Правота Иова.. Ответ сатане.

4. Правота Иова.

Иов нутром видит, что место Бога – в совести человека: «разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек?» (10:4); «лицемер не пойдет пред лице Его!» (13:16). За Богом он исповедует такую способность, какую среди людей не найти: «заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?» (17:3); «на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!» (16:19); «знаю, Искупитель мой жив» (19:25); «Он знает путь мой; пусть испытает меня – выйду, как золото» (23:10); «какая надежда лицемеру,... будет ли он утешаться Вседержителем и призывать Бога?» (27:8,10); «пусть взвесят меня на весах правды, и Бог узнает мою непорочность» (31:6). (Во всех этих признаниях Иов вплотную приближается к теме святилища Божьего в человеке и его сердце, хотя прямых заявлений о Божьем доме, жилище, обители в человеческой природе вроде не видно).

Итоговое раскаяние Иова: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя» (42:5) – убедительное доказательство правоты ориентиров Иова в поиске метода оправдания перед Богом. Несмотря на мнение большинства, с чем Иов, казалось бы, теоретически согласен («правда, знаю, что так» – 9:2), он все же не предал совесть, которая не осуждала его. И, в конечном счете, был укреплен ею. В противном случае, бурю 38-41 глав Иов не выдержал бы…

5. Ответ сатане.

Итак, даром ли богобоязнен Иов?

1. В течение всего разговора Иов не подал ни малейшего намека на то, что у него сложились взаимовыгодные отношения с Богом. Когда кто-то с кем-то в каком-то сговоре или общей корысти, они избегают обострений в решении каких-то проблем. Как бы трудно им ни было друг с другом, они не сжигают мосты, а ищут компромисс, чаще соглашаются на округленные формулировки и даже лицемерие. В речах же Иова по отношению к Богу что-то не видно ни дипломатии, ни заискивания. Да и Господь отвечает ему не как-нибудь, а из бури, не очень-то подбирая слова и не боясь испортить отношения с ним.

Предложение же друзей Иов не принял даже ради предполагаемого облегчения страданий и восполнения потерь. Он посчитал его принципиально невозможным для себя, непосильным для своего духа. Этот корыстный мотив сразу возмутил его, и он решительно отверг его. Он вообще не этого искал! Таким образом, Иов не поддался ни на их уговоры, ни на запугивания, показав, что ему дороже не то, что предлагали друзья, а нечто иное.

Более того, в последнем своем слове он совершает такую неслыханную дерзость, что после этого запас желания "утешать" Иова иссяк у всех, кто считал себя его другом: он прибегает к клятве (27:2-6 и почти вся 31 гл.). И это в предсмертных-то муках?! Пришло бы в голову человеку, имеющему в Боге некий "шкурный" интерес, так бесстрашно клясться, рискуя помимо уже гарантированной мучительной физической смерти навлечь на себя еще большее страдание, связанное с вечной участью? Что нужно этому нравственно несговорчивому чудаку от Бога? Место в вечности?!

А какие слова вырываются из души Иова в момент клятвы! «Если я пренебрегал правами слуги и служанки моей, когда они имели спор со мною, то что стал бы я делать, когда бы Бог восстал?И когда бы Он взглянул на меня,что мог бы я отвечать Ему?» (31:13,14). «Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот, то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя, ибо страшно (было бы, добавлено мной – С.Г.) для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я» (21-23). «Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты – надежда моя? Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много? Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою? Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего» (24-28).

Интересное создается впечатление от этих слов: «Когда бы Бог восстал… когда бы Он взглянул на меня…». Кажется, что Иов подзабыл, как чуть раньше он уже констатировал данную ситуацию в изъявительном, а не в условном наклонении, квалифицировав ее именно так: «Бог восстал*, Он взглянул**»без «когда бы». И произносимые им в этот кульминационный момент речи условные проклятия, по сути, тождественны его предыдущим заявлениям с той лишь незаметной пока для него разницей, что тогда он утверждал это не как допущение, а как свершившийся факт***. О чем это говорит? Наверняка о том, что в те обвинения, которые Иов ранее уже бросил Богу, сам он вряд ли верит.

*Бог восстал:«Ибо стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня» (6:4); «Ты со мною борешься…, Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня,…усиливаешь гнев Твой на меня» (10:2,16,17); «Он убивает меня» (13:15); «Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою,…гнев Его терзает и враждует против меня,…Он потряс меня» (16:7,9,12); «рука Божия коснулась меня» (19:6,11,21) **Он взглянул: «Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу?…Ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня…Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое, посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою?» (7:12,14,16-19); «Что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне» (10:6); «Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь? Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей, и ставишь в колоду ноги мои и подстерегаешь все стези мои, – гонишься по следам ног моих» (13:25-27); «Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него» (17:6); «Поэтому я трепещу пред лицем Его; размышляю – и страшусь Его. Бог расслабил сердце мое, и Вседержитель устрашил меня» (23:15,16); «Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел. Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, – стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня» (30:19-21).

***Оценка Иовом случившегося с ним:«Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье» (3:24-26); «До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою…Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя? Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?» (6:7,11-13); «так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне. Когда ложусь, то говорю: "когда-то встану?", а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета. Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится. Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды» (7:3-6); «Тот, Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны, не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями» (9:17,18); «Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей» (10:1); «Вретище сшил я на кожу мою и в прах положил голову мою. Лицо мое побагровело от плача, и на веждах моих тень смерти,…ибо летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный» (16:15,16,22; «Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы предо мною…Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень (17:1,7); см. тж. 19:13-21; 30:1,9-18,26-31.

Примечательно, что в этом заключительном вопле Иов, условно допуская свою вину, беспокоится больше о своей полной беспомощности держать ответ перед Богом в случае вины, нежели о возможном наличии своих беззаконий: «Если я пренебрегал правами слуги и служанки моей, когда они имели спор со мною, то что стал бы я делать, когда бы Бог восстал? И когда бы Он взглянул на меня, что мог бы я отвечать Ему?» (31:13,14). О чем это говорит? Наверняка о том, что в свою невиновность он верит больше, чем в то, что Бог виновен в его муках.

2. Важно подчеркнуть, в какой именно момент сатана получил ответ на свои претензии. Он посрамлен не после бури, не после раскаяния Иова перед Богом, а уже к тому моменту, когда «слова Иова кончились» (31:40), т.е. еще до того, как грозно заговорил Господь. Господь представил противнику исчерпывающий ответ на все его обвинения именно устами Иова! Заключительная клятва Иова вызывает у сатаны, пожалуй, окончательный паралич. Он не в силах вместить и переварить такое свидетельство Иова: «Жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою» (27:2). Поклясться Тем, Кто огорчил тебя, употребив в качестве высшего клятвенного авторитета имя Того, Кто несправедливо обидел тебя?! Пойти на такой крайний риск, а потом замолчать и остаться в одиночестве?! Ведь Иов мог разве только надеяться на то, что Господь его услышит и поймет, не больше! Ведь в тот момент окружающая обстановка не сулила Иову никакой перспективы, всё вокруг свидетельствовало против него, и Господь к этому моменту реагировал на вопли Иова лишь тягостным молчанием.

Что же касается нелицеприятного Божьего обращения к Иову, вряд ли это дало обвинителю какие-то козыри, даже если ему и было дано всё это услышать. И последующее раскаяние Иова, когда он отрекался пред Богом от своих предыдущих речей (39:34,35; 42:2-6), тоже не дало сатане повод потирать руки. На первый взгляд, факт раскаяния косвенно подтверждает виновность и, следовательно, обоснованность предъявляемых обвинений. Но в этом поступке Иова даже сам «отец лжи» при всем его стремлении очернять не смог разглядеть доказательство своей правоты. Скорее, наоборот, раскаяние Иова поставило последнюю точку в неправоте противника. Ведь Иов раскаивался не в том, что раньше он думал о Боге лучше, чем Он есть, а наоборот!

3. А как Иов в течение всего разговора ясно и красиво мыслит! Несмотря на колоссальное психологическое напряжение, не говоря о физических муках, Иов отнюдь не заговаривается и не закатывается в истерике. Он отчетливо следит как за отдельными доводами друзей, так и за ходом всего диалога. Поражает ювелирная точность и логичность его ответов друзьям, их адекватность и соответствие затронутой теме, их удивительная находчивость! Чего не скажешь о его друзьях, которые только и повторяют друг друга! Иов не только защищается и не только дерзновенно возражает друзьям. Он изумительно точно видит причинно-следственную связь их доводов, глубоко проникает в мотивы выдвигаемых ими обвинений, и весь их внутренний мир он представляет им, как на ладони: «Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь? …Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне» (13:7;19:28). Потрясающе!

Кто в таком состоянии способен так отвечать, так клясться, так свидетельствовать? У кого еще есть сомнения, даром ли богобоязнен Иов? И не безупречно ли нравственное алиби Иова? Ведь он не знал о том небесном споре, в который оказался вовлечен!

Нужен более убедительный ответ? Пожалуйста! Вот лишь некоторые подробности:

«Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих, а на совет нечестивых посылаешь свет? Разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек? …Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, – и Ты губишь меня? Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой?» (10:3,4,8-12).

Поразительно! В этой речи Иова звучат настоятельные требования к Творцу о том, что Его создания должны быть наделены высоким нравственным смыслом существования, без чего их не стоило бы и творить.

А в следующих словах проглядывает как бы невольная подсказка, каким подобает быть Богу, чтобы Он, Владыка неба и земли, Творец всего сущего, именовался ПРАВЕДНЫМ:

«Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет» (7:20,21); «О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его! Я изложил бы пред Ним дело мое и уста мои наполнил бы оправданиями; узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне. Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня. Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, – и я навсегда получил бы свободу (читай: оправдание, а не независимость) от Судии моего» (23:3-7).

Здесь Иовом утверждается человеческая потребность в Боге милосердном, снисходящем к Своим созданиям, способном слушать и отвечать на равных с ними, отчего вся тварь имела бы смысл жизни и насыщалась им. Именно такой Бог будет СПРАВЕДЛИВЫМ! В этих свидетельствах Бог, изображенный Иовом в предпочитаемом им идеале, выглядит несравненно лучше, чем Бог, вбитый в его голову в земле Уц.

И еще несколько его изумительных изречений:

«Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего» (9:15); «Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!» (13:15); «Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих; ибо тогда Ты исчислял бы шаги мои и не подстерегал бы греха моего; в свитке было бы запечатано беззаконие мое, и Ты закрыл бы вину мою» (14:15-17); «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!» (16:19); «Заступись, поручись [Сам] за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?» (17:3); «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его» (19:25-27).

Какой образец и правдолюбия, и человеколюбия представлен в Иове! И разве в нем не проступает евангельский «образ будущего» (Рим.5:14), образ Христа? Ведь это восклицание «Истаевает сердце мое в груди моей!» (19:27) не есть просто страдальческая эмоция, а образ будущего голгофского вопля «Жажду!»

Обвинивший Иова за его спиной в небесплатной богобоязненности не мог не содрогаться от этих свидетельств! Не в первый же раз звучали пред небесным престолом подобные упреки: «Даром ли богобоязнен Адам и многие другие сыны Божии, сущие на небесах или на земле?» И всякий раз клеветник братьев наших, получая подобные ответы, как будто слышал будущий кульминационный ответ Того, против Кого всегда направлял стрелы этих обвинений. Он предчувствовал тот день, когда Тот, Кто якобы устроил в Своем царстве поклонение на взаимовыгодных условиях, Сам окажется в высшей степени невыгодном положении и, распятый, возрыдает от нестерпимого одиночества: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» И в этом вопле обвинитель отнюдь не услышит интонаций приближения своей победы. Напротив, он почувствует внутри некое страшное ожидание суда и ярость огня. Его собственная и осознаваемая им неправота будет жечь его нутро, убеждая в приблизившемся полном поражении. И когда он, наконец, услышит с креста: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой», то поймет, что больше не сможет не только произнести подобных обвинений, но даже явиться пред лицом Отца.

…Красота эпилога этой книги заключается не только в том, что Иову было поручено ходатайство за своих неправых друзей, что ему вдвое были возвращены все потери, продлена жизнь и прибавлено множество благословений. В центре счастливой развязки не только Иов. В конце этой истории благословляется особой радостью и читатель, больше не встречающий претензий к Богу со стороны того, кто так уверенно утверждал, что обошел землю.

Кстати, Иову о подробностях тех пререканий так ничего и не было сказано. Что же тогда подвигло Иова к такому сокрушительному раскаянию?

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒