Namo ākāśagarbhaya oṃ ārya kamari mauli svāhā 1 страница

Namo ākāśagarbhaya oṃ ārya kamari mauli svāhā

Это мантра бодхисаттвы Акасагарбы, которую дали Сатору.

Остальная часть инициации затянулась, я не буду ее описывать. Когда все кончилось, на востоке виднелось солнце, все устали.

Я спала после этого весь день как бревно. Когда я проснулась, я день провела на службе с монахами‑учениками, а потом мне позволили вернуться домой.

Мушин и остальные монахи в Храме чистоты пожелали мне удачи и попрощались под вишневыми деревьями. Я забралась в лодку, вернулась в город – в этот раз путь занял всего два часа.

Родители крепко обняли меня. В ту ночь мы праздновали, на столе были мои любимые блюда. Были и булочки, и сырое филе камбалы, и вкусный суп с креветками…

Мое долгое детство подошло к концу. Со следующего дня начнется новая жизнь.

Академия Мудреца, как школа Гармонии, была в Хейринге, но дальше на север, возле Пайнвинда. Мой учитель из школы Гармонии сопроводил меня до каменного здания, но сказал пройти в класс одной. Во рту пересохло от тревоги.

Справа от открытой двери был подиум. На стене передо мной висел девиз академии. Слева были сидения в стиле амфитеатра, где тихо сидели тридцать учеников.

Мистер Эндо поманил меня к подиуму, и мои ноги дрожали, пока я приближалась. Я скользнула взглядом, заметила, что все отвели взгляды. Это напомнило мне кое‑что. Не школу Гармонии, но место, где я уже бывала. Какое? В классе была та же атмосфера. Странное ощущение дежавю.

– Это наша новая ученица, Саки Ватанабэ, – мистер Эндо написал мое имя на доске. В отличие от школы, он не писал рукой. Используя проклятую силу, он заставлял черные частички на белой доске формировать слова. – Ты уже дружишь с ребятами из школы Гармонии, да? Постарайся поладить и с остальными.

В классе захлопали. Я поняла, что все нервничали, как я.

Мне стало чуть лучше, я посмотрела на класс и увидела, что Мария, Сатору и Шун махали мне.

Присмотревшись, я поняла, что примерно треть учеников была в одном классе со мной в школе Гармонии. Хоть ученики приходили в академию по отдельности, было логично собирать их по возрасту. Я поняла, что тревоги почти пропали. Мне впервые стало интересно, что я буду тут учить.

Во время перемены ребята из школы Гармонии окружили меня, словно ждали вечность.

– Ты задержалась, – отметил Шун. Если бы так сказал Сатору, я бы разозлилась, но тут я улыбнулась.

– Простите, что заставила ждать.

– А я почти устала ждать, – сказала Мария, поворачивая к себе мою голову и прижимаясь лбом к моему.

– Просто я поздно расцвела. Дух Благословения ведь не мог просто задержаться?

– Да, но ты последняя из школы Гармонии. Почему‑то твой Дух Благословения был слишком ленивым, – Сатору забыл, что не сильно превзошел меня.

– А ты совсем не изменился… – сказала я, а в голове возник вопрос. – Погодите, последняя? Нет, после меня еще оставались ребята.

Все притихли, их лица стали пустыми, как маска шинши.

– …мы учимся тут не только теории, но и практике. Ты знала, что я лучше всех в классе по управлению поверхностью воды?

– Зато в обмене силой ты хуже.

– Учитель сказал, что важнее всего при этом картинка в голове.

Все стали болтать одновременно. Я ничего не понимала. Они обсуждали уроки, словно хвалились тем, что выучили до меня. Мне не нравилось это чувство. Но во всех нас была привычка делать вид, что запретных тем просто не существует.

Я не понимала разговор, так что внимательно слушала, и у меня возникло странное первое впечатление об уроках. Я точно уже такое ощущала раньше.

Прозвенел звонок, и все пошли на места. А я вдруг вспомнила:

– Фермы лотоса…

Только Сатору уловил мой шепот.

– Что это было?

Через миг колебаний я ответила:

– Класс напоминает мне ту ферму. Помнишь? Мы ходили туда в школе Гармонии.

Услышав о школе, Сатору насторожился.

– Академия как ферма? О чем ты?

– Ощущения такие же, – я не могла подавить неприятное чувство.

– Не понимаю, о чем ты, – Сатору вдруг разозлился, но разговор закончился из‑за начала урока.

Фермы лотоса, куда мы ходили для исследования по обществознанию, были в Голде. Выпускной близился, и нас начали водить в походы. Казалось, они хотели, чтобы мы подумали, какую работу хотим. Места, где производили товары, потрясали, и хотелось поскорее вырасти. Товары гончара и стеклодува, которые были частью гильдии мастеров, были необычными. Когда мы увидели, как они проклятой силой создают прочную керамику и прозрачное, как воздух, стекло, мы решили, что хотим пойти туда после академии.

Но сильнее всего на нас повлияла поездка на фермы лотоса.

Фермы лотоса были экспериментальными фермами в городах. Мы отправились сначала к рисовому полю с соленой водой в Белом песке. Мы ели рис с полей Голда, но тут рисовые поля были погружены в соленую воду. Используя нечто, зовущееся обратным осмосом, они отфильтровывали соль в воде. Мы попробовали рис, и он оказался съедобным, лишь немного соленым.

Потом мы отправились к отделу шелководства, где много шелкопрядов создавали радужные коконы. Эти нити не нужно было красить, а цвет в них не выгорал и не пропадал от стирки.

В соседнем здании были образцы из других мест, которые использовали для разных задач. Шелкопряды из Индонезии были известны золотым шелком, шелкопряды из Индии делали нити в десять раз толще обычных. Сотни шелкопрядов из Уганды создавали коконы размером с мячи для регби.

Лучше всего были шелкопряды Хитачи, которых держали в отдельной комнате почти без воздуха. Трехголовые черви в два метра длиной ели много листьев шелковицы и выплевывали шелк из одного из трех ртов. Они словно забыли, что должны были делать коконы, просто выплевывали шелк. И окошко в комнату приходилось часто чистить, чтобы его не залепило шелком. Гид рассказал нам, что из‑за огромного размера этим червям было сложно дышать, так что кислород поступал к ним напрямую. В комнате было столько кислорода, что, если бы рядом оказался открытый огонь, все взорвалось бы, потому червей держали так.

Дальше были поля картофеля, лука, репы, клубники и прочих растений. Мы прибыли посреди зимы, и некоторые поля были покрыты пузырями, похожими на снег. Картофель и батат могли пострадать от холода, потому, когда температура снижалась, использовали пузыри, которые производило насекомое пузыредув, чтобы согревать растения. Эти насекомые были вредными паразитами, но их изменили проклятой силой в безвредных мутантов.

Поля защищались большими осами в красных сияющих доспехах.

Алые осы были гибридом большого злого шершня и коричневого шершня. Они охотились на вредных насекомых, не трогая людей и скот.

Напротив полей стоял амбар.

Мы не просто так пошли в амбар в конце. В отличие от растений, животные, измененные проклятой силой для того, чтобы производить больше мяса, молока и шерсти, выглядели неприятно. И я обрадовалась, когда я амбаре оказались коровы нормального вида.

– Что? Это же нормальные коровы.

Сатору всегда был бесчувственным.

– Нет, – Шун указал на угол амбара. – Разве то не сумчатые коровы?

Мы повернулись и посмотрели.

– У нее есть сумка! – воскликнула Мария.

Между задних ног коричневой коровы был маленький белый шар.

– О, там все коровы сумчатые, – сказал гид, крупный мужчина, чье имя я забыла. Ему будто было немного неловко, словно мы затронули тему, которую он не хотел обсуждать.

– Почему вы не убираете сумки? – спросил Сатору, не замечая неудобство гида.

– Ну… все фермеры издавна говорили, что коровы с мешками лучше защищены от болезней. Мы пытаемся понять, так это или нет.

Мы еще не видели в поездках измененных зверей, и я понимала, почему нас заинтересовали сумчатые коровы.

Чтобы лучше объяснить, процитирую «Естественную историю» островов Новой Японии. Она «классифицирована». Это книга третьего класса, которые давали не всем, потому что они могли быть вредными для разума читателя. Вот отрывок:

«Сумчатые коровы, раньше названные коровы‑мешки, получили название от сумки. Интересно, что название схоже с ризоцефалами*.

*в японском

Что касается ризоцефалы, то это ракообразное, что в родстве с морскими желудями. На первый взгляд, напоминающие саквояж, из которого они получили свое название, они не имеют ничего общего с такими известными ракообразными, как креветки или крабы. Это изменение произошло как приспособление для того, чтобы паразитировать на других ракообразных

Ризоцефала‑самка присоединяется к телу краба и становится заразной. Она пускает в краба сгусток соматических клеток. Эти клетки присоединяются в теле, проникают в брюшную полость и формируют мешок. Мешочек представляет собой яичник и не имеет конечностей или органов пищеварения. Клетки внутри тела растут в форме корней, которые поглощают питательные вещества из краба.

Зараженный краб становится бесплодным, это явление называется паразитарной кастрацией. (Опущено)

С другой стороны, известно, что коровьи мешочки являются опухолями в яичке или матке коровы. Поскольку они не повлияли на здоровье коровы, их считали доброкачественными и не замечали. Но в последние годы они были открыты как самостоятельные организмы, такие как ризоцефала. Более того, они эволюционировали до такой степени, что теперь стали частью животного, создавая новый вид коров.

Происхождение мешочка коровы неизвестно, но есть теория, что эволюция его произошла случайно. Это связано со случаями, когда один эмбрион из близнецов поглощает другого, который становится опухолью.

Личинки сумчатой коровы в больших количествах обнаруживаются в яичках нормальных быков. В брачный период личинки эякулируют вместе с нормальной спермой. Они около четырех сантиметров в длину, без глаз и ушей, с двумя длинными передними конечностями, телом, похожим на рогового червя, и иглоподобным яйцекладом.

Личинки продвигаются своими передними конечностями по корове‑носителю, пока не найдут область, где кожа тонкая. Они вводят группу соматических клеток. По мере роста клеток развивается новая сумка, и корова‑носитель становится сумчатой коровой. После этого личинки высыхают и умирают примерно через два часа.

На первый взгляд, личинки не имеют сходства с нормальными коровами, но все еще могут быть отнесены к категории существ Artiodactyla, класса Bovidae. Когти передних конечностей расколоты, как коровьи копыта. Это единственная оставшаяся характеристика, которая показывает, что два животных имеют общего предка.

Существует дискуссия о том, действительно ли сумчатая корова осеменяет корову‑носителя, или она просто отнимает у нее питательные вещества, которые нужны яйцеклетке.

Есть народная история, или, возможно, это городская легенда, про сумчатую корову. Однажды личинку поймали на восхождении на корову. Пока ее убирали, она издавала звук, похожий на корову. Другие коровы услышали это и встревожились, все закричали одновременно. Автор много раз мог наблюдать за личинками сумчатой коровы, но, к сожалению, не услышал ни одного крика».

Странно, что мы связывали загадочную проклятую силу со странным животным, названным сумчатой коровой.

Наверное, дело было не в том, что в школе с нами обходились почти как с ними, просто и нас тяготила сущность, о которой мы еще не знали.

Дом из карт поднялся в мгновение ока.

Я взглянула на Сатору, сидящего рядом. Все проходило неплохо. Он был уже на четвертом слое. Сатору ощутил мой взгляд и покрутил четыре карты червей в воздухе с ухмылкой.

Решив не проигрывать, я сосредоточилась на домике карт перед собой. Задача была простой – строить из карт пирамиды – но для этого нужна была дисциплина в использовании проклятой силы.

Важнее всего было сосредоточиться. Малейшее дуновение ветра могло сбить домик. Дальше шло пространственное восприятие. А потом – многозадачность, ведь нужно было следить за всем, что могло уронить домик, и вовремя исправлять это.

Говорили, что когда Шисей Кабураги выполнял это задание, он смог мгновенно построить пирамиду из восьмидесяти четырех карт. Но никто не видел подобного, так что история могла быть преувеличенной.

В школе Гармонии нам часто задавали строить домики из карт. Я и не думала, что нас так готовили к академии.

– Саки, скорее, – сказал Сатору без надобности.

– Это нечестно. Но я тебе не проиграю.

– Глупости. Состязание между собой ничему не поможет. Посмотрите на пятую команду. Они хорошо работают вместе.

Я оглянулась и увидела, что все в пятой команде двигались в одном темпе, приближаясь размеренно к вершине пирамиды.

– А наш ас в лучшей форме, как всегда.

Как Сатору и сказал, Шун был лучшим в нашем классе. Он уже построил семь уровней и работал над восьмым. Никто в классе не мог управлять картами так, как он, словно тихо хлопала крыльями бабочка. Это было восхитительное зрелище.

– … но кое‑кто нас задерживает, – вздохнул Сатору, окинув взглядом группу.

Мария рядом с Сатору работала почти со скоростью Шуна, но ее техника была неуклюжей, она уже дважды сбила часть своих карт. Но она быстро все исправляла, не отставала от нас. Мамору рядом с ней работал ужасно осторожно, но зато его домик был очень устойчивым. Вот только медленный темп не давал ему выбиться выше среднего уровня в классе.

Проблемой была Рейко, сидящая в дальнем конце. Она не сделала ни одного уровня.

Ее работа выглядела печально. Карты дрожали, как детская рука, не умеющая строить пирамиды из карт. Рейко была из Голда, так что я не видела ее в школе, но я не сомневалась, что она плохо делала домики из карт и в школе Нравственности.

И все равно ее неуклюжесть поражала. Когда казалось, что она поставила карты, они падали, и ей приходилось начинать заново.

– Это так плохо, что почти смешно, – Сатору покачал головой и повернулся к своим картам. – Пока она тут, нам не победить.

– И что? Рейко – хороший человек, просто она еще не сделала прорыв, – но я знала, что говорила ложь. Рейко Амано толком не могла использовать проклятую силу. Ее результаты во всех заданиях были не такими, какие ожидались.

До этого мы играли в игру, схожую с телефоном, чтобы отточить навыки представления. Команды сидели в ряд, первому человеку показывали масляную картину. Он копировал картину песком и показывал следующему. Тот смотрел на картину пару секунд и должен был воссоздать ее как можно точнее. Команда, чья картина в конце больше походила на оригинал, побеждала.

Для нас, первой команды, как мне казалось, создание картинок и техники передачи были особенными. Шун выделялся среди нас. Его картины были такими хорошими, что напоминали фотографии. Потом была Мария. Я была не так точна в картинах, как она.

Если Сатору был первым, у него не получалось, но он хорошо копировал рисунки из песка. У меня было наоборот: я могла создавать картины из песка на основе оригинала. Мамору был неплох, создавал красивые картины, но они не всегда были точными.

У Рейко никогда не удавалось. Если честно, ее картины из песка напоминали следы на пляже от мучений умирающего краба. Как бы я ни смотрела на ее картины, я не понимала, что она нарисовала. Какой бы она ни была в очереди, ее картины всегда казались абстрактными набросками.

В состязании с домиками карт ее медлительность вела к нашему поражению. Побеждала команда, в которой было больше всех уровней, но сначала каждый член команды должен был построить хотя бы семь этажей.

И в этот раз Рейко совершила фатальную ошибку.

Я так сосредоточилась на своих картах, что не знала точно, что она сделала. Ее карты вдруг взлетели и ударили по картам Марии.

Домик Марии уже был неустойчивым, но зато вторым по высоте в группе. Он тут же рухнул.

– Ах. П‑простите! – Рейко была в панике. Мария застыла в шоке на пару мгновений, а потом начала вдвое быстрее, чем до этого, отстраивать пирамиду. Но времени оставалось мало, и даже с законченными домиками Шуна и Марии этого не хватило бы. Она не успела завершить третий уровень, когда раздался свист, сообщая о конце состязания. – Мне так жаль. Поверить не могу, что я такое сделала… – без умолку извинялась Рейко.

– Не переживай. Я сама его несколько раз сбила, – сказала Мария с улыбкой, но ее глаза были пустыми.

Опишу‑ка я первую команду. В ней было шестеро: Шун Аонума, Мария Акизуки, Сатору Асахина, Рейко Амано, Мамору Ито и я, Саки Ватанабэ. Имена, как вы заметили, шли по алфавиту, так что я должна была оказаться в пятой команде, а очутилась в первой. В одной команде со мной оказались три моих друга, и я подумала, что мне помогали привыкнуть к академии.

После урока в тот день Мария, Сатору, Шун, Мамору и я шли по тропе вдоль канала у школы. Мы были не против дружить с Рейко, и мы часто брали ее с собой, но ей было неловко быть рядом после того, как она навредила команде.

– Я хочу уже использовать полную силу, – сказал Сатору, потягиваясь.

Все это ощущали. Мы все еще учились, так что не могли использовать проклятую силу на людях. В отличие от школы Гармонии, лекции в академии были долгими и скучными, но нам нужно было сидеть на них, а в конце дня нашу проклятую силу отпирали для практических занятий.

– Когда ты получишь полные силы, я постараюсь убежать подальше, – пошутила я.

– Почему? – хмуро спросил Сатору.

– Нет особой причины.

– У меня уже идеальный контроль. Но ты неуклюжая, как пьяница.

– Как по мне, вы оба хороши, – Шун пытался нас успокоить.

– От тебя такое слышать не весело, – Сатору пнул камешек в канал.

– Почему? – растерялся Шун. – Я не вру. Я думаю, что вы оба хороши. Ваши карты не туда не летели.

– Ах, хватит уже, – Мария вздохнула, прикрывая уши.

– Хмф, Шун просто невольно смотрит на нас свысока. Так ведь, Саки?

Я соглашалась с Сатору, но не сказала этого.

– Не впутывай меня. Только на тебя смотрят свысока.

– Что? Нет, – проворчал Сатору, но вдруг притих.

– Что такое? – спросила Мария.

Сатору указал на часть канала в шести или семи метрах от нас.

– Смотрите.

Два силуэта, схожие с людьми, были укутаны в ткань цвета грязи.

– …бакэ‑недзуми? – прошептала Мария, сжав пальцами прядь рыжих волос.

– Ага. Что они делают?

Шун был заинтересован, как и я. Я впервые видела бакэ‑недзуми так близко.

– Нельзя пялиться, – предупредил Мамору. Его кудрявые волосы придавали его голове вид, словно она взрывается. – В Дружбе, если мы видели бакэ‑недзуми, нам говорили не смотреть и не приближаться. Вам не говорили в школе Гармонии?

Конечно, говорили, но люди хотели делать то, что было запрещено. Мы медленно наступали, следя за их движениями.

Я помнила, что отец говорил мне, когда я была младше. Мы приближались, увидели, что бакэ‑недзуми убирали мусор, который собирался в канале, где вода текла медленнее. Они послушно вытаскивали листья и прутья сетями с бамбуковыми палками.

Это можно было сделать мгновенно проклятой силой, но людям было скучно тратить на такое время.

– Они трудятся.

– Но словно такими лапами держать сеть.

Я думала о том же, о чем и Мария.

– Похоже на то. Их скелеты отличаются от наших. Им и стоять на двух ногах трудно.

Все было так, как и сказал Шун. Хоть их тела скрывала ткань, их лапы напоминали крысиные, и они неуклюже покачивались на задних лапах.

– …нельзя смотреть на них, – Мамору отпрянул на пару шагов от нас и отвернулся от бакэ‑недзуми.

– Да ничего не будет… эй, осторожно! – Сатору побежал вперед.

Один из бакэ‑недзуми пытался поднять сеть с листьями, которая оказалась тяжелее, чем он думал. Он пошатнулся и накренился вперед.

Другой бакэ‑недзуми пытался поймать его, но не успевал. Первый рухнул в канал.

Раздался плеск. Мы бросились вперед.

Упавший бакэ‑недзуми бился под водой в метре от берега. Он не мог толком плыть. Листья и ветки мешали ему двигаться.

Его товарищ бегал туда‑сюда в панике, не понимая, что мог протянуть бакэ‑недзуми палку с сетью.

Я глубоко вдохнула и сосредоточилась.

– Саки, что ты хочешь сделать? – удивилась Мария.

– Помочь.

– Как?

– Лучше их не трогать! – трусливо кричал Мамору сзади.

– Все хорошо. Мне нужно поднять эту часть, чтобы он выбрался на берег. Это просто.

– Ты шутишь…

– Нельзя использовать проклятую силу, когда пожелаешь.

– И я думаю, что не нужно так делать.

– Если ничего не сделать, он умрет!

Я успокоилась, отогнала их голоса и произнесла свою мантру.

– Но это плохо.

– Нас ведь учили проявлять сострадание ко всему живому?

Я сосредоточилась на бакэ‑недзуми в воде. Проблемой было то, что он двигался, а листья и палки мешали определить его размер.

– Проще поднять его с листьями, – сказал Шун, поняв мою проблему.

Я благодарно взглянула на него и отвернулась от остальных.

Я сосредоточилась на массе листьев, представляя, как она поднимается. Она вырвалась из воды и зависла.

Вода лилась оттуда в канал. Листья падали с ней. Бакэ‑недзуми должен быть где‑то там, но я его не видела. Я медленно направила кучу к берегу. Все отошли в сторону.

Я осторожно опустила кучу листьев.

Бакэ‑недзуми был живым.

Он смог перевернуться, извиваясь, и откашлял воду. Вблизи он был большим. В метр высотой, если вставал на задние лапы.

– Ого, ты будто подняла его большим неводом. Идеальная левитация.

– Да, благодаря твоему совету.

Пока я радовалась похвале от Шуна, Сатору вмешался:

– Что теперь? Если в школе узнают…

– Пока они не знают, все хорошо.

– А если узнают?

Мария пришла мне на помощь:

– Все должны сберечь эту тайну, хорошо? Ради Саки.

– Хорошо, – сказал Шун без колебаний.

– И ты, Сатору, понял?

– Ясное дело. Но вдруг об этом услышат?

– Нас никто не видел. Пока никто не говорит, все будет хорошо, – ответила Мария. – Мамору?

– Что?

– Что значит «что»?

– Сегодня ничего не случилось. Я ничего не видел. И я не связывался с бакэ‑недзуми.

– Молодец.

– Но что нам делать с этим? – Сатору сморщил нос, глядя на бакэ‑недзуми.

– Оно никому не расскажет.

– А они вообще умеют говорить? – заинтересовался Шун.

Я подошла к бакэ‑недзуми, который все еще лежал на земле. Я задалась вопросом, не был ли он ранен. Другой бакэ‑недзуми увидел меня и упал на землю.

Они явно боялись людей.

– Эй, я спасла твою жизнь. Понимаешь? – тихо сказала я.

– Нельзя говорить с бакэ‑недзуми! – закричал Мамору сдавленно где‑то за мной.

– Эй, ты меня слышишь?

Промокший бакэ‑недзуми тихо кивнул. Он набрался уверенности, поднялся на четвереньки и сделал движение, словно пытался поцеловать мои туфли.

Они оба поклонились. Этот простой жест был полон смысла. Мне вдруг захотелось увидеть их лица.

– Посмотрите сюда, – я легонько хлопнула в ладоши.

– Саки, хватит уже, – Мария звучала ошеломленно.

– Серьезно, ты же не… бакэ‑недзуми, – Мамору звучал еще дальше.

– Вы меня понимаете? Поднимите головы.

Бакэ‑недзуми нервно подняли головы.

Я почему‑то ожидала мордочки полевых мышей, так что была потрясена.

Под капюшоном были ужасно уродливые лица. Плоский нос напоминал свинью, а не крысу, бледная кожа свисала складками и была покрыта коричневой шерстью, мелкие глазки блестели.

– Сп‑сибо. Сибо. Ки‑ки‑ки‑ки. Бо‑бо‑бо‑бо… боги.

Бакэ‑недзуми заговорил высоким скрипучим голосом. Я удивленно застыла.

– Оно говорит… – прошептала Мария.

Остальные были ошеломлены.

– Как тебя зовут?

Он прочирикал что‑то непонятное, слюна пенилась в уголках рта.

Он точно назвал тогда свое имя, но я не смогла бы записать его, да и не помнила.

– Можно не переживать, что они сдадут нас, – обрадовался Сатору. – Вряд ли их кто‑то поймет.

Тревога пропала, и мы засмеялись. Но по моей спине почему‑то пробежал холодок, пока я смотрела на бакэ‑недзуми.

Казалось, я затронула что‑то запретное в глубине своего сердца.

– Хоть их имена мы повторить не можем, нужно как‑то их различать, – отметил Шун.

– Это можно делать по их меткам.

Удивительно, но это сказал Мамору.

– Меткам? Где?

– Где‑то на их лбу. Там должна быть их колония и идентификационный номер, – сказал Мамору, не поворачиваясь.

Я робко коснулась головы бакэ‑недзуми, подняла его капюшон. Он послушно замер, как обученный пес.

– Вот.

На его лбу синими чернилами значилось: «Древо 619».

– Что это значит?

– Это, видимо, эмблема колонии, – сказал Шун.

Три черты отличали бакэ‑недзуми от других зверей.

Первое – их внешность. Они напоминали крыс почти без шерсти, их размер варьировался от шестидесяти сантиметров до метра в длину. Встав на задние лапы, они были почти в полтора метра. Иногда они были ростом с невысоких людей.

Во‑вторых, хоть они были млекопитающими, они напоминали муравьев, жили в колониях с королевой. Эта черта им досталась от предка – восточноафриканского голого землекопа. В маленьких колониях было только две‑три сотни рабочих, а в больших – тысячи, а то и десятки тысяч рабочих.

В‑третьих, бакэ‑недзуми были умнее дельфинов или шимпанзе. Некоторые говорили, что они не уступали в уме людям. Те, кто клялся в верности людям, становились «цивилизованными колониями» и получали защиту взамен на их труд. Колонии называли в честь разных насекомых.

Например, колония с большой силой, которую часто нанимали для публичных работ, была колонией Шершня. Вокруг Камису‑66 были и другие колонии: Муравья, Златоглазика, Стрекозы, Осы, Ктыря, Жука‑оленя, Сверчка, Жужелицы, Древоточца, Плавунца, Сороконожки. Богомола, Моли, Бабочки, Тысяченожки и некоторые другие.

– «Древо», наверное, от колонии Древоточца, – сказал Шун.

– Наверное, метки есть у них всех, потому что их много, и внешне их не различить.

– Тогда это рабочий из колонии Древоточца.

Эта колония была небольшой, всего в двести рабочих.

– Др‑тоцец. Древоточец. Чи‑чи‑чи. Холл… ой. Гр‑р‑р, – задрожал он.

– Он мерзнет.

– Он промок. И раз они живут в норах, температура их тел, скорее всего, ниже обычного, – сказал Шун.

Мы отпустили бакэ‑недзуми. Они низко поклонились, когда мы уходили. Сколько бы раз я ни оглядывалась, они оставались склоненными.

– Как я и думала, есть лишь метод навозника, да? – сказала Мария.

Прошло около месяца со случая с бакэ‑недзуми.

– Это слишком очевидно, – возразил Сатору. – Все команды об этом подумают. И так невозможно управлять шаром.

Мы спорили вокруг комка глины на столе.

– А если сделать большое кольцо и вставить шар внутрь? Так шар будет двигаться с кольцом туда, куда мы захотим, – сказала я, покачивая ногами, сидя на столе. Идея пришла в голову внезапно и показалась неплохой.

– Но сила может потеряться на половине пути. И если шар выкатится из кольца? – возразил Сатору.

Я хотела рявкнуть на него, но Шун отметил кое‑что важнее.

– Будет сложно все время удерживать кольцо на земле. Если хоть одна часть поднимется, нас оштрафуют.

– Точно… – признала я.

– Одни мысли нас никуда не заведут. Почему бы просто не попробовать? Так мы поймем, сколько глины нам нужно, чтобы толкать шар.

Мы послушали Марию, сделали из половины глины толкатель, а из другой половины – нападающих.

– И все? – Сатору звучал разочарованно.

– Интересно, сколько весит шар, – отметила Мария.

Шун скрестил руки и задумался.

– Если он из мрамора, то больше десяти килограмм.

– Это примерно вся наша глина. Другими словами, толкатель в половину этого веса, – Сатору вздохнул.

– Но глина высохнет, пока печется, и станет легче, да?

– О, да! И толкатель будет весить треть веса шара.

Все оставались растерянными, но я невольно улыбалась от того, что Шун согласился со мной.

– Придется все‑таки толкать его сзади, – сказал Мамору.

– Мы вернулись к той же идее.

До турнира с шаром оставалось пять дней. За эти пять дней мы должны были продумать стратегию, сделать рабочий толкатель, нападающего и защищающего из глины, научиться идеально ими управлять.

Объясню правила турнира. Есть две команды – нападающие и защита. Нападающие катают большие мраморные шары по полю, пока защита пытается остановить их. Один раунд длился не больше десяти минут, и команда, которая быстрее забивала гол, побеждала. Если никто не мог забить, команды играли тай‑брейк до первого гола.

Во время матча можно было использовать только проклятую силу, но с серьезными ограничениями. Нельзя было менять шар или поле проклятой силой. Мы должны были управлять толкателем и атакующими, когда нападали, и защищающими, когда защищали. И нам нельзя было отрывать их от земли.

Поле было во дворе школы, два метра шириной и десять – длиной, из песка и участков травы, на которых нужно было сильно сосредоточиться, чтобы толкнуть шар по прямой. Защита не могла остановить шар, создавая ямы или горы.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒