Ф.Г.Соломатова 2 страница

- Ты мамка – ангел! Я бы не стерпела! – возмутилась Наталья.

- Так судишь, пока у рук не было, а когда рядышком да прижмет к стенке, а через нее ходу нет, так и смиришься. Счастье тебе, дочь, выпало, что мужик такой верный достался. Пожил бы еще Матвей подольше, а то вдовье дело несладкое.

- Я все, мамка, понимаю, только по кой ляд Авдотье приспичило грязное белье теперь трясти. Всем как-то стало неловко и непонятно, что к чему, - удивилась Наталья.

- Не к месту и не ко времени. А Виталику, поди, и обидно за отца, да и Настасья не обрадела, поди, от такой новости. Но слово не воробей, вылетело – не поймаешь. Авдотья ляпнула, что подумала, а потом сообразила. Стареется – шалеется, - вздохнула Мария.

После войны жизнь в Михалкине началась радостнее. Отзвуки лихолетий еще долго отзывались в сердцах и делах людей. Многих война увела из округи и села, а оставшиеся учились жить без утраченных и потерянных. Только в памяти они остаются, и воспоминания живут вечно.

Каждое воскресение и в праздничные литургии отец Димитрий служил панихиду. Люди научились достойно переносить свое горе, а его было слишком много, всего слезами не залить, не подшить душевных ран.

Николай Ермолаевич Невзоров всю войну держался чин-чинарем. Ему не полагалось кваситься и раскисать. Не полагалось по должности, да и не дело мужику слезы точить. У Николая Ермолаевича тоже слезная водица в душе копилась. Он ведь из такого же теста сотворен, как и остальной люд. Порой смахивал он незаметно от людей слабость свою, а взгляд в землю опускал, как будто что-то искал. И находил Николай Ермолаевич слова надежды и утешения:

- Полно реветь, жить надо ради детей, - успокаивал Невзоров очередную вдову, - не у тебя одной такое навалилось, что теперь?! Ребят поднимешь, они тебе внуков нарожают, вот и радость в дом придет. Ночью в подушку, а днем не надо, всем еще тяжелее становится, да и ребятишки от нашего вою совсем одичают.

- Так лихо, Николай Ермолаевич, мочи нет никакой, - жаловались бабы, - а как жить-то теперь?

- А как все. Жизнь сама подскажет. Мы не сидим, не ждем у моря погоды, слава Богу, с утра до потемок все управляем. А дело встанет – тут шабаш, не годится на месте стоять, - советовал председатель.

- Не усижу. Была бы одна, а вон у меня ртов-то сколь! Прав не имею на это, - соглашалась вдова, - я теперь одна кормилица.

И все лихолетье Николай Ермолаевич с утра до вечера на ногах. Бывали зачастую ночи бессонные. Забывал поесть, поспать – некогда, недосуг, потом наверстаю. А теперь вот закончилась война. И Николай Ермолаевич не сбавил темпа, а продолжал вертеться, как белка в колесе. И вдруг что-то будто лопнуло в нем.

- Я, Степанида, вроде захворал, - пожаловался он жене.

- Неужели ты и хворать умеешь? А я думала, железный, литой мужик-то у меня!

- Не шути. В самом деле, что-то не то. Укатали, видать, сивку крутые горки.

- Ложись. До Таи схожу. Гляди-ко, побелел весь, ровно полотно, - встревожилась Степанида.

- Может, не надо? Отойдет поди, что человека напрасно тревожить.

- Лежи. Как бы ты не отошел, - рассердилась жена, - я сейчас мигом. Прости, Колюшка, дуру, язык-то без костей.

Тая прибежала быстро. Она, молча, осмотрела Николая Ермолаевича.

- Что же ты с собой сотворил, милый человек? И хоть бы когда пожаловался!

- А на кого жаловаться? На фашиста? Так он всех достал, не только меня. Главное, войну выстоял, а теперь замену легче сыскать. Вот завтра и начну подыскивать, не откладывая в долгий ящик, - улыбнулся Николай Ермолаевич и хотел подняться.

- Пока нельзя подниматься, а завтра посмотрим. Сейчас укольчики сделаем.

- Таисия, мне бы одно дело нужно срочно провернуть. Может, уколы вечером? Я к тебе сам наведаюсь, - попросил Николай Ермолаевич.

- Нет, и еще раз нет! Вы даже не представляете, насколько все серьезно, - запротестовала Тая.

- С больницей да с милицией лучше не связываться. Какой едкий укол-то, защипало все везде, - с усмешкой пожаловался Николай Ермолаевич. – Тая, ты бы Степаниде парочку влепила в заднее место, вместо меня, чтобы она не ябедничала, из мухи слона раздувать мастерица.

- Стеша – молодец! Сердце поизносилось, а сам знаешь – это мотор, беречься надо теперь, Николай Ермолаевич.

- Да, у всех все изнашивается, и я не исключение.

- Для Ваших лет – исключение. У старика восьмидесятилетнего лучше, чем у Вас! Шутки плохи. Приказываю лежать, и полнейший покой, а потом в район отправлю, пусть они Вами занимаются, коли мои слова, как от стенки горох, отлетают, - рассердилась Тая.

- Что, как перец едучий, вредничаешь? Хотят как лучше, а он кочевряжится. Привык сам командовать, - вмешалась Степанида.

- Да, неловко как-то, разлегся среди белого дня. Не дело ведь, - сознался Николай Ермолаевич.

- Все болезни не вовремя приходят и не к месту. Так что надо смириться, Николай Ермолаевич, и лечиться!

- Как скажешь, Таечка. Слушаюсь и подчиняюсь. Так и быть, сосну с часок, что-то ко сну клонит.

И в районе лежал Невзоров, но так и не встал окончательно на ноги. Свято место не бывает пусто. Стали подбирать на его должность замену.

- Председателем сельсовета я бы назначил Таисию-фельдшерицу. Баба толковая и за все берется с задором и огоньком. Людей уважает и любит, - посоветовал Николай Ермолаевич командировочному из района.

- Понятно, что любит. Муж-красный командир воюет, а она ребенка пригуляла. Бойкая бабенка, - ухмыльнулся инструктор райкома.

- Ну, это не совсем так. Документ о гибели мужа я ей сам вручал. Ошибка другую ошибку породила. А что нам судить, коли Таю сам муж простил? – возразил Невзоров. – Вышло бы у нее на этом посту.

- А колхоз на кого?

- На должность колхозного председателя лучше Александра Хламинова не сыскать. Он изнутри все знает, да и у рук всякая работа бывала. И поля, и луга все знает, как свои пальцы на руке.

- Так у него же ноги нет! – изумился районный начальник.

- Зато башка варит. А у коня и четыре ноги да спотыкается. Санушко везде успеет, он ходовый. Я предложил, а начальству виднее. Будь моя воля, так бы поступил, - вздохнул Невзоров.

Спорили и в районе, обсуждая кандидатуры Таисии и Санушка, а на общем колхозном собрании страсти кипели нешуточные, но проголосовали, в конце концов, за обоих единогласно.

- Ну, и дела, Сонька! Все же выбрали меня председателем сельсовета. Как посмеялись! Не знаю: реветь или радоваться?! – доложила Тая дома после собрания. – что бы Павел мне посоветовал?

- Папка тоже был бы «за». Ему, думаешь, там легко? Там, мамочка, война еще не совсем закончилась. Это большая стихла, а маленькая, партизанская, еще продолжается.

- Догадываюсь, Сонюшка, читаю между строчками, что трудно нашему папке. Но то, что мы здесь в безопасности, ему спокойнее, а так хочется быть вместе.

- Конечно, надо держаться вместе. Я поступлю на заочное, в школе мне уже и предметы предложили какие вести, и интернат я не оставлю. И тебе, мамочка, по дому помогу, и в садик Пашку отведу.

- Да, хорошо, что ребятишки теперь под присмотром будут, многие женщины вздохнут с облегчением. Я в это дело тоже немало сил втуркала, - не без гордости сказала Тая.

- Про то и говорю, активистка ты, мамочка, - рассмеялась Соня и чмокнула мать в щеку.

Тая написала письмо мужу, сообщила о своем назначении, призналась, что боится и волнуется, справится ли, а еще сильней переживает за него. И очень скучает по своему любимому мужу, ждет от него вестей. И очень хочет быть вместе и днем, и ночью, засыпать и просыпаться в его объятиях.

- Вот, мать, такие пироги замесили, сумею ли я их состряпать?! Я не раз взопрел от волнения, - признался Санушко жене, - и вытер вспотевший лоб, - это не с цифрами управляться. Лямка пошире, да и ноша потяжелее, сдвину ли с места-то?

- Глаза боятся – руки делают, - упокоила Пелагея, - ты и цифр боялся, дрожал, как осиновый лист, а до всего допер, все стало ясно и понятно. Башковитый. Все будет ладно, если в стопку не начнешь заглядывать. Вот чего больше всего опасаюсь, - призналась Пелагея.

- Да, ты чего, Палаша! Я что, враг себе? Я жизнь только увидел, да и вы все. Насчет выпивки будь спокойна, - уверил Санушко жену.

- Боязно мне, Санко, ох, как боязно!

Все уснули, а он долго не мог сомкнуть глаз. Санко думал, с чего начать руководить хозяйством. Какие первоочередные дела решать вначале, а что бы он сделал в дальнейшем, на перспективу. И даже Санушко немного помечтал: вот построить бы коровник, телятник, свинарник тоже худой. И только начал брезжить рассвет, Санко отправился на ферму и конюшню, а уж потом по привычке зашел в контору и затем отправился домой.

- Я уж тебя потеряла. Давай, садись завтракай, начальник, - рассмеялась Пелагея, - картошка с рыжиками боровыми. Вкуснота! Да, и блинков ребятишкам напекла, так нам осталось.

- Охоч я был за рыжиками ходить. Теперь вот не ходок. Много чего стало не под силу. Одним словом, инвалид, а не мужик, - пригорюнился Санушко.

- Ой, ли?! Еще какой мужик! Прыти и охоты хоть отбавляй, - Пелагея толкнула Санка в бок, - робенки в школу ускакали…

- Ты чего, Палаша, день ведь! – изумился Санко.

- А че, днем нельзя что ли? Одни ведь, если не супротив? – улыбнулась Пелагея.

- Я против этого дела никогда не супротив, только крючок накинь.

- Я уж давно закрылась. Сегодня година свадьбы, так не грех молодость вспомнить…

- Хорошо с тобой, Палаша, только в контору надо шагать, делами заниматься.

- Теперь шагай. Взбодрился. Еще порох в пороховницах имеется, не тужи, все ладом пойдет, - подбодрила Пелагея мужа.

И потянул Санушко председательскую лямку без выходных и проходных. Крестьянский труд не остановишь. Животина каждый день должна быть напоена, накормлена, и ухода требует. Все производство под открытым небом, все от Господа – солнце и дождь, снег и засуха, все от Его воли зависит. Бывает, хлебороб трудится как пчелка, а все его труды вмиг пойдут насмарку, и все опять надо по новой.

Тяжел труд крестьянина. Но труд на земле поит и кормит людей. А хлебушка не хватало. И вот Санушко, перетолковав с мужиками и отцом Димитрием, решил засеять бывшие приходские земли. Жгли новины, корчевали пеньки и коренья, собирали по горстям семена для посева. Весной засеяли поляну горохом, ячменем и рожью. Большую долю семян отдали отец Димитрий с матушкой Любой.

- Проращивали семя, так всхожесть неплохая. Даст Бог, с урожаем будем, да и землица отдохнула, - предполагал батюшка.

- Вы такие славные люди, всегда выручаете, - поблагодарила Тая, - а без вас бы не собрать было зерна, плохо скрести по пустым сусекам. Колхозные-то поля едва засеяли, по всей округе с протянутой рукой ходили, да государство дало крохи.

- Я уж Александру советовал картошки и турнепсу посадить. И скоту, и людям подспорье. Земля на окрайках сыщется.

- На больничном сенокосе посадим, вот только картошка ростки даст.

- У нас, Таисия, осталось мешка два картошки. Такие ядреные клубни, хороший сорт, и под кустом много бывает. С Белоруссии завезли, а там бульба растет знатная, - похвалил отец Димитрий.

Вот так и текло времечко ходко в больших и малых заботах. Не успеют от посева отдохнуть, а глядишь, уж и сенокос подоспел. Косы отбивают, в грабли зубья вставляют, конные косилки налажают, со скотных дворов в пары навоз возят. С утра до позднего вечера кипит работа.

Тая была очень довольна, что ходила на курсы трактористов. Кое-что понимала и разбиралась в технике. Бывало, придет в поле, а молодой механизатор не знает, почему у него глохнет мотор и что делать в таком случае.

- Что у вас, парни, стряслось? – поинтересовалась Тая у двойняшек Петра и Аркадия. Те чумазые, как арапы, копались внутри трактора.

- Глохнет, и хоть реви! Мы уж и так, и сяк. Дядьку бы Николая Невзора, он бы враз оживил этого коня, - плюнул в сторону Петр.

- Сейчас поглядим, что стряслось. Я, конечно, не Невзоров, но у него училась. Может, и сумею вам помочь.

Братья одновременно хмыкнули, Тая рассмеялась.

- Вы, наверное, мыслите и делаете все одновременно. И влюбитесь, парни, в одну. Что тогда делать станете, братаны? – пошутила Тая.

- Мирно разберемся, не станем же драться. Мы во многом разные. Аркаша – молчун, а я – болтун. Это только так кажется, кто не знает нас близко, - поведал Петр. Тая быстро разобралась в неисправности.

- А теперь попробуйте завести, - предложила она братьям.

- Да, я уже, наверное, тысячу раз пускач дергал, а толку нет, - пробурчал Петр. Но рванул, мотор затарахтел с первого рывка.

- Вот это да! – изумился Аркадий. – У тебя, Петька, не оттуда руки растут!

- У тебя так ладно выросли! Как будто ты не пробовал?! Одна мучка, да разные ручки. Спасибо Вам, Таисия, - поблагодарил Петр.

На ферме Тае тоже все было знакомо. Она везде чувствовала себя, как рыба в воде. Но через голову не прыгала, решений в одиночку не принимала, а советовалась с председателем колхоза и, обсудив все и взвесив, приходила с Хламиновым к общему знаменателю. И если что-то получалось не так, не сваливали друг на друга, а опять же совместно исправляли нестыковку.

- Вы спелись крепко, как голубки, мир и согласие, - удивлялось районное начальство такому тандему.

- А чего нам делить? Мы не как лебедь, рак и щука. В согласии лада больше. А Таисия – баба поноровистая, с ней работать надежно. И себя не щадит, хлещется с утра до потемок. А я не так крут. Таисия не делит на твое и мое. Разгребает все подряд. Такой же батюшка Димитрий: тот последнюю рубаху отдаст, - нахваливал Хламинов свою команду.

- Ну, ты, товарищ председатель, с попом поаккуратнее. Не к месту его лепишь в свой ряд. Да и Таисия попу в рот заглядывает. Вам священник тут царь и Бог, - сухо оборвал Санушка районный командировочный.

За год Соня успела многое. В областном центре поступила в институт. И в школе стала себя чувствовать уверенней: она учится на учителя и в конце концов закончит учебу, а то ее постоянно брало сомнение, в полном ли объеме ее уроки соответствуют урокам дипломированного преподавателя. Соня старалась, спрашивала, не стеснялась у своих бывших педагогов. Уходила утром и возвращалась поздним вечером, а перекусив, садилась писать планы и делала контрольные работы в институт. Но когда привозили в клуб кинофильм, Соня смотрела с удовольствием. В кино они всегда ходили с Катей. Дружба их началась еще в школе. Много лет девушки сидели за одной партой, в войну делились новостями с фронта. Соня переживала за Катиных братьев Аркашу и Петра, за дядю Гришу, хотя и не была с ними знакома. А Катя – за Сониного отца. Бывало, девочки рассказывают друг другу о своих близких, расплачутся, обнимутся, а потом успокаивают друг дружку.

- Катя, а ты в Бога веришь? – смущаясь, поинтересовалась Соня. – Вот Первушины так все верующие. Они добрые, не знаю, как бы мы прожили без их помощи с такой оравой.

- Свет не без добрых людей. Первушины – наши родственники теперь. Я еще маленькой была окрещена, и не помню. Но только ты не говори, что крестик ношу, а то еще в комсомол не примут, - попросила Катя.

- Не волнуйся, я не болтушка. Я сама хочу быть крещеной, а то за отца молюсь, а Боженька мои просьбы, может, и не слышит. Может, они и не доходят до неба. Ужасно страшно за папку. Только бы не плен. И маму жалко, ночами плачет, день на ферме крутится. Она же к деревне не очень привычная, - вздохнула Соня.

А когда после войны вернулись братья, Катя летала от счастья.

- Соня, пошли к нам, у нас Аркаша с Петей возвратились.

- Дай, хотя бы переоденусь, а то неудобно в таком виде, - стушевалась Соня.

- В любом наряде, душенька, ты хороша! Еще бы папку дождаться, - ликовала Катя.

- Катя, а мне можно блатьев хоть одним глазом посмотреть? – попросил Пашка.

- Да хоть обеими смотри! – Катя закружила Пашку по комнате.

Соня опешила, увидев Аркашу и Петра. И парни пришли в замешательство, оба стали натягивать гимнастерки и подпоясывать ремни.

- Вы что-то оробели, победители? И впрямь хороша моя подружка? – рассмеялась Катя. – Но предупреждаю: хороша Соня, но не ваша. Сердце, вероятно, занято.

- Мы не из робкого десятка, точно, брат? – толкнул Петр в бок Аркашу.

А Аркадий стоял и рассматривал Соню. Девушка тоже растерялась от такого приема. Катя быстро подскочила к Аркадию, повисла у него на шее и шепнула: «Очнись, Аркашка». После слов сестры Аркадий опустился на лавку и продолжал смотреть на Соню восхищенным взглядом. На мгновение их взгляды встретились, и Соню, как молнией, ударило. Она вспыхнула румянцем.

- Пошли на улицу, что мы в доме сидим? – позвала Катя. – В доме дышать нечем, мамка жарит-парит для гостей дорогих, печь топится круглые сутки.

- Ступайте, но ненадолго. Я самовар согрею, чай пить с пирогами станем, - пригласила Настасья. Младшие братья тоже крутились около старших, трогали их награды.

- Петя, а эта медаль у тебя за что? – полюбопытствовал Вася.

- Это орден, брат. Так пустяки. Просто хорошо подфартило в тот день, -пошутил Петр, - ступай Аркашку потряси, у него орденов побольше, и рассказчик он отменный, - подтрунил нал молчаливым братом словоохотливый Петр, - вроде, Аркашенька наш втюрился с первого взгляда.

- Вот тебе, - Катя шутливо потянула брата за ухо, - не смущай, оставь брата в покое. Давай лучше на качелях качаться.

- Давай, сестричка, я хоть молодость вспомню. До чего хорошо, и не стреляют нигде, - радовался Петя, как ребенок. Потом качались Соня с Аркадием. Соня вначале стеснялась, что раздувается платье, а потом они оба восхищенно взлетали вверх и улыбались друг другу. Сколько было счастья и радости в этом полете, а во взгляде тепла и нежности. Соня и Аркадий понимали, что их встреча неслучайна и что-то важное их ждет впереди.

Соня дома вспоминала случившееся. Запомнился пронзительный взгляд парня. Забегать к Кате стеснялась, но подруга силком затягивала ее к себе.

- Пойдем, хотя Аркаша полюбуется. Втюрился по уши. Малявки его подразнили женихом, а тебя к нему невестой зачислили, так Петька так пригрозил, что навсегда забыли шутки шутить. В кино сегодня пойдешь?

- Конечно, забегай, - обрадовалась Соня, - мне скоро надо на сессию в институт ехать, а тебе когда?

- Мне раз в году, но на сорок дней.

- Не жалеешь, что не пошла в пединститут? – поинтересовалась Соня у Кати.

- Нисколечко! Мне интересно в конторе с цифрами управляться. На днях приезжал из райкома инструктор, так он тоже в этом институте учился, а потом на фронт ушел, заканчивал после войны.

- А ты, Катенька, не влюбилась случайно? Что-то глазки блестят, да и волнение наблюдается… Вот и я не знаю. И писем от Юры с таким нетерпением не жду, и мечты о нем все оборвались, - призналась Соня.

- Все мысли о другом потому что! – усмехнулась Катя.

- Но так же нельзя! Надо сказать, верней, написать Юре, а мне страшно.

- Но честно. И Юра не станет надеяться, ему тоже надо свою жизнь устраивать, ведь он тебя старше. Имеет право на взаимную любовь. Он завоевал это право!

- Ты, Катерина, мудрая девушка. И правильная. А, может быть, мне все это показалось. И молодой человек, к которому вспыхнули чувства, окажется не таким уж и влюбленным, а так, временно увлекшимся. Тогда как?!

- Правильно, Соня. Сиди, как собака на сене, - съехидничала Катя, - ни себе, ни людям.

И все равно Соня сомневалась. Почему тогда Аркадий не поговорит с ней, не проводит домой. Парень нерешительный, но не до такой же степени. На фронте не боялся, а поговорить с понравившейся девушкой – страх одолел! Если очень чего хочется – все исполняется, все сбывается. После кино Аркадий догнал Соню и Катю и подхватил под руку Соню.

- Мне поговорить с тобой надо, можно?

- Почему нельзя, если надо, - от неожиданности Соня растерялась. Вначале они долго бродили молча. Пришли на речку, и Аркаша разговорился. Он так увлеченно рассказывал о рыбной ловле, о купании на мелководье, потому что старшие наказывали даже близко не подходить к омуту, стращали, что там живет нечистая сила, что таких маленьких утащит в свои владения, а обратно оттуда нет пути.

- Когда уже подросли и научились хорошо плавать, подшучивали над страхами. Ныряй глубже, водяной-то не дремлет: цап-царап, и в царство свое уволокет.

- На фронте, наверное, тоже вспоминалось детство и родные места? – поинтересовалась Соня.

- Еще как! Каждая лягушка свое болото хвалит. Так и мы: в затишье каждый о своем заветном вспоминает. И мы с Петькой свои места хвалили, а они у нас действительно красивые! – воскликнул Аркаша. – Я вернулся живой – раз, встретил такую девушку – два, и живу и радуюсь жизни – три.

- Да ты романтик! – засмеялась Соня. – А я и не знала, что ты такой активный жизнелюб.

- По-твоему, это плохо? – сконфузился Аркадий.

- Нет, это замечательно! Я такая непоседа, болтушка, хохотушка, одним словом, думала, что я неунывающая оптимистка, а ты неисправимый пессимист. Выходит, мы одного поля ягоды, - весело щебетала Соня и озорно поглядывала на парня. Аркадий ей нравился.

- Соня, а ты бывала в нашей роще под Прилуком?

- Нет, я же здесь живу недавно, да и время было, что не до прогулок и экскурсий.

- А до войны мы всем классом часто ходили в походы, бывало, и с ночевкой. Ловили рыбу, варили уху на костре, пели песни, мечтали и влюблялись.

- У тебя была подружка? – поинтересовалась Соня.

- Мне нравилась девочка, но она была старше меня, а потом она уехала учиться и больше мы не виделись.

- Увидишь, и чувство вернется. Ой, да чего же я прилипла к тебе с расспросами. Мне-то что? Какое дело до чужих чувств?- передернула плечами Соня.

- Если и доведется встретиться, ничего не вернется. Никто мне, Соня, не нужен, кроме тебя, - Аркадий привлек к себе Соню и поцеловал в губы. Затем сильнее привлек к себе и еще раз поцеловал. Соня не сопротивлялась, а наоборот, прижалась к парню. Так они и просидели до утра, целовались и тихонько разговаривали ни о чем. Им было хорошо, тепло и радостно, так было с ними впервые, и они томились в этой усладе, наслаждаясь близостью друг друга.

Свидания Сони и Аркадия стали частыми. Когда выпадало свободное время, а это было только поздним вечером или ночью, парень быстро бежал на свидание к любимой.

- Аркаша, ты хоть перекуси. Кожа да кости, правда, глаза горящие, с войны вернулся исправнее, - сердито ворчала мать.

- Парню другая еда любее, - улыбался отец. – Сын в самой мужицкой поре, вот намилуется и поест в аппетит. Молодые везде успеют – не горюй. У них все скоро.

- Так женились оба сына зараз. Петька, тот все ночи там, у своей дроли, проживает, туда и жить собирается после женитьбы, а Аркаша пусть домой ведет, - рассуждала Настасья.

- Аркаша пусть живут в моем доме, - Авдотья вышла из своего угла, - я хоть старая, но слышу добро, слава Богу.

- Так Солдаткино - четыре версты отсюда, да и Мария с Гурьяном квартируют, - напомнила Настасья.

- Водопьяновы к Первушиным перебираются. Зачем им две избы большуханские топить?

- Как Оля с Верочкой уехали, так Мария с Гурьяном почти в тещином доме и не находятся, - вставил Григорий.

- Да, что вы Аркашку жените и жить в Солдаткино отправляете? Он, может, о женитьбе и не помышляет? – усмехнулась Катя.

- Так Аркаша, вроде, с Соней женихается? Мы подумали: дело серьезное, - обронила Настасья расстроенным голосом.

- Да, у Соньки еще до Аркадия был парень, они давно переписываются. Тая его знает, Сонькин отец - тоже, сослуживец его. Офицер, и еще учится в военном училище. А наш Аркаша – тракторист, колхозник, - выпалила Катя.

- Катька! У тебя не язык, а крапива жгучая. Жгет и мелет, и чуру не знает. И на чужих, и на своих, без разбору! Зачем содом заводишь? Или товарке завидуешь, что у нее двое, а у тебя кукиш на постном масле? – высказала Настасья дочери. – Тут не нахрапом надо, а с умом.

- А вы откуда знаете, что у меня кавалера нет? Может, и есть, да знать вам об этом – не про вашу честь! – сердито крикнула Катерина.

- Тогда чего бесишься? А от родителей тайны держать – до хорошего не доведет. Мы на шальное не дадим совета. С таким норовом, Катерина, всех расшугаешь: и подруг, и кавалеров. Зло какое-то появилось, вроде, девка была покладистая, а стала, как ерш, колючая, – вздохнул отец.

- Может, в школу взяли Соню, а не ее, то и фыркает на всех? Но и в конторе не пыльно костяшками на счетах брякать, - пожала плечами Настасья. – Да, ее бы взяли в школу-то, Катерина сама передумала. На дню семь перемен, за каждой сама не успевает.

- Еще, мать, все впереди, малые детки – малые бедки, так что Настасья Ивановна, потрем соплей на кулак, - усмехнулся Григорий.

- Молодость не без глупостей. Мы сами-то хороши были?! Настасья – умная дочь и Виталий – золото, а не сын. Бог детьми не обидел. А я сама была шебутная, - вздохнула Авдотья, - а ваши дети пока, Настасья и Григорий, ничем вас не обидели.

Авдотья ушла в свой угол и легла, повернувшись лицом к стене, и опять ушла в свое далекое прошлое. «Вот сейчас Гурьяна с Марией турю из дома. Дом, хоть и наш с Иваном, но построен на денежки Гурьяна. Как ему сказала, что понесла, так миленок и стал меня с рук сбывать. Да и сама поняла, что с дитем малым – кому нужна? Родители так и не узнали правды, так и ушли в другой мир, считая Настю дочкой Ивана Травина».

О связи Авдотьи с Гурьяном знали немногие. Утряслось у Авдотьи с Иваном, а Гурьяна потянуло опять к Авдотье. Иван на мельнице день и ночь уживается, а жена с малым дитем дома в Солдаткино. Вот и привернул опять Гурьян.

- А ты, Авдотья, расцвела. Еще соблазнительнее стала. Может, вспомним старое времечко?

- Я, Гурьян, и не забывала. Пыталась, а не выходит. Сколько горя пришлось пережить. Захотелось тебе – придешь. Сунул – вынул и пошел. Все другое тебя не касается. Уходи, лихо на тебя глядеть.

- Ах, вот ты как! А я настырный! – Гурьян не привык, чтобы отказывали. – Силой возьму, быть по-моему.

И взял.

- Больше терпеть не стану. Пожалуюсь Ивану, будь что будет, но уж так не жизнь, а каторга.

- А не будет, Авдоха, другого раза. Такая ты мне не нужна. Мне любо было с другой: теплой, податливой. Тебя обнимешь, а ты, как воск, плавилась. Прощай и прости, если можешь, - попросил Гурьян.

- Не судьба быть вместе. И ты не держи зла. Все же было в согласии, да и дитя твое под сердцем носила, а значит, повязаны мы с тобой на всю жизнь.

- Я хотел жизнь перехитрить. А нет, брат, не тут-то было! Чтобы все шито-крыто, так не бывает. Зря побоялся настоять на своем. И жили бы, Авдоха, душа бы радовалась, как мне сладко с тобой было. А сейчас проснусь ночью, подумаю о том, что ты с другим, зубами от злости скриплю.

- Ты женись – полегчает, -посоветовала Авдотья.

- Женюсь. Я уже присмотрел одну. Может, и впрямь полегчает.

У Таи, хоть и был забот полон рот, но она сразу сообразила, что Соня завела кавалера. Вскоре Тая увидела, как дочь целовалась с Аркадием.

- Не морочь Юре голову, если все серьезно с Аркашей, - посоветовала Тая дочери.

- А ты откуда знаешь? – вспыхнула Соня.

- Сорока на хвосте принесла. Видела собственными глазами.

- Мама, ты одобряешь? – старалась побороть смущение дочь.

- Пока нет никаких выводов. Время покажет. Ты сама-то разобралась в своих чувствах? Юра далеко, не обнимет, не поцелует, все «не», а тут все рядом, все ощутимо.

- Ну, мама, я думала, ты скажешь что-то путное, поможешь… - начала Соня.

- У меня нет ни рецептов, ни советов, да тебе и помощники не нужны, тем более советы. Все может сыграть от обратного. Решай сама, чтобы потом и винить только себя. Вон тебе вызов пришел на сессию в институт, может, там скорее разберешься в своих чувствах, только Юру за нос не води, - строго предупредила мать.

- Мне и Катерина все уши пропела, как сговорились, - чуть не плача, вскрикнула Соня.

- Надо Первушиным сообщить, что ты поедешь, может, Оле с Виталиком что передатут… Что дуешься, как мышь на крупу. Не велико и назидание дала.

- Да, не сержусь, мамуля. Сама еще не знаю: и Юру жаль, и без Аркаши, наверное, не смогу, - призналась Соня.

Аркадий к отъезду Сони отнесся спокойно.

- Наши уехали к Первушиным за гостинцами для Оли. Катя к своему жениху ускакала. Кстати, она замуж выходит. Петька у Клавдии. Пойдем к нам, -предложил Аркадий.

- Про Катю я не знала. А еще подруга, - обиделась Соня, - что-то уж слишком быстро, Катя своего будущего мужа почти не знает.

- Это мое жилище, - сообщил Аркадий, - дом у нас от деда достался, семья большая у него была, вот и хоромы двухэтажные отгрохал. Скота много держали, подсобные промыслы имели. Хотели кулачить, но, разобравшись, что и семей тут много, а едоков еще больше, оставили в покое.

- Твои предки были богатые люди? – поинтересовалась Соня. – Бедному такой дом не построить, ваш в селе на особицу да еще Водопьяновых.

- Не богатые, а зажиточные крестьяне. Вкалывали с зари до зари. У лодыря не бывает гущи в чашке. Здесь мы с Петькой обитаем летом, а зимой живем все на первом этаже, а то дров не напасешься.

- А ты рассудительный. Молодец, - похвалила Соня.

- Так и годков-то уже немало. А смекалки и соображалки война подарила. Об этом давай не будем, лучше попрощаемся, - Аркадий обнял Соню.

- Пойдем отсюда, здесь как-то неловко, - пыталась отстраниться Соня.

- Все будет хорошо, Сонечка, любимая моя, - шептал Аркадий.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒