Заключение. «Сокровище в скудельных сосудах» (2Кор.4:7)

^ Заключение. «Сокровище в скудельных сосудах» (2Кор.4:7)

«Вера испаряется»: эту жалобу мы взяли в качестве отправной точки для нашего размышления. Она улетучивается, был наш ответ, поскольку в ней более не «упражняются». Это отчетливо прослеживается, если мы обратимся к истории личной молитвы и ее «делания», поскольку молитва с давних времен служит своеобразным барометром, измеряющим интенсивность веры.

Традиции Церкви, Писания и отцов оставили нам в наследие громадное сокровище, состоящее не только из текстов, но и из способов и форм молитвы, молитвенных поз и жестов. В современную эпоху, в особенности в западном христианстве, из всего этого осталось мало, почти что ничего. Там, где постепенно исчезает то, что кажется «внешним», молитва становится «обыденной, холодной и пресной», если вновь обратиться к словам Юсефа Бусная, и сама вера, которая должна была бы выразить себя в ней, незаметно охладевает и в конце концов исчезает.

* * *

Ранние отцы хорошо сознавали, что эта сторона молитвы, которая в их глазах не была чем-то только «внешним», всегда в опасности, что ею станут пренебрегать, а затем забудут, когда не будут более понимать ее смысл. Уже Тертуллиан на латинском Западе и Ориген на греческом Востоке полагали уместным добавлять к своим сочинениям «О молитве» «практическое» приложение, в котором они возвращались к «первоначальной», т.е. апостольской и «устной» церковной традиции (Макарий Египетский, цитируемый Евагрием).

Сегодня многие, исходя из (кажущегося) отмирания этих традиций, делают вывод, что любой путь не должен вести назад! Избавление от духовного кризиса на Западе лежит «впереди», а не «позади» нас. Более того, некоторые полагают, что сегодняшний день требует, чтобы в духе широко понимаемого «экуменизма» мы стали бы учиться у великих мировых религий и брать у них то, что все больше утрачивается у нас. Так, например, заимствование различных «методов», таких, как, скажем, медитация, у других религий стало чем-то само собой разумеющимся. Это представляется тем более допустимым и возможным, поскольку дзен, скажем, считается уже не «верой, но практикой» (Р. Реш), которую легко оторвать от ее буддистской основы. Дзеновская практика стала, по сути, для многих тем «путем», на котором надеются достичь подлинного «постижения Бога».

Sine ira et studia поставим в заключение несколько вопросов и попытаемся ответить на них, следуя отцам. Это может оказаться полезным и для нашей непосредственной темы.

* * *

«Практика» и «вера», как следует из вышеприведенной цитаты учителя западного дзен-буддизма, рассматриваются многими как самостоятельные,стоящие друг подле друга сущности, которые могут быть спокойно отделены одна от другой. Редко все же христианин, который прибегает к практике дзен, собирается формально принять буддизм. Но мысленное это разделение соответствует ли чему-нибудь в действительности? Предоставим еще раз слово Евагрию.

В прологе своего сочинения «Слово о молитве» Евагрий хвалит своего, не известного нам, друга, попросившего его написать эту книгу, который не просто возжелал иметь эти главы, запечатленные руками с помощью чернил на бумаге, но захотел обладать ими, «незыблемо укорененными в уме любовью и непамятозлобием», которые суть плоды «духовного делания».⁶⁵⁸⁾. Евагрий продолжает:

Но поскольку, согласно премудрому Иисусу /Сираху/, «вся сугуба, едино противу единого»⁶⁵⁹⁾, то прими /мой дар/ и по букве и по духу. Ведь ум предшествует всякой букве, а если его нет, то не бывает и буквы⁶⁶⁰⁾.

Затем Евагрий применяет это различение к молитве. И молитва существует в двух видах: «деятельном» и «созерцательном». Они находятся друг с другом в отношении «количества» и «качества» или, выражаясь библейским языком, «буквы» (gramma) и «духа» (pnеuта) или «смысла» (nous).

«Деятельный способ» молитвы, к которому принадлежит и все то, что мы называем «методом», отнюдь не существует сам по себе. Он есть не что иное, как внешнее выражение «созерцательного способа», без которого эти «буквы» не имели бы ни «духа», ни «смысла», более того, вовсе бы не существовали. Следовательно, и «деятельный способ» не может быть отделен от его «смысла» и потому не может стать независимой практикой ни в христианстве, ни в иной религии.

Подобно Евагрию думали, конечно, и все отцы. Ориген, например, для которого, как мы видели, молитвенные формы, характерные для христиан, определенным образом запечатлевали на теле «образ особенного состояния души» во время молитвы, советовал молящемуся «прежде рук самую душу распростирать; прежде, чем очами, сердцем к Богу возноситься, прежде чем с места встать, разумом к Богу воспарить и пред Господом вселенной себя поставить»⁶⁶¹⁾.

* * *

Развивая эту мысль, мы должны сказать в заключение, что не только

«дух» и «смысл» всегда мысленно предшествуют «букве», но и «деятельный способ» молитвы обязан своей конкретной формой именно «созерцательному способу» или, скорее, самой сущности христианства. Но это означает, что «деятельный способ» не имеет иной цели, кроме как предоставить «духу» «созерцательного способа» те средства, в которых он нуждается, чтобы реализоваться в молящемся.

«Двойное, духовное и телесное, поклонение» (Иоанн Дамаскин), которое мы воздаем Богу, составляет в самом себе неразрывное единство. «Созерцательный» и «деятельный» способ молитвы взаимно обуславливают друг друга. Способ «деятельный», «метод», лишенный «духа», обитающего в нем и формирующего его, бессмысленен. А «созерцательный» метод оставался бы пустой абстракцией, если бы не облекался в молящемся, состоящем из тела и духа, в конкретную форму определенного «делания», соответствующего этому «методу» и к нему устремленного.

По Евагрию под словом «метод» не следует понимать только «технику». «Делание», о котором мы более всего говорим здесь, представляет собой чувственно воспринимаемую сторону «духовного метода», который «очищает страстную часть души», и которую Евагрий называет «praktike»⁶⁶²⁾ или в случае молитвы – «деятельным способом молитвы». На этот всеохватывающий «духовный метод» намекал Евагрий, когда говорил о своих «Главах о молитве», что своим существованием обязаны они не «чернилам и хартии», но «незыблемо укорененными в уме любовью и непамятозлобием», плодами, т.е. результатамисотрудничества между «благодатью Божией и человеческим рвением»⁶⁶³⁾.

Любовь есть порождение бесстрастия; бесстрастие есть цвет /духовного/ делания; духовное /делание/ созидается соблюдением заповедей; стражем заповедей является страх Божий, рожденный правой верой. Вера же есть внутреннее благо, которому присуще существовать и в тех /людях/, которые еще не уверовали в Бога⁶⁶⁴⁾.

Если способность верить, благодаря сотворению всех людей «по образу Божию», есть благо, вложенное даже и в того, кто актуально еще не принадлежит к верующим, то она приводит к необходимости самооткровения Бога, дабы пробудить в каждом «правую веру в поклоняемую и святую Троицу»⁶⁶⁵⁾, которая только одна и ведет постепенно того, кто «деятельно» верит, к той «совершенной и духовной любви, в которой и осуществляется молитва в духе и истине»⁶⁶⁶⁾.

Из всего сказанного следует прежде всего то, что для наших отцов по вере не было и не могло быть никакого «нейтрального делания», которое каждый мог бы совершать по своему усмотрению, вкладывая в него свой «смысл», и которое приводило бы всех людей, верующих и неверующих, к одной и той же цели.

Что же касается нашей темы, то отсюда, в частности, вытекает, что всякие виды «делания», о которых шла речь на предыдущих страницах, суть формы становления библейско-христианской молитвы, которое происходит в процессе свершения священной истории. Это не только «внешние проявления, обусловленные временем», но, скорее, те «скудельные сосуды», в которых заключено непреходящее «сокровище». Хотя они намеренно не включены в писания апостолов, но у отцов, Василия Великого, например, и уже у Тертуллиана, они приобрели авторитет письменно закрепленного предания.

Отцы, конечно, хорошо сознавали, и уже Ориген говорит это, что среди обычаев Церкви есть много таких, которые «должны соблюдаться всеми, даже если не все знают, как обосновать их»⁶⁶⁷⁾. Это незнание приводит сначала к небрежности, затем к

пренебрежению и, в конце концов, к забвению. Отцы, как мы сказали, уже очень давно понимали необходимость объяснения смысла тех или иных церковных обычаев, дабы пренебрежение этими устными апостольскими преданиями «неприметным для себя образом не исказило бы самое главное в Евангелии»⁶⁶⁸⁾. Каждое новое поколение встает перед этой необходимостью, и задача учителей Церкви не только сохранять неповрежденным как «писаное», так и «неписаное предание», но вновь и вновь возвещать его верующим. А если этого не происходит?

* * *

«Деятельный способ молитвы», – говорил Евагрий, – это относится и к «praktike» вообще, можно сравнить с «буквой» («текстом»,

«документом» – все это обозначается греческим словом gramma), что обязана своим существованием «смыслу», который предваряет ее: она же, со своей стороны, проявляет его и таким образом дает ему возможность выразить себя. Иными словами, все «деятельные» элементы духовной жизни, а здесь мы рассказали только о некоторых из них, создают в своей совокупности некий «язык», который раскрывает молящемуся «дух» молитвы. Только тот, кто в совершенстве владеет этим языком, может передать другим сокровенный «смысл» молитвы.

Потеря этого языка неизбежно приводит к своего рода потери дара речи, т. е. к неспособности передавать другим тот «смысл», который сам человек уже перестает ощущать в личном опыте своего собственного существования. Это и называется: «разрывом

Предания» – неспособность понять «язык» отцов веры и немота перед собственными детьми.

* * *

Природа, однако, не терпит пустоты. Если родители могут примириться с тем фактом, что они утратили «путь», их дети вовсе не смиряются с этим так легко. Они ищут для себя новых «путей», не сознавая того, что таким образом они «вводят то, что чуждо нашему пути», и подвергают себя опасности стать «чужими пути нашего Спасителя» (Евагрий).

Хотят того или нет, но выбор «средств» влияет на результат. Се que tu fait, te fait, как лаконично говорят по-французски: то, что ты созидаешь, созидает и тебя!Тот, кто предается «деланию» и «методам», не выросшими на почве собственной веры, незаметно вовлекается в ту «веру», чьим подлинным выражением служит это «делание». Многие сегодня проходят через этот прискорбный опыт, но немногие решаются признаться в том, что уклонились с пути.

* * *

Что же делать, когда осознаешь, что утратил корни? Тогда, говоря библейским языком, следует «вернуться назад», к тому, что «было от начала». Если ты «оставил первую любовь свою», «вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела»⁶⁶⁹⁾. В духовной жизни, и не только в ней, важно «расспрашивать о путях, которыми правильно шествовали до нас» другие, дабы «самим направляться по ним». Следует быть в «общении с ними», что в большинстве случаев означает изучать их жития и писания «дабы научиться от них». Если мы «слышим то, что может принести пользу», необходимо начать с самого «низу», с тех «внешних вещей», о которых шла здесь речь и «потребовать от себя самих» лично совершить «те дела, которые с великими трудами совершали отцы». Только тот, кто сам возлагает на себя бремя этих трудов, может надеяться удостоиться однажды того ведения, которое так восхищает нас в отцах.

* * *

То, что все изложенное здесь действительно верно, нельзя доказать принудительным образом. Процитируем в последний раз Евагрия Понтийского: для тех, кто довольствуется лишь тем, чтобы «с удовольствием говорить о делах отцов» или только «научным образом» изучать их, каким бы большим и искренним ни был их интерес, неизбежно «некоторые вещи останутся для них сокрытыми, другие неясными», во всяком случае самое существенное будет ими упущено.

Но это будет ясно тем, кто следует по стопам старцев⁶⁷⁰⁾.

* * *

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒