантах своего генерального контролера, который умудрялся и в столь тяжелой ситуации управлять финансами королевства.

Его план удаления из оборота не обеспеченных банкнот заключался в воссоздании государственного долга в размере четырехсот или пятисот миллионов ливров. Государственным кредиторам, которые не смогли купить акции Индийской компании и имели на руках деньги, которые они не знали куда вложить, предлагалось получить взамен своих банкнот государственные обязательства. Чтобы выиграть время, он видоизменил указ о запрете использования золотых монет в качестве платежного средства. Теперь они выдавались в обмен на банкноты, но в ограниченных количествах. Одновременно он сократил часы работы Банка и потребовал от кассиров неторопливости при обслуживании клиентов, желающих обменять деньги. Если в прошлом он искусственно снижал курс золота по отношению к курсу банкнот, то теперь он сделал наоборот, и повысил курс золота по отношению к ним на треть. Таким образом удалось замедлить утечку золота из Банка.

Он разработал и иные меры для восстановления банковского кредита после стабилизации ситуации. Его надежды на улучшение усиливал спад, происшедший в гневе переменчивой толпы. Теперь он мог даже показываться на публике, не боясь, что в него полетят камни. Пару раз его даже видели в опере в ложе регента.

Спустя несколько недель, однако, стало ясно, что все надежды на улучшение были напрасны.

Делая эти последние попытки вернуть утраченный кр<

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 25 26 272829 30 Следующая ⇒