Ф.Г.Соломатова 3 страница

К председательству Санушко привык скоро. Напрасно он тужил, что на одной ноге не справится с такой кучей важных дел. Все зависит от человека и его желания и твердости в стремлании. А Санку хотелось быть полезным не в меру его могуты, а на полный предел человеческой возможности. И чтобы не тяп-ляп, косо-криво, а на «хорошо» или «отлично». Твердой закваски был Санушко.

Прошлым летом навоз вывезли отовсюду, хоть метлой подметай – чистехонько. И урожай обещал быть хорошим. Погода весну и лето выстояла тоже, как по заказу. Еще бы осень благодатную, то закрома, с Божьей помощью, пустыми не будут. Санушко с утра до ночи то в седле, то в тарантасе. В седле устают ноги, спина, натираются мозоли. К погоде сильно болит культя. Он старался не стонать, чтобы не волновать домочадцев, но во сне вырывались крики. Ночами Санушко продолжал воевать, шел в наступление. Бывало, снились незнакомые места, а бывало, и свои родные поля. Он так боялся за них, что на колосящееся поле прорвутся грохочущие «пантеры» и «тигры». Санушко вставал во весь рост и орал, что есть мочи: «Не пущу! Ишь, чего захотели, изуверы!» И просыпался от своего же крика.

- Перевернись, может, и перестанет малавить, - советовала Пелагея, - я пошла в другой полог, а то руками машет, ногой пинается. Никакого покоя.

- Так, я разве рад, что вся эта нечисть ко мне цепляется?! Уже который год житья не дают, кровососы.

Уборка урожая прошла быстро. Комбайны выручали хорошо, это не серпом жать да потом еще сколько валандаться, прежде чем зерно на склад попадет. Погнешь спинушку. Люди выходили и смотрели на чудо-машину, как идет по полю, загребая колосья и оставляя после себя ровную полоску соломы.

- Глядите-ка, зерно сыплется в ящик. И сколь ходко! Скажи бы, что такое бывает – в жизнь не поверил бы, - дивились колхозники, покачивая головами.

- Комбайны-то и до войны были, только мало, а теперь стало больше, так все управят. Сколь добро. И лен, говорят, машина станет теребить.

- А потом снопы увезут в район на завод. Вот и вся недолга. Красота, да и только!

- Здорово живем, - подъехал Санушко к собравшимся на краю поля людям.

- И тебе не хворать, председатель. Вот глазеем и дивимся, сколь скоро техника работает.

- Но машиной все равно человек управляет. Техника – это хорошо, облегчает наш хлеборобский труд, - подтвердил председатель.

- Покури с нами, Александрович. Хоть сами и не курим почти, так дымку хоть понюхаем да носом пошвыркаем, и то радость, - подтрунивали над собой старики.

- Управим все большие дела и на Покров пожинки устроим – общее гуляние. Заодно и свадьбы справим. Бухгалтерша Катерина замуж выходит, брат ее Петр с Клавдией уж не разлей вода. Дело молодое, чего Петру в чужаки бегать, пусть гнездо свое вьют, - пообещал Санушко.

- Может, и третья свадьба у Григория с Настасьей заведется. Аркадий с Соней тоже время зря не теряют, - вставил кто-то из толпы.

- Вот и ладно. А чего Аркадию от брата отставать? Тоже хлеб ест, а живому – живое, - обрадовался Санушко, - да и Соня никуда увезена не будет. А то такую девку быстро уведут на сторону, а нам молодежь нужна.

- Давай, Александрович, заводи гуляние, а мы пива наварим, погуляем на славу, война все праздники убрала, надо же еще хоть разок гульнуть, - одобрил народ такую затею.

Оля обрадовалась гостинцам от родителей и Мишиных.

- Как ты дотащила, – удивилась она, - поди, все руки оттянула?

- От отца-матери тетя Наташа в рюкзак сложила, а Настя в обе руки, чтобы груз равномерно распределился, - рассмеялась Соня.

- А свои вещи – в зубах, - в тон ей ответила Оля. – Где жить будешь? Останавливайся у нас, места хватит.

- Я уже в общежитии устроилась. Там все под рукой: институт, библиотека, а к вам в гости еще наведаюсь. Верочка, не хочется к бабушкам и дедушкам, их у тебя много? – поинтересовалась Соня. Верочка стеснительно кивнула головой.

- Очень хочется! Может, папе у нас дадут отпуск, так обязательно поедем, - ответила за дочь Оля, - Верочка всех вспоминает каждый день. Осенью она пойдет в сад, там и я устроилась воспитателем. А через год пойдем в школу? А у тебя как дела с личной жизнью? Замуж еще не собираешься?

- Рано мне еще, наверное? – смутилась Соня.

- С Юрой все переписываешься или другой появился? – поинтересовалась Оля.

- Юре так и не собралась написать, - подосадовала Соня, - с духом не могу собраться. Я такая трусиха, - созналась Соня.

- Завела другого? – удивилась Оля. – И кого же, если не секрет? Верочка-солнышко, поиграй в другой комнате.

- Вы же не целуетесь! Я сама ухожу в другую комнату, когда вы с папой начинаете обниматься, - надулась Верочка.

- Аркаша Мишин. Сын Настасьи и Григория.

- Неплохой парень. Я, конечно, после войны его мельком видела, но красивый, смирный. А, может, еще и с Юрой останешься. Хотя он далеко и его окружают люди, в том числе и девушки. Можно переписываться, бумага все стерпит, и еще кого-то любить, - сочувственно вздохнула Оля.

- Согласна. Юра – иллюзия детства и первой влюбленности. А с Аркадием все закрутилось по-взрослому.

- Смотри, Сонечка, сама. Определись и напиши Юре. Так будет честно и справедливо, - посоветовала Оля.

- Мне и мама с Катей уж все уши прожужжали об этом, а меня что-то останавливает. Да, Катя замуж выходит, и Петя у них женится, осенью будет общая свадьба, так что гостите.

- А ты, Соня, не торопись. Не наломай дров, в этом деле спешка не нужна, - посоветовала Оля.

- Ты, Оля, права. Да и предложения мне пока никто не делал.

- А мы на днях получили письмо от Ванечки Смирнов. Он уже закончил два класса. Учится почти на одни «пятерки». Ванечка нам сам написал и мать его Ангелина Ивановна. Они с мамой и тятей тоже переписываются. Им хочется навестить нас всех, когда мы поедем в гости в Солдаткино. Было бы здорово. Да, Ванечка так хорошо рисует, придешь в следующий раз – посмотрим фотографии и рисунки.

- Мы тоже с Валей переписываемся. Валя учится заочно в техникуме и работает бортпроводницей на самолетах. Была уже во многих городах. Тоже собирается нас навестить.

Федор возвратился с войны без единой царапины, хотя после победы оттрубил еще почти год. О Тае ему доложили его родители. Разволновался Федор, когда узнал, что у него появился сын. Отправился к Тае, но не получилось разговора, так и ушел от нее не солоно хлебавши.

- У меня есть муж, а у Паши – отец. Тебя, Федор, в нашей жизни нет. Ты устраивай тоже свою жизнь. Все, Федя, у тебя еще впереди.

- Спасибочки, Таисия, на добром слове. Насильно мил не будешь, - и так хлопнул сельсоветской дверью, что стекла в рамах дрогнули.

- Шальной! – обронила Таисия. – Дури полна голова. «А когда-то ведь я любила его и тоже голову теряла. Хорошо, что одна, а то разговоров не обраться бы было».

Но сторона, как борона. Да, и Федор не успокаивался. Караулил Пашу, угощал сладостями.

- Мама, посмотри, сколько у меня гостинцев, - притащил Паша кульки с пряниками, конфетами и орехами.

- Где взял? – спросила Тая.

- Дядя дал, - замялся Пашка, - только он сказал тебе не говорить. Это тайна, военная.

- Больше, Паша, не бери гостинцев, понял? – попросила Тая.

- Почему? – удивился мальчишка. – Дядя обещал на машине покатать, за вуль , пи-пи, вот.

Однажды Тая с ног сбилась, искала сынишку. Из детворы, с которой обычно играл Пашка, никто его не видел.

- Тая, а Паша уехал с Федором на зерносклад, так что не волнуйся, - сообщила Катя Мишина.

- Давно ли? И куда зерно возит Федор?

- На дробилку, приедет скоро, - успокоила Катя.

Вскоре около дома Таи остановилась машина. Федор высадил Пашку.

- Пока, хлопчик, в следующий раз жди, опять прокачу.

- Следующего раза не будет, - Тая решительно взмахнула прутом, - Паша, если ты еще укатишь, не спросясь, заработаешь березовой каши. Нахлещу! Я чуть с ума не сошла, бегала, искала.

- Ховошо, - испуганно пролепетал парнишка.

- Что ты бушуешь, Таисия, как кипящий самовар. У меня на парня такие же права, как и у тебя. И ты это знаешь не хуже меня, - ухмыльнулся Федор, - а станешь так артачиться – скажу парню, кто я такой.

- Кто?! Конь в пальто! Никто. Докажи, что ты его сделал! А, может, я на другой день другому дала?! Понял?

- Не кипятись, все равно не отстану.

- Ну, раз так, уедем отсюда, тогда совсем не увидишь, - пригрозила Тая.

- Куда рванешь? Дочка замуж собирается, - съехидничал Федор.

- А дочка нам не помеха. У нее своя семья. Мои копыта потопают к мужу: куда иголка, туда и нитка. Вот так, Федор, молодец ты наш хороший.

- Не руби сгоряча, Таисия, ты баба с головой, можешь и меня понять. Сама-то на моем месте, может, вела себя удалее, - уже без особого гонора рассуждал Федор.

- Я на твое место не стану. Отцов, как жеребцов, а мать одна. У меня Пашка под сердцем лежал, я не побоялась, что муж его не примет. И теперь он мой сын и сын моего мужа.

- Ладно, живите спокойно. Но хоть изредка разрешай видеться с ним, пока в наших краях живете, - попросил Федор.

- Может, и разрешу, но на сегодня с меня хватит. Поезжай восвояси.

Заболела душа. Тая мучилась, что, может, не права, но делить Пашу с Федором ей не хотелось. Зачем будет Федор заходить к ней? Напоминать о прошлом? Тае захотелось поговорить с отцом Димитрием. В храм она теперь ходила очень редко. Она рассказала батюшке о своих сомнениях и горечи.

- Причаститься завтра хочу, - улыбнулась Тая.

- Ступай с миром, - перекрестил отец Димитрий.

После причастия на душе стало легче. Она вновь обрела уверенность и спокойствие в душе. У Федора нет намерения отобрать у нее Пашу, и напрасно она боится их встреч. Сынишка не теленок, которого можно отвести на веревке. У страха глаза велики. Если бы они остались здесь жить, со временем мальчишка все равно бы узнал правду. Но они уедут к Павлу.

Погода в уборочную не подвела. Урожай собрали богатый. Все, что положено, сдали государству, засыпали на семена и фураж, выдали колхозникам, но все равно не хватало складов под зерно.

- Сколько земля-кормилица нынче нам добра народила! – радовался Санушко. – Надо смекать, куда фураж засыпать станем. Молоко у коровы на языке, зимовка сейгод будет сытная. Свиноматок добавим, чтобы всем хватило поросят, мяско все любят.

- Александр Александрович, а мне в районе сказали, что зерноскладом у нас числится летняя церковь, прихожанам за глаза хватит и зимней. А попу своему скажите, что пусть молится за то, что зимнюю пока не отобрали, - чуть не плача, поведала Катя.

- Вот безбожники! Креста на них нет, - вскипел Санушко и топнул деревяшкой по полу.

- Вы бы заступились, - попросила Катя, - они, может, Вас и послушают.

- Еще хуже будет. Я эту песню уже давно слышу. Думал, забыли и отвяжутся, да и летняя половина была без надобности: сыпать было нечего. Тут другой выход сообразим. Пусть отец Димитрий отдаст свои амбары, они ведь раньше хозяйство содержали немалое. А в Солдаткино пойдем на поклон к Матвею Первушину и Авдотье Травиной, у нее тоже неплохой амбарчик.

- Александр Александрович, Вы – молодец! – обрадовалась Катя. – А я так испугалась за отца Димитрия.

- За батюшку весь приход горой встанет. А сейчас, Катерина, одна нога тут, другая – там: иди к кладовщице и прикажи от моего имени, что я тебе сказал. Пусть выполняет. Поняла?

- Я что, маленькая? Да, я мигом!

- Ты, Катерина, по дороге еще сказывай: завтра «замолотки» начнем со своих огородцев, так что на чеку надо всем быть, - предупредил Санушко.

- Да, все об этом только и говорят, все уж приготовились и ждут-не дождутся.

- А ведь, как и полагается, к старому обычаю приноровили, завтра 7 октября.

Санушко с детства помнил, что на Феклу-заревницу проводили обмолот снопов с самой зари. День Феклы-заревницы ждали с опаской: редко когда этот день обходился без пожаров. Овины топили жарко. На следующий день все от мала до велика собрались на току. Работала конная молотилка, но и вручную принялись мужики цепями дубасить, чтобы управить поскорее. Работа шла полным ходом. Все собравшиеся обедали тут же, на току. Обмолоченное зерно веяли тоже двумя способами, сортировали на сортировке, а другое на ветру чистили. Обмели пол перед гумном, и Матвей Первушин, хотя у него все было давно прибрано комбайном, приехал с Натальей в Михалкино помочь Настасье. Матвей был старшим молотильщиком. Он взял вырезанную из свежей осины широкую лопату, набрал зерна и, перекрестившись на восток, подбрасывал зерно на ветер, приговаривая: «Первую лопату – во имя Отца, вторую – во имя Сына, третью – во имя Святого духа». Потом шли лопаты «дедке», «бабке», «внучатам» и «всем добрым людям». Малышня крутилась около Матвея, радостно повизгивая.

- Только к конной молотилке не лезьте и пальцы не суйте, куда не следует, - одергивали взрослые деток.

- Смотрим за ними, но разве углядишь, - солидно отвечали подростки, - они, как мальки в воде, вертятся.

Старшие работали наравне со взрослыми и вдобавок приглядывали за малыми.

- Мелюзга пузатая, не путайтесь под ногами, коли еще не доросли. От горшка два вершка, а прет, как сохатый, напролом, - подтыкали старшие. Младшие куксились, но недолго, и вновь лезли в помощники.

Закончив работу, поздно вечером молотильщики угощались пирогами и брагой. А потом урожай везли на мельницу. Дуют осенние ветры, и на мельнице идет помол нового урожая. С раннего утра вертятся мельничные крылья, шуршат жернова, сыплется в мешки свежая мука – гордость и радость труда хлебороба. С Феклы-заревницы дни убывают лошадиными шагами. Ночи становятся темнее, а зори багряными.

К Покрову закончились все основные полевые работы. Идет последний сбор, и ребятишки постарше после школы бегают в лес, возвращаются с полными корзинами.

- Как зачерпнули сыновья. Грузди и рыжики такие ядреные, хотя и немаленькие. Засолила все кадушки, - хвалится Пелагея мужу.

- Завтра, мамка, еще слетаем, мы еще местечко нашли, а свинушек – хоть косой коси. Может, и груздей больших не брать?

- Нет, грузди уйдут, да и с отцом Димитрием поделимся. Он что-то нынче прихворнул, наш батюшка. Спокойно жить не дают ему районные начальники, - вздохнула Пелагея с сожалением. - На Покров собираюсь в храм сходить. Ты, отец, пойдешь? – поинтересовалась она у мужа. – Нас ведь, когда припрет, мы враз о Боге вспомним, а когда гладко, и без Него проживем.

- Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. На Покров пойдем всей семьей, - пообещал Санушко. – Теперь, когда хлебушко в амбарах, и душа на месте. За такую щедрость надо Господу поклониться.

Погода начала портиться, так и время настало межевое между осенью и зимой. Но ненастье не портило людям настроения. Все готовились к празднику, а Мишины – к свадьбам. Вначале Санушко загоревал, что Катерина уйдет с должности: мужа поставили в соседнем колхозе председателем.

- Вот так, Катерина свет Григорьевна, покидаешь нас. Кого же я сыщу на твое место? Не сиделось тебе в девках-то, еще не устарела, - ворчал сердито Санушко.

- Я вас не собираюсь оставлять. Хотьбы-то три километра оттуда. А с мужем мне нельзя работать в этой должности, а на другой – в институте трудно будет, - успокоила Катя.

- Обрадовала ты меня, Катюшка, незнамо и как. А то я уже загоревал не на шутку и стал замену смекать. Получается, напрасные хлопоты!

- И мне с Вами не хочется расставаться, Вы мне подсказываете, у Вас такой опыт.

- Да, я, считай, самоучка, а ты барышня образованная. С души камень, Катюша, сняла. На свадьбе за вас с мужем выпью стопарик.

- Ради Бога, не надо! – испугалась Катя.

- Не стану. Завязал, так нечего распутывать. Не буди лихо, коли спит тихо, - пошел взапятки Санушко.

- Вот и правильно! У Вас теперь все так хорошо и в семье, и на работе, - похвалила Катя.

- Упасть легко, подняться сложно. Я и сам не помышлял, что завяжу, а совладал. Отец Димитрий меня вытащил из ямы, не он бы – катился кувырком вниз.

На свадьбе не выпил крепкого Санушко. Устоял, хотя соблазн был, что греха таить, поглотал слюней. Но он, когда хотелось толеньки, поглатывал сусло.

- Давай, Александрович, по капочке, грех за молодых не выпить, - предлагал Евсей Петрович.

- Что ты липнешь к человеку? У каждого душа – мера. В этом деле каждая слепая про себя смекает, - осадил Григорий Евсея.

- Хорошо, уговорил, Григорий. Но пусть мне председатель сыграет, а я спляшу. Уважь, Александрович, - и Евсей Петрович подал гармонь, прошелся по кругу и стал вызывать плясать Таю.

- Пригласи другую, я не умею, - отмахнулась Тая и продолжала разговаривать с Авдотьей.

- Давай, Александрович, я спляшу, как хозяева, так и гости, а то сидят – плохо пьют, мало едят. А свадьба, чтобы веселиться, – и Настасья взмахнула рукой и лихо задробила на пару с Евсеем Петровичем.

Почему не поплясать,

А почему не топнуть,

Неужели в нашем доме

Половицы лопнут?

- Молодец, Настасья, до чего хороша баба, так бы и отбил, да Григорий не позволит, - развел руками Евсей Петрович.

- Ишь, чего захотел, чучело старое! – звонко расхохоталась Тая.

Федьке Таюшка давала

По четыре раза в день,

А теперь Таики давалка

Получила бюллетень.

Разговоры разом стихли. Люди смотрели то на Таю, то на Евсея Петровича. А тот куражисто гоголем выпятил грудь и шаркал ногами, стараясь выделать замысловатые коленца.

Федька на войну пошел

И поставил точку.

Тайка Пашку родила,

Малого сыночку.

Настасья встала напротив Евсея Петровича, преграждая ему дорогу, выпалила:

А ты хорошего не знаешь,

И худого бы не пел,

На свою баранью голову

Корчагу бы надел.

- Где гостишь, тут и кастишь. С которой стороны в гости забрел – неведомо. А незваный гость, не порти нашу гостьбу, а то наломают за твой поганый язык, - отрезала Настасья.

- Сиди вот тут смирнехонько, - сгреб Григорий Евсея и усадил в кути, - будь тише воды, ниже травы.

Гости все сделали вид, что ничего не видели, ничего не слышали, а потом вскоре и совсем забыли о Евсее и его выходке, переключились на другое. «Горько» кричали молодым. Те охотно и смущенно целовались. Больше всех смущалась Клавдия, когда Петр ее грабастал и жадно к ней прилипал и шептал: «Чего робеешь, как будто впервой?» Катерина тоже смущалась, а жених был серьезный и важный. Посматривал на всех свысока.

- Отхватила Катерина парня знатного. Гляди-ко, какой баской и ученый. В райкоме работал, а теперь председателем назначили, - шептались бабы, - ну, и Катерина хороша, как картинка. И ездит учиться, так что дерево Катя по себе срубила. А Соня с Аркадием не решились, видимо, пока, - судачили бабы. Авдотья и Первушины, Наталья с Матвеем, сидели рядом. Вначале разговор не клеился, а потом разговорились.

- Ты, Наташа, прости меня, дуру старую, язык-то распустила тогда. В мои годы - что на уме, то и на языке, - извинилась Авдотья, - как родители-то поживают?

- Да, с Божьей помощью, оба на своих ногах. С нами теперь живут. Дом твой пустует. Может, кто из внуков станет жить? А тятьке с мамкой у нас ловчее, и нам тоже, все в куче.

- Да, внуки, не знаю кто, если меньшие. Петр у Клавдии давно живет. Молодые ноне без венца живут, мода такая пошла. В мою молодость тоже случалось, грешили, но Господа боялись. И батюшку с матушкой на гостьбу не созвали. У Кати муж-то начальник партейный, может обидеться, а зачем промеж них раздор вносить? Так что, пока живу, стану за внуков и деток молиться. Кто знает, слышит ли Всевышний мои молитвы? Грешная я, - с горечью поведала Авдотья.

- Все мы не без греха, сватья. Я так все прощаю, и мамка моя тебя давно простила. У Виталия с Олей все хорошо. Может, в следующее лето и приедут, а уж Виталию отпуска не дадут – Оля с Верочкой навестят нас вдвоем.

Молодые – Катя и Степан – засобирались уезжать.

- Ну, давайте, гости дорогие, выпьем на посошок. Пожелаем молодым счастья, любви, благополучия, - предложил тост Григорий.

- Да, деток побольше, об этом важном деле не стоит забывать, - подхватил кто-то из гостей.

- У двух не без третьего. Это само собой.

Авдотья сходила за иконой. Но ее как будто и не заметили. Потом, уже на улице, Катя подскочила к бабушке, обняла и поцеловала в щеку. Авдотья прислонила икону к голове внучки.

- Спаси и сохрани, Господи, - прошептала Авдотья.

- Благослови чадо мое, - заплакала Настасья.

- Ну, что ты, мать, слезы льешь? Уезжает дочка не на край света, а за три версты. Каждый день на работу сюда ходить станет, - уговаривал Григорий жену.

- Молода больно. Считай, еще ребенок совсем, - не унималась Настасья.

- Не силком, а сама пожелала. Зато муж постарше. Где и на ум наставит. Это бабы каются, а девки все равно замуж собираются. Все, мать, жизненно.

- Все так, но все равно боязно, - призналась Настасья.

- Кончай, мать, мокрое дело. Катьку увезли, за нее я Клавдию привел. Давайте все заревем! Я обижусь, - обнял Петр мать.

- Боле не буду. Простите меня, люди добрые. Давайте веселиться. Я сейчас закусочки добавлю, винца, пива донесу. Гуляйте на здоровьице за моих деточек ненаглядных. Соня, Аркаша, а вы что такие хмурые сидите? Поближе друг к дружке, и все ладно будет, - Настасья обняла Соню, погладила по плечу Аркадия.

- Все, мать, у нас хорошо, ты больно не переживай за всех. Мы на своих ногах.

- А малые детки – малые бедки. Погоди-ка, будут свои, так узнаешь, сынок. Давайте выпьем, гости дорогие. Григорий, давай покажем пример. Как хозяева, так и гости, сидят, будто аршин проглотили, - Настасья опрокинула стопку и запела:

Петь буду и плясать буду,

А смерть придет – помирать буду.

Она лихо прошлась по кругу. Григорий выпил стопку и пошел вслед за женой:

А смерть пришла, меня дома не нашла,

А нашла в кабаке с пол-литровочкой в руке.

- А раз пошла такая пьянка – режь последний огурец, - Евсей Петрович опять вылез на круг и принялся выделывать коленца. На него уже никто не шикал и не одергивал его, он на полусогнутых (видимо, отсидел ноги), приплясывал и разводил руками. Балагурил, как ни в чем не бывало, и распевал частушки:

На горе стоит рябина,

Под горою сенокос,

Приневолила милашечка

Ходить за восемь верст.

Ты зачем же завлекала,

Когда я тебе не мил?

Ты бы с осени сказала,

Я бы зиму не ходил.

Народ веселился от души. А вот Соне и Аркадию было не до веселья.

- Соня, пойдем выйдем на улицу, - предложил парень.

- Домой пойду, Катя уехала, грустно без нее.

- Пойдем ко мне, надо поговорить.

- К тебе не пойду, по дороге и поговорим, - сухо отозвалась Соня. Они долго шли молча. Падал редкий снег.

- До Покрова – осень, с Покрова – зима, - задумчиво произнес Аркадий, - а еще девушки просят: «Покрой землю снежком, а меня женишком». Я к тебе, Соня, со всей душой, всем сердцем стремлюсь, а ты, как льдина, холодная, вернулась из города. Что случилось? Я же пойму все.

- Пока не станем встречаться, а там видно будет.

- Да, не видно, Соня. Разонравился я тебе, вот и весь сказ. Насильно мил не будешь. Не было любви, если бы была – не прошла бы за столь короткое время.

- Может, ты и прав. Я еще очень молода и не знаю, что такое увлечение, а что такое любовь. Может, не было бы того, что случилось между нами, все было бы хорошо. Поторопились мы…

- Если бы ты любила, то не жалела, а хотела бы этого вновь. Я же хочу быть с тобой и днем, и ночью, - Аркадий привлек к себе Соню и поцеловал в губы. Соня оттолкнула парня.

- А потом также надо мной станут потешаться все, кому не лень, как над моей матерью!

- Евсей не от большого ума поглумился. Бог ему судья. Только народ говорит, что он губы раскатывал на Таисью, но обломилось, вот и затаил обиду. Он на твою мать бочку катит, только она мимо пролетает. Зачем это в наши отношения вмешивать? – удивился Аркадий.

- Не хочу быть матерью-одиночкой, - призналась Соня.

- И женой не хочешь. Если бы хотела, сегодня была бы невестой.

- Рано мне еще быть невестой. Пойдем к нам зайдем, - предложила девушка.

- Шоня, пляши! Мама велела тебе подать, - Пашка вручил Соне три письма: от Вали, отца и Юры. Тая не видела, что в прихожей раздевается Аркадий.

- Юре не соизволила еще написать, водит парня за нос, - проворчала Тая. Увидев, что дочь не одна, смутилась:

- Проходи, Аркадий, может, чайку попьете. Мы вот с Пашкой сидим, гоняем.

- Спасибо. Если Соня будет, то и я составлю компанию.

- Валька в гости едет, - обрадовалась Соня, - отпуск ей дают, учится в техникуме, тоже заочно, а работает стюардессой на самолетах. Счастливая, столько можно увидеть. Да и живет в Москве.

- А нас с Пашей отец к себе зовет. Он служит теперь в воинской части, и жилье ему дали. Так что скоро поедем, а то сколько лет в разлуке томимся.

- Мама, я без Шоньки не хочу, - захныкал Паша. До прихода Сони мать с сыном уже обсуждали отцовское письмо.

- Пашутка, да я к вам приезжать стану, и вы ко мне в гости приедете, - уговаривала Соня брата, - ты у нас уже большой мальчик.

Аркадий услышал про письмо от Юры и сидел, как на иголках. Неловко было парню. И Тае жаль его. «Вытянула язык», - корила она себя.

Приезд Вали в Михалкине стал целым событием для молодежи. Девушка элегантная и красивая, одетая по последней моде. Таких нарядов в деревне ни у кого не было, да и не видали такого. На Валю смотрели широко распахнутыми глазами, как на чудо.

- Какая красотка! Разве бы кто подумал, что неуклюжая беженка-оборванка превратиться в такую принцессу?! – качали головами все от мала до велика.

- Одёжа красит человека. Пенек наряди, и то залюбуешься, а тут краля – ни в сказке сказать, ни пером описать.

Валя смеялась над таким вниманием, и ей это нравилось и забавляло до крайности.

- Все самое обыкновенное. Ширпотреб и всего-то, есть у меня импортные вещички, но сюда жаль было тащить, - усмехалась Валя, - есть места и поприличнее Михалкина.

- В любой одежде ты, душечка, хороша. Мама, правда, что Валя – красавица? – сделала комплимент подруге Соня.

- Красотка, спору нет! И шарм, и элегантность, и одета со вкусом. Кавалеров, наверное, не счесть? Очередь, поди? – пошутила Тая.

- А вот и нет никого. Смотрят, а не подходят, боятся, что укушу. Одинокая пока, - ответила Валя.

- Сегодня кино, а потом танцы, сходим? – предложила Соня.

- На посиделки? Надо развеяться. Может, и завлеку кого и увезу в столицу нашей Родины, - пошутила Валя.

Целый вечер Валя танцевала с Аркадием. Парень танцевал хорошо, а когда пара кружилась в вальсе, восхищению не было конца.

- Аркашка утер нос городской мадмуазели. На войне, видать, наштукатурился. Выпадали минутки, а может, и дома, в школе. Молоток, гвардеец! Имеет выправку, - хвалили парня старики, пришедшие в кино и оставшиеся поглазеть на молодежь.

- Ну, пляску у русского человека не отымешь и не заменишь ничем. А вперемежку больно добро, но надо уметь, как Аркашка, а не топтаться баранами в табуне, тут другой табак, ядрена вошь.

- Знамо, в любом деле с умом надо, и выправка и стать не на последнем месте. Гляди, как Аркашка плечи развернул. А скукожился бы, и манер не тот. А плохому танцору всегда добро промеж ног мешает.

Соня незаметно ушла из клуба. Она поняла, что Аркадию и Вале не до нее. Дома Соня перечитала письмо Юры:

«Здравствуй, моя любимая Сонечка! Прости за долгое молчание. Мы были на учениях, и корреспонденция приходила туда редко. А я вообще от тебя не получал писем. Все ли у тебя в порядке? Недавно получил письмо от твоего отца. Пишет, что семья приедет на постоянное место жительства. Я очень рад за него. Это настоящий офицер, и замечательный человек, хотелось бы быть с ним рядом и служить под его руководством, но не получится. Нести службу буду в другом месте. Любимая моя! После окончания училища у меня будет отпуск. Я хочу увидеться с тобой. Нам надо решить важный вопрос: согласна ли ты стать моей женой? Если да, то поедем к моим родителям, а затем к новому месту назначения. Целую и люблю. Твой Юрий.»

Когда Соня прочитала первый раз письмо, она сразу же передала его матери:

- Мамочка, что же мне делать, как поступить? Прочитай и посоветуй.

- А что сердечко-то подсказывает? Я всегда была на стороне Юрия, ты же знаешь это.

- Меня всегда что-то останавливает прерывать с Юрой, вот я и тяну, - призналась Соня.

- А сейчас надо решать, чтобы не делать ему больно.

- Знаю, мамочка, знаю…

А теперь Соня знала, как поступить. Будет ли Юра ей надежным спутником, жизнь покажет, но с Аркадием у нее дорожки разошлись, это точно.

Все вечера аркадий и Валя были вместе. Валя уходила к нему еще в сумерках, а возвращалась под утро.

- Влюбилась, Валя? – поинтересовалась Тая.

- Аркаша по уши втрескался, а я – не знаю, серединка на половинку.

- Вицу бы взять хорошую да настегать, а если в подоле принесешь? Жили бы хоть рядом, а то он – здесь, а ты – там!

- Да, не волнуйся, Таюшка, ничего не будет, заявляю с уверенностью. А замужество – дело серьезное, и еще кандидат не подобран, - рассмеялась Валя, - лишний переполох.

- Ой, Валентина, гляди, не промахнись, пока таким способом выбираешь, и замуж не захочешь.

- Надо смотреть на все проще и не раздувать из мухи слона. А Соне, Вы, наверное, сами будете мужа подыскивать, - подколола Валя.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒