Конец и Богу слава! 4 страница

Через несколько минут сидения на холодной и жесткой меди и разглядывания сверкающего интерьера у Аннушки начали слезиться глаза, хотя сегодня она, кажется, уже выплакала все слезы. Она перевела взгляд на окна, за которыми виднелись верхушки деревьев, хотела встать и подойти к окну, но Жанна резко дернула ее за руку:

– Сиди спокойно! Успеешь еще наглядеться на обезьян и попугаев.

Вообще‑то Аннушка хотела еще раз взглянуть на семью оленей, но не спорить же было с Жанной! Да уже и некогда было.

– Леди Бадб просит посетителей войти! – торжественно произнесла вышедшая из‑за двери мисс Морген.

Кабинет директрисы школы Келпи, в отличие от пышной приемной, был довольно прост и отделан темным дубом, но резьба, покрывавшая стены и высокие старинные шкафы, была замысловатой и тонкой. Шкафы были забиты книгами и разными непонятными предметами – может быть, здешними учебными пособиями? В одном из шкафов Аннушка заметила полку с обыкновенными школьными глобусами: она улыбнулась им, как старым знакомым.

Стол директрисы стоял напротив двери, в дальнем конце кабинета, и когда она поднялась из‑за него и пошла им навстречу, Аннушка успела хорошо ее рассмотреть. Темноволосая и смуглая женщина была одета во что‑то красное и разлетающееся при ходьбе; ее шея, уши и обнаженные до локтей руки были унизаны драгоценными камнями, а один камень был даже подвешен на цепочке посередине лба. Она шла к ним, протянув руки и радостно улыбаясь.

– Дорогие мои, я просто не верю своим глазам! Это в самом деле случилось – к нам прибыла первая ученица из далекой России! Какая радость, какая честь для нас… Ах, малышка, дай же мне поскорей обнять тебя!

Аннушка с растерянным видом шагнула ей навстречу. Впрочем, объятие было чисто условным: леди Бадб просто слегка сжала ладонями ее плечи и тут же отпустила. Потом она провела всех в угол, где вокруг небольшого стеклянного столика стояли мягкие кресла, и предложила присесть.

– По рюмочке келпинского ликера с дороги, дорогие дамы? А для моей будущей любимой ученицы – бокал сока моего собственного приготовления.

Не дожидаясь ответа, леди Бадб подошла к висевшему в уголке настенному шкафчику, достала из него небольшой золотой поднос, поставила на него бокал и три маленькие рюмочки, два кувшина, большой и маленький, и все это из голубого с золотыми мушками стекла; мушки в стекле двигались, взлетали и опускались. Перед Аннушкой был поставлен бокал, и леди Бадб собственноручно налила в него сок, оказавшийся необыкновенно душистым и сладким. Аннушка пила и чувствовала, как с каждым глотком этого волшебного сока уходит прочь дорожная усталость, отодвигается тревога и какая‑то непривычная легкость появляется в теле, в мыслях и в сердце: все на свете вдруг стало казаться не слишком важным, а жизнь представилась чем‑то вроде веселой игры и забавы.

– Ну, Юлианна, нравится тебе у нас?

– Да, очень нравится, леди Бадб.

– И что же тебе понравилось больше всего?

– Ваш сад и ваши животные: олени в саду, и коричневый котик мисс Морген, а больше всего лошадка Келпи.

– Вот это прекрасно, что тебе с первого взгляда понравилась наша Келпи. Надеюсь, что и мы с мисс Морген тебе нравимся?

Аннушка смутилась: она не привыкла к таким прямым вопросам и не знала, что ответить. Но, подумав, решила сказать правду.

– Я вас еще почти не знаю.

Жанна свирепо на нее глянула, а мисс Морген чуть‑чуть нахмурила тонкие брови.

– Малышка устала с дороги, – примиряюще сказала леди Бадб.; – Налей себе еще сока, Юлианна, он тебя взбодрит и поможет веселей глядеть на мир!

Аннушка не отказалась. И пока пила, уже раскаялась в своей невежливости: как же она сразу не поняла, что обе женщины не только красивы и умны, но также добры, заботливы и справедливы? Это же видно с первого взгляда!

– Ну вот и отлично, – удовлетворенно произнесла леди Бадб, когда Аннушка поставила на стол пустой бокал и улыбнулась. – Значит, ты с охотой остаешься у нас в Келпи?

– Конечно! – правда, про себя Аннушка честно добавила: «Потому что это очень нужно моей сестре Юле».

– Хотите осмотреть наши учебные и спальные помещения, мисс Кребс? – спросила леди Бадб Жанну.

– К сожалению, мне нужно возвращаться в Дублин: я должна еще сегодня попасть в Лондон, – сказала Жанна. – Что передать папе, Юлианна?

– А можно я сама ему позвоню?

– Один раз можно. Но только один раз! – сказала леди Бадб. – Мы чрезвычайно бережно относимся к нашей особой местной экологии, и поэтому не разрешаем ученицам привозить с собой мобильные телефоны. Даже обыкновенный телефон у нас один‑единственный на всю школу, вот этот, – и она показала на старинный телефонный аппарат с металлической трубкой и деревянным корпусом. – Но сейчас ты можешь позвонить своему отцу, Юлианна, и сказать, что ты охотно остаешься в нашей школе.

– А потом я смогу ему звонить?

– Потом ты сможешь писать ему письма, если захочешь и если у тебя найдется для этого время, – сказала леди Бадб и добавила, обращаясь к Жанне: – Как правило, наши ученицы своих родителей письмами не балуют: им так весело в Келпи, что они совершенно забывают о доме на все время учебы, до самых каникул.

– Вот и прекрасно, – сказала Жанна. – Нечего отвлекать отца от работы.

– Я буду писать бабушке, папе и моей сестре, – тихо сказала Аннушка.

– Посмотрим, – снисходительно улыбнулась мисс Морген и переглянулась с Жанной; та понимающе кивнула в ответ.

Первой с Мишиным стала говорить Жанна.

– Здравствуй, дорогой. Мы долетели нормально и уже благополучно добрались до школы. Школа прекрасная, но пусть тебе Юлька сама все расскажет, я передаю трубку. Целую, скоро буду дома!

Жанна протянула Аннушке телефонную трубку.

– Папочка! – сказала Аннушка.

– Как ты там, дочурка? – прозвучал в трубке далекий папин голос.

– Хорошо, – сказала Аннушка и замолчала. А что она могла сейчас сказать отцу? Упрекнуть его за то, что он скрыл от нее болезнь бабушки? Рассказать про их с Юлей обмен и обман?

– Папочка! Тут так интересно… Только мне так грустно, папа, – прошептала Аннушка сквозь набежавшие слезы.

Леди Бадб уже успела налить в бокал своего сока и сунула бокал Аннушке:

– Какая нервная девочка! Ну‑ка, сделай глоток и перестанешь волноваться.

– Я тебя не слышу, Юлька! Куда ты пропала? Алё, алё!

– Тут классно, тут здоровско, папа! – сказала Аннушка, глотнув чудодейственного сока.

– Да? Ну вот и славно. Я очень рад, Юлька. И что ж тебе там понравилось, в твоей новой школе?

– Все, папочка! – Дальше пошло легче, она вздохнула и продолжала: – Тут такой сад, а в нем такие олени, такие птицы! А знаешь, почему школа называется Келпи? Ее так назвали в честь хорошенькой белой лошадки…

– Очень интересно. А учителя тебе тоже нравятся?

Аннушка поглядела на леди Бадб и мисс Морген: они о чем‑то тихо говорили между собой и к ее разговору с отцом не прислушивались: из этого она поняла, что русского языка они не знают. Прислушивалась Жанна, хотя и делала вид, что с любопытством разглядывает корешки книг в шкафу.

– Я пока видела только директора и учительницу по медицине. Они очень добрые и веселые, а еще они обе просто замечательные красавицы.

– Красивее нашей Жанны?

– Конечно, – ответила Аннушка. – В сто раз!

– Не жалеешь, что поехала учиться в Ирландию?

– Не жалею. Папочка, а как там бабушка?

– Бабушка бодра как всегда. Ты бы видела, как она обрадовалась Аннушке! Она от нее три дня глаз не отводила.

– А потом?

– Что потом?

– Потом бабушка отвела от сестры глаза? – в разговоре с папой Аннушка не могла назвать Юльку своим именем – не хотела врать. Да и Жанна, похоже, все‑таки подслушивала – уж очень напряженная у нее была спина.

– Потом я уехал обратно в Питер, так что не знаю.

– Я рада за них, – вздохнув, сказала Аннушка и поспешила закончить разговор. – Папа, я напишу тебе потом большое письмо, про все напишу подробно, ладно? А ты мне ответишь, хорошо?

– Конечно, отвечу. А если я в это время буду за границей, мне твое письмо Жанна перешлет по факсу. Ну, целую тебя, котенок мой.

Аннушка положила трубку и отошла к окну.

– Вы хотите еще побыть с Сироной? – спросила леди Бадб Жанну, когда та закончила разговор с Мишиным и повесила трубку.

– Конечно! – сказала Жанна. – Ты ведь отвезешь меня в Дублин, Сирона?

– С радостью, если позволит леди Бадб. – И мисс Морген вопросительно глянула на директрису.

– Поезжайте, милые, и повеселитесь там хорошенько. Я сама отведу Юлианну в ее комнату. Ах да, чуть не забыла! Мы не позволяем нашим ученицам носить драгоценности, привезенные из дома: девочки резвятся, могут потерять свои украшения, а потом родители будут недовольны. Есть у тебя золотые или серебряные вещи, Юлианна, или драгоценные камни?

– Нет, у меня ничего такого нет.

– А что это за цепочка у тебя на шее?

– Ой, простите! Это мой крестик – я и забыла про него. Разве я должна его снять?

– Конечно.

– Он не золотой, он серебряный.

– Тем более. Сними его и отдай мисс Кребс.

Аннушка прижала руку к груди.

– Ну, в чем дело? – нетерпеливо спросила Жанна.

Леди Бадб смотрела на Аннушку пристально и выжидающе. Аннушка медленно сняла цепочку с крестиком. Она подумала: хорошо, что Жанны не было на Юлькином дне Ангела, а то бы она могла сейчас заметить, что это другой крестик, не тот, что папа подарил Юле. А еще она подумала, что скажет бабушка, когда узнает, что она по первому требованию безропотно сняла и отдала свой крестик? «Ну, он ведь не крестильный, – успокоила она себя, – мой крестильный крестик остался в Пскове».

Леди Бадб достала из ящика стола картонную коробочку величиной со спичечный коробок, раскрыла ее и протянула Аннушке.

– Положи сюда свой талисман своей рукой, Юлианна. Заберите это, пожалуйста, мисс Кребс.

– Да‑да, конечно, – сказала Жанна. – Не волнуйся, Юлианна, я отдам это твоему папе.

– Ну вот, теперь все в порядке, – сказала леди Бадб.

– Давай прощаться, Юлианна, – сказала Жанна и, подойдя к Аннушке, быстро клюнула ее в щеку. Как только она отвернулась, Аннушка тут же стерла со щеки ее поцелуй.

Мисс Морген и Жанна покинули кабинет, а леди Бадб подвела Аннушку к небольшой двери, почти незаметной на деревянной панели.

– Мы поднимемся на лифте, – сказала она, нажав на деревянный завиток. – Между верхними этажами у нас нет лестниц, только лифты.

Дверь отъехала в сторону, и перед ними оказалась кабина с зеркалом в золоченой раме и бархатной скамеечкой. Леди Бадб села на нее, нажала кнопку на доске, дверь закрылась, и лифт со скрипом тронулся. Аннушка осталась стоять. Лифт двигался очень медленно, кабинка на ходу заметно раскачивалась и остановилась только через несколько минут. Они вышли из лифта и оказались в большом, но очень уютном помещении: это был длинный зал с низким потолком, с коврами на полу и гобеленами на стенах. Длинные стены в этом зале были изогнуты двумя плавными дугами, одна чуть короче другой. Окон в зале не было, а вместо них по обеим стенам шли ряды больших зеркал в широких резных рамах. В торцевых стенах Аннушка увидела большие камины из дикого камня: в одном камине горело целое бревно, а в другом догорала горка углей. Верхний свет был выключен, но по всему залу, словно грибы после дождя, стояли группками и порознь лампы на ножках: низенькие и высокие, с круглыми стеклянными абажурами разных цветов. Больше всего было оранжевых и желтых, и лампы выглядели, как грибы‑лисички. Лампы отражались в зеркалах, и света в зале хватало.

– Это общая гостиная наших келпинок, – сказала директриса.

В зале было не меньше сотни девочек разного возраста. Аннушка догадалась, что это ученицы школы Келпи. Некоторые келпинки сидели за столиками и разговаривали, целая компания лежала на тигриной шкуре перед камином, а одна ученица сидела с ногами в кресле и держала перед собой книгу: из‑под книги торчали две голые ноги с красными ногтями, а над книгой мерно двигался справа налево зеленый хохолок. За одним из столов несколько девочек играли в карты, но когда в зал вошла леди Бадб, они даже не попытались их спрятать. В общем, обстановка в зале была самая непринужденная.

При виде леди Бадб некоторые девочки вскочили на ноги, другие остались на своих местах и только подняли головы.

– Добрый вечер, леди Бадб! Посидите с нами!

– А вы зачем вскочили, зайчата? Сидите, отдыхайте. Я вам привела новую подружку. Это Юлианна Мишина из России, из города Санкт‑Петербурга. За ужином вы с ней познакомитесь поближе, а сейчас я веду Юлианну в ее комнату. Никто из вас не знает, где сейчас Дара О'Тара?

Девочки переглянулись, зашушукались, кто‑то громко хихикнул. Наконец одна белобрысенькая пропищала:

– Леди Бадб, а Дара отправилась в оранжерею воровать персики! Мы ее отговаривали, но она нас не послушалась.

– Ах, какая же у нас Дара озорница, – покачала головой леди Бадб, но Аннушка поняла, что директриса на эту Дару ни капельки не сердится. Леди Бадб провела Аннушку через всю гостиную, открыла дверь между двух зеркал, и они оказались в коридоре, который шел снаружи вокруг всей гостиной. По коридору шли двери, и какие двери!

– Здесь находятся комнаты наших воспитанниц, в каждой живут по две ученицы. Новеньких мы селим к старшим келпинкам, чтобы старшекурсницы их опекали. Комнат много, но перепутать их невозможно, потому что девочки вытворяют с ними все что хотят: они таким образом проявляют свою индивидуальность. Вот здесь, например, живет девочка из Индии, она тоже прибыла сегодня.

Перед белой дверью комнаты индийской девочки находилась сплошная золотая решетка, впрочем, очень красивая, а возле нее стояло чучело или скульптура сидящего леопарда. Но когда они поравнялись с дверью, леопард вдруг повернул к ним голову и широко зевнул, показывая пасть с ослепительными клыками.

– Он… не может напасть на нас?

– Не может, он на цепи.

На всякий случай Аннушка далеко обошла леопарда, держась поближе к леди Бадб. Зверь молча проводил их зелеными глазами, а потом улегся под дверью.

Некоторые из дверей были вполне обыкновенные, только залепленные постерами актеров и певцов. Но были тут и арки, задрапированные дорогими тканями, были узкие стрельчатые проходы, были двери как в старинных замках и двери как в звездолете, а одна зеленая дверь была и вовсе круглая – хоббичья, очень уютная на вид. Аннушке она больше всех понравилась. И вот надо же было такому случиться, что именно к ней и направилась леди Бадб.

– Вот здесь ваша с Дарой О'Тара комната. Я вижу, твои вещи уже принесли.

Действительно, возле дверей стояли чемодан и сумка Аннушки. Леди Бадб что‑то прошептала, и круглая дверь гостеприимно распахнулась. Они внесли в нее Аннушкины вещи. Комната была большая, но с низким, косо уходящим к противоположной стене дощатым потолком. В этой стене было круглое окно с частым переплетом в виде паутины: стекла шли по кругу, в центре совсем мелкие, а по краям крупнее, некоторые из стекол были цветные, и от них на каменные плиты пола падали разноцветные блики. Слева от окошка стоял низкий и очень длинный стол, и чего‑чего только на нем не было! Книжки, мягкие игрушки, тарелки с остатками засохшей еды, ваза с наполовину увядшим букетом, ручки и карандаши, какая‑то одежда… Не было только порядка. Возле стола стояли два низеньких стула на кривых звериных ножках, спинки у них были в форме кошачьих голов с торчащими ушами, а обиты забавные эти стульчики были коричневым бархатом.

Возле правой стены был камин, сложенный из красных кирпичей, скорее даже не камин, а пристенный очаг, а перед ним на полу лежала шкура бурого медведя с лапами и головой, с маленькими стеклянными глазками. Возле левой стены стояли два старинных резных шкафа, огромных, под самый потолок, со множеством больших и маленьких дверец, а между ними была втиснута трехэтажная деревянная кровать: на нижней была свалена одежда, на втором этаже была аккуратно застеленная постель, а с верхней свешивался край стеганого одеяла из шелковых лоскутков; все три постели имели каждая свой полог – красный, зеленый и желтый. «Светофор какой‑то, а не кровать», – подумала Аннушка.

Леди Бадб отворила дверцу в шкафу слева от кровати, и оттуда выглянул кролик. Леди Бадб слегка стукнула кролика по носу и затворила дверцу.

– Я полагаю, это шкаф твоей соседки. Посмотрим, что в другом.

За дверцами другого шкафа ничего не было, кроме пустых полок и отделения с вешалками для одежды.

– Ты можешь занять этот шкаф.

– Спасибо.

– В общем, распаковывайся и располагайся, я не буду тебе мешать. Если Дара не вернется до ужина, тебя отведет в столовую кто‑нибудь из воспитанниц. За ужином увидимся. Не скучай, Юлианна!

– Я постараюсь, леди Бадб.

Директриса улыбнулась и скрылась за дверью.

Аннушка подошла к приоткрытому круглому окну, распахнула его и осторожно высунулась наружу, но почти ничего не увидела: как раз напротив окна стоял огромный раскидистый каштан, весь в цвету. Странно, ведь уже почти осень, а этот каштан цветет…

За спиной раздалось какое‑то глухое сипение. Аннушка испуганно оглянулась, но сразу же успокоилась: звук шел из больших деревянных резных часов, висевших на стене возле очага. Стрелки показывали семь часов. На часах открылась дверца, и оттуда выскочила кукушка размером с настоящую. Кукушка прокуковала семь раз, а потом вдруг взлетела на крышу часового домика и принялась охорашиваться, поглядывая на Аннушку то одним, то другим любопытным глазом. Аннушка стояла и смотрела на нее до тех пор, пока кукушка не нырнула обратно в свой домик.

Аннушка почувствовала, что проголодалась: когда в самолете ей принесли завтрак, она ничего не могла съесть, кроме одного кекса, а с тех пор прошел уже почти целый день. Правда, она выпила два стакана сока леди Бадб, но его бодрящее действие уже кончилось. Развешивая и раскладывая свои вещи в шкафу, она стала проверять карманы – не завалялась ли в каком‑нибудь шоколадка или хотя бы конфетка? Она даже оглядела тарелки на столе, но не обнаружила на них ничего аппетитного.

В комнате стало прохладно. Только тут Аннушка обратила внимание, что не только пол, но и стены в комнате каменные – от них и шел холод. Пришлось открыть чемодан, вытащить и надеть свитер.

Свет за окном стал розовым. Сам собой вдруг вспыхнул огонь в закопченном зеве очага. Аннушка подошла к окну и закрыла его, потом села на медвежью шкуру, поближе к огню и стала ждать, когда за ней придут. Время шло, кукушка прокуковала еще один раз в половине восьмого, а за ней все не шли… Она вспомнила про бабушку и опять принялась плакать. От слез и усталости она сама не заметила, как уснула, положив свою голову на огромную медвежью.

Проснулась Аннушка от стука в окно. Она поглядела в его сторону и ужаснулась: страшная черная рука с неимоверно длинными узловатыми пальцами настойчиво скребла и колотила по стеклу. Ей почему‑то сразу вспомнилось мертвое дерево на вершине холма с двумя руками‑сучьями.

– Ошкрой окно! Вшушши меня! – приглушенно прозвучал за окном глухой и мрачный голос. – Шейшаш же ошкрой окно!

Сразу начинать кричать и звать на помощь или сначала подойти к окну и взглянуть? – в страхе размышляла Аннушка. Вдруг она завизжит, позовет на помощь, а девочки прибегут и станут над ней смеяться? Нет уж, лучше сначала все выяснить самой. Она глубоко вздохнула, сосчитала до трех и подошла к окну на резиновых от страха ногах.

За окном, держась одной рукой за плющ, висела девчонка. В другой руке у нее была ветка, которой она колотила по стеклу: эту сухую ветку Аннушка и приняла за костлявую черную руку. Во рту девчонка держала веревку – она‑то и мешала ей говорить.

– Сейчас, сейчас я открою! – крикнула Аннушка.

Пока она возилась с запором, девчонка бросила свою ветку, выхватила изо рта веревку и начала с такой скоростью и с такой злостью браниться по‑английски, что Аннушка почти ничего не поняла, а потому и не обиделась. «Это и есть Дара О'Тара», – догадалась она.

– Давай руку! – сказала Аннушка.

– Держи лучше веревку и тяни понемногу. Да не дергай ты так – на том конце персики!

Дара мигом забралась в комнату и стала помогать Аннушке тянуть веревку: через несколько секунд они вытянули наверх довольно большую корзину, наполненную отборными персиками.

– Ставь корзинку на пол и закрывай скорей окно, я совсем замерзла из‑за тебя! Кто тебя просил его закрывать?

– В комнате стало холодно.

– Вздор! Как только в комнате становится холодно, в очаге сам собой загорается огонь.

– Он и загорелся. Но я хотела поберечь тепло, не отапливать сад.

– Еще один вздор: сад тоже обогревается. Мы тут, видишь ли, на отоплении не экономим. – Дара плюхнулась на медвежью шкуру перед очагом и хлопнула по ней. – Садись.

На вид Дара была года на два‑три старше Аннушки, она была крепкого сложения, жутко рыжая и усыпанная веснушками до самых пяток: Аннушке еще никогда не приходилось видеть, чтобы у человека ноги и руки были настолько покрыты веснушками, что казались загорелыми. Но вблизи было видно, что на свободных от веснушек местах кожа у Дары, как раз наоборот, ослепительно белая.

Дара тоже с минуту оценивающе разглядывала Аннушку, а потом приказала:

– Рассказывай!

– Что рассказывать?

– Кто ты и зачем забралась в Норку?

– Куда?

– Сюда, балда! Это моя комната так называется – Норка. Ну, откуда ты взялась?

– Меня привела сюда леди Бадб и сказала, что я буду жить в этой комнате.

– А меня, значит, спросить не догадались? – Она еще раз оглядела Аннушку. – Ладно, я согласна, чтобы ты жила здесь. Могли подсунуть что‑нибудь и похуже. Ты откуда приехала?

– Из России. А ты?

– Я ирландка, настоящая айриш, так что ты у меня во всех смыслах в гостях. Понятно тебе?

Аннушка кивнула – чего ж тут не понять?

– Как тебя зовут?

– Юлианна Мишина. А тебя Дара О'Тара, мне уже сказали.

– Понятно. Акцент у тебя какой‑то… непонятный! – Она покрутила головой. – Ты хоть все понимаешь, что я говорю?

– Конечно. Я давно учу английский, у меня только разговорной практики не было.

– Теперь будет, – успокоила ее Дара.

Аннушка не знала и знать не могла, что Ангел Иоанн все ночи после их заговора на острове Пятачок, стоя над ее изголовьем, читал ей вслух «Хроники Нарнии» на английском языке: вот почему она понимала почти все, начиная с объявлений в самолетах и в аэропортах и кончая разговорами с мисс Морген, леди Бадб и Дарой.

Дара была в общем‑то девочка как девочка, только одета была странно: на ней были шорты и топик, оставлявшие голым веснушчатый живот, а на ногах были косматые зимние сапоги.

– Как называется город, из которого ты приехала, Юлианна?

– Санкт‑Петербург.

– Дурацкое название.

– Почему же дурацкое? – удивилась Аннушка.

– Слишком длинное, его трудно засунуть в лимерик.

– Куда засунуть?

– В лимерик. Это такие ирландские стишки‑дразнилки.

– А зачем Санкт‑Петербург засовывать в дразнилки?

– Глупая! Чтобы все их запомнили и потом тебя дразнили.

– А зачем тебе нужно, чтобы меня дразнили, Дара? – Затем, что все равно будут. У нас все всех дразнят. Для тебя же лучше, если лимерик про тебя напишу я сама – тогда другие поленятся сочинять. Так что давай какие‑нибудь названия покороче.

– А без названий никак нельзя?

– Можно, конечно, но это будет неправильный лимерик. В лимерике, написанном по всем правилам, в первой строчке обязательно должно указываться место жительства героя.

Аннушка задумалась: сказать Даре, что вообще‑то она из Пскова, или не говорить? Решила пока оставить Петербург.

– Ладно. У этого города много всяких названий: Питер, бывший Ленинград, град святого Петра…

– Святые у нас тут не в моде, Ленинград слишком длинно, а вот Питер подойдет. Теперь не мешай, я буду сочинять.

Дара задумалась ненадолго, а потом выпалила:

В Норку к Даре девица из Питера заявилась и ноги не вытерла.

Почему не сидится этой русской девице на просторах любимого Питера?

– Кажется, я вытирала ноги… Тебя же не было в комнате, когда я пришла; почему ты думаешь, что я их не вытерла?

– Ой, тупица какая! Твои ноги нужны для рифмы, это поэтическая вольность!

– Так ты не хочешь, чтобы я здесь жила?

– С чего ты взяла? – вытаращила глаза Дара.

– Я так поняла из твоего стишка.

– Юлианна! Ты что, вообще шуток не понимаешь или это у тебя с дороги?

– Нет, но я подумала…

– Думать здесь буду в основном я, а ты только слушай меня и не пропадешь. И жилище наше больше комнатой не зови. Запомни, это Норка! Понятно?

Аннушка пожала плечами. И вдруг непонятным образом она мгновенно оказалась опрокинутой на шкуру носом в медвежий мех, а Дара – верхом на ней.

– Отвечай четко и внятно, – приказала Дара, хмуря широкие рыжие брови и сверкая зелеными глазами. – Понятно тебе, как называется мое жилище?

– Да понятно, понятно, – засмеялась Аннушка и чихнула. – Норка. Как у хоббитов. Только отпусти меня, пожалуйста, мне медвежья шкура в нос лезет. И мне очень нравится твоя Норка, Дара, честное слово!

– Наша Норка, – поправила ее Дара. – А как ты относишься к хоббитам?

– Они мне тоже нравятся. Я читала «Властелина колец» и кино смотрела. Разве хоббиты могут не нравиться?

– Тогда порядок, – Дара оставила Аннушку и побежала к своему шкафу. – Отныне мы обе – хоббиты, а вообще нас теперь трое!

Аннушка хотела спросить, кто у них третий, но не успела. – Я тебе дам мои старые хоббичьи сапоги, – продолжала Дара. – И учти: тем, кто живет в одной комнате, разрешается дружить, чтобы они друг друга не съели.

– Как это – не съели?

– Фигурально. Чтобы не затравили друг дружку насмерть, а то в Келпи никого не останется.

– Неужели все келпинки такие злые?

– Эй, ты в духовную школу поступила или куда?

– Разве Келпи духовная школа?

– Конечно! Нас тут учат общаться с духами, значит, это духовная школа.

– Я думаю, «духовное» означает совсем не это…

– Опять?

– Что «опять»?

– Опять думать вздумала? – Дара обвиняюще уставила на Аннушку не очень чистый указательный палец. – Учти, я ничего не буду тебе рассказывать, если ты будешь над каждым моим словом размышлять.

– Хорошо, хорошо, я не буду сейчас размышлять, я потом все обдумаю. Рассказывай!

– Девчонки у нас злющие, всегда помни об этом. И заруби себе на носу: без настоящей злости колдовству не обучишься.

– Колдовству? Но я в общем‑то… – Аннушка хотела сказать, что никакому колдовству она не хочет учиться, но вместо этого спросила: – Дара, а ты тоже злая?

– Конечно, иначе тут не выжить. А дома, когда я жила с моими тремя тетками, я еще злее была.

– А почему ты жила с тетками, а не с родителями?

– Потому что мои родители развелись, как только меня родили. Вот они меня и подкинули на воспитание папочкиным сестрам, старым девам и старым ведьмам. Они с утра до вечера ссорились и грызлись между собой. Когда‑то с ними жила еще одна сестра, младшая, но она от них сбежала. И я еле‑еле дождалась, когда можно будет поступить в Келпи.

– А твои родители? Они не хотят забрать тебя обратно?

– У них обоих давным‑давно другие семьи и другие дети, они и думать забыли, что когда‑то у них был общий ребенок. Вот выучусь как следует колдовать и тогда, может быть, захочу с ними встретиться!

– А бывает на свете полезное колдовство, Дара? Белая магия – она, кажется, добрая?

– Запомни, Юлианна, колдовство должно быть полезным и добрым только для того, кто колдует! – важно ответила Дара. – Ну и клиенту, иногда. А всякие эти раскраски – белая, черная, голубая, зеленая магия – это все только маскировка для обыкновенных людей, для быдлов непродвинутых.

– Что ты говоришь, Дара? Разве можно называть обыкновенных людей быдлом? – возмутилась Аннушка.

– Мы называем быдлами людей, лишенных магии. Среди непросвещенных попадаются умные люди, но они все равно быдлы, то есть, ничего не смыслят в магии и колдовстве.

– Я знаю много хороших людей, которые и слышать не хотят ни о каком колдовстве. Моя бабушка, например.

– А она у тебя просвещенная?

– Моя бабушка бывшая учительница.

– Я не об образовании, а о духовности.

– Бабушка высокодуховный человек, она много лет была старостой в нашей церкви.

– В христианской церкви? –Да.

– Христиане – самые заклятые враги колдовства, это из‑за них магия веками была в загоне. А насчет духовности запомни: духовность – это общение с духами!

– С какими духами? Духи разные бывают – добрые и злые, Ангелы и демоны.

– Ну кто там их различает! Нужно научиться использовать любых духов.

– А моя бабушка говорит, что нужно уметь различать духов и всячески избегать темных сил.

– Твоя бабушка из быдлов, и в духовных вопросах она не разбирается.

– Очень даже разбирается! – нахмурилась Аннушка.

– Ты со мной спорить хочешь? – Дара зло прищурила зеленые глаза и уставилась на нее.

Аннушка вдруг почувствовала колотье в висках и такую внезапно навалившуюся усталость, что даже мысль о том, чтобы что‑то доказывать Даре, спорить с нею, вызвала у нее тошноту. Впрочем, это могло быть и от голода.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒