Корней Чуковский 16 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 23Следующая ⇒

"- Хорошо ли тебе будет в аду?

- Меня будут ужасно мучить.

- А с кем тебе придется там жить?

- С легионами дьяволов и мириадами грешников.

- Доставят ли они тебе утеху?

- Нет, но весьма вероятно, что они умножат мои адские муки.

- Если ты угодишь в ад, долго ли ты будешь мучиться там?

- Вечно"*.

______________

* Блэнч и Уикс, Литература и ребенок, Нью-Йорк, 1935, стр. 78.

Если бы в то ханжеское время вышла книга о какой-нибудь тетушке Габбард, у которой собака скачет верхом на козле, эту книгу сожгли бы рукой палача: лишь унылые кладбищенские книги были одобряемы в ту пору властями.

Подлинная детская книга должна была проникать в детскую среду контрабандой.

По большим дорогам слонялись коробейники, веселые, вороватые, пьяные люди, которые в числе прочих товаров торговали и дешевыми книжками сказками, балладами, песнями. Каждый коробейник был музыкантом, певцом и сказителем. Коробейники пели о Робине Гуде, о Фортунатусе, о Гекторе, о докторе Фаусте, о том, что корова перепрыгнула через луну, а котята нашли на дороге перчатки, а лягушонок женился на мыши, - и все эти песни почитались в ту пору зловредными, и всякого коробейника, уличенного в их распространении, благочестивые пуритане забивали в колодки и били кнутами нещадно.

Идеолог той эпохи Джордж Фокс в своем "Увещевательном слове к учителям" осуждает, в числе прочих детских грехов и пороков, "пристрастие к сказкам, забавным историям, басням, стишкам, прибауткам".

Томас Уайт, протестантский священник, в "Маленькой книжке для маленьких" (1702) советует английским детям:

"Читайте не Баллады, не дурацкие вымыслы, но Библию, а также очень легкую божественную книжку "Что должен делать каждый простой человек, чтобы попасть в Рай". Прочтите также "Жития мучеников", которые умирали во имя Христа. Читайте почаще Беседы о Смерти, об Аде, о Страшном суде и о Крестных страданиях Иисуса Христа"*.

______________

* Cambridge History of English Literature, vol. XI, Cambridge, 1914, pp. 369-371.

Дальше он рассказывает душераздирающие истории о мучениках: тому отрубили голову, того сварили в кипящем котле, тому отрезали язык, того бросили на съедение тиграм.

Обо всех этих членовредительства и пытках Уайт повествует с таким свирепым удовольствием, что в нем можно заподозрить садиста.

Но и потом, когда кончилось пуританское иго, "забавные истории, стишки, прибаутки" по-прежнему продолжали считаться зловредными, хотя и на других основаниях.

Взрослые в то время стали увлекаться науками, и, конечно, им захотелось немедленно сделать каждого малолетнего ребенка ученым.

Надвигалась эпоха буржуазной индустрии, и гениальный предтеча мещанского утилитаризма Джон Локк стал исподволь приспособлять к этой эпохе детей. Лозунгом педагогики стало: обогатить детей возможно скорее наиполезнейшими научными сведениями - по географии, истории, математике; долой все детское, присущее ребенку, всякие игры, стишки и забавы! - нужно только взрослое, ученое, общеполезное. По системе Локка удавалось так чудовищно обрабатывать бедных младенцев, что они к пятилетнему возрасту могли показывать на глобусе любую страну.

Жаль только, что к десяти годам эти миниатюрные Локки становились поголовно идиотами. Легко ли не стать идиотом тому, у кого насильственно отнято детство.

Локком любуешься. Не любоваться нельзя: прекрасен свободный ум, бунтующий против мертвой догматики. Многие его мысли - на тысячу лет. Но и Локк не поднялся над эпохой, и для него детский возраст - ошибка природы, мировой беспорядок, оплошность творца. Нужно эту ошибку исправить - и чем скорее, тем лучше! Если уж невозможно, чтобы дети сразу рождались многоучеными Локками, сделаем их Локками в самый короткий срок - к пятому, к шестому году их жизни! Естественно, что при таком высокомерном отношении к подлинным потребностям и вкусам детей Локк забраковал без милосердия все тогдашние детские книги, баллады, стихи, небылицы, сказки, поговорки и песни, которые в его глазах нехороши уже тем, что они не география и не алгебра. Всю детскую литературу, необходимую ребенку как воздух, Локк, не обинуясь, назвал дребеденью, "никому не нужной дрянью" (trumpery) и рекомендовал для детского чтения одну-единственную книгу - басни Эзопа*.

______________

* The Works of John Locke, vol. VIII, London, 1824, p. 147.

Нужны были сотни лет, чтобы взрослые признали право детей быть детьми. Медленно завоевывал ребенок уважение к себе, к своим играм, интересам и вкусам. В конце концов поняли, что если трехлетний ребенок, получив географический глобус, не хочет и слышать о материках и морях, а хочет катать этот глобус, вертеть этот глобус, ловить этот глобус, - значит, ему нужен не глобус, а мяч. Даже для умственного (а по только физического) развития трехлетних детей мяч полезнее всякого глобуса.

Но когда дело доходило до детской книги, до детских стихов, тогдашние педагоги упрямо выбрасывали оттуда все подлинно детское - такое, что их взрослым умам казалось ненужным и бессмысленным.

Характерно, что в настоящее время английское мещанство, по мере своего измельчания, все больше и больше стыдится могучих и дерзких стихотворных причуд, доставшихся ему в наследство от предков, и, перепечатывая, например, "Старуху гусыню", фольклорную книгу, где собраны народные потешки, загадки, считалки и другие стихи для детей, пытается приспособить ее к своему тривиальному здравому смыслу. На днях мне попалось одно издание этой классической книги, где самые озорные стихи так благообразно приглажены, что смахивают на воскресные гимны. Знаменитое "Гей диддл, диддл" - о корове, которая перепрыгнула через луну, и о собаке, которая засмеялась человеческим смехом, - переделано каким-то благонамеренным квакером так: собака не смеется, а лает, корова же прыгает не над луною, а под луною, внизу, на поляне*.

______________

* Mother Goose's Nursery Rhymes. Tales and Jingles, London and New York. (Frederic Warne and C°.)

Изменено всего только несколько слов, и получилась вполне благоразумная книга, которая имеет лишь тот недостаток, что никакими розгами нельзя заставить ребенка полюбить и запеть ее текст. А та, бессмысленная, беззаконная, гонимая, живет уже четыреста лет и проживет еще тысячу, потому что она вполне соответствует своеобразнейшим методам, которыми ребенок утверждает себя в познании подлинного, реального взаимоотношения предметов.

Борьбу с фантастикой этих гениальных стихов английское мещанство с таким же успехом проводит при помощи целой системы рисунков, иллюстрирующих эти стихи. Например, к той песне-загадке, которая переведена Маршаком:

Шалтай-Болтай сидел на стене,

дана картина, где вместо Шалтая-Болтая (то есть яйца) сидит на заборе обыкновенный мальчишка и держит в руках гнездо!

К тому перевертышу, где сказано, что в жаркий июльский день детвора каталась на коньках, приложен рисунок, изображающий зиму: дети в шубках катаются по льду в зимний морозный день.

К титанической песне о том, что случилось бы, если бы все моря слились в одно море, а все топоры стали бы одним топором, в той же книге дан сусальный рисунок, где две кудрявые девочки жеманно плещутся у приторно сладкого моря*.

______________

* Mother Goose's Nursery Rhymes. London and New York. (Ernest Lister, E.P.Dutton and C°.)

Нынешнему английскому обывателю совестно, что он получил от отцов такие чудесные песни: он принимает все меры, чтобы испакостить их. И это ему удается.

Наши обыватели ведут в настоящее время такую же постыдную борьбу с высочайшими образцами детской народной словесности. Но это им - я знаю - по удается.

У нас к фольклору для детей, как ко всему, в чем проявляется гений народа, относятся благоговейно и бережно. Если бы какой-нибудь составитель детских фольклористических сборников дерзнул исковеркать их текст отсебятинами, это было бы сочтено святотатством. Всевозможные потешки, загадки, дразнилки, считалки, "баюльные песни" с младенческих лет окружают советских ребят, так как устная традиция поддерживается в детской среде печатными сборниками этих шедевров народного творчества, публикуемых из года в год и Детгизом, и областными издательствами. Я уж не говорю о сказках, созданных всеми народами нашей страны, - и прежде всего о русских народных сказках. Они печатаются в таких (ежегодно растущих!) количествах, что без них невозможно представить себе ни одного детского сада, ни одной подлинно культурной семьи, где есть дети.

Все это, конечно, превосходно. Здесь большая победа передовой педагогической мысли над леваками-педологами, которые с тупым усердием изгоняли наш мудрый и поэтичный фольклор из системы воспитания советских детей.

Победа большая - но, к сожалению, не полная. Словно победители еще не окончательно верят, что они победители. Они явно робеют в завоеванной области, действуют с оглядкой, с опаской. Похоже, что они и сами боятся, как бы волшебные сказки или стихи-перевертыши не нанесли ущерба тому материалистическому воззрению на мир, к которому в конечном итоге должна привести подрастающих граждан вся система воспитания в нашей стране. Они как будто еще не вполне убедились, что именно при помощи фантастических сказок, при помощи небывальщин и перевертышей всякого рода и утверждаются дети в реалистическом отношении к действительности.

Умственная робость этих людей проявляется в том, например, что они всю массу фольклорных (и нефольклорных) стихов-небывальщин, стихов-перевертышей зачислили в разряд развлекательных.

Так и пишут: веселые, смешные стишки.

И говорят снисходительно: "Ну что ж, детям не грешно и посмеяться, почитаем им, так и быть, ради смеха, какую-нибудь из этих забавных нелепиц".

Между тем давно уже пора перенести эти "нелепицы" в разряд педагогически ценных познавательных произведений поэзии, способствующих закреплению в детских умах правильного понимания действительности.

Скажут, что это парадокс, противоречащий здравому смыслу. Но можно ли какие бы то ни было научные истины отождествлять с теми иллюзорными видимостями, которые подсказаны нам так называемым жизненным опытом.

"Это кажется парадоксальным, - пишет Маркс по поводу одного из открытых им законов экономической жизни, - и противоречащим повседневному опыту. Но парадоксально и то, что земля движется вокруг солнца и что вода состоит из двух легко воспламеняющихся газов. Научные истины всегда парадоксальны, если судить на основании повседневного опыта, который улавливает лишь обманчивую видимость вещей"*.

______________

* К.Маркс и Ф.Энгельс, Сочинения, т. 10, стр. 131.

Таким же парадоксом, несомненно, покажется так называемому здравому смыслу моя старинная догадка о том, что бесчисленные произведения фольклорной и книжной поэзии, в которых нарочито по определенной системе искажаются факты реальной действительности, служат великим задачам реалистического воспитания детей.

Конечно, чтение детям перевертышей, небывальщин и сказок является лишь одним из путей к достижению этих задач; его нельзя изолировать от многих других, но пользоваться им нужно уверенно, энергично и смело, помня, что здесь для детей не забава, или, вернее, не только забава, но и полезнейший умственный труд.

Я затронул малый уголок этого огромного вопроса: каковы должны быть книги для детей? - и мы увидели, что обывательские мнения, высказываемые по этому поводу, не только ошибочны, но и чрезвычайно опасны. А между тем у нас все еще нет научно обоснованной критики детских книг. Кто в наших газетах, журналах и даже в специальных диссертациях чаще всего пишет, например, о стихах для детей?

- либо те, кто не понимают стихов,

- либо те, кто не понимают детей,

- либо те, кто не понимают ни стихов, ни детей.

Нужно ли говорить, что, едва я написал эту главу, я с особым интересом стал искать в зарубежной печати какие-нибудь статьи или книги, где была бы хоть отчасти затронута любопытная тема, которая трактуется здесь.

Лучшее из всего, что было найдено мною, - новая книга двух английских ученых, Айон и Питера Опи (Opie), вышедшая в Оксфорде в 1959 (и снова в 1960) году. Книга называется "Фольклор и язык школьников" - монументальная книга, целая энциклопедия детских считалок, загадок, дразнилок, потешек, примет, бытующих среди нынешних английских детей. Стихи-перевертыши занимают в этой книге почетное место.

Читая их, невольно удивляешься: до чего они похожи на наши русские стихи-перевертыши!

В них фигурируют те же слепцы, которые как ни в чем не бывало пришли поглядеть на какое-то зрелище; те же немые, кричащие кому-то "ура". Есть и глубокий подвал, куда необходимо спуститься, чтобы выглянуть в окно чердака. Есть и мешок, доверху наполненный сырами и все же пустой. Есть и полевые цветы, которые поют и чирикают. Есть и полночь среди ясного дня.

Иные из этих "нелепиц" существуют, по крайней мере, полтысячи лет, другие возникли недавно: в них идет речь об автомобилях, автобусах, телефонах, кино, но принцип их построения всегда одинаков, и все они принадлежат к тому же типу, что и любой из наших русских перевертышей:

Глядь - из-под собаки

Лают ворота.

И, конечно, когда я читал эту книгу, мне страстно хотелось узнать, чем же объясняют почтенные авторы многовековую тягу английских, русских, чешских, сербских, французских, немецких детей к этой словесной игре в перевертыши. К сожалению, в перевертышах ими почему-то усмотрена "подлинная природа английского остроумия" ("of native English wit"), ибо, как утверждают они, "вполне естественно, что в стране, которая взлелеяла Эдварда Лира и Льюиза Керролла и которая видит в них национальных героев, ни один ребенок не может не хранить в своей памяти некоторого запаса стихотворных нелепиц"*.

______________

* The Lore and Language of Schoolchildren, by Iona and Peter Opie. Oxford at the Clarendon Press, 1960.

Никто не спорит: Льюиз Керролл и Эдвард Лир - истинные гении британского юмора, но силлогизм оксфордских ученых был бы правилен только тогда, если бы в обиходе детворы других стран не существовало таких же стихов-перевертышей. Даже из настоящей главы моей книги читателям нетрудно убедиться, что русский народ, обладающий своим собственным юмором, нисколько не похожим на английский, создал для своей детворы точно такие же стихи-перевертыши, как и те, что создал британский народ. Так что и Керролл и Лир здесь совсем ни при чем. И никакого касательства к этому жанру стихов не имеет общепризнанный юмор британцев.

Оксфордским ученым лишь потому было легко утвердиться в своем заблуждении, что, исследуя английский фольклор, они в данном случае предпочли игнорировать другие фольклоры.

Нет, тем-то и замечательны стихи-перевертыши, что, независимо от каких бы то ни было качеств того или иного народа, дети всех стран на известном этапе своего духовного роста одинаково услаждаются ими, - причем не только заимствуют их из книжных и фольклорных источников, но и сами сочиняют их в несметном количестве, - подобно Жене Гвоздеву, Коле Шилову, Муре Чуковской, Сереже Фисулати и другим советским гражданам "от двух до пяти", которых я цитирую в настоящей главе.

В этом всемирном тяготении детей определенного возраста к "лепым нелепицам" - один из наиболее ярких примеров той автопедагогики, автодидактики, при помощи которой малолетние дети сами - независимо от своей принадлежности к тому или иному народу - формируют свое реалистическое постижение внешнего мира.

Английские ученые легко убедятся в этом, если параллельно с английским фольклором подвергнут исследованию перевертыши, считалки, потешки других в том числе и русских - детей.

Надеюсь, что это случится, ибо в других своих трудах, особенно в "Оксфордском словаре детских народных стишков" они обнаружили большие познания в области славянского устного творчества*.

______________

* The Oxford Dictionary of Nursery Rhymes edited by Iona and Peter Opie, Oxford at the Clarendon Press, 1958, pp. 227, 263.

Глава пятая

КАК ДЕТИ СЛАГАЮТ СТИХИ

I. ВЛЕЧЕНИЕ К РИФМЕ

Среди многочисленных методов, при помощи которых ребенком усваивается общенародная речь, смысловая систематизация слов занимает не последнее место.

По представлению ребенка, многие слова живут парами; у каждого из этих слов есть двойник, чаще всего являющийся его антитезой. Узнав одно какое-нибудь слово, дети уже на третьем году жизни начинают отыскивать то, которое связано с ним по контрасту. При этом, конечно, возможны такие ошибки:

- Вчера была сырая погода.

- А разве сегодня вареная?

Или:

- Эта вода стоячая.

- А где же лежачая?

Или:

- Это - подмышки, а где же подкошки?

В подобных случаях дети хватаются не за ту антитезу, какая была им нужна, но сама по себе классификация слов по контрасту чрезвычайно плодотворна для более полного овладения речью.

Такие словесные пары, насколько я мог заметить, являются для ребенка не только двойниками по смыслу, но и в большинстве случаев - по звуку.

Четырехлетняя дочь домработницы Паша, когда ей приходилось говорить про желток и белок, произносила либо желток и белток, либо белок и желок.

Сахар у нее был кусковой и песковой.

И если я начинал рассказывать ей сказку с печальным концом, она предупреждала меня:

- Расскажи начало, а кончала не надо.

Слово "конец" превратилось у нее в "кончало", чтобы рифмоваться со словом "начало". Очевидно, в ее представлении понятия, параллельные по смыслу, должны быть параллельны и по звуку.

Всякий раз, подавая мне письма, принесенные на кухню почтальоном, она говорила:

- Две открытки, и одна закрытка.

- Три открытки, ни одной закрытки.

Во всех этих рифмах нет ничего преднамеренного. Просто они облегчают речь ребенка: "начало и кончало" ему легче сказать, чем "начало и конец"; "ложики и ножики" - гораздо легче, чем "ложки и ножики".

- Ты глухой, а я слухой.

- То тяжелее, а это легчее.

- Какая в небе глубочина, а у деревьев высочина.

- Вобла - это такая рыбла?

- Ты что мне принесла - игрушечное или кушечное? - спросила больная четырехлетняя девочка, когда мать явилась к ней в больницу с подарками.

- Ты будешь покупатель, а я продаватель.

- Не продаватель, а продавец.

- Ну хорошо: я буду продавец, а ты покупец.

Леночка Лозовская, играя с матерью в мяч, предложила:

- Ты бросай с высоты, а я с низоты.

Женщине, которая вымыла голову и уничтожила следы завивки, один киевский мальчик сказал:

- Вы вчера были курчавая, а сегодня торчавая.

Говорят четырехлетнему мальчику:

- Какой же ты лохматый и вихрастый.

Он сейчас же оснастил эту фразу двумя очень звонкими рифмами:

Я лохматый и вихратый,

Я вихрастый и лохмастый!

- Светик, нельзя кушать лёжа.

- Хорошо, я буду кушать сёжа.

Едва научившись читать, моя пятилетняя Мура увидела заглавие книги И.Е.Репина "Далекое близкое" и прочла: "Далёкое близёкое".

"Далёкое близёкое" понравилось ей, и она была огорчена, когда взрослые указали, что она ошибается, и отняли у нее таким образом рифму.

- На фестиваль съедется молодёжь... Но я не поеду...

- Значит, ты - стародёжь?

Эта особенность детской речи была в свое время подмечена Чеховым. В его повести "Три года" девочка, подчиняясь все той же своеобразной инерции, говорит про Авеля и Каина:

- Авель и Кавель*.

______________

* А.П.Чехов, Сочинения, т. 8, М. 1947, стр. 431.

Итак:

ножики - ложики,

желток - белток,

кусковой - песковой,

начало - кончало,

открытка - закрытка,

глухой - слухой,

далёкое - близёкое,

игрушечное - кушечное,

курчавая - торчавая,

молодёжь - стародёжь

всюду сказывается стремление ребенка рифмовать слова, принадлежащие к одной категории понятий, и таким образом систематизировать их либо по контрасту, либо по сходству. Лидочка, четырех с половиною лет, сама себе рассказывает сказку:

- Няня его нянчила, мама его мамчила.

И вот что сказала Ляля, когда какая-то девочка в купальне похитила мамины туфли:

- Она их примерякала и присебякала.

Иногда эти параллельные по смыслу слова сами собой образуют некоторое подобие стиха - особенно если их не два, а четыре. Именно такую параллель создала шестилетняя Варя Роговина, впервые установив для себя, каково коренное отличие одних представителей военного дела от других.

Генералы - сухопутные,

Адмиралы - мокропутные,

сказала она и, уловив в этой фразе нечаянный стих, стала повторять ее (с небольшим вариантом):

Генералы - сухопутные,

Адмиралы - водопутные.

Н.А.Менчинская рассказывает в дневнике о своем сыне, трех с половиною лет, воспроизводя по памяти двустишие:

У меня для Петеньки

Леденцы в пакетике,

мальчик произнес это двустишие так:

У меня для Петеньки

Леденцы в пакетеньке.

То есть из приблизительного рифмоида сделал точную рифму*.

______________

* Н.А.Менчинская, Дневник о развитии ребенка, М.-Л. 1948, стр. 123.

Вася Катанян, пяти с половиною лет, произнося слово "столик", часто прибавлял молик-полик. Стульчик у него был стульчик-мульчик. Самого себя он называл Вася-Тарася, бабушку - бабушка-колабушка и проч.

Сын Гвоздева - правда, на седьмом году жизни - создал такое чудесное сочетание рифмованных слов: дятел-долбятел*.

______________

* А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 327.

В какой-то мере это свойственно и взрослым, о чем свидетельствуют такие неразрывные сочетания слов, как чудо-юдо, мальчик с пальчик, тары-бары, шуры-муры, фигли-мигли и проч.

Дети тяготеют к этим "двустворчатым" словам гораздо сильнее, чем взрослые. Игорь, трех лет семи месяцев:

- Папа, а будут сегодня передавать по телевизору мульти-пульти?

Это звонкое мульти-пульти куда привлекательнее для детского слуха, чем вялая и тягучая мультипликация.

Вообще всякая рифма доставляет ребенку особую радость.

Когда она случайно подвернется ему в разговоре, он играет ею, твердит ее несколько раз, использует ее для импровизированной песни.

- Куда ты положил мыло? - спрашивает у мальчика мать.

Он отвечает без всяких покушений на рифму:

- А вон туда, где вода.

И, лишь сказав эти слова, замечает, что в них промелькнуло созвучие. И мгновенно начинает распевать:

Вон туда,

Где вода.

Вон туда,

Где вода.

Дети изумительно чутки к тем случайным и непреднамеренным рифмам, какие возникают порою в нашей прозаической речи.

Мать посылает пятилетнюю Веру на кухню:

- Пойди скажи няне: няня, мама разрешила дать мне чаю с молоком.

Вера сразу уловила здесь ритм, свой излюбленный четырехстопный хорей, и, вбежав на кухню, закричала:

Няня, мама разрешила

Дать мне чаю с молоком,

А теперь зовут ребята

Дядю Степу маяком!

То есть к первому двустишию пристегнула две строки из "Дяди Степы" Сергея Михалкова, причем это вышло без всякой натуги, неожиданно для нее самой.

У Сергея Михалкова есть прелестное стихотворение "Всадник". В нем отчетливый ритм и звонкие рифмы. Но последняя строка по прихоти автора написана неожиданной прозой. Стихотворение кончается так:

Я в канаву не хочу,

Но приходится

Лечу.

Не схватился я за гриву,

А схватился за крапиву.

- Отойдите от меня,

Я не сяду больше на эту лошадь.

Дети, повышенно чуткие к поэтической форме, возмущаются таким разрушением ритма и отсутствием ожидаемой рифмы. Сплошь и рядом они не только отвергают прозаический текст, но тут же придумывают свою собственную стихотворную строку, которая подсказана им всей структурой предыдущих стихов. Мне пишут о пятилетней Ниночке, которая, услышав концовку "Всадника", с возмущением сказала:

- Неправда. Ты неверно читаешь. Надо сказать:

- Отойдите от меня,

Я не сяду на коня.

Почти все дети, которым в виде опыта я читал эти стихи Михалкова, реагировали на них точно так же. Нужно ли говорить, что именно на такую реакцию и рассчитывал Сергей Михалков.

II. СТИХОВЫЕ ПОДХВАТЫ

Влечение к рифмованным звукам присуще в той или иной степени всем детям от двух до пяти: все они с удовольствием - можно даже сказать, с упоением - предаются длительным играм в созвучия. Трехлетняя Галя говорит, например, своей матери:

- Мама, скажи: Галюнчик.

Мама говорит:

- Галюнчик.

Галя рифмует:

- Мамунчик.

Тогда мать говорит:

- Галюха.

А Галя:

- Мамуха.

Мать:

- Галушка.

А Галя:

- Мамушка.

Мать:

- Галище:

Галя:

- Мамище.

Мать:

- Галубуха.

Галя:

- Мамумуха.

И так далее. Иногда эта рифмовая гимнастика длится десять - пятнадцать минут. Девочке она очень нравится, так как, очевидно, удовлетворяет насущной потребности ребячьего мозга. "Когда моя изобретательность кончается, - пишет мне Галина мать, - я перехожу на другое слово и говорю: Телефон. Галя говорит: Барматон. - Телефонище. - Барматонище и т.д.".

Аналогичная запись у Ф.Вигдоровой:

"Я говорю: Сашуля.

Саша отвечает: Мамуля.

Я. Сашок.

Саша. Мамок.

Я. Сашенция.

Саша. Маменция, Марктвонция".

Замечательно, что каждому из этих рифмованных отзвуков ребенок всякий раз придает тот же ритм, какой он улавливает в только что услышанной фразе. Четырехлетняя Мурка мчалась на воображаемом коне и кричала:

Надо бить

Коня сильнее,

Чтобы вез

Меня быстрее!

А Лёня (немного постарше) тотчас же откликнулся четырехстопным хореем:

Чем быстрее,

Тем плохее!

Чем быстрее,

Тем плохее!

М.Л.Чудинова, воспитательница детского сада Фрунзенского района Москвы, сообщает:

"В старшей группе есть своеобразная игра: кто-либо из детей предлагает: "Давайте смешиться", и несколько человек начинают подбирать рифмы: "Мальчики - стаканчики", "Девочки - тарелочки", "Левочка веревочка", или просто придумывают бессмысленные сочетания слов, вроде "сундук-кундук-пундук", и чем бессмысленнее слово, тем дети громче хохочут"*.

______________

* М.Л.Чудинова, Русские народные загадки, пословицы, поговорки. Сборник "Воспитатели детских домов о своей работе", М. 1948, стр. 292.

Недавно в журнале "Семья и школа" появилась статья М.Микулинской "Как мы развиваем мышление и речь сына", там говорится о том же:

"Славик не только знает много стихов, но и сам пробует "сочинять" их. Хотя его творчество еще весьма примитивно, все же в нем явно заметны чувства ритма и рифмы. Часто Славик спрашивает: "А так подходит?" - и произносит рифмованные слова или строчки ("грелка - тарелка", "хорошо кушать - маму слушать" и др.). Иногда же под рифму он подбирает бессмысленный набор звуков и спрашивает:

- А так подходит: ложка - барабошка, стол - балол, попугай - дугагай?

Я объясняю, что хотя и подходит, но таких слов: "барабошка", "дугагай" и "балол" - в русском языке нет. Славик явно огорчен.

- А как же тогда? - чуть не со слезами спрашивает он.

Я подсказываю: "ложка - ножка", "попутан - угадай", "стол - козел". Лицо ребенка озаряет счастливая улыбка, он шепчет услышанные рифмы, стараясь их запомнить. Теперь он все реже произносит бессмысленные рифмы, а когда и произносит, сам смеется, зная, что говорит глупости"*.

______________

* "Семья и школа", 1955, № 11, стр. 8.

Такие подхваты созвучий - всегда диалоги. Но нередко случается наблюдать одинокое самоуслаждение рифмами, когда ребенок изобретает созвучия без всяких партнеров. Л.Пожарицкая сообщила мне такой монолог пятилетнего Вовы:

Это разве ложка?

Это просто кошка.

Это разве печка?

Это просто свечка...

И так далее - очень долго - в том же роде.

И вот что сделала, например, со словом "молоко" Танечка Зенкевич, трех с половиною лет, когда ей понадобилось ввести его в стих:

Том, Том, Том...

Ешу кашу с молоком.

Томи, Томи, Томи...

Ешу кашу с молокоми.

Четырехлетняя Светлана Гриншпун выкрикивала при прощании с матерью:

До свиданья, будь здорова,

Пионерчатое слово!

Она почувствовала, что, если скажет "пионерское", ритм у нее выйдет хромой, и для спасения ритма в одну секунду изобрела "пионерчатое".

Эдда Кузьмина, четырех с половиною лет, пела стихи Маршака:

Мой веселый звонкий мяч,

Ты куда помчался вскачь?

Потом переделала первую строку на свой лад и мгновенно почувствовала, что вследствие трансформации первой строки нужно переделать и вторую. Таким образом, у нее получилось:

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒