ШЕСТАЯ ГЛАВА

ШЕСТАЯ ГЛАВА

На Аллаха надейся, но сначала привязывай своего верблюда.

Пословица

Если ты будешь наблюдательным и бдительным, то в каждом моменте ты увидишь ответ на свои действия.

Будь наблюдательным, и если у тебя будет чистое сердце, то в результате каждого действия в тебе родится нечто.

Мевлана Джелаледдин Руми

На следующее утро Хамид ждал меня с привычным кофе по-турецки, фруктами и хлебом, разложенными на столе. После того, как мы, молча, поели, он объявил:

— Сегодня мы отправимся через горы к северо-западу. Я хочу посетить руины храма, посвященного Аполлону, и ты тоже можешь поехать со мной. Мы должны выехать немедленно, потому что путь неблизкий, и нам придется либо вернуться очень поздно ночью, либо заночевать где-то и вернуться только утром. Посмотрим, как пойдут дела. Сегодня будет день отдыха и развлечений после напряженности двух последних дней. А теперь иди и собирайся.

Когда я пересекал двор, занавески в окне нижней комнаты открылись, и я увидел лицо молодой женщины. Она улыбнулась и открыла дверь. Ее распущенные волосы свисали до талии, и на ней была голубая ночная рубашка.

— Доброе утро, — поприветствовал ее я.

Казалось, что она не слышала, что я сказал, потому что на ее лице ничего не отразилось никакой реакции. Я забыл спросить у Хамида, могла ли она говорить, поэтому я задал ей вопрос, слышала ли она, что я сказал. На этот раз она кивнула головой, и снова робкая улыбка появилась в уголках губ.

— Мы уезжаем сегодня на весь день, — продолжил я. — Вам нужна какая-нибудь помощь? Могу ли сделать для вас что-нибудь до нашего отъезда?

Она стояла в дверях, держась за ручку и пристально глядя на меня. Через некоторое время мне стало очень неуютно.

— Ну хорошо, увидимся завтра, — сказал я и поспешил в свою комнату, чтобы бросить в свою дорожную сумку вещи.

Был уже почти полдень, когда мы уселись в машину. Все заняло гораздо больше времени, чем я предполагал. Хамид на пару часов исчез в маленькой комнате за занавеской. Я загрузил в старенький «мерседес» провизию для поездки, которой, если нужно, хватило бы на несколько раз, поскольку мы собирались ехать по очень безлюдной местности.

Машина была очень старая, и, хотя мотор работал довольно хорошо, тормоза были плохие, а покрышки почти лысые. Когда мы поехали, я выразил свои сомнения по поводу длительности дороги и плачевного состояния машины. Хамид был раздражен.

— Верь, верь, — сказал он. — Доверься Господу и не волнуйся. Мы сделали с машиной все, что могли, так что же еще требуется от нас?

В одном из маленьких городков мы остановились в открытом кафе, чтобы выпить кофе. Рядом с нами сидел молодой человек лет двадцати; он завязал разговор с Хамидом. И хотя они говорили по-турецки, я понял, что разговор касался нашей поездки. Молодой человек что-то объяснял при помощи множества жестов, чертя своей вилкой на скатерти воображаемую карту. Наконец, он пожал нам обоим руки, извинился и ушел из кафе.

— О чем вы говорили? — спросил я.

— Он рассказал, что как раз на прошлой неделе открыли новую дорогу, и она сэкономит нам по меньшей мере два часа. Видимо, она идет через горы, тогда как старая дорога проходит в долине. Он сказал, что это очень хорошая дорога, подъем на вершине немного крутой, но машина, без сомнения, легко преодолеет его. Если мы не поедем по ней, то нам придется ночевать где-то, потому что мы выехали очень поздно, а я хотел бы добраться до места сегодня к вечеру».

Как только мы поехали по направлению к новой дороге, Хамид стал очень веселым. Я никогда не видел его в таком хорошем настроении, полностью расслабленного. Одним из наших хобби было проектирование садов, и всю дорогу он показывал различные кустарники и растения, давая им характеристики и описывая их применение в медицине. Как только мы въехали на новую дорогу, он приказал мне остановить машину около крошечного кафе. Он стал кричать на людей, сидевших там, и казался очень рассерженным, показывая на землю у них под ногами и на стену за дорогой. Люди выглядели испуганными, а он, чтобы еще больше прояснить ситуацию, ударил рукой по машине, а затем велел мне ехать дальше.

— Что ты сделал? — спросил я у него.

— Я сказал им, что они невежественные глупцы, потому что они совершенно не знают, что окружены редкой травой, которая убивает паразитов, заражающих все вокруг».

Он все еще смеялся несколько минут спустя, когда мы услышали ужасный рев. За нами ехал очень старый мотоцикл. На нем сидели один за другим трое мужчин, все они кричали и размахивали руками, в которых были пучки травы. Я притормозил, чтобы они могли догнать нас. Мы все остановились на краю дороги. Я сидел, пока Хамид слушал то, что они говорили ему, а потом он опять кричал на них, несколько раз с силой ударив рукой по машине. Они выглядели очень смущенными, снова взобрались на мотоцикл и уехали.

— Что теперь?

— О, эти идиоты принесли не ту траву. Если бы они взяли эту траву, им пришлось бы провести неделю в ванне!

Вот такой был денек. Все было светлым и веселым, и даже машина, кажется, наслаждалась поездкой. Угрожающий грохот в моторе прекратился, и хотя теперь дорога шла на подъем и мы ехали на второй передаче, казалось, что все прекрасно. Но мало-помалу состояние дороги, тем не менее, ухудшалось, пока я не понял, что это уже вовсе и не дорога. Начиналась она как достаточно гладкая грунтовая дорога, но теперь мы ехали по пути, который можно было бы назвать проселком. Она была настолько узкой, что если бы мы решили повернуть назад, то у нас не было бы шанса, а если бы мы были вынуждены остановиться, то было очень сомнительно, что наши тормоза удержали бы машину на этом крутом обрыве. Я очень испугался, потому что за каждым поворотом становилось еще хуже. Слева возвышалась отвесная скала, а справа — пропасть глубиной около тысячи футов. Хамид казался совершенно невозмутимым; он сидел рядом и напевал какую-то мелодию. Я не осмеливался заговорить с ним, потому что знал, что не должен бояться. Но я боялся. Мне было ужасно страшно. И это было не из-за состояния машины и дороги; это была ответственность. Я вел машину, в которой находился учитель, ведущий по Пути, а при таких обстоятельствах любое происшествие могло стать фатальным. Напрасно я пытался обуздать свое воображение.

Дорога взбиралась все выше и выше, и каждый поворот на скорости в десять миль на пониженной передаче, казалось, длился целую вечность. Теперь колеи дороги были настолько глубокими, что невозможно было ехать в них, не боясь зацепиться днищем машины. Надо было ехать двумя колесами по подножию горы, а двумя другими по приподнятому участку между колеями. Я дрожал, и в довершение всего из мотора потянуло гарью. Должно быть, он перегрелся. Это означало, что надо остановиться, а у меня не было с собой воды.

На очередном повороте к нашей дороге слева примкнула узенькая колея. Я только успел заметить, что на нас что-то бежит, прежде чем нажал на все тормоза, какие у нас были. Молодой верблюд выскочил прямо на нас, слегка ударился о передок машины, замер на минуту, а затем побежал вниз по дороге, по которой мы поднимались. Я покрылся испариной и никак не мог унять дрожь; я совершенно утратил хладнокровие.

— Почему ты остановился? — резко спросил Хамид. — Поехали. Уже темнеет, а фары у машины светят тускло.

Я просто не мог сдвинуться с места. Обе мои ноги находились на педали тормоза, а двумя руками я держался за рычаг ручного тормоза. Из-под капота поднимался дымок от мотора, и никогда в своей жизни я не был в таком отчаянии. Что делал в горах этот верблюд и откуда он здесь взялся?

— Неужели ты не понимаешь, что ничего не происходит случайно? — резко спросил Хамид. — Верблюды не живут в горах, а этот бежал прямо на нас. И если бы ты не среагировал так быстро, он скинул бы нас в пропасть. Пожалуйста, перестань дрожать, и поедем. На горе могут быть и другие животные, но на самом деле это был вовсе не верблюд.

— Но это был верблюд, — возразил я. — Мы оба видели его.

— Откуда ты знаешь, идиот? Ты видел верблюда, но он вел себя слишком странно для верблюда, ты не считаешь?

— Что ты имеешь в виду, Хамид? — теперь я уже почти плакал от отчаяния и страха и не смог бы изменить положения, если бы машина покатилась вниз с горы.

— Я имею в виду, что это был верблюд, но он не был верблюдом. А теперь, пожалуйста, соберись и поезжай вверх, пока я действительно не начал сердиться.

Я сделал одно последнее усилие и заставил машину ехать. Казалось, что дорога поднимается все выше и выше. Хамид опять запел, а я до сих пор дрожал в нашем ненадежном убежище.

Солнце уже садилось, когда мы добрались до вершины горы. Вид равнин Анталии был захватывающим, но свет угасал, и не было времени на остановки. Нам предстоял длинный спуск, а дорога не стала лучше. Бог знает, куда она вела нас. Очевидно, человек в кафе не знал, о чем он говорил, когда советовал нам ехать этой дорогой. У меня промелькнула мысль, что, возможно, нам придется спать рядом с машиной, а с приближением вечера резко похолодало. В это мгновенье Хамид велел мне остановить машину.

— Нам надо ехать, — сказал я. — Становится темно.

— Необходимо остановиться, — заявил он. — Организм требует. — Он исчез в кустах, а через некоторое время появился оттуда, распевая, как будто ничего не произошло, как будто все шло как надо. — Поехали, — сказал он, усевшись в машину.

По дороге с горы его настроение стало меняться. Сначала он перестал петь, а потом стал очень молчаливым. Я пытался заговорить с ним и расспросить его о верблюде, но он не отвечал мне, неподвижно уставившись на дорогу впереди себя. Когда козья тропа вновь стала напоминать дорогу, мы были у подножия горы. Перед нами вытянулась длинная, изумительно ровная дорога, заново залитая гудроном. Указатель информировал нас, что мы находимся всего в четырнадцати километрах от места, куда мы направились сегодня утром.

— Мы сделали это! — закричал я, и в этот момент под машиной раздался страшный удар, мы остановились. Хамид не пошевелился. Он остался сидеть, бесстрастно глядя прямо вперед. Выбравшись из машины, я заглянул под нее. Дорога была залита маслом, а из поддона хлестала струя.

— Боюсь, что мы наехали на камень и пробили поддон, — сказал я. — И что теперь делать?

— Ты подождешь, пока проедет какая-нибудь машина, и договоришься, чтобы нас отбуксировали в ближайший город. На дороге не было никакого камня.

— Но он там был! Я слышал, как что-то ударилось о машину.

— Ну и где он? Если ты сможешь найти его, то покажи мне.

Поискав вокруг машины, я не нашел и следа камня или булыжника. Дорога была удивительно ровной, а обочина посыпана прекрасным гравием.

— Ну? — спросил он, сидя в машине. — И что ты скажешь?

— Возможно, что-то случилось с мотором, — попытался я.

— Ничего не случилось с мотором. Не было и камня. Ты потерпел полную неудачу, и теперь мы застряли здесь, а ночь наступает. Ты ничего не припоминаешь? — При слове «ничего» он повернулся и воззрился на меня. Я стоял молча. Я не мог понять, о чем он говорит. На дороге был камень. Я пытался понять, в чем я потерпел неудачу.

— Ты проделал весь этот путь до Анталии. Ты спросил меня в Англии, буду ли я помогать тебе, а я ответил, что это опасный путь, и если ты не будешь верить, то мы оба споткнемся. С самого первого часа твоего пребывания здесь я просил тебя верить. Верить. Верить. И что делаешь ты? Сначала ты полностью проваливаешь испытание на смелость и ведешь себя как школьник-переросток, распустив нюни на горе, а потом, даже не заметив, что ты потерпел неудачу, ты объявил, что добился успеха, спустившись вниз. Как будто ты мог в чем-то преуспеть. Ты, мой друг, ничего из себя не представляешь, и чем скорее ты это поймешь, тем скорее ты сможешь понять, зачем этот путь. Как ты думаешь, кто был этот человек в кафе? Ты думаешь, что это была просто случайная встреча, и он сбил нас с пути по ошибке? Я говорил тебе, что не существует такой вещи, как случай. Он был не тем, кем казался, не больше, чем тот верблюд. Это был не обычный человек, а ты был настолько погружен в сон, что даже не заметил.

— Ты говоришь, что знал все это заранее?

— Конечно, знал, но на этот короткий период времени я решил стать твоим руководителем и учителем, поэтому я должен был принять то, что было послано тебе в качестве испытания. Я точно не знал, что произойдет, но что бы ни случилось, это следовало принять. Теперь это факт, что ты потерпел неудачу на каждом метре дороги. Так когда же ты научишься верить в Бога? Ты сказал мне, что хочешь Истины, но на самом деле ты хочешь Истины без любви. Бог это любовь, а без любви нет ничего. Если ты не веришь в Бога, то ты не сможешь дойти до Истины. Ты не можешь обойти Бога и считать, что ты доберешься туда сам. Это худший вид высокомерия. Ясно, что ты должен научиться смирению, прежде чем мы сможем работать вместе. Я переоценил тебя и тоже потерпел неудачу в своей миссии, если ты ведешь себя подобным образом. А теперь выходи на дорогу и попытайся найти машину.

Я был глубоко потрясен. Мне казалось, что я физически уничтожен. Я перешел на другую сторону дороги и взглянул на машину. Хамид сидел абсолютно прямо и неподвижно, его глаза были закрыты. Не было видно ни машины, ни грузовика — ничего. Я трясся от злобы и резкого холода. Хамид считал, что он сделал ошибку, а я был совершенно уверен, что я. Я бы никогда не выбрал учителя, который вел себя подобным образом, и неважно, что он говорит, — на дороге был камень. Я был болен от всего этого и сожалел о том, что вообще отправился в это путешествие. Как я мог быть таким глупым, чтобы отправиться за этим человеком через всю Турцию? Кто он был и чего хотел от меня? В настоящий момент я находился в ловушке, но как только представится возможность я выберусь из этой гадости, уеду из страны и вернусь в Лондон.

Звук мотора прервал мою тираду. Это не был ни грузовик, ни машина, но он определенно приближался. Было темно, поэтому я встал на середину дороги. Из-за поворота показался старый трактор. Я помахал водителю, чтобы он остановился и указал ему на нашу машину, знаками объясняя, что она сломалась, и, если возможно, чтобы он отбуксировал нас в ближайший город. Взглянув на меня очень серьезно, он вылез из трактора и медленно обошел вокруг машины. Хамид продолжал сидеть прямо с закрытыми глазами.

— Хамид, — позвал я, — я нашел трактор. Поговори с ним, пожалуйста!

— Говори с ним сам, — таков был его ответ.

Попытаться сделать так, чтобы меня поняли, было очень сложно; тракторист продолжал ходить вокруг машины, уставившись на нее, как будто она была с другой планеты. Он оглядел ее снаружи, заглянул внутрь, осмотрел колеса и бампера, поднял капот: «Йок», — произнес он, — что означает по-турецки «нет».

— Но что нет? — спросил я.

— Авто йок, — ответил он твердо.

— Я знаю, что она йок, — сказал я, — поэтому мы и хотим, чтобы вы отбуксировали нас, — и я стал делать всякие знаки перед машиной, показывая, что перекинул через плечо веревку и тащу машину за собой. Казалось, что это его не впечатлило, и он еще несколько раз повторил «йок». Затем он подошел совсем близко ко мне, у него изо рта несло чесноком, и пламенно произнес: «Лира, чок лира». Это значило, что будет дорого, но я не был уверен, говорил ли он о починке машины или он хотел так много за буксировку. Я спросил его, сколько, и он назвал невозможно большое число, написав его пальцем в масле на дороге. Я еще раз повернулся к Хамиду.

— Ты должен заплатить, — объявил он. — Нечего торговаться, раз мы в его руках.

— Но это почти все, что у меня есть с собой!

— Ты заплатишь и, более того, ты заплатишь еще и за ремонт машины, поскольку ты виноват в том, что произошло. А сейчас я устал, голоден и невероятно зол. Заплати, сколько он просит, и поторопись.

Несколькими часами позже наша машина стояла перед маленькой мастерской в деревне, а мы отыскали крошечную, грязную и душную комнату на постоялом дворе. Стоимость починки машины была чудовищно высокой, и Хамид не сказал мне больше ни слова, пока мы мрачно ужинали продуктами из машины. В комнате была одна большая двуспальная кровать, на которую мы улеглись в одежде. И как только я начал засыпать, Хамид грубо потряс меня за плечо.

— Запомни, — сказал он, — на дороге не было никакого камня. Если бы ты так глупо не прокричал «Мы сделали это», то мы могли бы и дальше ехать беспрепятственно. Теперь, пока ты не уснул, молись и проси прощения за свое высокомерие и беспечность. В противном случае наше путешествие окончено. — С этим он отвернулся, и скоро захрапел так, что сотрясалась вся кровать.

Человек в мастерской сказал нам, что починка машины займет, по меньшей мере, день, поскольку до начала работы им придется ехать в другой город за некоторыми запасными частями, а на машине, на которой они собирались ехать, уехали на свадьбу в другую деревню. Уехавшие на свадьбу должны были вернуться еще вчера, проинформировали нас, но, видимо, свадьба была очень хорошей, поскольку еще никто не вернулся оттуда. Я сидел и смотрел, как Хамид обращался к толпе, которая начала собираться около гаража. Я не мог понять, что они обсуждали, но я начал привыкать к манере Хамида. На самом деле неважно было, что он говорил, если кто-то был готов слушать внутренним ухом. Его слова имели более глубокое значение, чем то, что было на поверхности. Я наблюдал, как он говорил о каком-нибудь предложении из Корана или из трудов суфийских мастеров, и каждый из его слушателей выносил из беседы столько, сколько был способен усвоить, не больше и не меньше. Иногда он долго обсуждал какую-то определенную фразу, и тогда я начинал понимать, что вся энергия разговора была направлена на одного человека, который слушал правильно.

Со своей стороны, я до сих пор был потрясен событиями прошедшего дня. Мне было горько, и я сердился, но я чувствовал, что сдаваться на этой стадии было бы бессмысленно, потому что это покажет отсутствие настойчивости. Однажды, очень давно, Хамид сказал мне: «На этом пути надо стоять двумя ногами. Одна нога — это твоя предрасположенность или возможности, скрытые в тебе, а другая нога — это настойчивость. Одна без другой бесполезна».

Мне стало ясно, что если я собираюсь двигаться дальше, то мне придется избавиться от всех «знаний», которые, как я считал, я приобрел за эти годы. Эти три дня полностью лишили меня надежды в отношении того, что я сам стану учителем. Я понял, что не знаю абсолютно ничего. Во время одной из наших первых встреч в Лондоне Хамид сказал мне, что если мы действительно посвящаем себя этому пути, то нам дают именно то, в чем мы нуждаемся. Неужели я действительно нуждался во всем том, что пережил за это короткое время? Конечно, существовал иной способ проверить мою смелость, чем ехать через горы; ничто не могло убедить меня, что на дороге не было камня. И меня беспокоило то, что после всего прошедшего времени Хамид оставался такой же загадкой. Я на самом деле ничего не знал о нем. Получалось, будто контроль над ситуацией давно забрали из моих рук, и все, что должно было произойти, было неизбежно. Я продолжал бороться с этой идеей. Одно дело чувствовать неизбежность чего-то; и совсем другое — отдаться тому, что происходит. Легко понимать умом, что нужно идти к учителю полностью открытым, но выполнить это на деле очень трудно.

Но с наступлением дня я успокоился и решился больше верить. Делать было нечего, поэтому я пошел на прогулку в холмы за деревней. Все было тихо и спокойно в этот полуденный час. Призыв к молитве уже прозвучал, и деревня была пустынна. Сверху я мог видеть площадку перед гаражом и старую машину, оставленную на краю дороги. Постоялый двор находился за углом на соседней улице за несколькими домами. Что-то в этом виде спокойного пыльного городка вернуло меня во время, когда Хамид говорил об идее изменения пространства.

Он объяснил мне, что обычный человек верит, что он или она является причиной чего-либо, и, таким образом, все начинается с эго, проецирующего себя вовне на экран жизни. До тех пор, пока мы живем в этом пространстве эго, может существовать видимость изменений, но настоящее изменение не может произойти. Мне тяжело было понять, что означает настоящее изменение. Он сказал, что дело заключалось не в расширении сознания, а, скорее, в прорыве сознания. Чтобы прорвать сознание, ты сначала должен прийти к своей настоящей личности. Это означает жизнь вне всех концепций, всех идей, всех мыслей о том, чем ты можешь быть. Ты должен умереть в том, чем по своему мнению ты являешься, и родиться в то, что ты есть на самом деле; это настоящее наследие души.

Хамид также рассказал мне о другом пути видения жизни, когда позволяют рассматривать себя. Он описал спираль, движущуюся к центральной точке: «Все, чем ты являешься, — сказал он, — это смешанное выражение момента времени. Спираль постоянно движется к центру, вновь сформировывая тебя каждое мгновение. Но поскольку ты считаешь, что являешься причиной чего-либо, движение спирали блокируется. Богу нужен человек, но Он может привести человека к Себе только тогда, когда человек действительно знает, что он нуждается в Боге».

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒