Реконструкция России 4 страница

В своем интервью в среду каналу РТР президент Путин заявил, что "испытывает чувство вины за трагедию" подлодки "Курск". "Никаких слов не хватит, их трудно подобрать, выть хочется", - так выразил свои чувства президент.[59]

Это чувство вины с президентом разделили министр обороны Игорь Сергеев, главком Военно-морского флота Владимир Куроедов и командующий Северным флотом Вячеслав Попов, подав президенту России рапорты об отставке (удовлетворены не были).

Как и в случае с Бабицким или даже с арестом Гусинского, катастрофа подводной лодки изначально была просто медиа-событием. Таким же, как крушение "Конкорда" месяцем раньше, или как любая из бесчисленных катастроф и трагедий, которые так любит телевидение. Но, попав под влияние определенных сил, это событие приобрело другое звучание. Творилось несчастье и несправедливость, но президент ничего не делал для того, чтобы это исправить.

Основная претензия к Путину и военно-морскому руководству: зачем сразу не приняли иностранную помощь? Об этом выразительно писал Антон Носик на сервере Postfactum.ru, выражая доминирующую в прессе и, вероятно, справедливую трактовку задержки с приемом иностранной помощи как отказа:

Отказа, стоившего жизни если не всему экипажу "Курска", то по крайней мере тем его морякам, которые в задних отсеках субмарины, уцелев при взрыве, захлебывались без света, пищи и воздуха в ледяной арктической воде. Хотя бы того одного моряка, который сумел добраться до люка. Хотя бы его одного могли спасти. Если бы не отказались от услуг спасателей. Именно за этот отказ кто-то должен сегодня принять на себя ответственность.[60]

Лейтмотив у этого обвинения один: Путин должен был знать, что у флота нет никаких ресурсов, что спасательные работы своими силами не могут привести к успеху. Если бы он был там, где происходили не только спасательные работы, но и самые волнующие события медиа-спектакля.

Эту ошибку Владимир Путин делал уже несколько раз. Во время ареста Гусинского он совершал турне по Испании и Германии. Он не пришел на место, где был террористический акт на Пушкинской площади, но только возложил цветы, когда там все почистили. Мэр Москвы Юрий Лужков, как говорят, прибежал - благо здание мэрии неподалеку. Но до Кремля тоже километр.

В случаях с Бабицким, Гусинским, терактом на Пушкинской, как и в истории с подводной лодкой, президент должен был что-то знать и понимать, чего он явно не знал и не понимал - а именно подлинных деталей события и его значимости. И в том и в другом случае в информационном поле были заинтересованные игроки (радио "Свобода", холдинги Березовского и Гусинского), однако и в прошлый и в этот раз доминирование в информационном поле становилось возможным только потому, что на стороне игроков оказывались коммерческие масс-медиа и вся корпорация журналистов в самом широком смысле слова. Вместо того, чтобы использовать логику медиа по понятному и во многом запланированному сценарию предвыборной кампании, президент столкнулся с неуправляемой волной общественного внимания, цеплявшегося за малейшие детали сообщений, предположений и комментариев. Как сформулировал это известный ученый Алексей Кара-Мурза:

Рейтинг Владимира Путина неизбежно должен упасть. По одной простой причине: президент повел себя не как Верховный Главнокомандующий. Он повел себя неадекватно статусу.

Борис Ельцин, будучи лидером не искусственно сделанным, а выдвинувшимся стихийно, поступил бы совершенно иначе. У Путина нет этого чутья. Он не способен жить чувствами своего народа. Может быть, он повел себя так по неопытности или вследствие своего фээсбэшного "происхождения". Но в любом случае, непопадание в резонанс с народным чувством - очень серьезный порок для политика общенационального масштаба. [61]

Все, что требовалось от Владимира Путина - прилететь на несколько часов и сказать людям: я чувствую вашу боль. Президент прогулял свою роль в политическом спектакле. Вместо этого он занимался решением других задач. Тех, которые считал важными - но одновременно тех, до которых не было дела ни масс-медиа, ни людям, каждый день следившим за развитием драмы. В этом конфликте между символическим и административным президент не смог сориентироваться. В этом сериале он должен был стать главным героем, умудряясь совместить и то и другое - вслед за ним должен был потянуться двор, что-нибудь в духе Петра I, если угодно. Тогда тема "российский флот" стала бы отныне и навсегда козырной картой президента.

Считая, что он управляет ситуацией, российский президент оказался в изоляции. Медовому месяцу Путина с властью пришел конец. В своем телеобращении 24 августа 2000 года президент обвинил "во всем" СМИ и олигархов, подразумевая Бориса Березовского, собравшего $1 млн. для семей подводников, и Владимира Гусинского. По сути дела полостью на стороне Путина во время кризиса оказалось только РТР, второй канал государственного телевидения, которому даже разрешили вести прямую трансляцию с борта крейсера "Петр Великий".

Не выраженная в виде борьбы между субъектами политического поля, драма переносится масс-медиа на другую территорию. Самыми важными людьми в политике России стали родственники подводников в поселке Видяево у северного моря. Справиться с ними было непросто даже военным - выступление перед собравшимися в доме офицеров главнокомандующего Куроедова произвело на журналиста Андрея Колесникова ощущение абсурда:

- Вы верите, что ребята живы? - спросили его. И знаете, что он сказал? - Хороший вопрос! Я отвечу на него так же прямо, как вы спросили. Я до сих пор верю, что мой папа, который умер в 91-м году, жив. Тогда ему задали еще вопрос. Тоже, наверно, хороший: - Почему вы сразу не обратились за иностранной помощью? - Я вижу,- ответил он,- что вы больше смотрите четвертый канал, чем второй.[62]

Владимира Путина встречали не менее жестко. Колесников описывает, как долго президенту приходилось отвечать на вопросы аудитории о ходе спасательной операции в ходе эмоционального диалога, который запретили снимать всем телеканалам, включая государственный. На встрече президент объявил о том, что всем родственникам пострадавших будут выплачены компенсации в размере средней зарплаты офицеров за 10 лет, пообещав всем желающим квартиры в центральной части России.

Люди начали ждать президента часов с пяти вечера. Приехал он почти в девять, но никто даже не подумал возмущаться, потому что все это было не главное и потому что он все-таки приехал. И теперь они готовились сказать ему все. - Ну и самоубийца! - легко удивилась пожилая женщина на крыльце Дома офицеров.- Приехал все-таки. Да мы же сейчас его на куски порвем! <...>

Встреча продолжалась два часа сорок минут. Он ушел с нее президентом этого народа, который только что готов был разорвать его. На следующий день все родственники уже писали заявления с просьбой о материальной ссуде в размере среднего оклада офицера за десять лет. Митинг памяти, вызвавший столько ярости, когда о нем сказал Куроедов, Путин по просьбе родственников отменил.

Попытки контролировать информационный поток, также как и попытки создать контролируемую политическую систему опасны именно тем, что новая угроза приходит ниоткуда - как раз тогда, когда ничто не предвещает беду. Неудивительно, что Глеб Павловский в интервью политическому обозревателю "Русского журнала" удивлялся бессмысленности и бесцельности "информационной войны", связанной с событиями вокруг подводной лодки "Курск". На самом деле никакой информационной войны, конечно же, не было. Просто в этой ситуации масс-медиа исполнили свою роль хорошо, а президент - не слишком. Ведь оценивать ситуацию можно не только через призму позиций актеров с политическом спектакле, как это делает профессиональный критик и сценарист российского избирательного сериала Глеб Павловский, но и сугубо функционально. А функция масс-медиа в данном случае, по мнению кинокритика Сергея Кузнецова, состояла в том, чтобы обнажить тему смерти, максимально сильно подведя зрителя к сопереживанию, но вместе с тем совершить ритуальное ее заклятие. Подводники оставались фокусом внимания аудитории также как и принцесса Диана, и китаянка с площади Тянь-ань-мынь.

Энергия ужаса перед смертью перенаправляется в психологически безопасное и социально приемлемое русло, превращаясь, например, в возмущение (бедностью, руководством, иностранцами и так далее) или умиление (Березовский собрал миллион, Немцов осудил Путина, Лужков даст денег семьям). Именно это обычно и имеют в виду, когда говорят о зарабатывании политических дивидендов. Однако, как мы можем видеть, механизмы и на этот раз несколько сложнее: просто у журналистов, так же как у обычных людей, работают механизмы психологической защиты, препятствующие прямому переживанию чужой смерти. Некоторым образом, перенаправляя энергию ужаса в ту или иную сторону, СМИ сами выступают как мощное средство психологической защиты общества.

Можно заметить, что в секулярном обществе СМИ выполняют роль Церкви: рассказывая и показывая смерть, они одновременно переключают энергию зрителя в другое русло. Разница, тем не менее, есть: энергия религиозного человека перенаправляется в сторону Бога и вечности, а энергия телезрителя - в сторону политики и сиюминутности. Конечно, второе куда больше напоминает глумление над памятью жертв - но, повторюсь, у секулярных СМИ просто нет другого выхода. [63]

Бесконечное "обсасывание" любой трагедии в масс-медиа приводит к тому, что она обрастает массой деталей, и таким образом, во многом - с помощью политического спектакля - превращается из необратимого события в череду понятных ситуаций и решаемых проблем.

Если постараться дать более точное определение, то СМИ играют роль не только церкви, но и театра, и стадиона. Масс-медиа не только и не столько работают с темой смерти, сколько избегают и помогают ее избегать, отвлекая зрителей по самым разным поводам.[64]

Точка сборки - Великая Россия

По отношению к реальному влиянию избирателей на жизнь общества политический спектакль выполняет прежде всего функцию замещения. Сам же институт выборов, который во многом оправдывает внимание к политике, согласно официальной идеологии демократических государств дает избирателям шанс оказать влияние на политику власти, можно рассматривать скорее как ритуал легитимизации, чем механизм влияния избирателей:

Выборы это могущественный символ, миф и ритуал в нескольких важных аспектах. Главное в выборах то, что они выражают волю народа и таким образом позволяют обозначить весь политический процесс как "демократический", их влиянием, прямым или косвенным можно оправдать любое действие. <...> Однако это оправдание редко имеет отношение к реальным причинам операций правительства. Иногда опасные, даже катастрофические происшествия можно проследить до вызвавших их причин, но создать у публики ложное впечатление о том, что произошло, его причинах и следствиях несложно. Политики, которые незначительно влияют на благосостояние народа, если влияют вообще, часто получают голоса только потому, что вызывают у избирателей сильные эмоции. Избиратели постоянно имеют дело с политиками, некоторые действия которых им импонируют, а некоторые вызывают отвращение и только редкий избиратель способен разобраться в этой каше. Очевидно, что выборы в гораздо большей степени оправдывают действия правительства, нежели оказывают на них влияние.[65]

Тем не менее, как любой общественный институт и ритуал, выборы являются каналом коммуникации. С этой точки зрения символическое значение выборов можно рассматривать как реальное. Выборы служат катализатором кристаллизации общественных ожиданий и национальной идентичности. Кампания 1999-2000 года стала точкой сборки для новой национальной идентичности России, которую можно обозначить как "Великая Россия". Зрелищно-образный язык предвыборных кампаний значил для новой русской идеи гораздо больше, чем десятилетие дискуссий на ту же тему и работа специальной комиссии, сформированной Борисом Ельциным из придворных интеллектуалов.

В этой главе мы проследили вклад некоторых политиков и событий в формирование этого образа. Для того, чтобы внести последние мазки в эту картину, нам следует добавить несколько деталей.

Герб России - это двуглавый орел и флаг Российской Империи. Другими составляющими этого образа стали опора на символику дореволюционной России и имперского периода советской эпохи, укорененной в курсах истории в школах и высших учебных заведениях, занимающихся воспроизводством социума. При этом заимствования из прошлого происходят избирательно, как это наблюдательно отмечал Бенедикт Андерсон в "Imagined Communities" ("Выдуманные общества"), говоря о технологиях конструкции истории национальных государств.

Из советского периода востребован сталинский канон "Великой России". Логика легитимизации социальных институтов сделала необходимой и реабилитацию самой империи. Так, последний Император России Николай, личность изрядно демонизированная в советской истории, 20 августа 2000 года был канонизирован Православной церковью как "страстотерпец" - мученик, почти святой. Реабилитация же нужна для более прочной опоры на символы, как свидетельство продолжения традиций: 25 августа в армии снова введен в качестве награды Георгиевский крест - боевой орден Российской империи.

Другими составляющими этого образа являются культурные коды и события общей культурной памяти: "великая русская литература", которую продолжают усиленно преподавать в школах, лучшие советские сериалы, фильмы и герои, которые продолжают повторять по телевидению, наконец - общие праздники, главным из которых остается неизбежный Новый год.

Драматический накал этому образу новой России обеспечивают политический спектакль, катастрофы, войны и враги. Последние, как обычно, выбираются по признакам внешних особенностей и национальности - это выходцы из гор Кавказа, жертвы царящей там напряженности, которым в соответствии с правилом "blame the victim"[66] приходится отвечать за ее создание. А враги, как известно, повсюду - об этом всегда расскажут антисемитские газеты или русские генералы, объясняющие трагедию "Курска" столкновением с иностранной подводной лодкой.

Разумеется, такой образ-конструкция вызывает крайне противоречивые чувства у граждан и, соответственно, избирателей и медиа-аудиторий. Создание нового русского стиля обильно комментировалось, критиковалось и оспаривалось на каждом этапе - начиная от строительства огромного памятника Петру 1 на набережной в центре Москвы и заканчивая чеченской войной. Однако логика тех, кто оспаривает и комментирует этот образ отличается от логики тех, чье внимание пытаются привлечь авторы нового стиля.

Это противоречие часто воспроизводится через различия в идеологии, однако в противоречивых реакциях на политический спектакль в случае с Россией проступают контуры традиционно натянутых отношений между интеллигенцией и массой, которая оказывается на стороне власти. Это общеизвестное противоречие объясняется разницей подходов. Для массы политический спектакль всегда - зрелище, целью которого является наполнение смыслом таких понятий, как "Россия", "государство", "власть" - другими словами, создание определенного образа социальной реальности, который имеет социально-терапевтическое значение. Средства массовой информации и публичная политика являются механизмом упорядочивания социальной жизни и средством для утилизации негативных эмоций и просто избытка личного времени у зрителей, в то время как интеллигенция относится к происходящему серьезно. Журналисты и интеллектуалы стараются найти в политическом спектакле и, глобальнее, во всем происходящем, смысл - и тем самым конструируют его. Подобно тому, как критик конструирует содержание художественного произведения, комментаторы политического спектакля используют материал этой трагедии/комедии/драмы для того, чтобы самим производить те или иные сообщения, публиковать результаты социального анализа, пропагандировать свое видение общественного блага или, говоря языком психоанализа, свою травму.[67]

Конфликт интеллигенции с властью способствует большему накалу политической драмы и, соответственно, привлечению дополнительного внимания к политическому спектаклю. С одной стороны, убеждения разделяют людей, но, с другой, именно конфликт делает возможным их соприкосновение, эта борьба сближает, потому что есть общие темы для обсуждения, и каждая группа, каждый человек получает возможность использовать эти символы для самоидентификации.

Образ "Великой России" важен не только своим содержанием, но и той упорядоченностью, которая устанавливается в символическом поле с его появлением. Восстановившаяся после десяти лет "хаоса" определенность не только снижает социальный стресс и упрощает конформизм, но и провоцирует критику, которая толкает к переменам.

Вместе с цементированием политической системы все больше внимания привлекают экономика и культурная жизнь. Последняя оживает на глазах под влиянием мощных политизированных инвестиций в культуру государства, политических партий, индустрии развлечения и миллионов зрителей, которых скука и одиночество гонят в кинотеатр, книжный магазин или ... в интернет.

По мере того как власть устанавливает традиционное доминирующее положение в социальном поле, восстанавливается и традиционная оппозиционность интеллигенции и производетелей культуры. Таким образом культурная жизнь становится площадкой для становления альтернативных идентичностей и, в перспективе, новой точки сборки - России не столько Великой или Сильной, сколько просветленной.

В символическом поле масс-медиа оба образа могут существовать параллельно - нам остается только наблюдать за тем, какие очертания примет конфликт между ними. И здесь, наверное, пришло время обозначить основное достоинство медиа-реальности - в ней необязательно оставаться болельщиком, но можно также принять участие на той или иной стороне.

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒