В.П. Мамонов Из жизни деревни Зыково 3 страница

Кто-то бежит от такой жизни, от воспоминаний о доме, от дома. А я, наоборот, иду к нему всю жизнь. Только отпуск во время службы в Армии и сюда. А теперь после окончания многолетней службы вернулся в него.

Так и сохранился до сих пор в деревне единственный дом - свидетель начала коллективизации, понесший вину в числе других домов жителей за развал коммуны. Снаружи дома видны беспорядочные следы отпилов. Видимо, торопились, отпиливая, как попало, сквозные бревна, связывающие летник со скотным двором. На стенах дома остались двухметровые и короче остатки бревен. Торчат также зияющие дырки от вынутых бревен.

Я эту конюшню в детстве излезал вдоль и поперек, везде в стенах были длинные одинаковой длины бревна, взятые из деревенских домов. Теперь от конюшни и скотного двора и следов не осталось. Возникает мысль - почему же с такой быстротой исчезают коллективные строения? Может быть от того, что создавались они насилием и жестокостью. Так разрушался веками отлаженный уклад крестьянского хозяйства северной деревни.

Аналогичная участь постигла и березовцев. Не пришлось им пожить в своих новых зимних домах. Это произошло на 3 года ранее, чем в Зыкове. В августе 1931 года в Березовке создается колхоз «Березовский». У жителей разбираются только что построенные добротные дома со скотными дворами, но не на конюшню, а на постройку колхозного скотного двора с телятником. А ведь жили в лесу.

Принудительная коллективизация. Так появилось новое распространенное слово в речи жителей - принудиловка.

Как жили березовцы. В 50-х я учился с их сверстниками в Бережанской школе. В школу приходили зачастую без куска хлеба, нечего было одеть, не на что купить школьные учебники, также как и мне. В 70-х жизнь стала вроде налаживаться. Наконец-то. Не зря столько перенесли. Но во второй половине 70-х вышел указ о переселении Березовки. Деревня признана неперспективной. И внуки через 50 лет вынуждены были испытать ту же горечь, что и испытывали их деды и матери, уезжая из Зыковы. С глубокой болью они покидали любимую деревню Березовку. Последний житель вынужден был уехать из деревни в 1982 году.

Но что за цель преследовалась в 30-х годах? Почему это произошло только с зыковцами и березовцами?

Я спросил об этом у Марата Егоровича. Он ответил:

- Судя по замыслам первых (думающих) коммунаров Шанина Е.М., Мамонова Е.И. и др., они не могли предложить своим соседям – зыковцам и др. насильственное вхождение в Коммуну почти всех крестьян Зыковы. Я думаю – это, может быть, даже и вредительство тех, кто ненавидел Советскую власть и пытался опорочить ее. Я знаю своего отца, Егора Михайловича, знаю, как он хотел попасть на прием к Кирову С.М., знаю, как он влиял на сыновей – Сергея, Павла, Федю, Мишу, Марата, дочерей – Розу и Юлю. Я ценю ум отца.

Я это говорю для того, что Егор и Еня не допустили бы «гомерический хохот» над собой – «отпилы от переда…» и сваливание всех коммунаров на посмешище в одну кучу. Говорю это к тому, когда будем писать о Розе и Коммуне – она взяла от Коммуны, от отца и матери, от идеи только то, за что можно было умереть. Помните: «Смерть грядет…» Розы. Говорю для того, что писать о Коммуне надо осторожно, бережно и разумно.

До войны был так называемый Ленинградский округ, в который входила Архангельская область по делам ВКП(б) и НКВД, коммун и т. д. Поэтому отец (мне он рассказывал) по развитию Коммуны специально ездил к Кирову, но не застал его (тот был в командировке), а попал к второму секретарю обкома партии. Я это говорю для того, что первые коммунары глупостей не допускали. Я видел коров с высокими удоями – холмогорок, овец – романовской породы (крупных с хорошей серой шерстью), лошадей буденовской, как говорили тогда, породы. Крупные, карие – кобыла была: Украина, жеребец был Глоб. Я видел, - как мужики уезжали на нем (на дрогах) на фронт. Там попали в окружение и Глоба съели. А от Украины - забыл кличку кобылы (такая же породистая крупная лошадь) – ее отдали в Зыкову – в колхоз на размножение.

Являлось ли насильственное вхождение в коммуну жителей деревень, разборка их зимних дворов для конюшни и скотного двора вредительством? Вредительством является то, что происходит вопреки действиям руководства и обычно скрытно. Здесь же видим события, происходящие открыто, на глазах у всего населения и при том повторяющиеся, разнесенные во времени. Следовательно, это были планомерные действия руководства. Сваливать их на одного Егора Шанина, на местную власть на Едьме в целом, по-моему, нельзя. Они действовали в тех рамках, которые определяла власть в районе. При имеющей место в управлении обществом жесткой командной системе они являлись, нижнее звено, исполнителями. Но в то же время, коммуна для Егора Шанина и его соратников являлась делом всей жизни. Они искренно желали, чтобы жители деревень думали и поступали так же, как они. По всей вероятности, жгучее желание перевести на коммунарское общежитие жителей Едемской территории являлось одной из причин таких перегибов. В части разборки домов жителей для обустройства помещений для скота, то это произошло только в Березовке и Зыково. Следовательно, последние перегибы были порождены деятельностью руководителей Едьмы.

Егор Шанин к этому времени был уже крупным местным деятелем. Он являлся активным, убежденным проводником линии партии. Так, 7-9 июля 1929 г. он участвовал в работе 1-го съезда Советов Устьянского района. В прениях сказал: «Мельницы в руках кулаков, а они тоже проводят классовую работу – не хотят бедноте молоть ˂…˃. Надо отобрать мельницы и передать в общее пользование крестьян» (9 – Филимонова Н.П. Устьянский райисполком как организатор и проводник политики социалистического переустройства деревни (1929-1930 г). Доклад на X Романовских чтениях (п. Октябрьский, 2015). Но в каком неловком положении оказывается вскоре Егор Шанин. Его свекор Алесей Овсянников являлся владельцем самой крупной мельницы на Едемской территории.

Началось раскулачивание. Были составлены списки кулацких хозяйств, включающие в себя 300 крестьянских хозяйств, составленные по 20 сельсоветам Устьянского района. Они были составлены местными партийными ячейками в начале 1930 года, вероятно, еще до статьи Сталина «Головокружение от успехов». Анализ этих списков показывает, что число раскулаченных по Едемскому сельсовету является одним из самых низких: составляет всего 7 хозяйств. Причем, одного из них, Кипр. Пр. Шанина, отнесенного к кулакам как мельника, в райкоме партии было предложено исключить из списка. А мотивы к отнесению в кулаки Ник. Пр. Шанина посчитали недостаточными и предложили добавить факты шинкарства и начать расследование. Для сравнения число раскулаченных хозяйств в Орловском, Березницком сельсоветах составляло 13 и 14 соответственно. После Едемского сельсовета по минимуму числа раскулаченных хозяйств стояли только два сельсовета: Вировский – 5 и небольшой Васильевский, состоящий из деревень Ямная, Остров и Кочкурга, - 3 хозяйства. В райкоме партии выявленных на Едьме кулацких хозяйств посчитали недостаточным. Предложили Едемской ячейке в пять дней выявить остальные кулацкие хозяйства, в частности, проверить Рудаковых Лазаря, Григория и Михаила, Мамонова Василия Дмитриевича и Мамонова Ананью (10 – В.А. Сметанин. К вопросу раскулачивания в ходе коллективизации: списки кулацких хозяйств по сельсоветам Устьянского района. Заволочье. Устьянская земля. Вып. 4, П. Октябрьский, 2018).

Почему так мало кулацких хозяйств оказалось «выявленным» на Едьме? Можно предположить, что Егор Шанин выступил защитником населения. Не попал под раскулачивание и его свекор Алексей Овсянников. Не исключено, что в этом вопросе сыграл и тот фактор, что почти все население окрестных деревень (303 хозяйства) в январе-феврале 1930 года было включено в Богдановскую коммуну. А коммунаров как раскулачивать?

Но помимо коммунаров и колхозников были и единоличники Они, как правило, оставались проживать на отдаленных выселках и хуторах. Как поступали с ними? Об этом свидетельствуют, в частности, следующие документы, хранящиеся в музее Едемской школы:

Р.С.Ф.С.Р.

Едемский Сельский Совет Зажиточному хозяйству деревни Смелой

Р.К. и К.Д. Шанину Николаю Прокопьевичу

Устьянского района,

Няндомск. окр. Северн. края

«10» сентября 1931 г.

№ 679

Строевское п/аг.

Постановлением президиума с/совета от 10 сентября на Вас наложено твердое задание по сдаче хлеба, а именно: ржи 5,5 центнеров, ячменя 6,1 центнера, овса 17,35 центнеров и гороху 0,85 центнера, а всего 29,8 центнера. Таковой хлеб Вы должны сдать в трехдневный срок.

Председатель с/совета подпись Икоптяев

Р.С.Ф.С.Р.

Едемский Сельский Совет Извещение гражданину деревни Смелая

Р.К. и К.Д. Шанину Николаю Прокопьевичу.

Устьянского района, Постановлением президиума Едемского с\совета

Няндомск. окр. Северн. края от 29 сентября сего года за № 23 Вам дано твердое

«8» октября 1931 г. задание в количестве льноволокна «0,5» и льносемени

№ 767 «2» . Срок сдачи установлен до 15 октября 1931

Строевское п/аг. года как льносемени, так и волокна. Постановление

с\совета обязывает Вас вышеуказанное количество сдать в срок. В случае не сдачи со стороны с\совета будут приняты меры административно-судебного воздействия.

Председатель Едемского с\совета подпись ИКоптяев

Секретарь подпись неразборчиво МС….

Если к так называемым зажиточным хозяевам предъявлялись столь жесткие требования, то что можно было ожидать бывшему знаменитому предпринимателю-лесопромышленнику Михаилу Рудакову, который жил в это время в деревне Березовке. В 1931 году, когда началась коллективизация, у Рудаковых, как и у других жителей деревни, отобрали зимовку и двор для строительства колхозного скотного двора. Семья осталась в одном летнем переду, не приспособленном для жилья в суровые в те времена зимы. Его двухэтажный дом с постройками в д. Зыково тоже был конфискован. Все имущество из дома увезли в Богдановскую коммуну. На первом этаже дома, в имеющихся четырех жилых комнатах устроили склад зерна, на втором этаже в четырех комнатах поселили жителей. В начале 50-х годах он стал непригодным для проживания и был отдан нуждающейся в жилье семье Мамоновых - Кузьме и Анастасии. Они его разобрали и построили избу, в которой я бывал многожды.

Мельница Михаила Федоровича, уже почти не действующая, была также отобрана. Однако, колхоз был не в силах ее содержать. Так, уникальная Рудаковская мельница оказалась заброшенной. Теперь от нее ничего не осталось. Напоминает о ней лишь ямка напротив малой слуды и прорытый по пожне обводной канал.

Удивительное дело, но карательные органы не тронули капиталиста Рудакова.

- Михаила Рудакова хотели забрать, но все заступились за него. Он всем бедным давал, а от них ничего не требовал, – рассказывает жительница Зыковы Порошина Александра Михайловна.

Местные жители уважали его за честность, порядочность. Он всегда справедливо рассчитывался с работниками. Если просили у него в долг, то он помогал, выручал.

Сам же Михаил Рудаков не скрывал своих убеждений. Откровенно и гласно он признавался, что не уважает новую власть, при которой, по его мнению, народ так, как прежде, работать уже не будет, разленится, и, по-видимому, не раз бывал на грани ареста. Возможно, помогало отчасти и то, что его сын Иван, приезжавший в Березовку из Москвы, был командиром в годы Гражданской войны. Может быть, отчасти и из-за того, что еще далек был 1937 год. Немаловажно было и то, что Рудаков был разорен еще 1924 г. (вследствие небывалого половодья унесло его строящийся завод под Майданом), был не у дел и немощен. Заступался за него и Егор Шанин, прозванный населением «Папень, от слова «папа», главный в Едемской округе. Он не раз говорил Лазарю Васильевичу, внуку Михаила, чтоб дед не ходил на колхозные собрания. Но Михаил Федорович никого не слушал. Он приходил на собрания, слушал выступления, не выдерживал, шел от порога к столу и говорил: «Не работники, работать не хотите, что придумали!».

Оставшись в переду́, Михаил решил построить для семьи снова зимовку. Заготовил бревна на избу, очень толстые. Но не успел. Бревна так и остались лежать, а в войну были использованы на дрова.

До последнего дня Михаил Рудаков старался все делать сам. Не любил ухаживания за собой. В 1933 году в возрасте 73-х лет Михаил Рудаков умер.

Надвигался 37-ой год.

Ситуация в деревне стала мрачнеть. Жители деревни Зыково рассказывали:

- На собрания приходил с опозданием один из мелких местных руководителей, поднятый новой властью. Полный собственной непогрешимости и важности он распахивал двери избы собрания настежь, становился на пороге боком, упирал ногу в косяк двери, и молча слушал, что говорят выступающие. Так и простаивал все собрания. А люди с переживанием выступали, обсуждали, критиковали недостатки колхозной жизни, предлагали свои предложения. Кто-то в порыве выделялся своими критическими замечаниями. И на другой день приезжали и этого человека забирали (арестовывали). Так произошло с одним, со вторым… Жители деревни этого доносителя возненавидели. И кто-то на него специально написал анонимку. Этого оказалось достаточно. Приехали и доносителя тоже забрали. Люди вздохнули с облегчением. Никто о нем больше не слышал, да и слышать не хотел.

Марат Шанин говорит, что его отцу, все время руководящему советскому деятелю (местного масштаба) на 1937 год пришелся пик «головокружения от успехов». Но как он поступал? Из отзывов жителей следует, его нельзя представлять как человека бездумного, беспощадно карающего инакомыслящих людей. Как бы ни было, ему приходилось жить среди своих односельчан. А жизненные ситуации складывались самые разные. И он видел и понимал происходящие перегибы и приходил иногда на выручку. Например, рассказывали такой случай. На колхозном собрании Рудакова Анна Александровна сказала:

- Где бедняки такие налоги возьмут?

Хотели посадить. Помог Егор Шанин. За то, чтобы избежать ареста, он сказал ей срочно забить корову и на дровнях свезти мясо в Шангалу. Анна Александровна так сразу и сделала, забила корову и ночью свезла ее за 36 километров в Шангалу, и задобрила этим начальство. Больше на собрании не бывала.

Марат пишет:

- У отца нагана не видел, но знаю, что он был. В деревянном сундуке (когда оружие отец уже сдал) осталась коробочка с патронами. Я сделал «ружье» и резинкой с острым гвоздем выстреливал. Все патроны израсходовал, убита (вернее ранена) была одна ворона.

У Анны Александровы и ее животника (мужа) с Едьмы Буторина Михаила Парфеновича было 5 дочерей и сын – Буторин Михаил Михайлович, 1907 года рождения. Был до войны председателем колхоза в Зыкове. Колхоз до войны занимал первое место. Неграмотным был. Одеть было нечего. Ходил в домотканом. Хотели в район забрать работать. Ездил на 6 месяцев учиться в Архангельск. Женился на Ульяне Владимировне. У них было 5 дочерей. Михаил вступил в партию. На войну все провожали. Ульяна отвезла мужа, Егора Егорихина, всего 5 человек, на дрогах в Шангалу. Погиб в селе Бекетовка под Сталинградом. На Мамаевом кургане занесена его фамилия в списке защитников Сталинграда.

До Михаила был приезжий председатель Путятин. Жил с женой в доме Рудаковых. Уезжая, они отдали Ульяне швейную машину и зеркало, принадлежащие ранее Михаилу Рудакову.

Но были и иные случаи.

Моим соседом являлся Порошин Александр Васильевич (Санька Осик), балагур, любящий повеселить людей. Он всю жизнь сокрушался о своем без вести пропавшем отце. В 50-х годах Александр Порошин служил на северном флоте. После службы хотел плавать в загранку, на Шпицберген и т. д. Отказали, сказали: «Сын врага народа». Приехал обратно и жил в д. Зыкове. Жители деревни рассказывали:

- А дело было так. Его отец Василий, родной брат участника трех войн, Порошина Ивана Михайловича, тоже балагур, сплавлял вместе с мужиками лес по Кочкурге. Зашли передохнуть в бывшую избушку Овсянниковых на мельнице. Василий оторвал клочек газеты с портретом Сталина, свернул цигарку и закурил. Кто-то и донес. Пришла повестка явиться в д. Березник (за 12 километров), там будут ждать сотрудники НКВД. Василий перед уходом сказал Анне Александровне:

- Анна Александровна, давай простимся. Мне уже здесь не бывать, наверно, заберут. А я ни в чем не виноват!

- А за что?

- А кто-то донес, что я газету для цигарки оторвал на мельнице, а на ней был Сталин.

Василий ушел после работы вечером пешком на Березник, там НКВДэшники посадили его на ночь под замок, а утром повезли на машине в Шангалу. У Вежи машина сломалась. Мимо проезжала моя мать.

- Ой, Василий, да щё экое-то, за що тебя забрали-то? – спросила она.

Василий только досадливо молча махнул рукой. Больше его никто с тех пор не видел.

Дети Василия: Александр, Саша и Неля (проживавшая в деревне Бережная), умерли, так и не узнав о дальнейшей судьбе отца. Об этом довелось узнать мне. Читаю в Поморском мемориале:

- Порошин Василий Михайлович, 1901 г. р., д. Зыково. Рабочий сельхозартели. На иждивении имел трех детей: Саша, Александр, Неля. Арестован 5 октября 1937 г. По Постановлению тройки УНКВД Архангельской области за высказывание террористических намерений 13 января 1938 г. незаконно расстрелян. 18 сентября 1989 г. полностью реабилитирован.

А кто доноситель. Официальных сведений не встречал. Но людская молва, в том числе и считавший так сам Александр Порошин, указывали на имя жителя Зыковы.

Не зря одним из китайских проклятий является: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!».

А жизнь на Едьме на глазах менялась. И менялась она в глобальном масштабе в лучшую сторону. В деревнях появилась невиданная доселе техника. И это несмотря на горести и потрясения формировало у населения, особенно у подрастающего поколения, чувство гордости за свою страну, за великий Советский Союз.

- Помню первую «Эмку», - пишет Марат Шанин, - легковую черную автомашину, прошедшую через Богданов в сторону Дудино. Отец сказал, что я ругался и кричал Киму Порошину:

- Гляди, Кимка, лошадка без головы, а что выделывает!

Мы натаскали на дорогу всякого хлама, деревянные сохи, оглобли и т. д. Соорудили баррикаду, и машина на обратном пути остановилась, и мы ее разглядывали как космического шатла.

Видел, как шли ночью тракторы – колесники (с шипами на больших колесах) куда-то за Дудино. Был снег, таял, весна, шли с фарами, огонь – чудо! Бегали за колонной тракторов до хутора Бор старшие ребята Миша, Роза, Паша Шанин, Коля Мамонов. Меня и Кима Порошина не пустили: малы еще.

Среди многих волнений и горестей, связанных с резкими социально-экономическими преобразованиями на селе, продолжали оставаться радости и развлечения. Об одном из них повествует Марат.

- Я видел Егорина, спасителя отца, один раз на сплаве на речке Кочкурге. Я был на сплаве с кем-то из подростков (старше меня), ходили мы смотреть на плотину («запруду»), которую построили для сбора воды. Лето было в разгаре, а молевой сплав не закончился. Вешняя вода спала, обсохшие бревна оставались на косах, да и в самом русле. Воду накапливали выше плотины, в узком месте речки с высокими берегами. Запруда получалась серьезной, как настоящее гидротехническое сооружение. Ряжи, рубленные из бревен, заполненные камнями, закрывали речку с обоих берегов, а на середине были щиты – непосредственные ворота для перекрытия русла. Ниже срублена «щеть», по которой сливалась вода, и сплавляли бревна, поднятые подпором накопленной воды. По всей речке ниже плотины до самого устья были расставлены сплавщики – сезонные колхозники, задача которых состояла в том, чтобы успеть сплавить бревна на «первом валу». У плотины, в момент открытия щитов (шлюзов) собиралось много народу. Был там и наш отец, работающий в Кочкургском лесопункте каким-то начальником. Я думаю, учитывая его грамотность, он был парторгом. Был там и Егорин, высокий бородатый мужик с багром. Все знали, что Егорин спас Егора-хромого (так звали отца за глаза), но поблажки от начальства он не ждал и не получал. Да и не думал Егорин об этом.

Самой высокой похвалой для сплавщиков (мужчин и женщин, а все были на сплаве с баграми) была способность смельчаков проплыть на одном бревне через плотину в момент пуска вала воды. Смельчаков было немного. Среди них – Егорин. Мы с другом стояли на берегу и с замиранием сердца смотрели, как в ворота плотины хлынула вода, и бревна летели вниз через щеть, ныряя с нее и скрываясь в пене. Людей на обоих берегах было много. Отец что-то кричал им, я понял – наверно, чтобы шли по берегу, скатывали в «вал» бревна, но люди не слушались. Все смотрели в сторону перед плотиной, где по стремнине приближался к ней человек на одном бревне.

- Егорин! Егорин! – пронеслось в толпе. Как все произошло, я сразу не сообразил. Увидел мужика в лаптях на бревне, которое стремительно неслось вниз в ворота плотины. Перед ним проплывали бревна через щеть и скрывались в белой пене.

- Держись, леший! – кто-то крикнул за нами, то ли осуждая, то ли восхищаясь храбростью и мастерством Егорина. – Не утони, борода!

В следующее мгновение я увидел спину Егорина, а ноги его, крепко державшие бревно, скрылись под водой. Не смыло его! Егорин устоял.

Люди расходились довольные.

А в середине 30-х годов в Зыкове произошло примечательное событие, которое ярко запечатлелось в памяти населения. Пролетал над Устьей первый самолет (прародитель кукурузника). Население самолета до этого не видывало. В кабине сидел летчик, родом с Большого Пенья. Не выдержала душа молодого парня. Как не показаться при таком-то невиданном «параде» перед односельчанами. Негде самолет посадить. Он взял, да на свой страх и риск посадил самолет на более, менее подходящем заливном лугу Лопате, под деревней Зыково. Но длина Лопаты оказалась недостаточной. Самолет при посадке прокатился по Лопате и свалился в кусты у рички. Вся округа из деревень и хуторов, с правого и левого берегов Устьи, взрослые и дети бежали, как угорелые, чтобы посмотреть на самолет и подержаться за его крылья. Люди выкатили самолет обратно, и были счастливые, что им удалось потрогать его, подержаться за его оперения. А мама пилота (их было двое) с Большого Пенья принесла сыну гостинец – полевушки и вареные яйца. Потом приезжали военные и разбирались…

И все же, анализируя жизнь деревень Едьмы в этот период, я невольно ловлю себя на мысли: да почему же в моей родной и самой прекрасной деревне в мире проявились так наглядно случаи доносительства? Подобных случаев в соседних деревнях не знаю. Получается, что покрываю своих односельчан какой-то черной краской. Ведь в деревне в целом жили честные и порядочные люди, несмотря на присущие каждому человеку достоинства и недостатки. Приведу один из характерных примеров.

Сын трижды Георгиевского кавалера Василия Андреевича Тарбаева Иван в 1939 году призван в армию. На финской войне за проявленное мужество и героизм он был награжден орденом Красной Звезды.

В 1940 году после вступления наших войск в Прибалтику батарея Ивана Васильевича пришла в г. Выру в Эстонии. Он был комиссаром батареи в звании старший политрук (капитан). Объяснял бойцам, что мы несём народу Эстонии свободу, благополучие. «Вошли, а там до нас на магазинах замков не было, продовольствие стоило в шесть раз дешевле», - рассказывал он. Иван Васильевич по жизни не врал. Взял да и написал рапорт на отстранение его от должности комиссара. Если бы не орден Красной Звезды, полученный за Финскую кампанию, неизвестно, чтобы с ним сделали, а так исключили из партии, разжаловали и послали в Томск учиться на командира огневого взвода. Второй раз в партию он вступал уже на Северном флоте в 82-й отдельной бригаде морской пехоты. В годы Великой Отечественной войны Иван Васильевич Тарбаев за проявленное мужество будет награжден вторым орденом: орденом Красного Знамени.

Приближалась Великая Отечественная война. Так описывает Марат Шанин состояние жизни населения Едьмы.

- В деревнях Едемского сельсовета летом 1941 года только и было разговору, что о грядущей войне. Ясно, что никто не хотел войны. Все ругали Гитлера. Были и недовольные Сталиным. Из газет знали: Пакт о ненападении между СССР и Германией заключен. Но никто из наших знакомых не верил немцам. Районная газета писала о ночном передвижении – сосредоточении германских войск у западных границ и шуме моторов. Возможно, танки и мотопехота изготавливались для броска на Советский Союз. Гадали и с тревогой ждали беды. Много позднее будут писать и говорить о внезапном нападении Германии на нашу страну. В глобальном осмыслении, возможно, это так и есть. Но как тогда объяснить, что о войне знали колхозники в каждом уголке нашей Родины.

Было 22 июня 1941 года. День близился к вечеру. В поселок Богдановский, к Шанину Егору Михайловичу, председателю Едемского сельсовета, прибежали две взволнованные девушки, одна с почты, дежурная, там был один на весь сельсовет телефон, и племянница Егора, и крик: «Война!».

Надо полагать, Егор Шанин ждал этой новости. И своим близким не раз говорил об этом, хотя официально не положено было рассуждать на эту тему – провокация. Он-то, участник Первой мировой знал, что это означает война. Дома, кто был из семьи, испытали какое-то оцепенение. Известно было – война вот-вот начнется, но известие – внезапное и страшное. Анна Алексеевна заплакала, руки ее дрожали:

- Заберут ведь всех парней-то! - сказала она.

Но кого забирать-то? Федя на границе, последнее письмо - из города Белая Церковь. Миша? Так его проводили еще 18 июня. Как раз на войну поехал. Боже, что теперь будет?

- Что будет, что будет? – сердито сказал Егор. – Если война началась, воевать будем!

- Да ты-то будёшь, я знаю, - отозвалась Анна Алексеевна. – Ребята ведь у нас призывного возраста.

Кто видел Егора Хромого, все дивились – сколько в нем энергии и строгости?

На следующий день кто шел в сельсовет – а шли толпами, мужики, женщины, ребята – подростки, всем он давал ответы. Всем говорил, чтобы делом занимались.

- Да, мужиков – уже идет призыв – из района, из Шангал передали, - объявить призыв. Срочно надо силы собирать. Немец нас дожидаться не будет. Он уже убивает. Многих убивает, бомбит и бьет. Гитлер жалеть никого не будет.

Ребята постарше уже спрашивали в сельсовете как писать заявление в армию.

К середине ночи к сельсовету со всех деревень и хуторов собрали большое количество мобилизованных мужиков и парней, написали списки и отправили в военкомат в Шангалы обозом, подводы не считали, сколько надо посылали.

Мужики кидали котомки на телеги, да на дроги, а сами шли пешком. Женщины провожали их до деревни Боталихи, дальше их не пускали старшие отрядов. Слез и криков было столько, что Едьма не спала до восхода солнца.

Всех коммунистов и комсомольцев Егор Хромой держал у себя, на связи в сельсовете. Председатели четырех колхозов (два с левого берега Устьи и два с правого) к девяти утра доложили Егору Михайловичу сколько у кого продовольствия и когда у них будут готовы обозы для отправки на районный пункт сбора у д. Павлицево. Сразу же определились председатели – вся вывозка продуктов для фронта будет выполняться только силами подростков-пацанов, которых не берут в армию.

А осень в целом – начальная пора войны была для Егора Шанина, пожалуй, самой тяжелой. И фронт, и тыл собирал силы и учился воевать с передовой армией Европы – с фашистской Германией. Выходных ни у кого не было, о них и не думали. Не вспоминали ни пожилые, ни молодые. Мысли у всех были о мужьях и сыновьях, о тяжелых боях на фронте. Устьянские мужики храбро сражались и дорого отдавали свои жизни в борьбе с превосходящим врагом.

Марат Егорович реально отразил состояние духа населения и деятельность своего отца в этот тяжелейший период. Одна неточность. Призыв был на второй день после начала войны. В своих письмах он сообщает:

- Отец влиял на людей Едемской округи, а на всех нас – подавно. Мы его почти не видели. Он рано уходил в Едьму в сельсовет, поздно приходил, а то и спал там. У отца, на нервной почве, сильно болели зубы. Он не высыпался, организовывал все, что, казалось, нельзя организовать. Решением сельсовета школа не начинала занятий. Всем, даже самым маленьким, находилась работа.

В продолжение повествования Марата могу заметить, что Егор Шанин к этому времени являлся умелым, опытным и достойным руководителем. Такие руководители как никогда оказались нужными стране в этот ответственнейший период.

И снова возвращаюсь к доносительству. Оно продолжилось и в ходе войны и накрыло даже родню самого Егора Шанина.

В Березовке жил Овсянников Василий Алексеевич, брат жены Егора Шанина. Работал председателем колхоза. По словам Марата Шанина он был жуткий курильщик самосада. Марина (жена) насушила его (рос в огороде), положила в котомку. Василий ушел на фронт. А на фронте «у Васьки» не было газеты на цигарку. Поднял две немецких листовки и … стал перед строем, расстрелян.

А 16 декабря 1942 г. в д. Березовку приехали автоматчики за семьей Василия. Его жена Овсянникова Марина Прокопьевна, как «член семьи изменника родины» приговорена к высылке за 24 часа в Коми АССР сроком на 5 лет.

Марат Шанин пишет:

- В семье Василия жила тетя Матрена, ходила на табуретке. Нянчила детей, шила на машинке «Зингер» скрюченными руками. Не разрешили выйти замуж за любимого человека – парализовало. Когда высылали всю семью расстрелянного Василия в г. Сывтывкар, наша мама Овсянникова Анна Алексеевна (Шанина) бегала за сотрудниками НКВД, умоляла оставить инвалида первой группы Овсянникову Матрену жить у нас дома, в семье. Мы бы на приусадебном участке, да в колхозе – прокормились. Зачем обездвиженную женщину – врага народа, вывозить из Устьянского района в Сывтывкар? Нет – занесли в вагон. Отца не было дома, когда осуществлялась стремительная, как на войне (в течение суток), операция «Сывтывкар». Кажется, он был парторгом обкома ВКП(б) в Солицком механизированном лесопункте, где в лесном поселке Роваже (строили пленные поляки) учился на военно-учебном пункте Коля Мамонов. Я полагаю, что отец не знал об операции. Да если бы и знал, не уверен, что он бы заступился. Предан был партии и правительству до солнечного затмения или до Полярного сияния.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒