Предисловие 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 55Следующая ⇒

Арриго, Моска или Рустикуччи, –

82 Где все они, я их увидеть рад;

Мне сердце жжет узнать судьбу славнейших:

Их нежит небо или травит Ад?»

85 И он: «Они средь душ еще чернейших:

Их тянет книзу бремя грешных лет;

Ты можешь встретить их в кругах дальнейших.[66]

88 Но я прошу: вернувшись в милый свет,

Напомни людям, что я жил меж ними.

Вот мой последний сказ и мой ответ».

91 Взглянув глазами, от тоски косыми,

Он наклонился и, лицо тая,

Повергся ниц меж прочими слепыми.

94 И мне сказал вожатый: «Здесь гния,

Он до трубы архангела[67] не встанет.

Когда придет враждебный судия,

97 К своей могиле скорбной каждый прянет

И, в прежний образ снова воплотясь,

Услышит то, что вечным громом грянет».[68]

100 Мы тихо шли сквозь смешанную грязь

Теней и ливня, в разные сужденья

О вековечной жизни углубясь.

103 Я так спросил: «Учитель, их мученья,

По грозном приговоре, как – сильней

Иль меньше будут, иль без измененья?»

106 И он: «Наукой сказано твоей,

Что, чем природа совершенней в сущем,

Тем слаще нега в нем, и боль больней.

109 Хотя проклятым людям, здесь живущим,

К прямому совершенству не прийти,

Их ждет полнее бытие в грядущем».[69]

112 Мы шли кругом по этому пути;

Я всей беседы нашей не отмечу;

И там, где к бездне начал спуск вести,

115 Нам Плутос[70], враг великий, встал навстречу.

Песнь седьмая[71]

1 «Pарe Satan, рарe Satan aleppe![72]» –

Хриплоголосый Плутос закричал.

Хотя бы он и вдвое был свирепей, –

4 Меня мудрец, все знавший, ободрял, –

Не поддавайся страху: что могло бы

Нам помешать спуститься с этих скал?»

7 И этой роже, вздувшейся от злобы,

Он молвил так: «Молчи, проклятый волк!

Сгинь в клокотаньи собственной утробы!

10 Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк;

Так хочет тот, кто мщенье Михаила[73]

Обрушил в небе на мятежный полк».

13 Как падают надутые ветрила,

Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,

Так рухнул зверь, и в нем исчезла сила.

16 И мы, спускаясь побережьем мук,

Объемлющим всю скверну мирозданья,

Из третьего сошли в четвертый круг.

19 О правосудье божье! Кто страданья,

Все те, что я увидел, перечтет?

Почто такие за вину терзанья?

22 Как над Харибдой[74] вал бежит вперед

И вспять отхлынет, Прегражденный встречным,

Так люди здесь водили хоровод.

25 Их множество казалось бесконечным;

Два сонмища шагали, рать на рать,

Толкая грудью грузы, с воплем вечным;

28 Потом они сшибались и опять

С трудом брели назад, крича друг другу:

«Чего копить?» или «Чего швырять?» –

31 И, двигаясь по сумрачному кругу,

Шли к супротивной точке с двух сторон,

По‑прежнему ругаясь сквозь натугу;

34 И вновь назад, едва был завершен

Их полукруг такой же дракой хмурой.

И я промолвил, сердцем сокрушен:

37 «Мой вождь, что это за народ понурый?

Ужель все это клирики, весь ряд

От нас налево[75], эти там, с тонзурой?»

40 И он: «Все те, кого здесь видит взгляд,

Умом настолько в жизни были кривы,

Что в меру не умели делать трат.[76]

43 Об этом лает голос их сварливый,

Когда они стоят к лицу лицом,

Наперекор друг другу нечестивы.[77]

46 Те – клирики, с пробритым гуменцом;

Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,

Не превзойденных ни одним скупцом».

49 И я: «Учитель, я бы здесь немало

Узнал из тех, кого не так давно

Подобное нечестие пятнало».

52 И он: «Тебе узнать их не дано:

На них такая грязь от жизни гадкой,

Что разуму обличье их темно.

55 Им вечно так шагать, кончая схваткой;

Они восстанут из своих могил,

Те – сжав кулак, а эти – с плешью гладкой[78].

58 Кто недостойно тратил и копил,

Лишен блаженств и занят этой бучей;

Ее и без меня ты оценил.

61 Ты видишь, сын, какой обман летучий

Даяния Фортуны[79], род земной

Исполнившие ненависти жгучей:

64 Все золото, что блещет под луной

Иль было встарь, из этих теней, бедных

Не успокоило бы ни одной».

67 И я: «Учитель тайн заповедных!

Что есть Фортуна, счастье всех племен

Держащая в когтях своих победных?»

70 «О глупые созданья, – молвил он, –

Какая тьма ваш разум обуяла!

Так будь же наставленьем утолен.

73 Тот, чья премудрость правит изначала,

Воздвигнув тверди, создал им вождей,

Чтоб каждой части часть своя сияла,

76 Распространяя ровный свет лучей;

Мирской же блеск он предал в полновластье

Правительнице судеб, чтобы ей

79 Перемещать, в свой час, пустое счастье

Из рода в род и из краев в края,

В том смертной воле возбранив участье.

82 Народу над народом власть дая,

Она свершает промысел свой строгий,

И он невидим, как в траве змея.

85 С ней не поспорит разум ваш убогий:

Она провидит, судит и царит,

Как в прочих царствах остальные боги.

88 Без устали свой суд она творит:

Нужда ее торопит ежечасно,

И всем она недолгий миг дарит.

91 Ее‑то и поносят громогласно,

Хотя бы подобала ей хвала,

И распинают, и клянут напрасно.

94 Но ей, блаженной, не слышна хула:

Она, смеясь меж первенцев творенья[80],

Крутит свой шар[81], блаженна и светла.

97 Но спустимся в тягчайшие мученья:

Склонились звезды[82], те, что плыли ввысь,

Когда мы шли; запретны промедленья».

100 Мы пересекли круг и добрались

До струй ручья, которые просторной,

Изрытой ими, впадиной неслись.

103 Окраска их была багрово‑черной;

И мы, в соседстве этих мрачных вод,

Сошли по диким тропам с кручи горной.

106 Угрюмый ключ стихает и растет

В Стигийское болото[83], ниспадая

К подножью серокаменных высот.

109 И я увидел, долгий взгляд вперяя,

Людей, погрязших в омуте реки;

Была свирепа их толпа нагая.

112 Они дрались, не только в две руки,

Но головой, и грудью, и ногами,

Друг друга норовя изгрызть в клочки.

115 Учитель молвил: «Сын мой, перед нами

Ты видишь тех, кого осилил гнев;

Еще ты должен знать, что под волнами

118 Есть также люди[84]; вздохи их, взлетев,

Пузырят воду на пространстве зримом,

Как подтверждает око, посмотрев.

121 Увязнув, шепчут: «В воздухе родимом,

Который блещет, солнцу веселясь,

Мы были скучны, полны вялым дымом;

124 И вот скучаем, втиснутые в грязь».

Такую песнь у них курлычет горло,

Напрасно слово вымолвить трудясь».

127 Так, огибая илистые жерла,

Мы, гранью топи и сухой земли,

Смотря на тех, чьи глотки тиной сперло,

130 К подножью башни наконец пришли.

Песнь восьмая[85]

1 Скажу, продолжив, что до башни этой

Мы не дошли изрядного куска,

Когда наш взгляд, к ее зубцам воздетый,

4 Приметил два зажженных огонька[86]

И где‑то третий, глазу чуть заметный,

Как бы ответивший издалека.

7 Взывая к морю мудрости всесветной,

Я так спросил: «Что это за огни?

Кто и зачем дает им знак ответный?»

10 «Когда ты видишь сквозь туман, взгляни, –

Так молвил он. – Над илистым простором

Ты различишь, кого зовут они».

13 Ни перед чьим не пролетала взором

Стрела так быстро, в воздухе спеша,

Как малый челн, который, в беге скором,

16 Стремился к нам, по заводи шурша,

С одним гребцом, кричавшим громогласно:

«Ага, попалась, грешная душа!»

19 «Нет, Флегий, Флегий[87], ты кричишь напрасно, –

Сказал мой вождь. – Твои мы лишь на миг,

И в этот челн ступаем безопасно».

22 Как тот, кто слышит, что его постиг

Большой обман, и злится, распаленный,

Так вспыхнул Флегий, искажая лик.

25 Сошел в челнок учитель благосклонный,

Я вслед за ним, и лишь тогда ладья

Впервые показалась отягченной.

28 Чуть в лодке поместились вождь и я,

Помчался древний струг, и так глубоко

Не рассекалась ни под кем струя.

31 Посередине мертвого потока

Мне встретился один[88]; весь в грязь одет,

Он молвил: «Кто ты, что пришел до срока?»

34 И я: «Пришел, но мой исчезнет след.

А сам ты кто, так гнусно безобразный?»

«Я тот, кто плачет», – был его ответ.

37 И я: «Плачь, сетуй в топи невылазной,

Проклятый дух, пей вечную волну!

Ты мне – знаком, такой вот даже грязный».

40 Тогда он руки протянул к челну;

Но вождь толкнул вцепившегося в злобе,

Сказав: «Иди к таким же псам, ко дну!»

43 И мне вкруг шеи, с поцелуем, обе

Обвив руки, сказал: «Суровый дух,

Блаженна несшая тебя в утробе!

46 Он в мире был гордец и сердцем сух;

Его деяний люди не прославят;

И вот он здесь от злости слеп и глух.

49 Сколь многие, которые там правят,

Как свиньи, влезут в этот мутный сток

И по себе ужасный срам оставят!»

52 И я: «Учитель, если бы я мог

Увидеть въявь, как он в болото канет,

Пока еще на озере челнок!»

55 И он ответил: «Раньше, чем проглянет

Тот берег, утолишься до конца,

И эта радость для тебя настанет».

58 Тут так накинулся на мертвеца

Весь грязный люд в неистовстве великом,

Что я поднесь благодарю Творца.

61 «Хватай Ардженти!» – было общим криком;

И флорентийский дух, кругом тесним,

Рвал сам себя зубами в гневе диком.

64 Так сгинул он, и я покончу с ним;

Но тут мне в уши стон вонзился дальный,

И взгляд мой распахнулся, недвижим.

67 «Мой сын, – сказал учитель достохвальный, –

Вот город Дит[89], и в нем заключены

Безрадостные люди, сонм печальный».

70 И я: «Учитель, вот из‑за стены

Встают его мечети, багровея,

Как будто на огне раскалены».

73 «То вечный пламень, за оградой вея, –

Сказал он, – башни красит багрецом;

Так нижний Ад тебе открылся, рдея».

76 Челнок вошел в крутые рвы, кругом

Объемлющие мрачный гребень вала;

И стены мне казались чугуном.

79 Немалый круг мы сделали сначала

И стали там, где кормчий мглистых вод:

«Сходите! – крикнул нам. – Мы у причала»

82 Я видел на воротах много сот

Дождем ниспавших с неба,[90] стражу входа,

Твердивших: «Кто он, что сюда идет,

85 Не мертвый, в царство мертвого народа?»

Вождь подал вид, что он бы им хотел

Поведать тайну нашего прихода.

88 И те, кладя свирепости предел:

«Сам подойди, но отошли второго,

Раз в это царство он вступить посмел.

91 Безумный путь пускай свершает снова,

Но без тебя; а ты у нас побудь,

Его вожак средь сумрака ночного».

94 Помысли, чтец, в какую впал я жуть,

Услышав этой речи звук проклятый;

Я знал, что не найду обратный путь.

97 И я сказал: «О милый мой вожатый,

Меня спасавший семь и больше раз,

Когда мой дух робел, тоской объятый,

100 Не покидай меня в столь грозный час!

Когда запретен город, нам представший,

Вернемся вспять стезей, приведшей нас».

103 И властный муж, меня сопровождавший,

Сказал: «Не бойся; нашего пути

Отнять нельзя; таков его нам давший.

106 Здесь жди меня; и дух обогати

Надеждой доброй; в этой тьме глубокой

Тебя и дальше буду я блюсти».

109 Ушел благой отец, и одинокий

Остался я, и в голове моей

И «да», и «нет» творили спор жестокий.

112 Расслышать я не мог его речей;

Но с ним враги беседовали мало,

И каждый внутрь укрылся поскорей,

115 Железо их ворот загрохотало

Пред самой грудью мудреца, и он,

Оставшись вне, назад побрел устало.

118 Потупя взор и бодрости лишен,

Он шел вздыхая, и уста шептали:

«Кем в скорбный город путь мне возбранен!»

121 И мне он молвил: «Ты, хоть я в печали,

Не бойся; я превозмогу и здесь,

Какой бы тут отпор ни замышляли.

124 Не новость их воинственная спесь;

Так было и пред внешними вратами,

Которые распахнуты поднесь.[91]

127 Ты видел надпись с мертвыми словами;

Уже оттуда, нисходя с высот,

Без спутников, идет сюда кругами

130 Тот, чья рука нам город отомкнет».

Песнь девятая[92]

1 Цвет, робостью на мне запечатленный,

Когда мой спутник повернул назад, –

Согнал с его лица налет мгновенный.[93]

4 Он слушал, тщетно напрягая взгляд,

Затем что вдаль глаза не уводили

Сквозь черный воздух и болотный чад.

7 «И все ж мы победим, – сказал он, – или...

Такая нам защитница[94] дана!

О, где же тот, кто выше их усилий!»

10 Я видел, речь его рассечена,

Начатую спешит покрыть иная,

И с первою несходственна она.

13 Но я внимал ей, мужество теряя,

Мрачней, быть может, чем она была,

Оборванную мысль воспринимая.

16 «Туда, на дно печального жерла,

Спускаются ли с первой той ступени[95],

Где лишь надежда в душах умерла?»

19 Так я спросил; и он: «Из нашей сени

По этим, мною пройденным, тропам

Лишь редкие досель сходили тени.

22 Но некогда я здесь прошел и сам,

Злой Эрихто[96] заклятый, что умела

Обратно души призывать к телам.

25 Едва лишь плоть во мне осиротела.

Сквозь эти стены был я снаряжен

За пленником Иудина предела[97].

28 Всех ниже, всех темней, всех дальше он

От горней сферы, связь миров кружащей;[98]

Я знаю путь; напрасно ты смущен.

31 Низина эта заводью смердящей

Повсюду облегает скорбный вал,

Разгневанным отпором нам грозящий».

34 Не помню я, что он еще сказал:

Всего меня мой глаз, в тоске раскрытый,

К вершине рдяной башни приковал,

37 Где вдруг взвились, для бешеной защиты,

Три Фурии[99], кровавы и бледны

И гидрами зелеными обвиты;

40 Они как жены были сложены;

Но, вместо кос, клубами змей пустыни

Свирепые виски оплетены

43 И тот, кто ведал, каковы рабыни

Властительницы вечных слез ночных,

Сказал: «Взгляни на яростных Эриний.

46 Вот Тисифона, средняя из них;

Левей – Мегера: справа олютело

Рыдает Алекто». И он затих.

49 А те себе терзали грудь и тело

Руками били; крик их так звенел,

Что я к учителю приник несмело.

52 «Медуза[100] где? Чтоб он окаменел! –

Они вопили, глядя вниз. – Напрасно

Тезеевых мы не отмстили дел».[101]

55 «Закрой глаза и отвернись; ужасно

Увидеть лик Горгоны; к свету дня

Тебя ничто вернуть не будет властно».

58 Так молвил мой учитель и меня

Поворотил, своими же руками,

Поверх моих, глаза мне заслоня.

61 О вы, разумные, взгляните сами,

И всякий наставленье да поймет,

Сокрытое под странными стихами!

64 И вот уже по глади мутных вод

Ужасным звуком грохот шел ревущий,

Колебля оба брега, наш и тот, –

67 Такой, как если ветер всемогущий,

Враждующими воздухами взвит,

Преград не зная, сокрушает пущи,

70 Ломает ветви, рушит их и мчит;

Вздымая прах, идет неудержимо,

И зверь и пастырь от него бежит.

73 Открыв мне очи: «Улови, что зримо

Там, – он промолвил, – где всего черней

Над этой древней пеной горечь дыма».

76 Как от змеи, противницы своей,

Спешат лягушки, расплываясь кругом,

Чтоб на земле упрятаться верней,

79 Так, видел я, гонимые испугом,

Станицы душ бежали пред одним,

Который Стиксом шел, как твердым лугом.

82 Он отстранял от взоров липкий дым,

Перед собою левой помавая,

И, видимо, лишь этим был томим.

85 Посла небес[102] в идущем признавая,

Я на вождя взглянул; и понял знак

Пред ним склониться, уст не размыкая.

88 О, как он гневно шел сквозь этот мрак!

Он стал у врат и тростию подъятой

Их отворил, – и не боролся враг.

91 «О свергнутые с неба, род проклятый, –

Возвысил он с порога грозный глас, –

Что ты замыслил, слепотой объятый?

94 К чему бороться с волей выше вас,

Которая идет стопою твердой

И ваши беды множила не раз?

97 Что на судьбу кидаться в злобе гордой?

Ваш Цербер[103], если помните о том,

И до сих пор с потертой ходит мордой».

100 И вспять нечистым двинулся путем,

Нам не сказав ни слова, точно кто‑то,

Кого теснит и гложет об ином,

103 Но не о том, кто перед ним, забота;

И мы, ободрясь от священных слов,

Свои шаги направили в ворота.

106 Мы внутрь вошли, не повстречав врагов,

И я, чтоб ведать образ муки грешной,

Замкнутой между крепостных зубцов,

109 Ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный

И вижу лишь пустынные места,

Исполненные скорби безутешной.

112 Как в Арле[104], там, где Рона разлита,

Как в Поле[105], где Карнаро многоводный

Смыкает Италийские врата,

115 Гробницами исхолмлен дол бесплодный, –

Так здесь повсюду высились они,

Но горечь этих мест была несходной;

118 Затем что здесь меж ям ползли огни,

Так их каля, как в пламени горнила

Железо не калилось искони.

121 Была раскрыта каждая могила,

И горестный свидетельствовал стон,

Каких она отверженцев таила

124 И я: «Учитель, кто похоронен

В гробницах этих скорбных, что такими

Стенаниями воздух оглашен?»

127 «Ересиархи, – молвил он, – и с ними

Их присные, всех толков; глубь земли

Они устлали толпами густыми.

130 Подобные с подобными легли,

И зной в гробах где злей, где меньше страшен».

Потом он вправо взял, и мы пошли

133 Меж полем мук и выступами башен.

Песнь десятая[106]

1 И вот идет, тропинкою, по краю,

Между стеной кремля и местом мук,

Учитель мой, и я вослед ступаю.

4 «О высший ум, из круга в горший круг, –

Так начал я, – послушного стремящий,

Ответь и к просьбе снизойди как друг.

7 Тех, кто положен здесь в земле горящей,

Нельзя ль увидеть? Плиты у могил

Откинуты, и стражи нет хранящей».

10 «Все будут замкнуты, – ответ мне был, –

Когда вернутся из Иосафата[107]

В той плоти вновь, какую кто носил.

13 Здесь кладбище для веривших когда‑то,

Как Эпикур[108] и все, кто вместе с ним,

Что души с плотью гибнут без возврата

16 Здесь ты найдешь ответ речам твоим

И утоленье помысла другого,[109]

Который в сердце у тебя таим».

19 И я: «Мой добрый вождь, иное слово

Я берегу, в душе его храня,

Чтоб заповедь твою[110] блюсти сурово».

22 «Тосканец, ты, что городом огня

Идешь, живой, и скромен столь примерно,

Прошу тебя, побудь вблизи меня.

25 Ты, судя по наречию, наверно

Сын благородной родины моей,

Быть может, мной измученной чрезмерно,

28 Нежданно грянул звук таких речей

Из некоей могилы; оробело

Я к моему вождю прильнул тесней.

31 И он мне: «Что ты смотришь так несмело?

Взгляни, ты видишь: Фарината[111] встал.

Вот: все от чресл и выше видно тело».

34 Уже я взгляд в лицо ему вперял;

А он, чело и грудь вздымая властно,

Казалось, Ад с презреньем озирал.

37 Меня мой вождь продвинул безопасно

Среди огней, лизавших нам пяты,

И так промолвил: «Говори с ним ясно».

40 Когда я стал у поднятой плиты,

В ногах могилы, мертвый, глянув строго,

Спросил надменно: «Чей потомок ты?»

43 Я, повинуясь, не укрыл ни слога,

Но в точности поведал обо всем;

Тогда он брови изогнул немного,

46 Потом сказал: «То был враждебный дом

Мне, всем моим со кровным и клевретам;

Он от меня два раза нес разгром».

49 «Хоть изгнаны, – не медлил я ответом, –

Они вернулись вновь со всех сторон;

А вашим счастья нет в искусстве этом».

52 Тут новый призрак[112], в яме, где и он,

Приподнял подбородок выше края;

Казалось, он коленопреклонен.

55 Он посмотрел окрест, как бы желая

Увидеть, нет ли спутника со мной;

Но умерла надежда, и, рыдая,

58 Он молвил: «Если в этот склеп слепой

Тебя привел твой величавый гений,

Где сын мой? Почему он не с тобой?»

61 «Я не своею волей в царстве теней, –

Ответил я, – и здесь мой вождь стоит;

А Гвидо ваш не чтил его творений».

64 Его слова и казни самый вид

Мне явственно прочли, кого я встретил;

И отзыв мой был ясен и открыт.

67 Вдруг он вскочил, крича: «Как ты ответил?

Он их не чтил? Его уж нет средь вас?

Отрадный свет его очам не светел?»

70 И так как мой ответ на этот раз

Недолгое молчанье предваряло,

Он рухнул навзничь и исчез из глаз.

73 А тот гордец, чья речь меня призвала

Стать около, недвижен был и тих

И облик свой не изменил нимало.

76 «То, – продолжал он снова, – что для них

Искусство это трудным остается,

Больнее мне, чем ложе мук моих.

79 Но раньше, чем в полсотый раз зажжется

Лик госпожи[113], чью волю здесь творят,

Ты сам поймешь, легко ль оно дается.

82 Но в милый мир да обретешь возврат! –

Поведай мне: зачем без снисхожденья

Законы ваши всех моих клеймят?»

85 И я на это: «В память истребленья,

Окрасившего Арбию[114] в багрец,

У нас во храме так творят моленья».

88 Вздохнув в сердцах, он молвил наконец:

«Там был не только я, и в бой едва ли

Шел беспричинно хоть один боец.

91 Зато я был один, когда решали

Флоренцию стереть с лица земли;

Я спас ее, при поднятом забрале».[115]

94 «О, если б ваши внуки мир нашли! –

Ответил я. – Но разрешите путы,

Которые мой ум обволокли.

97 Как я сужу, пред вами разомкнуты

Сокрытые в грядущем времена,

А в настоящем взор ваш полон смуты».[116]

100 «Нам только даль отчетливо видна, –

Он отвечал, – как дальнозорким людям;

Лишь эта ясность нам Вождем дана.

103 Что близится, что есть, мы этим трудим

Наш ум напрасно; по чужим вестям

О вашем смертном бытии мы судим.

106 Поэтому, – как ты поймешь и сам, –

Едва замкнется дверь времен грядущих,[117]

Умрет все знанье, свойственное нам».

109 И я, в скорбях, меня укором жгущих:

«Поведайте упавшему тому,

Что сын его еще среди живущих;

112 Я лишь затем не отвечал ему,

Что размышлял, сомнением объятый,

Над тем, что ныне явственно уму».

115 Уже меня окликнул мой вожатый;

Я молвил духу, что я речь прерву,

Но знать хочу, кто с ним в земле проклятой.

118 И он: «Здесь больше тысячи во рву;

И Федерик Второй[118] лег в яму эту,

И кардинал[119]; лишь этих назову».

121 Тут он исчез; и к древнему поэту

Я двинул шаг, в тревоге от угроз,[120]

Ища разгадку темному ответу.

124 Мы вдаль пошли; учитель произнес:

«Чем ты смущен? Я это сердцем чую».

И я ему ответил на вопрос.

127 «Храни, как слышал, правду роковую

Твоей судьбы», – мне повелел поэт.

Потом он поднял перст: «Но знай другую:

130 Когда ты вступишь в благодатный свет

Прекрасных глаз, все видящих правдиво,

Постигнешь путь твоих грядущих лет».[121]

133 Затем левей он взял неторопливо,

И нас от стен повел пологий скат

К средине круга, в сторону обрыва,

136 Откуда тяжкий доносился смрад.

Песнь одиннадцатая[122]

1 Мы подошли к окраине обвала,

Где груда скал под нашею пятой

Еще страшней пучину открывала.

4 И тут от вони едкой и густой,

Навстречу нам из пропасти валившей,

Мой вождь и я укрылись за плитой

7 Большой гробницы, с надписью, гласившей:

«Здесь папа Анастасий заточен,

Вослед Фотину правый путь забывший».[123]

10 «Не торопись ступать на этот склон,

Чтоб к запаху привыкло обонянье;

Потом мешать уже не будет он».

13 Так спутник мой. «Заполни ожиданье,

Чтоб не пропало время», – я сказал.

И он в ответ: «То и мое желанье».

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒