СТРАННИК МЕЖДУ МИРАМИ 4 страница

Голос Маккейба окреп, стал увереннее. По‑прежнему треск в динамиках. Эверетт ощущал напряжение, как будто сам находился в той комнате.

Пол Маккейб повторил в третий раз:

– Земля‑2, Земля‑2, говорит Имперский колледж в Лондоне!

Вдруг сквозь треск прорвался голос – мужской, с сильным акцентом. Слов Эверетт не понимал, хотя временами они казались почти знакомыми. Испанский, португальский? Нет, ни один из европейских языков, скорее напоминает пенджабский, на котором бебе Аджит болтает со своим сыном, папой Эверетта. Или, может, арабский? Впрочем, его уже не было слышно: комната взорвалась ликованием. Все кричали «ура», хлопали, обнимались. Колетта повисла у Теджендры на шее, Пол Маккейб с жаром тряс его руку. Мужчины хлопали друг друга по спине. С оглушительным звуком вылетали пробки из бутылок шампанского. Бокалы сверкали в лучах света из иной вселенной. Видео закончилось.

Рюн набросился на Эверетта с вопросами.

– Что это было, что мы такое видели, кто там выступал?

Эверетт уже открыл второй клип. Место действия то же и те же декорации: комната, компьютеры, тарелки антенн, металлическая плита с дырой, по краям дыры испаряется жидкий азот. Дата: неделю спустя после первой записи. И действующие лица те же. За исключением…

– Это что, Дэвид Камерон?

– А вон тот тип – министр высшего образования и науки, – отозвался Эверетт.

Имя он забыл. Министры так часто меняются, и все на одно лицо.

– Мы установили радиосвязь с Землей‑2, – объявил Пол Маккейб масленым голосом, источающим почтение к присутствующим политикам. – Теджендра, начинайте отсчет, пожалуйста.

Теджендра молча нажал на кнопку, и на экранах замелькали секунды. Эверетт видел, что отец нехотя следует приказам. Когда Теджендра злился или расстраивался, он всегда хранил мертвое молчание и двигался медленно, как будто под водой, где малейший звук или резкое движение может привлечь акул. Эверетт понимал его состояние. Из области науки они вдруг перешли в область политики. Экспериментом теперь управляли другие.

00:00. Комнату вновь залил свет иной вселенной.

– Алло, Земля‑2! Алло! Говорит профессор Пол Маккейб из Имперского колледжа в Лондоне!

В ответ сразу раздался прежний голос – тот же, что в предыдущем клипе, только сейчас он говорил по‑английски с каким‑то странным, смутно знакомым акцентом.

– Алло, Пол, алло, Имперский! Говорит Ибрим Ходж Керрим из Палаты тысячи миров.

– Ибрим, мы рады вас слышать! Сегодня нам оказал честь своим присутствием наш премьер‑министр, мистер Камерон.

– Дар приносит честь дарителю. Рядом со мной – его превосходительство Саид Гусейн Эльтебир, из Павильона блаженств.

– О чем это он? – спросил Рюн.

– Я думаю, это их премьер‑министр, – шепотом ответил Эверетт.

– Чей? – тоже шепотом поинтересовался Рюн.

На экране премьер‑министр надел наушники.

– Алло? – произнес он неуверенно. – Алло? Мистер Эльтебир?

– Да простится мне такая смелость, – вновь прозвучал из‑за сияющего диска странный певучий голос. – Его превосходительство не получил лингвоимплантов. Если позволите, я буду переводить.

Раздался другой голос, более низкий. Он говорил на том же языке, который был в первом клипе. Ибрим Ходж Керрим синхронно переводил.

– Его превосходительство приветствует своего достойнейшего коллегу из иной вселенной от имени всех народов, населяющих Пленитуду известных миров.

Премьер‑министр Камерон на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки и начал отвечать:

– Благодарю за любезные слова, ваше превосходительство…

Тут видео внезапно закончилось.

– Это какое‑то кино или что? – спросил Рюн. – Там правда был премьер‑министр или просто под него загримировали?

– Правда министр. Это не кино. Все на самом деле.

– Что на самом деле? – спросил Рюн.

Эверетт уже открывал третий видеоклип. Друзья ахнули в один голос.

Они находились высоко в небе, а под ними раскинулся город. В лучах солнца сверкали купола – высокие и приземистые, купола из белого алебастра или крытые красной терракотовой плиткой, выложенные цветными изразцами, серебром или чистым золотом. Купола громоздились одни над другими, целые каскады куполов и множество крошечных куполов, выстроившихся рядами и квадратами. Купола по сотне метров в поперечнике и в сотню метров высотой, увенчанные золотым полумесяцем, купола, плоские как блюдечки или в форме луковицы. На заднем плане высились башни – тонкие карандаши минаретов и километровые небоскребы, больше похожие не на здания, а на скульптуры, кружево стекла и титана, казалось бы, слишком тонкое и хрупкое, чтобы выдержать свой собственный вес, а между тем стоят же, теснясь отдельными рощицами, словно деревья в лесу. Угол обзора изменился. Должно быть, видеокамера установлена на каком‑нибудь беспилотнике, подумал Эверетт. Теперь внизу можно было разглядеть широкие проспекты и тенистые бульвары. Камера, снижаясь, нырнула между рядами высоких домов – этажи нависали друг над другом. Улицу обрамляли глубокие аркады – укрытие от палящего солнца, намного жарче того, что светит над Стоук‑Ньюингтоном. То и дело камера на мгновение выхватывала прохожих, неспешно шагающих в тени: мужчины в элегантных костюмах с воротниками‑стойками в индийском стиле и женщины в разноцветных узорчатых пышных платьях с рукавами‑буф. Видимо, на улице полагалось носить головные уборы: круглые шапочки, цветные фески и разнообразнейшие тюрбаны для мужчин, белые кружевные накидки для женщин. Эти накидки крепились к своеобразным кокошникам, слегка напоминающим нимб. Миг – и камера снова взмыла вверх, мимо балконов с чугунными решетками, и выскочила из‑под нависающего карниза. В глубине жилых кварталов скрывались закрытые со всех сторон дворики и сады. Здесь плескались фонтаны, блестели влажной зеленью папоротники и декоративные деревья, сверкали обрызганные водой изразцы. Камера поднялась еще выше, в самое небо. Облака и панорама неведомого города. Эверетту почудилось, что он видит заходящий на посадку самолет, потом блеснула серебром река, и на экране возник обширный портовый комплекс на противоположном городу берегу реки. Среди громоздких сухогрузов и танкеров сновали катера на подводных крыльях и маленькие юркие паромы. Буксиры, лавируя, заводили в доки большие корабли. Камера двигалась над каналами и пристанями, подъемными кранами и пакгаузами, сделала поворот над нефтеперерабатывающим заводом с цистернами и трубами. Эверетт пытался прочесть надписи на цистернах десятиметровыми буквами, но алфавит был ему незнаком. Похоже на арабский – сплошные петли и завитушки. Камера отъехала чуть дальше. Эверетт еще раз окинул взглядом завод и понял, что никакой это не завод, а нефтеналивной терминал. Громадные танкеры у причалов заполняли свои емкости сырой нефтью. Значит, здесь добывают нефть. Камера поднималась все выше, и Эверетт вдруг узнал очертания реки. Плавная излучина с южной стороны, потом длинный прямой участок, идущий с востока на запад, резкий изгиб к югу и вновь к северу, огибая узкий зеленый мыс.

– Темза, – чуть слышно прошептал Эверетт. – Это Лондон! Или его аналог в параллельной вселенной.

Камера спланировала к длинному языку Собачьего острова. В этом Лондоне здесь зеленел парк, сверкали словно по линейке расчерченные пруды и фонтаны. Между ровными, как на параде, рядами деревьев и аккуратно подстриженных живых изгородей серебристым геометрическим узором пролегли каналы. Кое‑где виднелись сводчатые павильоны и беседки с кровлей в форме морской раковины. Среди всего этого благолепия, в самом центре искусственного озера поднимался великолепный дворец. Грандиозные своды с колоннадами венчал огромный золоченый купол. Над ним развевался белоснежный флаг с изображением двух соединенных красных полумесяцев, обращенных спинами друг к другу.

Дальше в записи, видимо, был вырезан кусок. На экране без перехода возникла прежняя комната с колоннами. Двое зрителей снова ахнули. Исчезла металлическая плита с глазком в другую вселенную. На ее месте появилось массивное металлическое кольцо, метра три в диаметре, оплетенное кабелями и обвешанное предупреждающими знаками. В слабоосвещенных углах угадывалась еще какая‑то новая аппаратура. От резко вспыхнувшего света заболели глаза – отверстие кольца превратилось в сплошной сияющий круг. Из этого сияния выплыл силуэт, напоминающий насекомое с тонкими суставчатыми лапками. Грань между мирами потускнела и погасла. Прошла пара секунд, пока видеокамера подстраивалась под изменившееся освещение, а потом Эверетт и Рюн смогли разглядеть зависший в воздухе белый пластиковый разведывательный дрон с четырехлопастным винтом. Аппарат выдвинул шасси и приземлился перед большим кольцом.

– Они его прислали оттуда, – прошептал Рюн. – Только откуда – оттуда?

– Останови! – приказал Эверетт.

Камеру, похоже, отложили, не выключив, и она продолжала бесцельно снимать экран одного из компьютеров. Рюн мгновенно двинул мышкой.

– Глянь! – Эверетт коснулся экрана. – Смотри, что в этом окне!

На первый взгляд – самый обычный снимок Земли со спутника: континентальная Европа, характерной формы Скандинавский полуостров, выступающая береговая линия Франции, квадрат Испании с Португалией.

– Вот Ирландия, а Англия‑то где?

Дания на месте, и Голландия тоже. Ирландия, как полагается, в Атлантическом океане. А между ними – ничего, кроме воды. Британия располагалась на тысячу миль южнее, в сотне километров от берегов Португалии и Марокко, словно стала на якорь у самого устья Средиземного моря.

– Это Англия? – изумился Рюн.

«Да, и мы только что видели ее столицу», – подумал Эверетт. Фотографии, очевидно, сделаны дроном, который только что у них на глазах вернулся с той, параллельной Земли, и так уж небрежно видеокамеру положили именно перед этим экраном, и, конечно, совершенно случайно забыли ее выключить… По фотографиям нетрудно в общих чертах воссоздать тамошнюю историю. Римляне обнаружили остров на самом краю обитаемой вселенной. Завоевали его, насадили свой язык и свою культуру, а потом вернулись домой. Им на смену пришли мавры, воинство ислама, и вот они‑то остались надолго. Построили сильную страну с развитой цивилизацией. В этом мире никогда не было Англии. «Аль‑Бурак» – сказал голос по радио. Что это – столица той, другой Британии? И еще один вывод можно сделать из грубо отредактированной записи и специфического расположения камеры в конце – кто вел съемку и зачем?

– Какое время указано?

– Пятое, двенадцатое, четырнадцать тридцать два.

Одиннадцать дней назад. За десять дней до того, как Теджендру похитили возле Музея современного искусства. Он хотел показать все это Эверетту, точно так же, как хотел передать ему Инфундибулум. Заранее подготовил свое наследство. Он знал, что ему грозит опасность.

Эверетт открыл последнюю видеозапись. Поворот камеры – и на экране возник прекрасно начищенный коричневый ботинок с незавязанным шнурком, вид сверху. Две руки, появившись в кадре, начали завязывать узел. Смуглые, изящные руки. Белесый шрам на втором суставе правого мизинца. Конец записи.

– Что‑что? – сказал Рюн. – Прокрути еще раз!

Эверетт снова нажал «Просмотр».

– Какой‑то тип зашнуровывает ботинок…

«Не какой‑то, – подумал Эверетт. – И не тип. Я знаю этот шрам. Он – от электроножа для разделки мяса, появился три года назад на празднике Дивали. Только папа всем говорит, что шрам от лазера, потому что это круче. Папин шрам, его смуглые руки с длинными пальцами, его ботинки. Только зачем было это снимать? Зачем добавлять такую запись в папку? Какой‑то тип зашнуровывает ботинок…»

Внезапно открылась дверь, и полумрак комнаты, освещенной только экраном компьютера, пересекла яркая черта. Эверетт и Рюн вздрогнули от неожиданности.

– Сразу видно – совесть нечиста! – усмехнулась мама Рюна. – Что вы там смотрите? Рюн, если ты опять нашел способ обойти защиту, совсем лишишься Интернета! Вы уже поели? Давайте сюда тарелки и кружки, я их на ночь заброшу в посудомоечную машину. Рюн Спинетти, я в твоей комнате нашла пару кружек с вот таким слоем плесени!

Мальчишки молча передали ей посуду. Выдохнули, только когда дверь снова закрылась.

– Это все реально! – сказал Рюн.

– Реальней не бывает, – отозвался Эверетт.

Эверетт позвонил из древнего телефона‑автомата на углу. Мобильнику он больше не доверял. Мало ли кто может подслушать. Мало ли, кто подсматривает из‑за каждой двери, из‑за каждой стены. В каждой встречной машине прячется соглядатай. Дисплей телефона‑автомата был заляпан чем‑то липким и красным, в будке воняло мочой и еще неизвестно чем.

– Колетта, я посмотрел. – Он не стал упоминать Рюна. Так проще. Вот, уже накапливается вранье. – Надо встретиться.

На Пьяцце в Ковент‑Гардене было пасмурно, поливал дождь, ветер вырывал из рук зонт, зато здесь даже в такую мерзкую погоду с утра было людно. Дождь разогнал уличных артистов, зато обычные лондонцы оказались куда упорней. Горбясь под зонтиками, подняв воротники и надвинув на лицо капюшоны, они шагали вперед наперекор стихиям, нагруженные тяжелыми сумками с рождественской символикой. «Я видел другой Лондон, где не бывает дождя, где ветер не срывает новогодние украшения и на улицах не видно праздничной суеты», – думал Эверетт, глядя в окно кофейни «Коста‑кофе» на двух женщин, мирно попивающих кофеек. Интересно, существуете ли вы в том мире? Там вы тоже дружите, ходите вместе за покупками?

Эверетт подул на свой «капучино», отгоняя пену. Они с Колеттой сидели за столиком под стеклянной крышей рынка.

– Мы открыли порталы Гейзенберга в девять параллельных вселенных, – сказала Колетта Харт, зачерпывая ложечкой взбитые сливки. – В нашей терминологии они называются «проекциями». Ту, с которой мы первой установили контакт, называют «Земля‑2». Ты ее видел в записи: мусульманская Британия у самого Гибралтарского пролива. Обычно именно с ней прежде всего вступают в контакт другие вселенные. По развитию науки и техники она опережает нас на семьдесят пять – сто лет. Технология порталов у них давно освоена. Проблема в том, что раньше они могли непосредственно перемещаться только в одну проекцию – ту, которую мы называем «Земля‑3». В этой вселенной тоже довольно рано освоили технологию порталов Гейзенберга.

В 1995 году с Землей‑2 и Землей‑3 вступила в контакт еще одна вселенная, Земля‑4, где независимо возникла технология порталов. Земля‑2 и Земля‑3 сильно отличаются от нашей Земли, а вот Земля‑4 с ней практически во всем совпадает. На Земле‑2 существует теория, что Земля‑4 и наша Земля‑10 входят в недавно отделившуюся группу параллельных вселенных. Если окажешься на Земле‑4, не сразу и догадаешься, что ты не в своем родном мире. Даже погода у них, возможно, такая же, как здесь. Там есть и я, и ты, но имеются и отличия. Ал Гор там президент Соединенных Штатов, избран уже на второй срок, у них не было теракта одиннадцатого сентября, в Англии премьер министр – Майкл Портилло. Да, и еще у них что‑то случилось с Луной, только они не говорят, что.

– А мой папа? – спросил Эверетт.

Колетта поморщилась.

– Давай начнем с трех «П». О проекциях ты уже знаешь. Запомни еще два термина: Пленитуда и Паноплия. Пленитуда известных миров – это союз вселенных, наладивших контакт друг с другом. До сих пор было девять известных миров, наш – десятый. События развиваются очень быстро, и я уже не на переднем крае – процесс взяли под контроль политики. Во всяком случае, к нам прибывают дипломаты Пленитуды. Среди них Ибрим Ходж Керрим с Земли‑2 – ты его слышал в записи. Еще женщина с Земли‑3 и ее коллега‑мужчина с Земли‑4. Я уже не знаю, что происходит, сплошная высокая политика. Мы со своей стороны назначили для переговоров одного министра, есть еще представитель ЕЭС и посол Соединенных Штатов. Также участвуют русские, китайцы, Индия. Можно считать, что Пленитуда – нечто вроде ООН для параллельных вселенных.

– Десять миров… Это даже не капля в море.

– Все остальные параллельные вселенные составляют Паноплию. Мультиверсум: там куча всего – другие проекции, другие миры. Возможно, другие Пленитуды, еще и побольше нашей. Возможно, менее дружелюбные. Возможно, совсем даже не дружелюбные. По слухам, кое‑кому хотелось бы, чтобы Пленитуда была похожа не столько на ООН, сколько на оборонительный союз.

– Значит, мы – Земля‑10, – проговорил Эверетт. – На Земле‑2, Земле‑3 и Земле‑4 портал Гейзенберга открыли уже давно. А на Земле‑1?

– Вот это вопрос. Все помалкивают – а может, просто мне не говорят.

– Папа все еще в нашем мире? – спросил Эверетт.

Колетта слегка растерялась от его прямоты.

– Не знаю. Может быть, и нет.

Эверетт знал, какой вопрос должен задать следующим.

– Он прошел через портал добровольно или его заставили?

Колетта глубоко вздохнула. Положила ладони на стол.

– Ну ладно. Перед своим исчезновением он говорил о каком‑то открытии.

– Инфундибулум.

– До сих пор параллельные миры находили друг друга с помощью порталов Гейзенберга. Вроде того, как радиостанции настраиваются на одну волну. Каждый раз место назначения точно известно. Однако открыть портал можно в любую из миллиардов параллельных вселенных. Беда в том, что ты не знаешь, где выйдешь из портала. Можно оказаться на глубине пяти миль под землей или на высоте пятидесяти тысяч футов в воздухе. Можно оказаться замурованным в стену, можно вывалиться из портала прямо перед носом у голодного саблезубого тигра или у разъяренного тираннозавра – или их отдаленных потомков, какими те стали за сто миллионов лет эволюции. А то вдруг окажешься на земле, пережившей ядерную катастрофу и сплошь покрытой радиоактивным стеклом. Ничего нельзя сказать заранее. Это как с GPS‑навигатором: чтобы узнать, куда едешь, нужна карта.

– Папа нашел карту.

– По крайней мере, что‑то он нашел. Так он мне сказал.

– Когда?

– За три дня до того, как исчез.

Эверетт помнил ту пятницу. Сначала они созвонились, договорились, где встретиться перед матчем и что готовить в субботу вечером. Еще обсудили, что в понедельник в Музее современного искусства будет интересная лекция о нанотехнологиях. И все это время, и позже, когда они сидели на своих обычных местах на трибуне рядом с Винни, и когда Эверетт готовил свой фирменный соус чили с шоколадом, Теджендра открывал порталы в параллельные вселенные, общался с учеными и министрами других Земель и искал ключи к десяти в восьмидесятой степени миров.

– Он еще кому‑нибудь об этом рассказывал?

– Да.

– Полу Маккейбу, – без вопросительной интонации сказал Эверетт.

– Да.

Эверетта пробрала дрожь. Холод пронизывал до костей – въедливый холод межмирового пространства. Холодный мир, в котором никому нельзя доверять. Все эти прохожие, бредущие под дождем, уличные артисты, все‑таки собравшиеся выступать на площади, несмотря на непогоду, все они могут быть врагами, шпионами, двойными агентами из параллельной вселенной. Всего за три дня мир Эверетта преобразился – вобрал в себя миллиарды новых миров и рассыпался на атомы страха и подозрительности. Неужели больше уже никогда не согреться?

– Его похитили, рассчитывая отнять у него Инфундибулум.

– Тот, кто возьмет под контроль Инфундибулум, сможет контролировать и Пленитуду, и Паноплию. Счет идет уже не на десятки, а на десятки тысяч миров. Десятки миллионов. Можно построить целую империю.

– Но у папы нет при себе Инфундибулума.

– Нет.

– Он у меня.

– Да. И я думаю, папа зря тебе его передал. Эверетт, ты теперь никогда не будешь в безопасности. Так же, как и твоя мама, сестра, бабушка и дедушка, дяди, тети и прочие родственники – те, что в Британии, и те, что в Индии. Твои друзья и я. Эти люди ни перед чем не остановятся и не отступятся. В твоих руках – самый ценный артефакт множественной вселенной.

Уличные артисты закончили подготовку к выступлению. Бросая вызов стихиям, они выписывали на моноциклах круги по мокрой брусчатке и жонглировали горящими факелами.

Таймер на кухонной плите в доме Рюна показывал 03:45. Мама Эверетта не ладила с любыми устройствами, отмеряющими время. Только Эверетт ей все настроит – часа не пройдет, мама как‑нибудь да ухитрится напрочь сбить настройки. А у мамы Рюна все синхронизировано: плита, цифровой радиоприемник, микроволновка, секунда в секунду.

Холодильник гудел так громко, что, казалось, разбудит весь дом. Эверетт, спотыкаясь и налетая на предметы, выбрался из спальни, а пока он крался вниз по лестнице, каждая ступенька скрипела, но Спинетти – шумное семейство, никто и не проснулся. Эверетт налил себе сока из холодильника и при свете десятка цифровых часов открыл «Доктора Квантума».

Коснулся пальцем иконки Инфундибулума. Одно движение – и вся папка отправится в корзину. Исчезнет из всех вселенных разом. Эверетт не сомневался, что этот экземпляр – единственный. У него уже сложилась теория. Папа что‑то разглядел среди мерцающих облаков данных и создал на этой основе ключ, открывающий портал в любой мир Паноплии. Точно и надежно. Из‑за этого папу и похитили. Он боялся чего‑то подобного, и потому спрятал результат своей гениальной догадки. Неужели он думал, что они так и успокоятся? Колетта права – пока существует Инфундибулум, Эверетт не будет в безопасности, а с ним его друзья и родные. Избавиться от программы, и дело с концом. Палец Эверетта замер над иконкой.

Надо бы ее удалить. Ну правда, надо. Обязательно нужно.

Эверетт дважды коснулся экрана, и перед ним возникли сияющие полотнища множественной вселенной. Теджендра мог бы и сам удалить программу. Так было бы вернее. А он прислал ее Эверетту, зная, что ставит под удар свою семью. Теджендра, как всякий истинный пенджабец, был прежде всего отцом. Для него семья – это все. Значит, здесь не просто данные. Что‑то еще скрывается среди туманных миров Паноплии.

Эверетт чувствовал, как проекции порхают вокруг него стайкой зимних скворцов. Призрачные миры… Иные города, иные кухни. И только в этой одной сидит Эверетт Сингх, держа в руках ключ от всех прочих вселенных. Он протянул руку, открыл Инфундибулум и ухватил в горсть сколько поместилось миров. Повертел цифровые облака вправо‑влево, закрутил, переплел сверкающими лентами кода, разделил надвое и бросился в разрыв реальности – бездонную пропасть, полную ослепительного света. Вселенные вверху, внизу, спереди и сзади, со всех сторон. «Что ты здесь увидел, папа?»

Бесконечные числа, бесконечные вселенные. Здесь можно кружиться веками и так и не заметить, что же связывает один код с другим.

Связывает!

Смуглые руки и начищенные до блеска коричневые ботинки. Теджендра держал свою обувь в идеальном порядке. Болтающиеся концы шнурка и руки, связывающие их узлом. Зачем мне это показали – недоумевал Эверетт, сидя у экрана в комнате Рюна. Параллельные вселенные, чуждые пейзажи, альтернативная география, а потом вдруг человек завязывает шнурки от ботинок. Само собой, это зашифрованное послание.

Узел – это линия, образующая петли в трех измерениях. Узлами занимается особый раздел математики: топология, наука о телах и поверхностях, а также о том, как с виду совершенно различные объекты могут трансформироваться друг в друга. Три – наименьшее число измерений, позволяющее завязать узел. Одномерное пространство – это прямая. Там просто негде обернуть линию вокруг себя и пропустить свободный конец через петлю. Вперед‑назад, и больше никаких направлений. Двумерное пространство – круг на плоскости. Можно изогнуть линию, соединив концы, но пропустить один под другим все равно не получится, так что узел завязать опять‑таки нельзя. Есть направления вперед‑назад, вправо‑влево, не хватает направления вверх‑вниз. Чтобы завязать узел, необходимо как минимум три измерения – вперед‑назад, вправо‑влево, вверх‑вниз. Однако измерений может быть и больше. Лишь бы была дополнительная размерность, чтобы через нее протащить свободный конец шнура.

Эверетт всегда умел думать более чем трехмерными образами. Папа изумлялся, а Эверетт не мог объяснить, как это у него получается. Обычно люди годами, десятилетиями учатся мысленно выходить за пределы трех измерений. «Я просто это вижу», – говорил Эверетт. Точно так же, как он видел закономерности и связи между вещами, казалось бы, совсем не связанными между собой. Точно так же во время школьных матчей он видел, что сейчас Йоланди отпасует мяч вон туда, а Рюн пробьет в правый нижний угол. Одно измерение, два, три, четыре… Пять, шесть, семь – кто больше?

Эверетт коснулся экрана, выцепил кусочек Инфундибулума, повертел туда‑сюда, посмотрел под разными углами. Потянул – фрагмент превратился в длинную цепочку кода. Прибавив увеличение, Эверетт разглядел, что коды, начинающиеся с одинаковой последовательности символов, объединяются в пучки, а вот между соседними пучками никакой закономерности разглядеть не удавалось. Эверетт скопировал первые девять цифр кода и задал по ним поиск. Среди колеблющихся занавесей высветились несколько пучков кода. Эверетт подсоединил выбранную вначале нить к ближайшему кластеру. Зацепилась! Порядок из хаоса. Эверетт выполнил быстрое сохранение и стал искать глазами следующий участок похожего кода. Есть! А на той петле, что у него только что образовалась, тоже нашлись аналогичные участки. Продеваем шнурок в петлю… Получается узел.

Первые узлы давались трудно. Эверетт так напряженно вглядывался в экран, что заболели глаза. Снова и снова он смаргивал невнятицу символов и чисел. Чтобы отвлечься, смотрел на неяркие спокойные огоньки таймеров в темной кухне. Четыре тридцать восемь. Постепенно, с ростом числа узлов, Эверетт начал лучше понимать, что он ищет. Начали проясняться закономерности. Под его руками узлы связывали между собой реальности. Эверетт засмеялся. Все сходится! И совсем не трудно. Просто удивительно, до чего легко! Его пальцы метались по экрану, подхватывая все новые и новые участки Инфундибулума, нащупывали точки связи и соединяли их, протягивая нить через размерность более высокого порядка. Провести сверху, потом подсунуть снизу и в обратную сторону…

Эверетт выпрямился. Посмотрел на экран. Вот она, множественная вселенная. Но картина еще не полна. Осталось одно последнее преобразование. Эверетт дал максимальное увеличение, подцепил участки с одинаковым кодом – теперь это у него получалось интуитивно – и провел математическое преобразование, связывающее их в единый узел. Узел, состоящий из узлов. Чем глубже в него погружаешься, тем сложнее узлы. Внутри больше, чем снаружи. Инфундибулум.

Эверетт встал. За окном прогромыхал по Родинг‑роуд последний молочный фургон. Шесть часов семь минут. Скоро проснутся хозяева дома. Эверетт налил себе еще сока и окинул взглядом творение рук своих. Что же он такое сделал? Взял точки данных и сплел из них карту – не плоскую, не двумерную и даже не свернутую в трехмерный цилиндр. Семимерную карту, завязанную узлом. Карта – самое ценное во всех мирах. Эверетт ее сделал. И ни одна живая душа в этом доме, на этой улице, никто из его родных и друзей, даже суперкомпьютерный маньяк Рюн не может оценить его достижение.

Эверетт провел рукой по экрану, сворачивая Инфундибулум в клубок. Можно так, а можно вот этак – любым способом, как захочу. Я могу отыскать любую точку в любом из миров. Эти нити – не просто случайные обрывки кода. Все они что‑то значат.

– Папа, что я должен со всем этим сделать? – спросил он вслух.

И не успев задать вопрос, сам понял ответ. Колетта сказала, что Теджендру, скорее всего, утащили в другую вселенную. В какую? Как работает портал Гейзенберга? По принципу резонанса. По сходству участков кода. Нужно соединить вместе карту и портал.

– Приходи за мной, вот что ты хотел сказать, – прошептал Эверетт.

Потрескивали батареи центрального отопления. Что‑то гудело в трубах. Эверетт не замечал, до чего он замерз. Его сковал холод междумирья.

Эверетт включил скайп. Вызванный номер ответил не сразу.

– Эверетт? Как ты рано.

– Профессор Маккейб, помните, вы сказали позвонить, если получу что‑нибудь от папы? Ну вот, я получил. Наверное, вам надо это увидеть.

Разбуженная ни свет ни заря, Блондинка‑рок‑звезда не стала от этого выглядеть менее элегантной. Равно как и менее смертоносной. Да, наверное, суперзлодеи вроде нее вообще никогда не спят. Она сменила «Рено» на «Мерседес‑Бенц» S‑класса. Изящное решение, ведь необходимость маскироваться, сливаясь с общей массой, уже отпала. А Бритоголовый‑в‑деловом‑костюме по‑прежнему смотрелся гангстером. Шоферская фуражка придавала ему неожиданно глуповатый вид. Бритоголовый завел машину на неиспользуемую стоянку возле кофейни и открыл заднюю дверцу. Сегодня он был одет как настоящий шофер: кожаные брюки, куртка со стоячим воротником и краги – словом, полный комплект. Из машины показалась ножка, обутая в черную туфельку на высоком каблуке, затем другая. Блондинка‑рок‑звезда была высокого роста, а двигалась, как оброненный в воду шарф из золотистого шелка. Узкая юбка доходила ей до середины икры, приталенный жакет расширялся в плечах и на бедрах. На голове у нее под лихим углом сидела крошечная шляпка‑«таблетка» с клочком вуали. Один ее вид мог сразить насмерть.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒