В училище

В училище

Шёл второй год войны. Положение на фронте было тяжёлое. А мы отсиживались в глубоком тылу. Надоело. Даже было неловко перед народом. В середине августа (кажется, 18-ого) нас, около 20 человек старослужащих, имеющих среднее образование, построили с пожитками в вещмешках и вручили предписание. Мы направлялись в Рязанское артиллерийское училище, эвакуированное в район Алма-Аты. Разумеется, никто рапорта об этом не подавал, но каждый рад был оставить опостылевшее пребывание в полку, который нам был дорог. Здесь я расстался со своим другом и сослуживцем Николаем Фатеевичем Киселёвым. Расстался навсегда Распрощался и со Средней Азией, которую я полюбил.

Вскоре полк выехал на фронт под Сталинград. Переписка оборвалась. Ехали мы в пассажирских вагонах. Навстречу нам в Иран ехали поляки из армии Андерсена, отказавшейся воевать на западном фронте. Ехали они роскошно, богато, по-западному. Мы выглядели полунищими. Особенно мне понравилась местность Джамбульской области — почти как на Украине.

В Алма-Ате (комендатуре) сказали, что училище расположено в ст. Талгар. Мы решили задержаться на 1–2 дня, чтобы познакомиться с городом, побывать на свободе среди народа. Природа и город — чудесные. Это северное предгорье Ала-Тау. Расположились недалеко от железнодорожного вокзала на улице в незаселённой части. Вечером нас пригласили девушки на своё торжество по случаю вручения их коллективу знамени — премии. Мы, 4–5 человек, согласились.

Вечеринка была в частной просторной квартире. Мы даже первоначально испугались, не притон ли это какой. Обстановка и вся атмосфера вечера была чудесной: благопристойная, дружная, тёплая. Было в достатке что выпить и закусить. Все знали меру, всем было хорошо. Я и сейчас с благоговением вспоминаю о ней. Поздно ночью возвратились мы на свой бивуак, где закончили ночёвку, укрывшись шинелями, благо, ночь была тёплая.

После знакомства с городом пошли пешком (транспорта никакого нет) в Талгар. Дорога идёт у подножия гор вдоль сплошных садов. Здесь мы отведали знаменитых алмаатинских яблок и других фруктов, удивляясь изобилию.

Приём в училище носил чисто формальный характер. Проходил он примерно так: начальник училища полковник Усов на мандатной комиссии (экзаменов никаких не было) задавал вопрос:

— Хотите учиться в училище?

Большинство (и я в том числе) отвечали примерно так:

— Не желаю!

Задавался другой вопрос:

— Вы не любите свою Родину?

Ответ:

— Люблю, но желаю на фронт.

Объявлялось решение:

— Записать его в такой-то дивизион.

Меня, в частности, зачислили в 3-й, других в огневые 1-й и 2-й.

Основная часть училища располагалась в станице Талгар в зданиях сельскохозяйственного техникума. Третий дивизион — аировский (артиллерийская инструментальная разведка) — располагался в посёлке спиртзавода (3–4 км от Талгара). Здесь же был и кожевенный завод и ещё какое-то маленькое предприятие. В дивизионе было, кажется, 3 батареи.

Наша 7-я батарея, топографическая, состояла из 4-х взводов, соседняя — 8-я звуковая батарея.

Командование: командир дивизиона полковник Евграфов, довольно пожилой человек; мы его мало видели. Командир нашей батареи капитан Трушкин И.С. — живой, подвижный человек, требовательный, крикливый, немного вредный. Полагаю, что он не желал попасть на фронт, а может, боялся (были такие!). Командир нашего 4-го взвода ст. лейтенант Кирдин — фронтовик с иссечённым от разрыва лицом, холостяк. Добрейший человек. Он никогда никого не ругал за провинность, не наказывал, всегда спокойно разговаривал.

Помощником командира взвода назначили меня, присвоив звание старший сержант. Командирами отделений были сержанты Свирин, Ермаков и Кадченко. Старшиной батареи был Векслер, писарем-каптенармусом — Рапопорт.

Во взводе было 30 человек. Примерно 1/3 из них бывшие военнослужащие, остальные в основном из гражданской молодёжи, т.е. вчерашние школьники, русские. (В других взводах были казахи и другие национальности). Несколько человек были возрастом постарше (Ратнер и др.).

Жили мы в двухэтажных зданиях какого-то общежития. Туалет и умывальник на улице. Койки двухэтажные (у командиров одноэтажные). Отопление печное. Поочерёдно назначался истопник из числа курсантов. Столовая — осенью на улице, зимою в тесном помещении. Питание получше, чем в полку. В курсантскую норму (кажется, 10-ю) входило больше сахара, сливочное масло, побольше мяса, хлеба (кажется, 800 гр.). Однако этого было маловато.

Программа обучения была рассчитана на 6 месяцев. Основной предмет — топографическая подготовка. Больше 50% материала я знал прочно. Совсем немного строевой подготовки, материальной части артиллерии.

За нашим взводом была закреплена 107 мм пушка — архаичный экземпляр дореволюционного образца. Побольше было физической подготовки. А так как спортзала и спортснарядов (перекладина, брусья, конь) не было, то нам преподавали только штыковой бой. Экипировка курсантов обычная красноармейская; обувь — ботинки с обмотками, у многих командиров — сапоги.

В распорядок дня входило 9 часов занятий по расписанию и 3 часа обязательной самоподготовки.

Несли мы и караульную службу — на своей территории 1 пост маленький артпарк; гарнизонный — склад боеприпасов за основным расположением училища, примерно в 5–6 км от нас.

Обычно мне приходилось быть начальником караула.

Занятия проводились теоретические и практические. Основным преподавателем был майор Кабанцев. На полевые занятия мы шли охотно, особенно зимой, т.к., выполняя очередное задание, мы могли заглянуть на животноводческую ферму, где можно было погреться, а то и отведать варёной свёклы или картошки. (Училищного пайка всё же было маловато.) Недалеко были табачные плантации и навесы, где сушились растения, и мы могли разжиться куревом. Осенью однажды ходили на уборку картошки за 30 км сразу на 3–5 дней. В выходные дни мы либо занимались самоподготовкой, а чаще всего с выпадением снега ходили на склоны Ала-Тау. Оттуда каждый должен был притянуть бревно на основную территорию для отопления жилых помещений, столовой и бани. Тяжёлая это работа. Управлялись обернуться за день один раз. Баня хорошая в Талгире, на берегу реки Талгирки. Вода с гор поступала всегда чистая-пречистая.

Поздней осенью силами курсантов нашего дивизиона было закончено строительство своей малой гидроэлектростанции. Специалисты из курсантской среды, бывшие инженеры, спроектировали её. Черновую работу выполняли силами курсантов.

В районе расположения нашего дивизиона с гор текла быстрая горная речушка. Мы её запрудили, сделав дамбу, отвели воду на водяное колесо больших размеров. Его сооружали наши плотники из курсантов (нашлись и такие специалисты). Генератор дал нам кожевенный завод, разумеется, за оказанную ему помощь. Дополнительным источником водоснабжения был канал, начинавшийся немного выше по течению и проложенный в соответствии с рельефом (благо свои топографы).

Раскрою секрет: главный строитель, гражданский инженер по образованию, а теперь курсант, редко бывал на занятиях, но училище окончил.

Электростанция давала ток на учебный корпус и общежития.

Силами курсантов оказывалась помощь спиртзаводу, кожзаводу, табачному совхозу. На спритзаводе бывал и я. Там можно было попить хмельной браги. Неприятная она на вкус. Отдельные курсанты после “оказания” такой помощи возвращались в подразделение навеселе.

Состав курсантов по социальному происхождению, развитию и интересам был разношерстным. В соседнем взводе учился сын академика Цицына — директора Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (впоследствии — ВДНХ). В нашем взводе Фаворский — сын известного художника, Могилевский — сын большого администратора Большого театра, Иванов (страдал энурезом) — сын высокопоставленных родителей. Разумеется, были и простые рабочие, мало из семей колхозников. Хорошим курсантом был Резник. Самый пожилой — Ратнер (из киевлян). Самой одиозной личностью был Хасин. Он родом из Харькова, родители же жили в Гарме (Таджикистан).

Напряжённо шла учёба, нагрузки были большие. Мне учёба давалась легко, т.к. я был достаточно подготовлен во время кадровой службы. Зимою приходилось довольно трудно в бытовом плане. Наше расположение имело абсолютную высоту около 1000 м над уровнем моря. Умывание с наружных рукомойников, вода ледяная. У многих, в том числе и у меня, сильно болели суставы пальцев рук, они были опухшими.

Заканчивался февраль. Замечу, что в феврале 43-го года была введена новая форма одежды, погоны. Непривычно было. Нам форму одежды до окончания училища не меняли. В конце февраля должен был состояться выпускной экзамен. Однако, этого не произошло — нам добавили ещё 3 месяца учёбы. Мы отнеслись к этому без одобрения. Учёба продолжалась, многие темы повторялись. Занятия стали неинтересными, менее организованными. Учиться не хотелось. К занятиям относились с холодком.

После майских праздников были какие-то экзамены. Я их не помню, т.к. не было ничего примечательного. К середине мая они закончились, и мы стали готовиться к выпуску.

Нас одевали в новую форму. Однако гимнастёрки выдали старого покроя — с отложным воротником, а настоящим должен был быть стоячий воротник. Многие стали перешивать. Местные портнихи (немногочисленные) были завалены заказами. Погоны были мягкие. Звёздочки выдавали, а эмблем артиллерийских не было. Мы наладили их изготовление своими силами из консервных банок. Форму для штамповки изготовил в мастерских спиртзавода Резников.

Замечу, что мне достал настоящие парадные позолоченные погоны Могилевский. Его родители имели доступ к театральным реквизитам, где хранились аксессуары офицерской формы старой русской армии. Погоны были идентичными (!). Их у меня вскоре, ещё до выпуска, украли.

Выпуск состоялся по трём разрядам: 1-й — лейтенант с правом выхода в гвардию; 2-й — лейтенант; 3-й — младший лейтенант. Я окончил по первому.

Выпускной вечер был организован на принципах самообслуживания, т.е. за средства выпускников (оклад 550 р.). Было и спиртное, частично из местного спиртзавода, заработанное или купленное у местных жителей (литр спирта стоил 135 р.).

Экипировка выпускника: сапоги кирзовые, шинель, гимнастёрка, брюки, пилотка, 2 пары нательного белья, 2 пары портянок, полотенце, котелок, вещмешок. (А теперь? — На несколько тысяч рублей!)

Каждому выпускнику выдали на руки личное дело и предписание. Я получил назначение в распоряжение начальника Сталинградского артиллерийского центра.

Замечу, что в 43-м умерла моя сестра Мария. Подробностей никаких, к моему стыду, я не знаю, и теперь уже спросить не у кого. Знаю только, что она тяжело болела. Ей было 20 лет.

И ещё об одном событии: на время моего пребывания в училище (осень 1942 года — зима 1943 года) приходится Сталинградская битва.

⇐ Предыдущая 123 4 Следующая ⇒