Ответ Иову из бури.

6. Ответ Иову из бури.

Прежде чем сделать какие-то выводы по 38-41 главам, т.е. по тому, что услышал, почувствовал и понял Иов из Божьего ответа, стоит подумать, дано ли было услышать кому-либо еще, кроме Иова, эту речь из бури?

И дело не столько в целесообразности посвящения тех или иных людей или ангелов в содержание этого разговора. Хотя этот мотив может иметь место, все же не он породил этот вопрос. Дело в том, что вся эта речь удивительно интимна! Здесь и близко нет того духа, как в речах многих пророков и псалмопевцев: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня» (Ис.1:2; см. также Ис.5:3,4; Пс.49:1-6). Да, Господь обращается к Иову глубоко прочувствованно, возвышенно, картины представляет ему величественные, но здесь нет духа публичности. Есть суровый суд и строгое обличение, но не чувствуется присутствия свидетелей. Удивительно личное обращение!

Более того, Господь обращается к Иову так, как будто вовсе не учитывает особенности его религиозного воспитания и представлений о Боге, господствовавших в то время в земле Уц, как будто между Ним и Иовом никогда не было посредников, как будто они давно знакомы друг с другом, и как будто ожесточенное влияние его друзей-«утешителей» тут ни при чем. И если Господь обращается к Иову именно так, это значит, что у Него есть для этого основания, значит, личное знакомство Иова с Создателем имеет место. Иначе не было бы такого обращения!

Это главное наблюдение, без которого не следовало бы начинать какие-то обобщения по этому пункту.

Итак, с первых же слов Иов слышит серьезное возражение на свою первую речь, в которой проклинал свой день. Тогда он восклицал: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек!» (3:3). Тогда он как бы вскользь упомянул о земных обстоятельствах появления человека на свет: «Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Зачем приняли меня колени? Зачем было мне сосать сосцы?» (3:11,12). Но горькие упреки выводов Иова адресованы все-таки не отцу с матерью, не тем, кто непосредственно зачал и родил его. Вот глубинные обобщения безысходности Иова, звучащие в конце той речи: «На что дан страдальцу свет,… человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?» (3:20,23). Другими словами, если человеку дана возможность видеть свет, но при этом закрыт путь, по которому он может направить стопы, это значит, что ему дана возможность жить, но к жизни не приложены смысл и цель. И виноваты, по Иову, в этом не родители, а Тот, Кто сотворил первых родителей. И хотя Бог дивно устроил их естество, но, увы, не устроил их жизнь. Такова суть той речи Иова. (Отчасти Иов прав: родители лишь передают детям смысл жизни, вложенный в них, но не изобретают его заново).

И вот он слышит в ответ: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?»

Эти слова попадают в самую сердцевину всех его речей, всех его воплей. Это ответ на его самый больной вопрос: «Для чего я живу? Для чего я рожден родителями? Для чего я так искусно создан Богом? Чтобы так бессмысленно страдать?!» И если Иов хочет уточнить смысл своей жизни через смысл бытия всего человечества, то Господь так и отвечает, отправляя его в самое начало бытия: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» И лучшего, чем этот вопрос, способа уточнить, что значит человек и что такое сын человеческий, найти невозможно!

Этим возгласом Господь подтверждает Иову, что смысл его жизни действительно сокрыт у Него, и, следовательно, поиск смысла жизни следует начинать там и тогда, когда Он полагал основания земли. Господь подтверждает Иову, что отсчет дням Иова действительно начинается оттуда, что день рождения Иова – не когда его родила мать, а когда Господь полагал основания земли. Иначе не было бы такого вопроса!

«Где был ты…?» Это – потрясающее напоминание о том, что, оказывается, ответы на все беспокоящие Иова вопросы у него есть, но он что-то упустил. Нет, вряд ли Иов забыл, Кто определил меру земли, протягивал по ней вервь, положил ее краеугольный камень. И Господь вопрошает Иова об этом (38:4-6) не для того, чтобы напомнить ему о Своем творческом могуществе. Иов не сомневается относительно способностей совершенного Создателя. Он подверг сомнению предназначение человеческой жизни, определенное Творцом: «Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих? …Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, – и Ты губишь меня?» (10:3,8). Иов понимает, что если жизнь не имеет смысла, если человеку предначертана от Бога участь червя и моли, то Творец, несмотря на Свое могущество, не может стяжать право Верховного Судии. Сила, пусть даже сила творить, не есть гарант правоты. Наличие могучей силы, пусть даже творческой, не может обеспечить справедливости в том или ином спорном вопросе, не может гарантировать праведного рассмотрения той или иной тяжбы.

И отвечая именно на эту проблему, вопрос «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» призывает Иова обратить внимание не столько на Божье могущество творить, сколько на непростые обстоятельства, побудившие Его творить и именно ТАК творить. Ведь 38 и 39 главы напоминают не что иное, как картину сотворения мира, каких в писании, помимо 1-й гл. Бытия, немало, например, Пс. 103.

Иов, похоже, упустил, что в процессе творения земли, все сыны Божии восклицали от радости и утренние звезды охватило всеобщее ликование (38:7). И именно это Божье напоминание должно было заставить Иова задуматься: стои́т ли он на стороне восклицающих небесных существ, когда исповедует, что ему лучше быть выкидышем, не увидевшим света (3:16)? разделяет ли он восторг ликующих ангелов, когда заявляет, что предпочитает покой могильного небытия (3:13)? Ведь небесное воинство ликует не столько от созерцания творческой силы, сколько от многоразличной премудрости Божьей (Еф.3:10), явленной в величайшем замысле для творимого Им человечества.

Да, именно это необходимо напомнить Иову. Именно этот чувственный вопрос в первую очередь стоит задать ему: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» Более выразительного, чем этот вопрос, чувства недоумения за несправедливое подозрение и недоверие, передать невозможно. Ведь сердце Иова почему-то утратило эту неизреченную радость, которую оно когда-то имело. Раньше Иов сердцем видел и разделял то ликование сонма небожителей, когда Господь полагал основания земли, т.к. обладал определенным опытом познания Бога. И этот опыт был не достижением его учителей и духовных наставников земли Уц, но результатом влияния Божьего Духа, пробившегося в сердце Иова сквозь воспитание и несмотря на воспитание, полученное им от отцов народа. И этот опыт вовсе не должен был неизбежно поколебаться под натиском обвинений друзей. Ведь утвердилось же в сердце Иова исповедание о том, что у Бога не плотские очи, что Он смотрит не как человек, что лицемер не выдержит Его присутствия (13:4,16)! И одного только этого исповедания необходимо и достаточно для того, чтобы никогда, даже перед лицом несправедливейших нападок, не переступить грань доверия, заявив Богу в лицо, что Он сознательно лицемерил, когда так чудно творил человека, казалось бы, с великим замыслом, а на деле свел его жизнь к сплошным придиркам и преследованию (10:13,14).

«Где был ты, когда Я полагал основания земли?» Какой отрезвляющий вопрос! Такое выразительное чувство возмущения может звучать только между двумя близкими существами, между давними искренними друзьями. На отъявленного нечестивца и закоренелого беззаконника Бог гневается иначе.

«Где был ты, когда Я полагал основания земли?» Разве можно забыть такое событие? В этом вопросе – призыв вспомнить и вернуться! И Иов имеет такую возможность! Ведь ограниченность человека относится к его физическим и интеллектуальным возможностям. Возможности же человеческого духа, вложенного в него Богом, беспредельны. И это не просто духовная способность человека, это является его потребностью от Бога – переживать о ком-то другом. И если человек способен расширить свое сердце хотя бы еще для кого-то одного, значит, человек может вместить всё. Вот что такое человек! И физический возраст этому не помеха: «Он избрал нас… прежде создания мира» (Еф.1:4). Если наш физический возраст определяется телом, как возраст дерева кольцами ствола, то духовный возраст является отражением опыта переживания не за себя. Это и есть опыт богопознания. В 12-летний возраст отрока Иисуса вместились вечность плюс четыре тысячи лет.

И Господь не случайно призывает Иова вспомнить свои переживания, когда Он полагал основания земли. Господь утверждает Иову: «Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико» (38:21). Больше, чем считает Елифаз (15:10)! Господь так утверждает, потому что переживание радости при творении доступно Иову не меньше, чем Адаму. И это переживание крайне необходимо вспомнить и никогда более не забывать! И Господь Сам помогает ему в этом, напоминая о восклицании сынов Божиих. Ведь если неземные существа так ликуют при создании земли и ее обитателей, кольми паче сам творимый человек, который венчается славою и честью, т.е. образом и подобием Создателя, и поставляется полным владыкою над всеми делами Его рук (Пс.8:6,7)!

Иов знает, как это было хорошо, знает, что это было весьма хорошо! Но Иов также не может не знать, что не все небожители восклицали и ликовали от радости в тот момент, а кое-кто в одиноком молчании переживал нечто свое, иное. Известно Иову и то, что когда кто-то одинок – это очень нехорошо. И эта небесная проблема одиночества не только предшествовала сотворению человека, она была главным мотивом замысла этого творения и в процессе самого творения была наглядно продемонстрирована (Быт.2:18-25).

Кому, как не человеку, и не только Адаму, в самом процессе творения дано увидеть, прочувствовать и понять причину того, что Господь тогда делал, в каком нелегком состоянии, с какой горькой думой Он приступал к этому? Ведь не для Своего развлечения и вообще не для забавы чьей-либо, а для величественнейшего поступка Он творил человека! И никому из небожителей Он не мог доверить такой ответственной миссии! Только человек удостоен понести такую ношу! И только человеку поверит все небо!

Иову, как и Адаму, известны эти Божьи переживания: «Где путь к жилищу света, и где место тьмы? Ты, конечно, доходил до границ ее и знаешь стези к дому ее» (38:19,20). Дерево познания добра и зла – вот путь к месту тьмы! Это знал Адам, это знал и Иов. И, вероятнее всего, именно это он упустил. Упустил, что некто из небесного собрания не ликовал, а досадно молчал, когда Господь провозглашал: «Да будет свет» и отделял свет от тьмы. Упустил, что это молчание было продолжением его противоречия Создателю, продолжением упорного, но безосновательного противостояния Всеблагому, за что и был назван сатаной. Таким образом, Иов оказался не готов к тому, что сатана, улучив момент и затершись между сынами Божьими, может явиться пред лице Господа и обвинять Его в якобы небескорыстной богобоязненности Иова.

Когда к Иову под воздействием такой бури возвращается способность вспомнить всё от самого начала, он начинает понимать, что означает Божий возглас, обращенный к нему: «Кто сей…?» (38:2). Он начинает понимать, до чего он докатился! Разве от этого можно отмыться? Разве «обличающий Бога» (39:32) может оправдаться пред Ним? Вот, оказывается, что может слово! Ведь Иов оскорбил Провидение одними только словами, просто обличая Бога и не совершая при этом никакого действия! Это чисто словесная баталия, и никакие дела тут не помогут! Разве в состоянии в этой ситуации какие-то всесожжения, добродетели или примирение с ближними нейтрализовать то, что Иов выплеснул на Господа? Даже смерть виновника в самых жестоких мучениях не заглушит эхо выпущенных им омрачающих слов! Какой плод, достойный покаяния, может сотворить сейчас Иов своими руками? Разве что наложить их на свои уста и очи…

«Кто сей…?» – именно это горькое обличение, сокрушающее Иова, цитируется им в момент раскаяния (42:3). Иов начинает осознавать, на чьей он оказался стороне – он видит себя ПРОТИВОРЕЧАЩИМ! Ведь все детали картины творения, приведенные в текстах с 38:4 по 39:32 служат только одному – усилить и подчеркнуть чувство боли, высказанное в словах: «Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?» (38:2).

Да, Иову нужно было услышать из бури нечто главное. Он должен был узреть, что, прежде чем ниспровергать Божий суд, нужно самому на практике показать способность решать проблему греха на том же самом уровне, который был продемонстрирован ему, когда Господь полагал основания земли.

В 40:4-8 Господь предлагает Иову так решить проблему греха, чтобы был разоблачен самый корень его, и он больше не имел шансов на существование: «Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?… Излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его; взгляни на всех высокомерных и унизь их,… и лица их покрой тьмою». Но для этого нужно не просто возгреметь громким гласом, но гласом действенного осуждения, чтобы всякий противник праведности осознал свою неправоту и навсегда "заградились уста говорящих неправду" (Пс.62:12; 8:3; 30:18,19). «Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать (читай: оправдать) тебя», – так заключает Свою аргументацию Господь (40:9), чтобы у Иова наконец отпал вопрос «Как оправдаться человеку пред Богом?» (9:2). При этом Господь предлагает Иову рассмотреть для наглядности не каких-то отъявленных злодеев-безбожников, а всего лишь двух сотворенных Им "зверушек" – бегемота и левиафана, подчеркивая: «…на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости (41:26); это – верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой (40:14); нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?» (41:2). Эпизод 40:10-41:26 – одна из прекраснейших во всей Библии притч о сути великой борьбы!

7. Эпилог.

По окончании бури Иов не заявляет Богу: «Ах, так? Ты меня так жестоко наказал, всего лишил, друзьями несправедливо затравил, да еще и бурей добиваешь? Не хочу больше знать Тебя!» Он признается в другом: «Знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено» (42:2). В этих словах – непосредственная реакция Иова на главный вопрос бури: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?» В этих словах Иов признает, что более убедительного, чем этот вопрос, заверения о величественном смысле человеческой жизни, заложенного Творцом в самую природу человека, в самое естество его, сформулировать невозможно! Здесь Иов свидетельствует не о намерении Божьем доказать Свое могущество, не о Его желании убедить Свое творение в том, что Его силе лучше не препятствовать. Иов исповедует Божье намерение, которое Он положил в человеке, когда полагал основания земли. Именно это величественное намерение Божье Иов называет чудными делами (42:3).

«Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя» (42:5). Так Иов оценивает только что пережитый опыт. Когда у человека открывается возможность непосредственно увидеть и постичь то, чего не давало до этого никакое устное повествование, это означает, что помеха устранена. Ее устранил Сам Господь, без посредников открывшийся Иову, хотя друзья убеждали, что его неистовые запросы и вопли к Богу напрасны. Эта помеха – чужое богопознание, которому Иов постепенно позволил заслонить свой опыт, накапливаемый Духом Божьим в его духе. Как это могло произойти? Читающий увидит.

Но разве этим вопросом озадачен читатель в конце? Вряд ли сейчас читателя интересует эта аналитическая проблема. При чтении эпилога изумляют слова из бури, которые запали в сердце Иова! Ведь уста Иова сокрушенно твердят: «Кто сей… ничего не разумеющий? Кто сей… со словами без смысла?» А потом качается голова: «Это я, я способен на такое!» (42:3). Ведь Иов не копается в причинах, почему это случилось, мучаясь самоанализом и работой над ошибками, а просто сокрушается: «Как я мог? Как я мог?» И он не сваливает вину на учителей, на религиозные традиции, в которых рос, а усматривает причину только в себе, не кивая ни на воспитателей, ни на "утешителей". Иов как бы признает: «Я, я Тебя плохо, поверхностно знал, а не кто-либо другой». Его уста произносят: «Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (42:6).

Однако в этих словах нет подтверждения ничтожности и негодности человеческой природы, никчемности его жизни и бессмысленности его появления на свет, на чем настаивали друзья. Иов раскаивается не потому, что они склоняли его к этому, нет. К раскаянию его привел Господь! И не тем, что Иов по своему "глиняному" статусу обязан благоговеть и не спорить со своим Горшечником, а тем, что день его рождения был не напрасным и жизнь человека не жалкая и бесцельная. Это раскаяние показывает, что Иов глубоко покорен и умиротворен тем, что не напрасно Господь помнит человека и посещает сынов человеческих, не напрасно вложил в человека Свой образ и подобие Свое, не напрасно вознамерился провести человеческий род через горнило испытаний и, доверив ему поставить точку в великой борьбе, увенчать славою и честью.

В итоге, Иов выдержал свою бурю. Это раскаяние есть не столько возрождение из падения, сколько очищение от постороннего, от балласта, от чуждого и несвойственного ни ему, ни Богу. Рано или поздно с этой бурей ему пришлось бы столкнуться, от этого когда-нибудь нужно было освобождаться. Все эти длинные, насыщенные речи Иова, так нелегко читаемые, в масштабах неба представляли собой всего лишь временную духовную немощь, нежели сознательный разрыв с Богом.

Но это очищение Иова сатана не способен узреть, даже если и слышал нелицеприятную речь из бури. И из людей не многим дано прочувствовать это. То, что ощутили друг от друга в этой истории Иов и его Господь – вещи очень интимные. Ведь сказано: "И никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли" (Отк.14:3).

⇐ Предыдущая 1 2 34