Реконструкция России 1 страница

Глава 4

Реконструкция России

С тех пор, как Борис Ельцин переехал в Кремль, ни одна политическая сила не могла всерьез рассчитывать на то, чтобы его оттуда выселить. Однако в 2000 году истекал последний из двух президентских сроков Ельцина, а на третий он претендовать не мог без вреда для одного из важнейших достижений своего правления - Конституции, а значит и своего места в истории. Хотя спекуляции об отмене выборов появились в прессе так же, как и в 1995 году, никто из серьезных политических игроков не сомневался, что на этот раз сценарий политической драмы будет другим. Так, по собственному признанию первого президента России, в политическом поле возникла фигура наследника.

Призрак наследника бродил по стране уже некоторое время. Разные политики считались возможными "преемниками" президента, и некоторые из наиболее вероятных претендентов на престол русской выборной монархии едва не поплатились за это своей политической карьерой. Так, например, публично объявленный возможным наследником Борис Немцов, покинув свой пост избранного губернатора Нижегородской области ради должности первого вице-премьера России в 1997 году, по приезду в Москву оказался и в самом деле идеальным кандидатом - ему доверяло до половины жителей России. Однако, оказавшись в столице за три года до выборов, Немцов стал легкой добычей политических врагов, о существовании которых он даже не подозревал. В самом деле, у него и не было врагов до того, как он не переехал в столицу. Лужков и контролируемые им СМИ, к которым в ходе битвы за "Связьинвест" присоединились масс-медиа Гусинского и Березовского, не были врагами престола - они занимались отстрелом наследников. Как принято говорить в таких случаях в голливудских боевиках: ничего личного. После двух лет в правительстве, насыщенных обвинениями в посещении публичных домов, коррупции и некомпетентности - ни одно из которых впоследствии не подтвердилось - рейтинг Немцова упал настолько, что он перестал представлять опасность для каких бы то ни было кандидатов в будущие президенты, что и позволило ему наконец вздохнуть свободно и выйти из-под шквала критики. По счастью, остатков политической популярности и веса в деловых кругах ему хватило для того, чтобы впоследствии войти вторым номером в избирательный список движения "Союз Правых Сил", а позже - даже возобновить карьеру в статусе вице-спикера нижней палаты парламента России.

Падение правительства Киреенко в результате кризиса в августе 1998 года, после которого и Кириенко и Немцов оказались на улице, привело к политическому кризису и назначению Евгения Примакова премьер-министром России. Примаков был выбран в премьеры по рекомендации парламента и между премьером и президентом на протяжении всего срока правления кабинета существовала ощутимая напряженность. Центр принятия решений переместился из Кремля в Белый дом, в результате чего роль президентской администрации значительно снизилась. Несмотря на то, что Примаков работал в эпоху президентства Ельцина на всем протяжении девяностых (возглавляя Министерство иностранных дел и Службу внешней разведки), президент не доверял премьеру. Сближение премьер-министра с мэром Москвы Юрием Лужковым, известным своей долгой враждой с Борисом Березовским и высказываниями о необходимости частичного пересмотра итогов приватизации, только подлило масла в огонь, равно как и начавшийся в результате падения курса рубля рост промышленного производства. Примаков, никогда не рассматривавшийся Борисом Ельциным в качестве наследника, оказался великолепным политиком. Его популярность росла и он пользовался поддержкой в силовых ведомствах. У него не было конфронтации с парламентом, поскольку первый вице-премьер его кабинета Юрий Маслюков до назначения был депутатом от КПРФ и впоследствии смог обеспечить правительству лояльность компартии. Таким образом Примаков стал первым премьером, которому удалось добиться консолидации власти.

Примаков также стал первым политиком, которому, после серии анекдотически безобразных выступлений Бориса Ельцина на международной арене, удалось создать образ Великой России вообще и на междуродной арене в частности. Примаков олицетворял этот образ. Своей имперской выправкой и неторопливостью, своими немыслимо скучными выступлениями, своей номенклатурной скромностью и старым лексиконом он будил в уставших от перемен людях ощущение стабильности, память о временах, когда на власть не надо было обращать внимание потому, что там все оставалось по-прежнему.

Хотя Примаков занимал должность премьер-министра всего год, казалось, что прошла целая эпоха. Разворотом своего самолета над Атлантикой после начала бомбардировок в Югославии он в одночасье - по крайней мере, в глазах граждан России - вернул стране международный престиж. Настаивая на особом мнении России по поводу Балканского кризиса, он добился того, что Россия снова стала фигурировать как самостоятельный игрок на международной арене. Пускай на пару с Китаем - но от этого ощущение значимости государства стало только сильней. Наконец, когда российские войска в ночь с 11 на 12 июня совершили марш-бросок по Югославии и заняли аэропорт в Приштине (хотя журналисты приписывали авторство этого поступка Борису Ельцину), на фоне десятилетнего бессилия это выглядело как триумф. По мнению политолога Бориса Кагарлицкого:

Война на Балканах выявила масштабы антиамериканских настроений в российском обществе, особенно - среди молодого поколения, которое западные журналисты по инерции продолжали обзывать опорой либеральных реформ. <...> Тухлый яйца и чернильницы, полетевшие в здание американского посольства, сигнализировали, что в стране произошел психологический перелом. Люди устали от стыда за самих себя. Им хочется действовать, хочется совершить что-то такое, чем можно гордиться. Неудачи американцев на Балканах стали предметом шуток - раньше в России шутили только над собственным правительством. Русские хакеры начали систематические атаки на официальные сайты в США, о чем с симпатией писала молодежная пресса.[1]

Отставка Примакова 12 мая была во многом спровоцирована импичментом, который был запущен КПРФ скорее из мстительности, чем из расчета добиться отстранения президента от власти.

Примаков просил депутатов отказаться от голосования по импичменту или перенести его на другую дату, что однажды уже было сделано. Но тут уже депутаты и особенно фракция КПРФ обнаружили, что отступать невозможно - в противном случае они будут выглядеть просто комично. К тому же часть руководства компартии была явно не прочь "подставить" кабинет Примакова. Стремительно растущая популярность премьера раздражала не только Кремль, но и многих лидеров оппозиции.[2]

И все же отставка Примакова стала неожиданностью. По данным опроса агентства "Финмаркет", проведенного на следующий день после отставки премьера, 72% опрошенных выразили сожаление по поводу отставки, и только 20% поддержали решение Бориса Ельцина об отстранении Примакова.[3]

Весной-летом 1999 года статус Примакова как лидирующего кандидата в президенты России ни у кого уже не вызывал сомнения. По всем опросам, если бы парламентские и президентские выборы проходили летом 1999 года, то большинство в Государственной думе получило бы движение "Отечество", а президентом был бы избран Евгений Примаков.[4]

Правительство Степашина оказалось переходным - несмотря на позитивное отношение людей к работе кабинета, Степашину явно не удавалось совладать с популярностью Примакова - из него не получился наследник. Возможно, и не должен был получиться.

Сразу же после отставки правительства Сергея Степашина, 9 августа 1999 года Владимир Путин был назначен исполняющим обязанности премьера, а уже 16 августа, после утверждения его кандидатуры в Госдуме, премьером-министром России. Поводом для отставки Степашина послужило вторжение чеченских боевиков в Дагестан 7 августа 1999 года. Как пишет Борис Кагарлицкий:

Война в Дагестане наложилась и на противостояние интересов в российском нефтяном бизнесе. С одной стороны, принадлежавшая Борису Березовскому "Сибнефть" была заинтересована в том, чтобы азербайджанское топливо поступило в Европу как можно позже и стоило бы как можно дороже. При любом раскладе себестоимость добычи нефти на севере куда больше, чем на юге, а поток нефти из Азербайджана будет способствовать падению цен на рынке. В то же время компания "Транснефть", занимающаяся строительством и эксплуатацией трубопроводов, была заинтересована в азербрайджанской нефти, разумеется, при условии, что ей достанется соответствующий контракт. Показательно, что боевые действия в Дагестане совпали с обострением борьбы за контроль над "Транснефтью". Здесь противоборствующие стороны тоже применяли силу - был смещен президент компании Дмитрий Савельев, центральный офис был захвачен полицейским спецподразделением. По сведениям, просочившимся в прессу, Березовский финансировал дагестанский поход Басаева на паях с саудовскими спонсорами, которые тоже стремились перекрыть поток нефти с Каспия. Если эта информация верна, то можно сказать, что в Дагестане "Сибнефть" сражалась против "Транснефти": первая использовала чеченских боевиков, вторая - российскую регулярную армию.[5]

Трудно сказать, насколько этот вывод соответствует действительности. И все же нефть сыграла определенную роль в развитии чеченских событий - возможно, не меньшую, чем предвыборная кампания 1999-2000 года.

Расстановка политических сил

В результате к выборам 1999 года в России сформировалось две параллельных партии власти. Одна - назовем ее по имени предвыборного блока "Отечество вся Россия" - имела в своем активе популярного политика Евгения Примакова, весь "лужковский" медиа-холдинг и контролируемые им издания, а также ряд влиятельных губернаторов, чей авторитет и региональные СМИ тоже позволяли надеяться на победу. Владелец Мост-медиа Владимир Гусинский также принял участие в "большой игре" на стороне этого блока, сохраняя при этом лояльность к таким игрокам второго уровня, как "Яблоко" и Союз Правых Сил - в последнем случае даже несмотря на то, что СПС был частью вражеской группировки. Обременный долгами, накопленными за время активных инвестиций в медиа-холдинг, Владимир Гусинский был вынужден принять активное участие в политической игре в расчете на финансовую помощь партнеров.

Другая - кремлевская партия власти - распоряжалась всеми ресурсами властной вертикали и капиталами близких к власти "олигархов", опасавшихся передела собственности в случае победы Примакова. Кроме государственного телевидения - хотя и усилившегося с приходом Олега Добродеева, но все еще весьма слабого - на стороне Кремля было ОРТ Бориса Березовского, большая часть общенациональной периодики и не принявшие участия в "ОВР" губернаторы.

Политические блоки

Кремль

ОВР

Кандидат в президенты

Владимир Путин

Евгений Примаков

Политические брэнды

Единство, Союз правых Сил

Отечество - вся Россия

Телеканалы (общенац.)

ОРТ, РТР, ТВ6

НТВ, ТНТ, ТВ-Центр

Медиа-холдинги

Государственные СМИ, Масс-медиа Березовского, Региональные СМИ.

Московские и региональные СМИ, подконтрольные Лужкову и губернаторам.

Стратегия

Наступление. Война.

Оборона. Защита.

Табл. 3. Распределение сил накануне парламентских выборов 1999 года.

Хотя с точки зрения информационного обеспечения позиции Кремля были безусловно выигрышными, с точки зрения "раскрученности" кандидата ОВР лидировал со значительным отрывом - а ведь именно президентские выборы были реальным полем битвы для обеих группировок. Парламентская кампания рассматривалась наблюдателями как репетиция перед генеральным сражением, не более - именно поэтому никто уже не обращал внимания на коммунистов, обладающих стабильным электоратом, но явно недостаточными для участия в президентской гонке ресурсами. В этой "большой игре" ни у кого, кроме Кремля и ОВР не было самостоятельной роли - в лучшем случае можно было надеяться на то, чтобы получить финансирование в обмен на содействие той или иной стороне намечавшегося противостояния.

На этом фоне появились первые публикации о коррупции в России. Всплыло дело "Bank of New York" и швейцарской компании "Мабетекс", обвинявшейся в даче взяток в обмен на крупные строительные подряды руководителю Управления дел Президента Павлу Бородину.[6] Худший подарок Кремлю было сложно представить.

В августе 1999 года в "New York Times", "Corierre della sera" и других западных изданиях началась публикация статей об огромных масштабах коррупции в Кремле, отмывании денег через западные банки и т.п. Российская пресса начала цитировать обвинения, однако для российского читателя здесь не было практически ничего нового. <...> Зато в Кремле публикации, появившиеся на Западе, были расценены как политический сигнал. <...> Смену настроений на Западе воспринимали в Кремле как предательство.[7]

Надо заметить, что в отличие от сторонних наблюдателей и всего политического истеблишмента, Кремль не был склонен рассматривать парламентские выборы как разминку. Напротив, именно в это время в политической жизни страны должен был произойти перелом. Владимир Путин должен не просто появиться на политической арене, но сразу же занять доминирующее положение на сцене. ОВР должны не просто не выиграть, а проиграть с треском парламентские выборы - и поражение должно быть настолько сокрушительным, чтобы у проигравшей стороны и мысли не возникло выдвигать своего кандидата на президентских выборах. Потому что победа или поражение на этих выборах - возможно, в последний или в предпоследний раз в российской истории - означала полномасштабный передел собственности и сфер влияния.

Наступление Лужкова на Кремль не могло не встретить отпора со стороны Березовского. Готовясь к информационной войне, он купил контрольный пакет акций газеты "Коммерсантъ" и сменил ее главного редактора. В союзе с Березовским выступили государственные средства массовой информации, подконтрольные администрации президента. Против неприятеля применялись такие неординарные методы воздействия, как внеочередная налоговая проверка (в условиях России это равносильно стихийному бедствию)... Министерство печати, телевидения и средств массовой коммуникации во главе с Михаилом Лесиным стало своего рода силовой структурой информационной войны. Чего можно добиться с помощью дружественно настроенных чиновников, показали события 2 сентября, когда министерство просто отключило Петербургское телевидение, осмелившееся издеваться над предвыборными мероприятиями правых ...[8]

Вместе с тем рассчитывать исключительно на медиа-скандалы уже не приходилось. Многочисленные медиа-войны обнажили для аудитории механизмы воздействия на общественное сознание. В бестселлере "Поколение П" одного из наиболее популярных писателей второй половины девяностых Виктора Пелевина автору удалось найти емкую метафору политического процесса в России. Герой книги, Вавилен Татарский, в результате феноменальной карьеры в рекламном бизнесе оказывается в крупной рекламной корпорации, компьютеры которой создают политическую виртуальную реальность, начиная от выступлений президента и заканчивая "компроматом".[9] В принципе, гипотеза Пелевина о просчитывании политического процесса на американских компьютерах (если западные союзники недовольны чем-нибудь, вроде войны в Чечне, они снижают частоту - и начинаются "глюки" вроде непредсказуемого поведения Бориса Ельцина и т.д.) довольно точно отражала отношение городской аудитории к политическому спектаклю: в телевизоре может быть все, что угодно, но это не обязательно правда. Такое ощущение заставляло многих дистанцироваться от ТV-реальности, создавая дополнительные проблемы для политтехнологов.

Для победы на выборах определенно необходимы было придумать что-нибудь новое. Тогда и родились две основные находки кремлевских политтехнологов. Первая - создание оппозиции Юрию Лужкову в Москве (одновременно с выборами в парламент он во второй раз переизбирался в мэры при отсутствии каких-либо серьезных конкурентов). В результате договоренности с президентской администрацией, лидер Союза Правых Сил Сергей Кириенко выдвинул свою кандидатуру на пост мэра столицы, открыв таким образом "второй фронт" против "Отечества", новый источник финансирования для предвыборной кампании СПС и новых союзников в лице про-кремлевских государственных СМИ и холдинга Березовского.

Вторая находка - клонирование блока "Отечество" с использованием той же схемы опоры на губернаторов. Именно так и был создан блок "Единство", возглавить который было поручено руководителю министерства по Чрезвычайным ситуациям Сергею Шойгу. Неизвестно, правда, каким был бы итог кампании, если бы Шойгу не летал так часто с группами сопровождающих тележурналистов в Чечню, где полыхала война.

Драма-99: Вторая чеченская война

Вторжение чеченских боевиков в Дагестан было самоубийственным. Вместо поддержки, которая могла опираться разве что на общую религиозную традицию, чеченцев встретило народное ополчение и войска регулярной армии.

Реакция общественного мнения на вторжение была мгновенной и безапелляционной. Из 1600 опрошенных ВЦИОМ граждан России 52% высказались за уничтожение боевиков в той или иной форме, хотя только 10% настаивало на уничтожении баз боевиков в Чечне. Переговоры с лидерами боевиков или официальными властями Чечни поддержало в общей сложности 24% опрошенных.[10]

11 августа 1999 года, через четыре дня после вторжения боевиков под руководством Шамиля Басаева и Хаттаба и через два дня после назначения Владимира Путина исполняющим обязанности премьер-министра, федеральные войска начали операцию по освобождению захваченных территорий. Уже 26 августа Путин объявил о завершении первого этапа операции в Дагестане.

31 августа в Москве произошел первый взрыв - в торговом комплексе "Охотный ряд". В результате взрыва пострадало 40 человек. Забавно, что на месте происшествия была найдена листовка движения "Союза революционных писателей", автором которой был писатель Дмитрий Пименов. После публикаций о взрывах в Манеже осенью 1999 года интернет-провайдер Zenon закрыл сайт писателя. В одночасье став знаменитым, Пименов не выдержал бремени славы, чреватой уголовным преследованием, и почел за лучшее отправиться в Прагу к своему другу Авдею Тер-Оганьяну, на которого еще в январе было возбуждено уголовное дело за рубку православных икон на выставке "Арт-Манеж".

Версия о причастности к взрыву чеченцев не стала центральной. Но за этим взрывом последовали другие.

4 сентября теракт в Буйнакске: в результате взрыва пятиэтажного дома, в котором жили семьи военнослужащих 136-й бригады Минобороны. Погибло 64 и ранено 120 человек.

В ночь с 8 на 9 сентября взорван дом в Москве на улице Гурьянова: погибли около 90 человек. <...>

13 сентября, в день траура по жертвам взрывов в Буйнакске и Москве взорван жилой дом на Каширском шоссе: погибли более 120 человек.

15 сентября министр обороны Игорь Сергеев докладывает Владимиру Путину: территория Дагестана полностью очищена от боевиков.

17 сентября взорван жилой дом в городе Волгодонск Саратовской области. 17 человек погибли, около 150 ранено.

20 сентября начато создание "санитарной зоны" вокруг Чечни.

24 сентября на пресс-конференции в столице Казахстана Астане Владимир Путин заявил, что "российские самолеты наносят и будут наносить удары в Чечне исключительно по базам террористов. Мы будем преследовать террористов всюду. Если в туалете поймаем, то и в сортире их замочим".[11]

Была ли война запланированным фоном кампании или Кремлю просто повезло, но именно война оказалась тем самым "поворотом винта", который не только разрушил всю существовавшую на конец лета 1999 года конфигурацию политического поля, но и установил (или помог установить) в нем новую иерархию.

Руководя соответственно военной и спасательной операциями в Чечне Владимир Путин и Сергей Шойгу смогли показать себя как "люди дела", способные встать на защиту людей в военное время.

Из всех медиа-событий террористические акты и война, безусловно, являются самыми сильными информационными поводами и "фоновыми" процессами. Война, особенно если она происходит за несколько тысяч километров от дома, становится завораживающей драмой, за которой одновременно способны - с разными эмоциями - наблюдать миллионы зрителей, огромные армии болельщиков, гораздо большие чем у любых мыслимых футбольных и хоккейных турниров. В сочетании с терактами значение этой драмы только выросло - потому что страх проникает повсюду моментально и от него уже невозможно отгородиться.

В Москве эпидемия страха привела к мгновенному расчленению городского пространства и ужесточению пропускного режима повсюду, включая подъезды жилых домов. Из-за долгих досмотров на постах при въезде в город скапливались автомобильные пробки. Жильцы круглосуточно дежурили в подъездах, пока в результате естественного отбора посты не перешли к консьержкам и алкоголикам, пользовавшимся своей новой властью с наслаждением, напоминавшим худшие стороны советской жизни.

Но главное - в обществе утвердился образ врага. Показанные по телевидению фотороботы подозреваемых были лишены индивидуальных черт, в них угадывался только тип - "лицо кавказской национальности", - специфический конструкт, возникший в российской прессе в девяностые годы для описания выходцев из южных республик бывшего СССР. В просторечии их называли "черными". Впрочем, на этот раз образ врага был более конкретным и отчетливым.

Власти сразу же обвинили чеченцев. Ни одно обвинение доказано не было, да никто и не собирался их доказывать. В средствах массовой информации началась настоящая расистская истерия. Наиболее откровенно эти настроения выразил известный либеральный публицист Михаил Леонтьев, заявив, что "чеченцы хотят только одной независимости - от Уголовно-процессуального кодекса".[12] <...> С точки зрения пропагандистов за действия полевых командиров Басаева и Хаттаба в Дагестане и неизвестно кем взорванные бомбы в Москве должен был расплачиваться весь народ Чечни. <...> "Чтобы победить врага, надо его ненавидеть - таков закон войны конца ХХ века, которая только тем и отличается, что ей предшествует информационная артподготовка", - цинично рассуждали журналисты "Московского комсомольца". Безо всякого осуждения они рассказывали, как был "быстрыми темпами создан образ врага"[13]. Журналисты получили твердые ориентиры, чего в 1994-5 гг. не было. "Во главе этого движения встало вновь созданное Министерство печати, которое фактически ввело в эфире частичную цензуру".[14]

Война, желательно за рубежом или в далеких провинциях, присутствие которой ощущается преимущественно через репортажи с мест боев и терактов, создает идеальный драматический фон для создания и укрепления образа политического лидера, в то время как образ врага помогает направить недовольство масс в "безопасное" русло. Как пишет известный американский исследователь Мюррей Эдельман:

Не важно, справедлива или нет такая замена, она необходима, так как дает возможность направить недовольство на объект, который не способен ответить... <...> Создание образа иностранного врага, чтобы ослабить внутреннюю оппозицию и отвлечь внимание публики от внутренних проблем, стало типичным политическим гамбитом потому, что чаще всего приводит к успеху. <...> Для подмены объекта негодования обычно используются "типичные" враги: те, кто всегда вызывает подозрения и агрессию населения. Таким образом происходит сгущение и преключение недовольства, что дает основание для создания политических коалиций. <...> Наиболее часто используемая характеристика врага - другая национальность, та, которая считается а обществе менее "человеческой" по сравнению с национальностью, с которой ассоциирует себя большинство, например, "американец", "англичанин" или "швед". Некоторые народы легко выставить врагами: русским, сальвадорцам, вьетнамцам или корейцам придаются черты стереотипа, что помогает конденсации и переносу негативного отношения с других объектов неприязни на них.[15]

В самом деле, образ врага в лице чеченцев и война в Чечне - после вторжения в Дагестан и терактов в Москве - были востребованы обществом, можно даже сказать - восприняты с энтузиазмом. Подобно тому, как Евгений Примаков сделал себе репутацию на Балканском кризисе и низком курсе рубля, Владимиру Путину перед лицом сложившихся обстоятельств не оставалось ничего кроме того, чтобы воспользоваться шансом и проявить характер в случае с Чечней, возглавив "справедливую войну". Если бы он этого не сделал, то ход событий смел бы его с политической арены так же безжалостно, как и его предшественника Сергея Степашина.

Одна из структурных особенностей современных предвыборных кампаний состоит в ощутимом противоречии между естественной потребностью ясно заявить о своих намерениях в предвыборной программе с одной стороны и необходимостью сохранять предельную гибкость и расплывчатость политической платформы, чтобы не спугнуть часть электората. Единственный способ избежать этой дилеммы - фиксация общественного внимания на сиюминутном, на кризисах или войне.

Когда претенденты на лидерство получают власть, сомнения касательно их взглядов исчезают, и вместе с ними обычно уменьшается популярность. Теперь они должны привлекать и удерживать внимание, используя в качестве стержня уникальные сиюминутные ситуации. Внутренний или внешний кризис смогут поддержать интерес к лидеру, даже если его (или ее) политика вполне ясна, как это видно на примере Рузвельта и его длительного пребывания в должности, или как вновь доказала история с Фолклендскими островами во времена Маргарет Тетчер.[16]

Обилие региональных войн ограниченного масштаба в современном мире заставляет нас всерьез отнестись к гипотезе о том, что война стала одним из структурно необходимых элементом современной медиа-демократии. Зажатые в рамках неизбежных ограничений политической системы и бюрократического аппарата, политические лидеры редко способны продемонстрировать те качества, которые позволяют им выигрывать выборы: жесткость, способность стремительно действовать и добиваться быстрых результатов. Практическая деятельность политиков, разумеется, тоже приносит результаты, но никогда - с такой быстротой и наглядностью. Да и кто будет наблюдать за политической рутиной с тем напряженным вниманием, с которым люди следят за войной?

Освещение предвыборной кампании

В условиях существования медиа-политической системы как системно структурированной и предсказуемой информационной среды задачей политтехнологов и драматургов политического спектакля стало изобретение такой драмы и таких ходов, которые перечеркнули бы все ожидания аудитории и пробудили в ней интерес к происходящему. Только тогда политические лидеры - эти актеры политической драмы - получают необходимое им внимание и возможность сыграть свою роль при аншлаге.

Одновременно с выдвижением кандидатов в мэры Москвы Сергея Кириенко и Павла Бородина ОРТ Березовского начинает жесткий "наезд" на лидеров "Отечества" Юрия Лужкова и Евгения Примакова. Субботняя аналитическая программа "Время" стала центром разоблачений и критики. Были развернуты громкие телевизионные кампании, рассказывающие о коррупции в мэрии Москвы при участии жены Юрия Лужкова.

Телевизионные "аналитические" шоу потрясли даже видавших виды российских зрителей. На экране показывали, как неугодный Кремлю генеральный прокурор Юрий Скуратов занимается любовью с двумя проститутками, как чеченские боевики рубят голову пленному и даже как производится хирургическая операция, похожая на ту, что сделали Примакову в Швейцарии.[17]

По мнению Лауры Белин, телевидение оказало серьезное влияние на политические предпочтения людей, поскольку именно оно стало основным каналом информации о происходящем "в мире".[18] При этом наибольшее значение имеют новостные программы - бесплатное время на телевидении и политическая реклама, судя по рейтингам, играли незначительную роль. Впрочем, и здесь иногда возникали любопытные коллизии. Например, когда Евгений Примаков подготовил ролик, в котором он сделал сильное заявление о том, что в Кремле боятся серьезных расследований коррупции,

12 3 4 5 Следующая ⇒