Анна Московкина 4 страница

Исток внутри полыхнул. Сын пошел в отца, он тоже был магом.

Велмане верили в Трех великих Богов, я, выросшая среди колдунов, только в магию и природу, но все же почтительно склонилась, когда семья смотрящего опустила головы в безмолвной молитве. Заметила только, что сын Ральера не закрыл насмешливых серых глаз. Чародейство не уживается с богами, слишком много доказательств требуется колдуну, чтобы в них верить. Гораздо больше, чем человеку.

Ватрушки разошлись мигом, будто и не было их. Сама я опомнилась на пятой — от тяжести в животе, и замерла с недокусышем в руке.

— Ты чего? Застеснялась? — спросил Сворн, сын смотрящего.

— Задумалась. — Ватрушек больше не хотелось, но пришлось доедать. Здесь в тряпицу не завернешь, чтобы до вечера сберечь, когда трапезничать еще рано, а есть уже хочется.

Сворн было застопорился в дверях, оглядываясь на отца, но тот лишь поджал губы. Парень понятливо кивнул и ушел, зазывая сестренок пойти на речку купаться. Подальше от наших разговоров и возводимой на торговой площади виселицы.

Я комкала поясок юбки: сверну трубочкой, сложу колечком, складочки ногтями выглажу. Смешно сказать, но Карин отдала мне одежду старшей дочери, по подолу юбки шел узор. Знающий прочтет, что принадлежит одежка молодой незамужней девушке, готовой принимать женихов (вот отчего мрачно смотрела на меня хозяйская дочь), — простые велмане сами вышивали себе одежду. В Инессе вышивку можно было встретить лишь на свадебных платьях и саванах. И мне все было неуютно в одежде, ибо ни первого, ни второго я пока не ждала и не хотела.

Вот странность человеческая — Инесса стоит на краю Велмании и Велманией считается, как и Цитадель Магии на севере, откуда родом Ральер. Но отличаются обычаи, и совсем иначе блюдут традиции. Смотрящему, видно, пришлась по вкусу такая жизнь. Мне сперва показалось, что он трус. Но пошел за мной, ждал, искал, вытащил из реки. А боялся не за себя, за них боялся. За свою семью, за дом… Можно осуждать, да только я уже не торопилась. Сама пытаясь представить, что сделала бы я, будь на его месте.

— Пойдешь со Сворном. Никто тебя с ним не признает, да еще и в платье. А признает, отговоритесь.

— Мастер Ральер… — промямлила я. — А если с ним что случится?

— Он маг обученный, ничего с ним не случится. А случится, в Инессу его заберешь! И заступишься за него там перед матерью своей.

— Давно догадались?

— Как имя назвала, да за колдуна начала просить. Будто я не знаю, что в Инессе все люди либо хордримцы, а те своих баб дальше порога не пускают. Либо слуги, а те не бывают такими наглыми, как ты.

— Еще Милрадицы… — подсказала я.

— В Милрадицах твоих единицы оказываются. Ты дальше слушай. Пойдете на площадь. Сворн попробует веревку пережечь, да только если она от чар защищена, не знаю я, чего делать. Ясно?

— Ясно. Спасибо вам…

— Не помогал я тебе. А за спасение ты меня уже благодарила. И еще я ворона послал знакомцу одному. Успеет — поможет вам. Но может не успеть.

Коротая время до полудня, я помогла Карин перемыть посуду, нарезала зелени на окрошку, намяла лука для пирогов. Рвалась помочь с уборкой, но сердобольная хозяйка отправила меня к мужу:

— Ты деточка грамотная, знающая. Иди помоги старику, у него глаза уж не те, все слезятся к вечеру от мелких буковок.

Ральер меня также работой обделил, но гнать не стал. Даже что-то рассказывал вслух, пока я распутывала высохшие волосы костяным гребнем.

— Пишут, бабочки неизвестные капусту пожрали.

— Гусениц, наверно, имели в виду.

— По их словам, бабочки, выходит. «Дыры, якось кочан насквозь видать, а сама бабочка белая, крылья прозрачные… каждое с ладонь…»

— Детскую?

— А может, мужскую? — насмешливо сказал смотрящий. — Якось насквозь видать…

— И вы каждый день подобное читаете?

— Это еще что… Не самое скучное. Вот другое послушай: «Кошка та ночью в девицу обращается и приходит к мужам порядочным, дабы украсть честь семейную да счастье из дому увести. Видывали ту кошку в новолуние или перед грозой. Милостиво просим изгнать сию бесовку, никакого удержу нет. Жены села Бобряново». Что скажешь?

— Удержу у них на мужей нет. Или на расшалившееся воображение.

— Куда там бабочке капустоедке… Знаешь, как порой тоскливо бывает? Вспоминаю, как молодым по тракту шатался, подряжался воевать на корабли в Алак-Грионе. Геройствовал, мечом махал, чары были простыми, девки добрыми. А потом выйду в горницу, посмотрю, как Карин у печи хлопочет, как девочки шуршат: старшая младшую грамоте учит. Как сын заклинание за заклинанием осваивает, а потом бежит мне показывать. И знаю — не зря я здесь капустниц с кошками гоняю.

— Сколько вам лет, мастер?

— Любопытная до чего девка. Много. Больше человеческого века. Видать, нам, магам, всегда больше отпускают боги.

— Вы в них верите?

— Карин верит. А я… Я в нее верю. Плохо, Айрин, когда веры у человека нет.

— Папа! Смотри, что мы на берегу нашли! Красивый какой! — Младшая вбежала, неся в вытянутых руках кинжал. Витая рукоятка полыхала хищными красными огнями рубинов.

— Где нашли? — нахмурился смотрящий.

— Можно посмотреть? — Я вытянула руку, и девочка послушно вложила в нее оружие. Исток среагировал мгновенно, к кинжалу потянулась сила. Я инстинктивно разжала руку. Кинжал с глухим стуком упал на пол. — Накопитель.

— Уверена? Рината, подними.

— Это не ваш?

— Нет. У колдуна такой видела?

Я покачала головой. Я не видела у Майорина никаких амулетов, тем более накопителей силы, очень сомневаясь, что они вообще ему нужны.

Вошел Сворн, дельно рассказал, что Рината собирала легкие плоские камушки для «блинчиков» и чуть не обрезалась о кинжал, не заметив.

— Надеюсь, ты помнишь, что такому оружию достаточно одной капли крови, дабы вытянуть из человека всю жизненную силу?

— Мы не знаем, отец, — с нажимом сказал парень.

— Хочешь проверить? — Смотрящий забрал у дочери кинжал и, стараясь не касаться лезвия, повертел его в руках.

— Можно не проверять. Он именно такой. — Брать в руки это подлое оружие мне не хотелось. Я встала и дотронулась указательным пальцем до голубоватой стали. Все верно, исток будто волной захлестнул мое сознание. Я убрала руку и закрыла глаза. Казалось, что я прикасаюсь к обессиленному чародею, стараясь заполнить силой пустоту. Но на миг мне привиделось, что я заполню не пустоту, а бездну.

Хватит. Убирайся, исток! Хватит! Я сильнее тебя. Это ты подчиняешься мне, не наоборот. Хватит!

Сознание вернулось. Я открыла глаза.

— Такие игрушки не теряют. Но могут оставить намеренно. И не хотела бы я встретиться с магом, владеющим этой мерзостью. Не оставляйте его в доме!

— И что прикажешь делать? Выбросить обратно — откуда взяли? — ехидно спросил Сворн. — Или отдать тебе?

— Нет! — Я отшатнулась от кинжала, чуть не врезавшись в парня. — Я не знаю. Решать вам, мастер Ральер.

— Я подумаю.

— Скоро полдень. Пора идти на площадь. — Сворн кивнул отцу и вышел, бросив вслед: — Жду тебя на крыльце.

За ним поскакала Рината.

Я замялась.

— Чего ждешь?

— Дайте мне кинжал.

— Ты только что сама отказалась.

— Я поторопилась.

Ральер оглядел кинжал в своих руках:

— Зачем он тебе?

— Если он вытягивает силу из людей, может вытянуть из заклинания.

Кинжал, замотанный тряпкой, не давал мне покоя, я все время теребила кожаную кошелку на поясе, проверяя, не выпал ли. Если есть мощный накопитель, значит, есть и маг, помимо смотрящего, его сына и Майорина. Значит, можно рассчитывать либо на его помощь, либо на его противодействие.

— Рин, возьми меня под руку.

— Зачем?

— Возьми! — повторил Сворн, подставляя локоть.

Мы неторопливо шли по улицам, заполненным народом. Я все пыталась ускорить шаг, но спутник меня одергивал.

— Эй, Сворн! Здорово! — Паренек, шедший нам навстречу, был полнотел и неповоротлив.

— Здравствуй, Кажун.

— На казнь девушку ведешь? — прищурившись, спросил он.

— Веду.

— Не женское это дело — на смерть глядеть.

— Не женское, — согласился Сворн. — Да только одного не пускает — волнуется.

Я потупила взгляд, опустила голову.

— Не видел тебя в наших краях.

— Рин. Она из Милрадиц.

— Не волнуйся, Рин, иди лучше домой, — мягко посоветовал Кажун.

Я помотала головой.

— Пойдем. — Сворн потянул меня дальше. Кажун пристроился с другой стороны от приятеля, не переставая по-доброму его журить.

Виселицу срубили добрую — пятерых повесить можно. Нам удалось протиснуться в первые ряды, хоть перед нами все-таки торчали головы.

— Стой тихо, — шепнул мне на самое ухо парень, я крепче вцепилась в его руку — толпу мотало, и меня всё норовили оттеснить от спутников. Мужик впереди нас шатнулся на меня, чуть не сшибив с ног, запнулся о мою юбку.

— Навели тут баб, протолкнуться нельзя.

— Тебя бесы зеленые толкают, а не бабы, — фыркнула я.

— Что ты сказала? — визгливо взвыл мужик.

— Хватит. — Сворн дотронулся до его руки. — Иди с миром.

— Пришел смотреть, как собрата по ремеслу вешают?

— Пришел, — согласился парень. — И ты пришел. Иди с миром, пока можешь.

Спорить с чародеем без пут, пусть и очень молодым, мужик не решился, еще подышал на нас перегаром да отошел подальше, расталкивая людей.

— Любит нас народ, ничего не скажешь, — пробурчал спутник, подтягивая меня к себе. — Иди-ка поближе, пока еще один такой не выискался.

Но толпа замерла, люд перестал толкаться локтями. Вели колдуна.

Его, видно, били и валяли в грязи, а взгляд был до того мрачен, что глаза казались черными, а не светлыми. Но головы Майорин не опустил, он усмехался, зло, презрительно, искренне ненавидя каждого, кто пришел на площадь. И будто каждому смотрел в глаза.

Посмотрел и в мои. Посмотрел и споткнулся о невидимую стену.

Его толкнул ратник, заставляя идти дальше, занести ногу над первой ступенью помоста, где высилась виселица.

Я сжала руку Сворна, молясь, чтобы все получилось. Чтобы молодой неопытный чародей смог повторить заклинание, которое, по его признанию, ему всегда плохо давалось.

Ральер стоял на помосте, стараясь не смотреть в нашу сторону. Рядом с ним стоял наместник Рон.

— Тишина! — разнеслось над площадью, смолкли последние перешептывания. Продавщица жареных орехов перестала нахваливать свой товар и тоже уставилась на помост. — Этот колдун — Майорин инесский, нарушил священный кодекс магов и колдунов. Он магическим способом умертвил Крона с Боровой переправы. Так же подло старался убедить нас, что поединок, в котором пал отважный Крон, был честным. Со слов смотрящего мага Боровой переправы, мы знаем, что сие ложь. — Ральер поморщился под обжигающим ненавистью взглядом Майорина. — Еще, сговорившись со своими подручными, пытался устроить побег, в результате чего пострадала застава и погибли ценные кони, принадлежащие государству. Его подельники пали в схватке с нашими отважными ратниками. — Я впервые усмехнулась, значит, подельники и сговор. Может, у страха глаза велики, а может, у Рона язык без костей. Это уж мне никогда не узнать. — Главное, вы должны понимать, что перед вами человек подлый и опасный, готовый на все ради спасения собственной шкуры. Согласен ли ты с приговором, колдун?

То, что сказал колдун, слышала вся площадь, и вся площадь видела, как Рон залился багрянцем ярости и унижения. Но менять приговор с повешения на четвертование было поздно.

— Вздернуть его как последнего разбойника!

И верно, чаще колдунов сжигали на кострах, но подобного бы не потерпела Инесса, даже будь Майорин трижды виновен.

Колдун послушно, но как-то неловко влез на колоду, палач накинул ему на шею веревку.

Сворн рядом скрипнул сжатыми зубами.

— Привести приговор в исполнение.

Палач занес ногу для удара.

— Сейчас.

Кивок, парень поднял руку, сложил пальцы.

Колода вылетела из-под ног колдуна.

— Давай! — Может, я закричала. Не знаю.

— Сил не хватает, — почти простонал парень. — Она зачарованная.

Ну и бес с ним, пронеслось в голове. Я схватила его за руку и отчаянно захотела, чтобы исток наполнил эту впадинку. Наполнил его силой, насколько возможно.

Время остановилось, горячая волна пробежала по телу, устремилась в руку. Майорин начал хрипеть.

Исток рванулся в вспотевшего от натуги чародея, Сворн закусил губу, из-под белых зубов потекла тонкая струйка крови.

Ищущие опоры ноги безрезультатно царапали воздух.

Еще чуть-чуть. Что такое поглощающий магию асбест, когда рядом исток. Исток, заполняющий любые впадины, любые трещины. Вода точит камень, лава — плавит.

Веревка лопнула.

— Что за леший! — крикнул Рон. Майорин завалился на спину, закашлялся. — Что за леший?

Помост доставал мне до пояса, я пролезла вперед, расталкивая людей. Наместник поднял с земли три коротких отреза добротной конопляной веревки с асбестовым желтым отливом. Удара было четыре.

Один наш, а чьи остальные?

— Признаю эту казнь недействительной и противной богам. Кто решится оспорить? — Люди повернули головы. По огороженному проходу, где четверть часа назад шел колдун, будто танцуя, двигался неизвестный эльф.

— Кто посмеет оспорить мои права? — Наместник, кажется, был с ним знаком. Потому что багрянец сменила белизна. — Кто меня не знает? Я глава личной охраны государя Велмании Редрина Филина Алимарн Яриний. Кто оспорит мои слова?

— Никто, милсдарь, — еле разлепляя губы, прошептал Рон.

Народ подался назад, кто-то торопился покинуть площадь.

Хотя эльф не пугал ни лицом, ни оружием. Наоборот, он был картинно красив, особенно в гневе. Нервно раздувались ноздри точеного носа, негодующе скривились красиво очерченные губы, метали молнии синие глаза, отливали золотом коротко остриженные волосы. Мало кто в Велмании не слышал о нем, и мало кто слышал хорошее. Яриний славился жесткостью, граничащей с жестокостью. Но, надо признать, при его главенстве при дворе царил устрашающий порядок, а Яриний обладал почти безграничной властью. Он снял веревку с колдуна, легко перерезал путы на руках ножом и помог тому подняться. Майорин сощурил глаза, но ничего не сказал.

— Наместник Рон, уверены ли вы, что поединок был нечестным?

— Уверен! — не сдался наместник.

— Предлагаю вам поединок, я и смотрящий проследим за честностью боя. — Глава охраны государя повернулся к Ральеру. Маг странно завалился набок, силясь удержаться на ногах, хватаясь слабеющей рукой за ближайшего ратника.

— Отец! — крикнул Сворн, он метнулся к помосту, расталкивая людей, я побежала за ним. Парень легко вспрыгнул на невысокое сооружение, но меня кто-то дернул за юбку. Давешний мужик наступил на подол и выказывал мне недостающие зубы. Сворн уже бухнулся на колени перед отцом. Пальцы распутали узел на поясе, я отбросила заботливо вышитую дочерью Ральера одежку и взлетела за спутником. Зря Карин отговаривала меня поддеть под юбку штаны, послушайся я — сверкала бы голыми ногами.

— Что с ним? — Я не знала, к кому кидаться. К Майорину, который не очень-то твердо стоит на ногах и осторожно трогает посиневшую шею, или к Ральеру…

— Мертв. — Яриний еще не приблизился, но уже знал, будто чуя смерть.

Колдун слабо улыбнулся, я подошла к Сворну, сидевшему у тела отца, положила руку на плечо.

— Отец. Как же так? — прошептал парень.

Яриний наклонился над Ральером. Дотронулся до артерии на шее.

— Сердце остановилось. Отложим поединок.

— Нет. — Сворн выпрямился, сбросил мою руку. — Не надо откладывать. Я буду смотрящим.

— Ты? — удивился Рон. — Мальчишка?

— Я маг, — холодно произнес парень. — Сомневаешься?

Народ одобрительно заголосил, Сворна они знали хорошо и пареньку доверяли. Последний год звали чаще его, а даже если не его, то приходил все равно он.

Рон не посмел идти против толпы:

— Хорошо. Назначаю тебя новым смотрящим. Но без одобрения Инессы…

— Я одобряю, — хрипло прошелестел Майорин. — Как представитель Инессы.

Наместник нервно дернулся, шагнул ближе к ратникам, но те как завороженные смотрели на Яриния.

Для поединка освободили пятачок на площади, народ оживился, опомнились торговцы. Поединок пришелся людям по нраву больше, чем казнь. Тут и исход неизвестен, и ставки сделать можно, и поболеть за приглянувшегося героя. Смерть смотрящего несколько омрачила души, но не настолько, чтобы позабыть подколоть дружка и собутыльника глупой ставкой или излишним волнением.

Сворн стоял в первом ряду рядом с Яринием. Тот кивнул поединщикам, мужчины обнажили мечи.

Два блестящих на солнце лезвия зависли в воздухе, чтобы встретиться с равнодушным звоном. Какое-то время они примеривались друг к другу, кружа в медленном, будто ленивом, танце. Хорошим воином был Рон, хорошим мечником. Он оценивал колдуна, постепенно ускоряя атаки. Колдун больше отбивался, не торопясь нападать, но и выпады отражал один за другим.

Понятно, почему в прошлый раз некоторым показалось, что колдун воспользовался магией. Стоило Рону перестать осторожничать и рассматривать противника, как то же перестал делать колдун. Мелькнула серебристая молния меча, рассекая воздух. Мелькнула вторая… Как давешняя гроза метали бойцы молнии.

Первая россыпь алых бусин осталась на одежде наблюдающих за боем людей. Рон облегченно вздохнул — достал. Колдун этого и ждал.

Голова наместника покатилась к быстро отступающей толпе.

— Колдовал ли я? — прошептал Майорин.

— Нет. Это был честный бой, — громко сказал Яриний и уже тише ратникам: — Уберите здесь.

Ратники как во сне подошли к нему, готовые подчиняться приказам.

Майорин оперся на меч, вытер взмокший лоб и хмуро посмотрел на меня:

— Я же велел тебе уехать…

Ральера хоронили на рассвете, но поспать ночью мне не удалось. В доме смотрящего бушевало неприкрытое черное горе. Пахло настоем валерьяны, пустырником. Громко, навзрыд ревела старшая дочь, тоненько пищала младшая. Сворн же всю ночь сидел с матерью, которая за эту ночь превратилась в старуху. Карин не плакала, она лежала, отвернувшись к стене, и молчала, закусив бескровные губы.

— Разве сердце могло просто взять и отказать? — спросила я колдуна, осторожно подтягивая нитку, он сверкнул глазами и не ответил. Не особо потреплешь языком, когда тебе штопают рану. Рон распорол ему внешнюю сторону бедра.

— Оно отказало не просто так, — отозвался Яриний. — Он тоже порвал веревку. Вы, Майорин, страшно везучий. Сворн, Ральер, я.

— Вы? — Майорин поморщился; может, мне показалось, но глава охраны вызывал у колдуна плохо скрываемую неприязнь.

— Ральер вызвал меня, я был неподалеку. Интересно другое: было четыре попытки. Кто четвертый?

Колдун пожал плечами.

— Сворн нашел на берегу кинжал, — продолжила размышлять я, — накопитель… Одной капли крови достаточно, чтобы он вытянул силу.

Майорин резко повернул голову и тут же скривился от боли.

— И где он?

Мужик наступает на мою юбку, я торопливо распускаю узел пояса…

Тогда я думала только о Ральере.

— Где он, Айрин?

— Не знаю.

Выслушав мою исповедь, колдун посерел.

— Ты закончила шить?

— Да.

— Наложи повязку.

— Майорин, я тогда…

— Молчи лучше. Опиши подробно кинжал. — Он снова неосторожно повернул голову, потревожив шею.

— Скажите спасибо, что они петлю натягивают так, чтобы удушить, а не шею сломать, — утешил его Яриний.

— Спасибо! — прохрипел колдун. — Спасибо тебе, Айрин!

— А я тут при чем?

— Если бы ты не попыталась меня «спасти», — язвительную речь прервал кашель, — я бы сбежал ночью.

— С асбестовыми веревками на руках?

— Я их снял! Но после твоей помощи охрану утроили. А меня спеленали.

— Мог бы и так выбраться, раз такой умный и ловкий, — надулась я. Нога после вчерашних забегов еще ныла.

— Одно дело — незаметно оглушить двух-трех обормотов, другое — перебить дюжину ратников, служащих Велмании.

— Рону!

— А он служил Велмании. — Майорин зло на меня посмотрел и махнул рукой. — Глупая девка, я тебе что велел?

— Не смей на меня… шипеть! Змей подколодный!

— Успокойтесь, все обошлось. Даже законно!

Теперь мы уставились на эльфа. Он поспешил объяснить:

— По кодексу я имею право забрать любого смертника и предать его заслуженной каре.

— И что вы со мной сделаете? — невесело хмыкнул колдун.

— Поединок послужил заменой казни. Я давно хотел убрать Рона, он был почти неуправляем.

Над погостом кружили вороны, их не смущал мелкий моросящий дождик. Отпевать мага в храме не стали — он не верил в Трех Богов, а Карин не решилась идти против воли мужа. На похороны пришла половина села, все толпились вокруг, ежась от дождика. Староста загнал в гроб последний гвоздь.

Послышались напутственные речи, рыдания, вздохи. Мужчины опустили гроб в яму и расступились. Сворн провел мать к могиле, Карин пошатывало, и она с трудом наклонилась, чтобы взять горсть размокшей рыжеватой земли. Земля застучала по крышке гроба, пока не закрыла темное дерево от глаз живых. Дальше уже дело мужиков.

На поминки пришли только самые близкие, коих было немало, и мы. Я глупо себя чувствовала, выслушивая воспоминания о замечательном человеке, так рано нас покинувшем.

С темнотой все разошлись, и из гостей мы остались в горнице вдвоем. Из комнат вошла заплаканная Карин. Мы замолчали.

— Да вы говорите, я умыться…

— Давайте помогу!

— Да что ты, милая, сиди-сиди, когда руки заняты — все легче. — Руки дрожа попытались подхватить ухватом тяжелый горшок с теплой водой, стоящий на припеке. Майорин скачком оказался рядом, перенял древко ухвата.

— Не держат совсем, — извиняясь, прошептала женщина.

— Мама? Куда ты пошла? — Старшая дочь Ральера смотрела на нас подозрительно. — Пойдем, мама.

— Можешь что-нибудь сделать? — спросила я Майорина.

— Ее мучает не смерть, а жизнь.

— Ей плохо оттого, что он умер.

— Нет. Ей плохо оттого, что он больше не будет жить.

— Но разве это не одно и то же?

Колдун встал, убрал воду обратно на припеку и сунул нос в чугунок. Обнаружив там вчерашние щи, поставил снедь в центр стола.

— Миски где? — Я влезла на полку, подала миски. Майорин шарил по другим полкам. — Сметанка, — довольно проворчал он. — Разница есть. Небольшая разница, но есть. Смерть оплакивают чаще у молодых: не успел, не сделал, не сможет. А старики прожили жизнь. Свеженькая.

— Куда грязным пальцем! — возмутилась я. — Фу, я не стану ее есть.

— Мне больше достанется. — Майорин, довольный разрешением конфликта, похоже, решил запустить туда руку по локоть.

— Ну-ка! — Я отобрала горшочек, но сметанка теперь выглядела жалко. Пришлось кое-как умять ее ложкой, залатывая выгрызенные колдуном дыры. Я не удержалась и украдкой макнула палец, никто же не видит.

— Айрин! — ворчливо донеслось со спины.

— А нечего подглядывать, шею свернешь, — отлаялась я.

Шея у него посинела, а в некоторых местах побагровела. Не хватало только оборванной петли, но в остальном Майорин выглядел даже слишком живым. Прикрыть эту пакость он не потрудился, и любой собеседник во все глаза смотрел на синяк, а когда понимал, что колдун давно заметил направление взгляда, опускал вытаращенные очи на носки сапог.

Яриний остался в Боровом, взяв на себя временное командование заставой, пока Вирица не пришлет нового наместника переправы. Не знаю, отчего Майорин тянул с отъездом. Но он будто не хотел оставлять эльфа без присмотра, ретиво кинувшись помогать Сворну разбираться с делами. Безмолвное присутствие Яриния за спиной молодого чародея придавало его словам вес, а оспаривать решения никто не осмеливался, хотя старосте и не нравилось, что маг вмешивается в мирские дела.

Мужчины переехали на заставу, а я осталась в доме смотрящего, помогая Сворну разбирать бумаги, готовя для Карин успокаивающие снадобья. Старшая дочь — Льяля — смирилась с моим присутствием, и мы почти подружились, как обычно сходятся девушки, живущие в одном доме. Через неделю в горнице уже слышался смех — молодость быстро забывает горе. Рината сидела у меня на коленях, накручивая на пальчик кончик кудрявой темной косички, мы учились писать длинные слова. Берестяной лист быстро заполнялся корявыми буковками и кляксами от чернил. Льяля хлопотала у печи.

— Айрин, где свиток обращений за прошлый месяц? — заглянул в горницу Сворн.

— На третьей полке у окна. У него шнурок синий.

— Что бы я без тебя делал! — улыбнулся он и исчез.

— Может, останешься? — спросила Льяля, когда брат скрылся. — И маме ты нравишься…

— И что я буду делать, помогать смотрящему? Тут ошибка, как проверить это слово?

— Стол. Поняла. — Рината высунула язык и старательно принялась исправлять ошибку.

— Я про другое. Впрочем, это не мое дело.

— Ничего не понимаю. А тут что за каракуля? Как я догадаюсь, о чем речь, если ни одной буквы не разобрать!

— Ну, Рин! — возмутилась малявка, за что получила поучительный щелбан по темечку.

Время текло размеренно, медленно, но неотвратимо приближалась середина последнего летнего месяца.

Жара спала, легкий ветерок щекотал гриву леса, покрывал рябью широкую Урмалу. До осени оставалось все меньше времени, мне пора бы уже собираться в Милрадицы, а перед школой я хотела побывать дома. Речь об этом зашла в один из тихих теплых вечеров, когда Сворн уже сам озвучил предложение остаться.

— Ты могла бы мне помогать.

— Я ничего не умею, — отмахнулась я. — Тем более меня приняли в Милрадицкую школу общих наук.

— А ты хочешь там учиться?

— Не знаю.

Уже ночью, когда Майорин собрался на заставу, а я провожала его на крыльце, он вспомнил этот разговор:

— Тебе нечего делать в Милрадицах.

— Предлагаешь остаться здесь?

— Я могу тебя учить сам. Со мной, по крайней мере, ты сможешь научиться контролировать исток.

— Я уже его контролирую.

— Тебе кажется. Впрочем, как хочешь. Мое дело предложить. Думай.

Много времени на раздумье не понадобилось. Я догнала колдуна на полдороге.

— Я хочу, хочу поехать с тобой.

— А как же Сворн?

— А что Сворн?

Колдун щелкнул меня по носу и засмеялся:

— Нравишься ты ему, дуреха.

— Я не дуреха.

— Как есть дуреха.

— Ты нашел владельца кинжала?

— Нет, как в воду канул. Но кое-что я узнал.

— Что?

— Такие кинжалы делали в Цитадели Магии, Айрин. Он набирает силу из пущенной им крови. Кто-то уже знает про тебя.

— Что же он его потерял?

— Не потерял. Проверял. Знал, что ты остановилась у смотрящего. Может, сам Ральер ему об этом и сообщил.

— Но зачем? Он пожертвовал жизнью ради тебя!

— Или его убили, пока он не сболтнул лишнего, а силу вытянули тем самым кинжалом, который ты так неосмотрительно потеряла.

— И что теперь делать?

— Глаз с тебя не спускать, а лучше убить и разом решить все проблемы. Пойдем до дому провожу, шастаешь по ночам. — Майорин улыбался, но что-то мне подсказывало — он говорил серьезно.

Кажун — приятель Сворна, долго краснел, зеленел, пыхтел, но решился-таки. Вышедшая поутру вынести помои Льяля закричала от испуга, не сразу признав во вытянувшемся на крыльце молодце с саженым мечом распустеху Кажуна. Я выглянула на крик.

Парень надулся и важно сообщил:

— Меня взяли в ратные. Я теперь страж переправы, скоро стану наместником!

— Поздравляю, — севшим голосом прошептала перепуганная девушка.

Кажун растрепал рыжую макушку, залился свекольным румянцем и, вцепившись в Льялю взглядом, будто в смертного врага, выпалил:

— Пойдешь за меня? За ратника?

Теперь краской залилась Льяля. Она поставила на землю ведро, подошла к парню.

— Думала, ты никогда не соберешься!

Потом, конечно, отправляли сватов, сговаривались насчет свадьбы, но девушка частенько мечтательно вздыхала и пропадала вечерами, возвращаясь с полыхающим лицом.

В день отъезда снова зарядил дождь, будто отговаривая от дальней дороги. Пеструшка грызла трензель, взрывая копытами землю. Майорина провожали новый наместник и Яриний, они продолжали обсуждать дела, даже когда колдун влез в седло. Меня вышло провожать все семейство. Карин, едва оправившаяся после смерти мужа, напекла и наготовила в дорогу всякой снеди, умоляла не есть всухомятку, напоминала, что где лежит. Льяля ворчала, что я не остаюсь на свадьбу, рядом топтался раскрасневшийся Кажун, Рината долго висела у меня на шее, хлюпая курносым носом.

Сворн сперва протянул руку, потом передумал, отдернул ладонь и обнял меня.

— Я тут тебе подарок смастерил. — Он протянул мне шнурок с деревянным оберегом.

На обереге был любовно вырезан велманский узор. Я нерешительно взяла подарок. Потом сняла с шеи инесскую глиняную бусину.

— Отдариваешься, значит? — горько спросил парень.

— Так будет лучше. Спасибо, побратим.

— Удачи, посестрица.

Однажды я пожалею об этом.

Я завязала на шее кожаный шнурок оберега, зная, что никогда не потеряю, а если снимут, то только силой.

Луна висела в предрассветном ярко-синем небе на западе. На востоке пролитым молоком расползался рассвет, на фоне которого темной громадой встала Роканская крепь. Листва деревьев, будто напитавшись лунным светом, мерцала потусторонней зеленью, шевелясь под слабым ветерком.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒