X ГЛАВА. XI ГЛАВА. ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

X ГЛАВА

Не знаю, почему я удивляюсь, когда кладу рукопись обратно в ящик. Содержимое ящика дребезжит, когда я сердито захлопываю его. Почему я злюсь? Это не моя жизнь и не моя семья. Прежде чем прийти сюда, я проверила отзывы о Верити, и в девяти из десяти рецензентов упоминалось, что они хотят бросить электронные книги через всю комнату.

Я, вроде как, хочу сделать то же самое с её автобиографией. Я надеялась, что она увидит свет с рождением девочек, но этого не произошло, она заметила только ещё больше тьмы.

Верити кажется такой холодной и жестокой, но я не мать. Многие ли матери поначалу так относятся к своим детям? Если это так, то они не честны с собой. Это, вероятно, похоже на то, когда мать утверждает, что у неё нет любимого ребёнка, хотя всё наоборот. Это невысказанная вещь между матерями. Я полагаю, что вы не осознаёте этого, пока не станете одной из них.

А может быть, Верити просто не заслуживала быть матерью. Иногда я думаю о том, чтобы завести детей. Скоро мне исполнится тридцать два, и я бы солгала, если бы сказала, что не боюсь, если мне никогда не представится такая возможность, но, если я когда- нибудь окажусь в отношениях с мужчиной, которого я хотела бы видеть отцом своего ребёнка, это будет кто-то вроде Джереми. Вместо того, чтобы ценить такого замечательного отца, каким Джереми казался, Верити обижалась на него.

Любовь Джереми к своим девочкам казалась искренней с самого начала. Это всё ещё кажется подлинным, и прошло не так уж много времени с тех пор, как он их потерял. Я всё время теряю это из виду. Джереми всё ещё, вероятно, проходит через стадии горя, имея дело с Верити и Крю, при этом обеспечивая их, поэтому он не останавливается. Только часть того, что он пережил, было бы слишком много для некоторых людей, но он справляется со всем этим сразу.

На этой неделе я нашла коробки с фотографиями в шкафу офиса Верити, когда рылась в её вещах. Я вытащила коробку, но ещё не просмотрела их. Это похоже на очередное вторжение в частную жизнь с моей стороны. Эта семья, по крайней мере Джереми, доверила мне закончить эту серию, и я продолжаю отвлекаться на свою одержимость Верити.

Но, если Верити вкладывает так много себя в свою серию, мне действительно нужно узнать её, как можно лучше. Это действительно не слежка. Это исследование. Обоснование завершено.

Я ставлю коробку на кухонный стол, открываю крышку, а затем вытаскиваю несколько фотографий, задаваясь вопросом, кто их сделал. Люди действительно не имеют много фотографий в настоящее время, благодаря изобретению смартфонов, но здесь так много фотографий детей. Кто-то взял на себя труд убедиться, что каждый снимок, который они сделали, был оформлен таким способом. Я думаю, что это Джереми.

Я беру фотографию Честин. Крупным планом. Мгновение я смотрю на её шрам. Я не могла перестать думать об этом вчера, поэтому погуглила, чтобы узнать, действительно ли попытки абортов могут привести к повреждению матки.

Это то, что я никогда не буду гуглить снова. К сожалению, многие дети переживают именно такие попытки и рождаются изуродованными гораздо хуже, чем просто маленький шрам. Честин действительно повезло. И она, и Харпер были такими же.

Пока их не стало….

Шаги Джереми приближаются к лестнице. Я не пытаюсь спрятать фотографии, потому что не уверена будет ли он возражать, что смотрю на них.

Когда он заходит на кухню, я улыбаюсь ему и продолжаю перебирать их. Он колеблется на пути к холодильнику, его взгляд падает на коробку, стоящую на столе.

– Я чувствую, что знакомство с ней помогает мне проникнуть в её мысли, – объясняю я. – Помогает с написанием. – Я отвожу от него взгляд и смотрю на фотографию Харпер, которая редко улыбается на фотографиях.

Джереми садится рядом со мной и берёт одну из фотографий Честин.

– Почему Харпер никогда не улыбалась?

Джереми наклоняется, забирая фотографию Харпер из моей руки. – Ей поставили диагноз синдром Аспергера*, когда ей было три года. Она была не очень выразительна.

Он проводит пальцем по её фотографии, а затем откладывает её в сторону, вытаскивая другую из коробки. На этой фотографии Верити и девочки. Он протягивает её мне. Все трое одеты одинаково, в одинаковые пижамы. Если Верити и не любила девочек, то на этой фотографии видно, что она точно хорошо умела притворяться.

– Наше последнее Рождество, – говорит он, объясняя фотографию. Он вытаскивает пригоршню и начинает листать их. Время от времени он останавливается на фотографиях девочек, и пролистывает фотографии Верити.

– Вот, – говорит он, вытаскивая одну из стопки. – Это моя любимая их фотография, редкая улыбка от Харпер. Она была одержима животными, поэтому мы устроили зоопарк и, сделали его на заднем дворе на их пятый день рождения.

Я улыбаюсь, глядя на фотографию. Но главным образом потому, что Джереми на фотографии с редким выражением радости на лице.

– А какими они были?

– Честин была защитницей, немного вспыльчивой, даже, когда они были маленькими, она чувствовала, что Харпер отличается от неё. Она заботилась о ней, пыталась научить меня и Верити быть родителями, и Боже, когда появился Крю, мы думали, что нам придётся передать его ей. Она была одержима. – Он кладёт фотографию Честин в стопку остальных, которые уже просмотрел. – Когда-нибудь из неё бы вышла отличная мать.

Он берёт фотографию Харпер.

– Харпер была особенной для меня. Иногда я не уверен, что Верити понимала её так, как я, но мне кажется, что я мог чувствовать её потребности, понимаешь? Ей было трудно выразить свои эмоции, но я знал, что заставляло её двигаться, что делало её счастливой, что заставляло её грустить, даже, когда она не знала, как открыться этому миру. В основном она была счастлива. Однако у неё не было непосредственного интереса к Крю. Пока ему не исполнилось три или четыре года, и он не смог играть с ней. До этого он с таким же успехом мог быть ещё одним предметом мебели.– Он берёт фотографию этих троих. – Он не спрашивал о них. Ни разу. Даже не упомянул их имена.

– Тебя это беспокоит? Он смотрит на меня.

– Я не знаю, должен ли я беспокоиться об этом.

– Наверное, и то, и другое, – признаю я.

Он берёт фотографию Верити и Крю, сразу после его рождения. – Он ходил на терапию в течение нескольких месяцев, но я испугался, что это всего лишь еженедельное напоминание о трагедиях,и перестал водить его туда. Если он покажет признаки того, что ему это нужно, когда он станет старше, я отведу его обратно, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.

– А ты?

Он снова смотрит на меня.

– А как же я?

– Как ты себя чувствуешь?

Он не прерывает зрительный контакт. Не пропускает ни секунды. – Мой мир перевернулся с ног на голову, когда умерла Честин, а потом, когда умерла Харпер, всё закончилось окончательно. – Он снова смотрит на коробку с фотографиями. – Когда мне позвонили насчёт Верити... единственное, что осталось во мне, – это гнев.

– По отношению к кому? Богу?

– Нет, – тихо отвечает Джереми. – Я был зол на Верити.

Он оглядывается на меня, и ему даже не нужно говорить, почему он на неё рассердился. Он думает, что она нарочно врезалась в дерево.

Тихо в комнате... в доме. Он даже не дышит.

В конце концов, он откидывается на спинку стула и встаёт. Я встаю рядом с Джереми, потому что чувствую, что это первый раз, когда он признался в этом кому-то. Может быть, даже самому себе. Я могу сказать, что Джереми не хочет, чтобы я видела, о чём он думает, потому что он отворачивается от меня и сцепляет руки за головой. Я кладу руку на плечо Джереми, а затем двигаюсь так, чтобы оказаться перед ним, хочет он того или нет. Я обнимаю его за талию, прижимаюсь лицом к его груди. Его руки обхватывают мою спину с тяжёлым вздохом. Он сжимает меня, крепко, и я могу сказать, что это объятие ему нужно было давно.

Мы стоим так дольше, чем должно длиться объятие, пока нам обоим не становится ясно, что мы не должны всё ещё цепляться друг за друга. Сила его объятий ослабевает, и в какой-то момент мы больше не обнимаемся. Мы держимся друг за друга. Чувствуя тяжесть того, как давно это было, каждый из нас, вероятно, чувствовал это. В доме тихо, так что я слышу, когда он пытается задержать дыхание. Я чувствую все колебания Джереми, когда его рука медленно поднимается к моему затылку.

Мои глаза закрыты, но я открываю их, потому что хочу посмотреть на него. Меня тянет, я откидываю голову на его руку и отрываю лицо от его груди.

Джереми смотрит на меня сверху вниз, и я понятия не имею, собирается ли он поцеловать меня или отстраниться, но в любом случае, уже слишком поздно. Я чувствую всё, что он пытался мне сказать в том, как он держит меня. По тому, как он перестал дышать.

Я чувствую, как он приближает меня к своему рту. Но тут его глаза вспыхивают, и рука опускается.

– Привет, приятель, – говорит Джереми, заглядывая через моё плечо. Джереми делает шаг назад, отпуская меня. Я хватаюсь за спинку стула, чувствуя, что теперь, когда он отпустил меня, я вешу вдвое больше.

Я смотрю на дверь, и Крю смотрит на нас. Никакое выражение. Сейчас он очень похож на Харпер. Его взгляд падает на коробку с фотографиями на столе, и он бросается к ним, почти падая.

Я поспешно отступаю назад, потрясённая его движениями. Он поднимает фотографии и сердито швыряет их обратно в коробку.

– Крю, – говорит Джереми мягким голосом. Он пытается схватить сына за запястье, но тот отстраняется. – Привет, – говорит Джереми, наклоняясь ближе к нему. Я слышу замешательство в голосе Джереми, как будто это та сторона Крю, которую он никогда раньше не видел.

Крю начинает плакать, когда кладёт все фотографии обратно в коробку.

– Крю, – говорит Джереми, не в силах скрыть своё беспокойство. – Мы просто рассматриваем фотографии. – Джереми пытается притянуть к себе Крю, но он вырывается из его рук. Джереми снова хватает Крю, прижимая его к груди.

– Положи их обратно! – кричит он в мою сторону. – Я не хочу их видеть!

Я хватаю остальные фотографии и запихиваю их в коробку. Закрываю крышкой, поднимаю, прижимая к груди, пока Крю пытается вырваться из хватки Джереми. Джереми подхватывает его и выбегает из кухни вместе с ним. Они поднимаются наверх, а я остаюсь стоять на кухне, потрясенная, обеспокоенная.

Что это было?

Наверху уже несколько минут тихо. Я не слышу, чтобы Крю дрался или кричал, поэтому думаю, что это хороший знак, но мои колени слабеют, а голова становится тяжёлой. Мне нужно прилечь. Может быть, мне не стоило принимать два ксанакса

сегодня вечером или, может быть, я не должна была приносить семейные фотографии и выставлять их на всеобщее обозрение перед семьёй, которая всё ещё не оправилась от своей потери. Или, может быть, мне не стоило почти целоваться с женатым мужчиной. Я потираю лоб, внезапно испытывая желание убежать, сбежать, и никогда больше не возвращаться в этот дом печали.

Что я всё ещё здесь делаю?

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Синдро́м Аспергера – общее (первазивное; англ. pervasive «обширный, глубокий, распространённый») нарушение психического развития, характеризующееся серьёзными трудностями в социальном взаимодействии, а также ограниченным, стереотипным, повторяющимся репертуаром интересов и занятий.

XI ГЛАВА

Даже в разгар дня, когда солнце наблюдает за этой частью мира, внутри этого дома всёравно жутко. Сейчас четыре часа дня. Джереми снова работает на причале, а Крю играет рядом с ним на песке.

Тревожная энергия гудит по всему дому. Она всегда здесь, и я не могу от неё избавиться. Кажется, что она ночью становится более интенсивной. Я уверена, что это всё в моей голове, но это не успокаивает меня, потому что вещи, скрывающиеся внутри ума, могут быть такими же опасными, как и осязаемые угрозы.

Я проснулась прошлой ночью, чтобы воспользоваться туалетом. Мне показалось, что я услышала шум в коридоре – шаги легче, чем у Джереми, и тяжелее, чем у Крю, а потом, вскоре после этого, послышался скрип ступенек, одна за другой, как будто кто-то крался по ним с намеренно лёгкой походкой. После этого мне потребовалось некоторое время, чтобы заснуть, потому что в доме такого размера шумы неизбежны, и с воображением писателя, каждый шум становится опасным.

Я резко поворачиваю голову к двери кабинета. Я нервничаю, даже сейчас, и всё, что я слышу, какЭйприл на кухне разговаривает с кем-то. Она говорит с Верити таким же успокаивающим тоном, словно пытается вернуть её к жизни. Я никогда не слышала, чтобы Джереми разговаривал со своей женой, но он признался, что сердится на неё. Он всё ещё любит её? Сидит ли он в комнате Верити и говорит ей, как сильно скучает по звуку её голоса? Это похоже на то, что он сделал бы или не сделал бы это. Но сейчас?

Он заботится о ней, иногда помогает кормить, но я никогда не видела, чтобы он говорил с ней напрямую. Это заставляет меня задуматься, если Джереми не верит, что она там вообще больше, как будто человек, о котором он заботится, больше не его жена.

Может быть, он способен отделить свой гнев и разочарование в отношении Верити от женщины, которая ему дорога, потому что Джереми больше не чувствует, что она один и тот же человек.

Я иду на кухню, потому что голодна, но также и потому, что мне интересно наблюдать, как Эйприл взаимодействует с Верити. Мне любопытно посмотреть, есть ли у Верити какая-то физическая реакция на её действия.

Эйприл сидит за столом с обедом Верити. Я открываю холодильник и смотрю, как она её кормит. Челюсть Верити двигается вперёд и назад, почти как у робота, после того, как Эйприл кормит её ложкой картофельного пюре. Это всегда мягкая пища. Картофельное пюре, яблочный соус, смешанные овощи. Больничные продукты, мягкие и их легко глотать. Я беру кусочек пудинга и сажусь за стол с Эйприл и Верити. Эйприл отвечает мне мимолётным взглядом и кивком, но больше ничего.

Съев несколько кусочков пудинга, я решаю попытаться завести светскую беседу с этой женщиной, которая отказывается общаться со мной.

– Как давно вы работаете медсестрой?

Эйприл вытаскивает ложку изо рта Верити и опускает её обратно в картофельное

пюре.

– Достаточно долго, чтобы получать больше 10 процентов до выхода на пенсию.

– Ясно.

– Но ты моя любимая пациентка, – говорит Эйприл Верити. – Намного. Она направляет свои ответы на Верити, хотя вопросы задаю я.

– Как долго вы работаете с Верити?

И снова Эйприл отвечает в сторону Верити.

– И как долго мы этим занимаемся? – спрашивает она, как будто Верити собирается

ей ответить. – Четыре недели? – Она смотрит на меня. – Да, меня официально наняли около четырёх недель назад.

– Вы знали эту семью? До несчастного случая с Верити?

– Нет. – Эйприл вытирает рот Верити и ставит поднос с едой на стол. – Могу я поговорить с вами минутку? – Она указывает головой в сторону коридора.

Я делаю паузу, удивляясь, почему мы должны покинуть кухню, чтобы она могла поговорить со мной. Однако, я встаю и следую за ней. Я прислоняюсь к стене и кладу в рот ещё один кусочек пудинга, пока Эйприл засовывает руки в карманы халата.

– Я не ожидаю, что ты это знаешь, особенно, если ты никогда не была рядом с кем- то в состоянии Верити, но это неуважительно – обсуждать таких людей, как она, котораянаходится прямо перед вами.

Я сжимаю ложку, собираясь вытащить её изо рта, замираю на мгновение, затем засовываю ложку обратно в тарелку с пудингом. – Мне очень жаль. Я не знала, что это то, что я делала.

– Это легко сделать, особенно, если вы считаете, что человек не может признать вас. Мозг Верити не работает так, как раньше, но мы не знаем, как много она понимает. Просто думайте, прежде, чем что-то говорить в её присутствии.

Я выпрямляюсь, отодвигаясь от своего обычного положения у стены. Я понятия не имела, что меня оскорбляют.

– Конечно – говорю я, кивая.

Эйприл улыбается, и на этот раз действительно искренне.

К счастью, наш неловкий момент заканчивается благодаря Крю. Он бежит через заднюю дверь, держа что-то в руках. Он бросается между мной и Эйприл на кухню. Эйприл следует за ним.

– Мама, – взволнованно говорит Крю. – Мам, мам, я нашёл черепаху.

Он стоит перед ней, держа черепаху так, чтобы она могла видеть. Крю проводит пальцами по еёпанцирю. – Мама, посмотри на неё. – Он поднимает её повыше, пытаясь заставить Верити посмотреть в глаза черепахе. Крю всего пять лет, так что он, вероятно, даже не может понять все причины, по которым она больше не может говорить с ним, смотреть на него или реагировать на его волнение. Мне сразу же стало больно за Крю, зная, что он, вероятно, всё ещё ждёт её полного выздоровления.

– Крю, – говорю я, подходя к нему. – Покажи мне свою черепаху. Он поворачивается и протягивает её мне.

– Она не кусачая черепаха. Папа говорил, что у таких есть отметины на шее.

– Ух ты, – говорю я. – Это действительно потрясающе. Давай выйдем на улицу и найдём что-нибудь, куда её можно положить.

Крю подпрыгивает от возбуждения, затем проносится мимо меня. Я выхожу вслед за ним из дома и помогаю ему обыскать всё вокруг, пока он не находит старое красное ведро, чтобы положить её, затем Крю плюхается на траву и ставит ведро себе на колени.

Я сажусь рядом с ним, отчасти потому, что мне становится очень жаль этого мальчика, но также и потому, что мы хорошо видим Джереми с этого места во дворе, когда он работает на причале.

– Папа сказал, что я не могу взять ещё одну черепаху, потому что я убил свою последнюю.

Я поворачиваю голову в сторону Крю.

– Ты убил? Как ты это сделал?

– Потерял её в доме, – говорит он. – Мама нашла её под своим диваном, и он был

мёртв.

Ооооо… Хорошо. Мои мысли с этим уходили куда-то в более зловещее русло. На

секунду мне показалось, что он намеренно убил черепаху.

– Мы можем отпустить её прямо здесь, в траве, – говорю я ему. – Так ты сможешь наблюдать и видеть, в каком направлении она ползёт. Она может привести нас к своей тайной черепашьей семье.

Крю поднимает её из ведра.

– Как ты думаешь, у черепахи есть жена?

– Может быть.

– У неё тоже могут быть дети.

– Наверно.

Крюкладёт её на траву, но, естественно, черепаха слишком напугана, чтобы двигаться. Мы наблюдаем за ней некоторое время, ожидая, когда она выйдет из своей раковины. Краем глаза я вижу, как приближается Джереми. Когда он подходит ближе, я смотрю на него, прикрывая рукой глаза от солнца.

– Что вы там нашли?

– Черепаху, – говорит Крю. – Не переживай, я её выпущу.

Джереми одаривает меня благодарной улыбкой, затем он садится рядом с ним на траву. Крю подбегает ближе, но, когда он хватает Джереми за руку, отстраняется. – Фууу. Ты весь вспотел.

Так и есть, но я не думаю, что это отвратительно.

Крю отталкивается от травы. – Я хочу есть. Ты обещал, что мы сможем поужинать сегодня вечером. Мы уже много лет не были в ресторане.

Джереми смеётся.

– Много лет? Прошла всего неделя с тех пор, как я водил тебя в "Макдоналдс". Крю говорит:

– Да, но мы всё время ходили поесть, пока мои сёстры не умерли.

Я наблюдаю, как плечи Джереми напрягаются от этого замечания. Он сам сказал, что Крю не упоминал о девочках с тех пор, как они умерли, поэтому этот момент кажется важным.

Джереми глубоко вздыхает, а затем похлопывает его по спине.

– Ты прав. Иди помой руки и приготовься. Нам нужно вернуться до отъезда Эйприл сегодня вечером.

Крю мчится к дому, забыв про черепаху. Джереми наблюдает за ним некоторое время, его глаза полны мыслей. Затем он встаёт и протягивает мне руку, чтобы помочь встать.

– Хочешь пойти? – спрашивает Джереми.

Он приглашает меня на дружеский ужин со своим ребёнком, но моё тоскливое сердце отзывается так, словно меня только что пригласили на свидание. Я улыбаюсь, стряхивая траву со своих джинсов.

– С удовольствием.

***

С тех пор, как я приехала в дом Джереми, у меня не было причин ухаживать за своей внешностью. Несмотря на то, что я всё ещё не прилагала особых усилий, прежде чем мы ушли, Джереми, должно быть, заметил тушь для ресниц, блеск для губ и тот факт, что мои волосы распущены в первый раз. Когда мы пришли в ресторан, и Джереми придержал для меня дверь, он тихо сказал: – Ты выглядишь очень хорошо.

Его комплимент поселился в моём животе, и я всё ещё чувствую его, даже, если мы закончили есть. Крю сидит на той же стороне кабинки, что и Джереми. Он рассказывал анекдоты с тех пор, как закончил есть свой десерт.

– У меня есть ещё один, – говорит Крю. – А что такое сокращение от М. Н.?

Джереми не пытается отвечать на шутки Крю, потому что он говорит, что слышал их миллион раз. Я улыбаюсь ему и притворяюсь, что не знаю ответа.

– Потому что у него маленькие ножки, – говорит Крю, со смехом откидываясь на спинку сиденья. Его реакция на собственные шутки заставляет меня смеяться больше, чем сами шутки.

А потом:

– Почему они не играют в покер в джунглях?

– Я не знаю, почему?– Говорю я.

– Слишком много гепардов!

Не знаю, перестала ли я смеяться с тех пор, как он начал рассказывать нам анекдоты.

– Твоя очередь, – говорит Крю.

– Моя? – Спрашиваю я.

– Да, теперь твоя очередь рассказывать анекдоты.

Боже. Я чувствую давление со стороны пятилетнего ребёнка.

– Ладно, дай мне подумать. – Через несколько секунд я щёлкаю пальцами. – Ладно, у меня есть один. Что такое зелёный, пушистый, и, если он упал с дерева, он может убить тебя?

Крю наклоняется вперёд, подперев подбородок руками.

– Ммм... Я не знаю.

– Пушистое зелёное пианино.

Крю не смеётся над моей шуткой и Джереми тоже. Сначала.

Затем, несколько секунд спустя, Джереми издает взрыв смеха, который заставляет меня улыбнуться.

– Я не понимаю, – говорит Крю.

– Джереми всё ещё смеётся, качая головой. Он смотрит на Джереми.

– Как это может быть смешно? Джереми обнимает его за плечи.

– Это не так, – говорит он. – Это смешно, потому что это не смешно. Крю смотрит на меня.

– Шутки не должны так работать.

– Ладно, у меня есть ещё один, – говорю я. – Что такое красное и по форме напоминает ведро?

Крю пожимает плечами.

– Синее ведро, выкрашенное в красный цвет.

Джереми сжимает челюсть, пытаясь сдержать смех. Видеть, как он смеётся, наверное, лучшее, что случилось с тех пор, как я здесь появилась.

Крю морщит нос.

– Ты не очень хорошо рассказываешь анекдоты.

– Ты что! Это было смешно.

Крю разочарованно качает головой.

– Надеюсь, ты не пытаешься шутить в своих книгах.

Джереми откидывается на спинку стула и хватается за бок, пытаясь сдержать смех, когда официантка подходит с чеком. Джереми забирает его у неё.

– Я угощаю, – с трудом выговаривает он.

Когда мы возвращаемся в дом, Крю заходит внутрь раньше нас.

– Беги наверх и скажи Эйприл, что мы вернулись, – кричит ему вслед Джереми.

Джереми закрывает дверь, ведущую в гараж, и мы оба останавливаемся, прежде чем пройти дальше в дом. Мы прячемся в неосвещённом углу возле лестницы, но поток света из кухни падает на его лицо.

– Спасибо за ужин. Это было весело. Джереми снимает куртку.

– Так и было. – Он улыбается, вешая куртку на вешалку рядом с дверью. Сегодня Джереми выглядит по-другому, как будто его жизнь отягощена меньше, чем обычно. – Мне надо почаще выходить с Крю.

Я киваю в знак согласия, засовывая руки в задние карманы. Следующие несколько секунд заполняет густая тишина. Это почти похоже на тот момент в конце реальных свиданий, когда вы не можете решить между поцелуем или объятием.

Конечно, ни то, ни другое не было бы уместно в данном случае, потому что это не было свиданием.

Почему это чувствовалось именно этим?

Наш зрительный контакт прерывается, когда Крю начинает спускаться по лестнице. Джереми на мгновение отводит взгляд к своим ногам, но прежде чем он уходит, я вижу, как он быстро выдыхает, как будто это прервало что-то, о чём Джереми собирался пожалеть, что-то, о чём я не уверена, что пожалела бы.

Я тяжело вздыхаю, иду прямо в кабинет Верити и закрываю дверь. Мне нужно отвлечься. Я чувствую пустоту – боль в животе, которая, как мне кажется, никуда не денется, как будто мне нужно больше времени с ним. Моменты, которые я не могу получить. Моменты, которые я не должна получать.

Я листаю страницы рукописи Верити, надеясь найти интимную сцену с Джереми.

Я не уверена, что это за человек, который заставляет меня быть собой в этот момент, потому что читать это неправильно, но это не так неправильно, как пересечь эту линию с ним физически.

Я не могу иметь Джереми в реальной жизни, но я могу узнать, как он выглядит в постели, чтобы помочь во всех моих фантазиях, которые я, вероятно, буду иметь о нём.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒