Роман Сенчин 13 страница

– Я тебе тоже. – В голосе Аллы послышалось пусть не сожаление, но душевность.

Интересно, что с тех пор я ни разу с ней не говорил, хотя по пьяни часто названиваю даже не очень близким знакомым. Спустя время возникало желание повторить эти недели, но становилось ясно, что это несбыточно. Даже если она согласится снова быть вместе, такого бурного, безумного загула уже не случится. Будет скучнее и искусственнее.

Когда Свечин узнал, что мы распрощались, расстроился:

– Жалко. Я бы хотел ее изучить. Неплохой типаж для повести.

– Могу дать телефон, – почти всерьез сказал я.

– Да нет, не надо. Таких лучше изучать издали…

Да, типаж интересный. И меньше чем через год мне встретился подобный, по имени Полина, с которым я прожил‑промучился‑пробезумствовал четырнадцать месяцев. Алла стала своего рода репетицией перед этим, серьезно надломившим мою психику, марафоном.

Но между ними были другие события, другие радости, неприятности и геморрои.

Общение с Аллой потребовало основательной реабилитации. Я был истощен алкоголем, разнообразной наркотой, частым сексом, недосыпанием. Пришлось накупить витаминов, «Эссенциале» для очищения печени. Чтобы выбраться из несильного, но продолжительного запоя, сосал по вечерам легкое пиво, а по утрам принимал буквально граммов пятьдесят водки. На работе сидел истуканом, не в силах заняться ничем серьезным, и бесил исполнительного директора, который с удовольствием применил бы ко мне свои армейские наказания, не будь каждый мой прогул оправдан справкой (конечно, купленной, но вполне законной) о нетрудоспособности.

– Наберут инвалидов, – ворчал Настоящий Полковник при каждой встрече. – Гнать, и все…

Только я стал возвращаться в нормальное состояние (к концу октября), на электронную почту пришло письмо от Ангелины, с которой я уже месяца три никаким образом не контактировал, даже редко о ней вспоминал, считая, что наши отношения прекратились окончательно.

В письме было предложение съездить такого‑то числа на Форум молодых писателей в Липки. «Это недалеко, – следовало уточнение, – за Николиной Горой».

Я обрадовался и воодушевился в первый момент. Воскресли все мои планы, сердце, как говорится, забилось чаще. Но сразу осадила мысль: права‑то у меня отобрали, и «Селика» сейчас – лишь красивый сгусток неподвижного металла, пластика и резины… Можно было поехать без прав, но это… «И что, что я рискну? Толку‑то? Свожу Ангелину по ее делам и услышу на прощанье: «Спасибо, до новых маловероятных встреч».

Хотел набрать ей ответ, сообщить, что с автомобилем такие и такие проблемы. Посидел над клавиатурой, а потом взял телефон.

– Очень жаль, – выслушав, сказала она без особой грусти. – У меня как раз день свободный… И тебе бы было интересно пообщаться с молодыми писателями.

– Я уже общался, – ответил, давя горьковатую усмешку.

– Ты общался с московскими, а в Липках со всей России. Очень интересные люди. Захар Прилепин, Ира Мамаева, Садулаев… Что ж, нет так нет.

– А может быть, мы просто встретимся? – зацепил ее, наверняка готовую отключиться, вопросом. – Необязательно ехать куда‑то.

– Я бы с радостью, – фальшивое сожаление, – но как раз стала собирать материалы для кандидатской. Хочу защититься.

– И что, нельзя сделать перерыв на час‑другой?

– Сейчас вовсе нет времени…

– Тогда – ладно, – потеряв терпение, довольно жестко перебил я. – Удачи во всех делах.

– Спасибо. И тебе…

Такой вот был последний наш разговор. Точнее – предпоследний. Последний состоялся месяцев через шесть‑семь, весной, и его можно назвать эпилогом наших довольно странных отношений.

Да, поговорили и попрощались… А через несколько дней состоялось судебное заседание, на котором вынесли решение, что я и бывший хозяин квартиры должны выплатить его бывшей жене сто тысяч долларов. По пятьдесят соответственно.

Вот так. Полтора года назад я выложил пятьдесят кусков наличными, оставался должен банку на данный момент шестьдесят шесть, а теперь нужно было выбрасывать еще полтинник. С одной стороны, абсурд, а формально… Дело в том, что во время суда квартиру оценили по состоянию на декабрь две тысячи шестого года, когда был принят иск. За полгода с небольшим с тех пор, как я ее покупал, квартира подорожала чуть ли не вдвое. Конечно, несправедливо, но по закону…

Полтинник у меня, в общем‑то, имелся, но, во‑первых, выбросив его, я оставался практически на нуле, а нужно было на что‑то жить, ежемесячно выплачивать шестьсот баксов за ипотеку, во‑вторых, предстояли еще разборки с моей собственной бывшей женой, которая тоже старалась оторвать от квартиры кусок. И в‑третьих – а с какой стати я должен раскошеливаться? С какой?!

Мой адвокат и представитель сирийца, конечно, подали апелляцию, хотя сразу сказали, что шансы минимальны и нужно готовить сумму…

Ясно, что витамины и «Эссенциале» были забыты; я снова слонялся по кабакам, глотал стопари, с ненавистью смотрел на счастливо‑тупые рожи людишек… Наслонявшись, покупал бутылку водки и запирался дома. Утром, похмельнувшись, принимал душ, брился кое‑как, ехал в агентство в вечно забитом метро и потом до вечера таращился в монитор компьютера, стараясь не дышать на сослуживцев.

Видон у меня наверняка был далеко не здоровый, но никто не интересовался причиной этого. Так, бросали опасливо‑презрительные косяки, может, шептались за спиной, и все. И потому так неожиданно было то, что однажды в обеденный перерыв вдруг подошел Руслан.

Спросил тихо, заботливо:

– Что смурной такой?

– Так… – Откровенничать не хотелось, тем более я знал, что его участие бескорыстным не бывает.

– Сначала думал, что просто бухаешь, – стал развивать Руслан беседу, – а потом понял – серьезные напряги… Может, помощь какая нужна?

– Да какая тут помощь…

Неожиданно для себя я рассупонился и рассказал про решение суда, про то, что Наталья наверняка снова объявится…

– М‑да‑а, навалилось. Еще и прав ведь лишили, – вспомнил Руслан. – Черная полоса… Держись, земляк, что еще пожелать… Кстати, с Максом‑то контактируешь?

Я насторожился:

– Созваниваемся. А что?

– Да опять начал беситься. Он мне напрямую говорить боится, а матери всю душу изодрал. Видишь ли, не хочется ему в Красноярске жить. Восемьдесят штук каждый месяц получает, бонусы, и все ноет… В общем, домой собирается возвращаться.

– Он уже сто лет собирается, – пожал я плечами; разговаривать не хотелось – в очередной раз убедился, что проявление заботы обо мне – это для Руслана лишь повод заговорить о своем. – И не соберется никак.

– Да я помню, помню, – Руслан закивал, – но матери от этого не легче. Она верит, боится. Что он там делать‑то будет? Кому он там нужен?… Слушай, поговори с ним. Ведь у него дури же хватит уволиться, к матери примчаться. А что там? На местное вэгэтээрка его не возьмут…

– Почему?

– Ты не знаешь, что ли?… Он тебе не рассказывал?

– Да нет…

Руслан помолчал, явно решая, стоит ли открывать мне некую тайну. Решил открыть:

– Ладно, с Лианкой они разошлись, он человек свободный теперь… Идиот… Тем более сам во всем виноват… Короче, трахал жену директора нашего вэгэтээрка, ну, областного. Директор в итоге узнал, взбесился, чуть Макса не заказал. Тот и свалил в Москву. Вроде как к Лианке, а на самом деле – от директорских угроз спасался.

– Понятно. – Мне с трудом удалось не усмехнуться. – Поэтому и тянет с возвращением. И хочет, и боится.

– Наверно… Хотя время прошло, директор с женой давно развелся, молодую нашел… Но на работу Макса он стопудово не примет, даже если отсюда потребуют. Он – мужик крепкий, не пацанчик. Лет пятнадцать рулит… Вот если бы Макса вместо него… А‑а, все это бред… Мать жалко, она‑то по‑настоящему переживает. – Руслан вздохнул, глянул на часы. – Ладно, похавать еще надо успеть. Ты в «Ростикс» пойдешь?

– Не хочу… А с Максом поговорю обязательно.

С Максом я не поговорил – понимал, что бесполезно. Если он решился всерьез, то обязательно сделает свой редкий, но смелый скачок против течения. Но сейчас в подобный скачок: бегство из Красноярска, увольнение с такой должности – не верилось, наверняка, если уж там ему невмоготу, хлопочет о переводе хоть на понижение обратно в Москву или куда‑нибудь поближе к ней. А может, и «крепкого мужика» вынашивает планы сместить, действительно. Ничего невероятного, по сути, Красноярский край – это покруче, чем наша область…

В общем‑то, я был бы не против, если бы Максим снова поселился у меня, – одному было тяжко.

Невыносимо было переживать в одиночку долгие и пустые вечера. Не помогали ни многочисленные развлечения, ни даже водка, которой требовалось все больше и больше, чтобы просто уснуть. Нужен был живой человек.

Иван все реже предлагал встретиться. Я его не расспрашивал, но, судя по всему, свое криминальное занятие он бросил, или оно как‑то затухло само. Он снова занялся извозом, жаловался, что устает, что слишком много денег уходит на бензин, на ремонт машины, что никак не скапливается сумма, необходимая на покупку новой. «А эта уже разваливается, блин. За нее скоро и тыщу долларов не дадут».

Было заметно, что несколько месяцев вольной жизни, частых выпивок основательно его измотали. Бывает так – выбьешься из привычного ритма жизни, вроде бы почувствуешь облегчение, радуешься свободе, а потом, когда нужно вернуться в этот ритм, чувствуешь полный внутренний раздрай… Такое после отпуска часто случается, после продолжительных выходных…

А уже в начале зимы судьба долбанула по Ивану всерьез.

Помню, он позвонил мне утром, когда я только собирался, вяло и трудно, борясь с похмельем, на работу, и слабым голосом произнес:

– Меня везут в больницу.

– Что случилось? – Я оживился.

– В аварию попал. Со мной вроде нормально… освидетельствовать надо… а машины прилично…

– Ты трезвый?

– Да. Но так… в общем… – в его голосе послышались рыдания человека, который отходит от шока и начинает чувствовать боль, хотя бы душевную, – в общем, я виноват… Сука, ну почему?! Почему со мной?!

Выслушивать его стенания было некогда; я пообещал перезвонить при первой же возможности и в течение дня несколько раз это делал, виртуально участвуя в отгоне Иванового «Фольксвагена» в гараж (машина двигалась своим ходом, и это внушало надежду, что все не так плохо), затем в долгом изучении Иваном развороченного крыла и искрошенного бампера, а после в его заливании горя в ближайшей к гаражу кафешке… Когда я освободился, Иван был уже в ауте.

Дня три‑четыре он мне не звонил, на мои звонки не отвечал (пообщаться же с ним очень хотелось) и вдруг заявился прямо в агентство. Вызвал не по мобильному, а через охранника.

– Пойдем поговорим, – предложил сумрачно, почти угрожающе.

– У меня еще полчаса до отбоя.

– Ну‑у, – Иван скорчил страдальческую гримасу, – очень важно. Очень.

– Слушай, подожди в «Елках‑палках». – Наше агентство находилось тогда еще на Триумфальной. – Выпей немного, я подойду.

– У меня денег нет. Даже на мобиле в минус.

– Поэтому и вызывал через охрану?

– Ну да, в общем…

– Хорошо, закажи, я заплачу.

Обнаружил Ивана за ближайшим ко входу столиком. Рядом с туалетами, напротив бара и кассы. Самое неудобное место, но он занял его, видимо, чтобы я сразу увидел…

Сидел, склонившись над маленьким графинчиком и стопочкой, и о чем‑то думал. Наверняка о своей разбитой машине.

Я догадывался, зачем понадобился ему, и готов был посильно помочь, но главной причиной, что сам предложил посидеть в ресторанчике, было желание поговорить. Хоть с кем‑нибудь. Достало меня одиночество.

– А‑а, – поднял Иван глаза, – наконец‑то.

– Почему – наконец‑то? Я и так на пятнадцать минут раньше свалил.

– Ну, наверно… У меня теперь каждая минута как час тянется.

– Мне это знакомо.

Иван посмотрел на меня с каким‑то презрительным недоверием:

– Да откуда тебе?…

– Охренеть! Я чуть ноги не лишился два года назад… Так, давай спокойно все обсудим. Нечего собачиться.

Заказал две горячие «телеги» – неограниченное количество всяких сосисок, куриных голеней, котлеток за триста пятьдесят рублей, – бутылку водки и кувшин морса.

Выпив и пожевав, завели невеселую беседу.

– В общем, влетел я неслабо, – начал Иван. – Его ущерб… ну, в которого воткнулся, оценили в две тысячи баксов почти, мой – в полторы. Все крыло, фары, габаритки, бампер…

– А как случилось‑то? Ты же так и не рассказал. Трубку не брал.

– Не до этого было. Носился по всем этим конторам… Ну, как случилось… – Иван протяжно вздохнул. – Снег валил, гололед. Утро, движение плотное, и на перекрестке я выкатился немного дальше вперед… Ну и те рванули на свой зеленый, и мне в крыло один… Мог бы вполне влево взять, объехать… тысяча случаев таких каждый день… Но как пер, урод, так и ткнулся. Формально я виноват. И вот – кучу бабла надо выкидывать. Сначала собрать, а потом выкинуть.

– Да, неприятно, – отозвался я. – Но тебе три с половиной тысячи, а мне – полтос. И точно так же взять и выкинуть.

– Не понял…

– Я ж рассказывал про решение суда. Давно уже. Нет?

– А, ну да, ну да… Ну там‑то ты сам виноват.

– С какой стати?! Документы в порядке были, все подписано…

– Но ведь дело ты проиграл же, – туповато не согласился Иван; я понимал, что он просто выплескивает в этих фразах свое раздражение, но зачем‑то стал объяснять:

– Оригинал доверенности исчез, поэтому и проиграл. Все, и судья, понимают, что эта сука или сама, или с помощью своих выкрала. Денег дала. Все понимают, но ничего не могут сделать. И вот решили, что ей надо выплатить сто тысяч баксов. Полтос – я, полтос – ее бывший муж. Судья мне прямо сказала, что сожалеет, но ничем не может помочь…

– Короче говоря, – перебил Иван, – оба мы с тобой в дерьме по макушку.

– М‑да, поэтому не надо считаться, кому херовей.

Выпили за то, чтоб из этого дерьма выбраться.

Посидели молча и как‑то хорошо молчали. И я почувствовал: все‑таки это не так уж страшно, что у меня отнимают деньги, а впереди наверняка новый отъем. Да, это не так страшно, когда есть человек, который понимает и сочувствует, поддерживает в трудной ситуации. И я такого человека, конечно же, поддержу…

Я уже собрался нечто такое сказать Ивану, чуть ли не оду дружбе пропеть. Но он заговорил раньше.

– Дерьмо‑то да, одинаковое. Да… Только вот держимся мы на поверхности по‑разному. Один чуть ли не захлебнулся совсем, а другой на плотике, с удобствами…

Мое лирическое настроение мгновенно исчезло; я фыркнул едко и досадливо:

– Хм! Это ты меня имеешь в виду – с удобствами? – Подождал, глядя на Ивана; тот как‑то по‑пёсьи отводил глаза, не решаясь, видимо, подтверждать, но и не желая отказываться от своих слов. И я уже всерьез разозлился: – Мудре‑ец! Даже образ вон какой выдумал – на плотике!.. Да на фига я вообще с тобой сижу, пою, кормлю, помочь готов?!

Иван затряс головой, как больной:

– Извини, я сам не понимаю, что несу. Извини.

– Мне эти удобства не с неба упали. Я работаю круглые сутки, торгуюсь, как тетка на рынке, за каждый рубль. У меня в голове пятьсот фамилий, от кого кому и через кого деньги текут. И я кусочки отхватываю. Потому что жить нормально хочу. А ты вот что делаешь? Что ты делаешь, чтоб жить нормально?

– Ну ладно, хорош. На нас смотрят уже. Извини. Давай хлопнем.

Я взял стопку и выпил. Демонстративно отвернулся от Ивана, смотрел на так называемую холодную «телегу», возле которой топтались три молоденькие девушки. Выбирали салатики… На Ивана я действительно разозлился – вот так взять и нагадить, в общем‑то, на ровном месте, к тому же на человека, который может выручить… Да это, если подумать, обычное дело: почти из каждого при первой же неприятности, каком‑нибудь осложнении готовы брызнуть помои. А уж когда индивид оказывается в дерьме, то сам очень быстро в такое же дерьмо превращается.

– Извини, – еще раз повторил Иван, вроде бы искренне, но, наверное, не раскаиваясь, а желая успокоить, чтоб затем получить помощь. – Крышак просто сносит от всех проблем. И выхода нет. Теперь и бомбить не могу – не на битой же ездить.

– А как с тем бизнесом, про который рассказывал? – с ухмылкой поинтересовался я.

– С каким?

– Ну ты что‑то про машины рассказывал – угоняете, разбираете, продаете.

– А‑а, это… Да я соскочил. В натуре опасное дело. Можно реальный срок заработать, а башли жидкие… Да нет, это не то.

– Понятно. А группа? У тебя на нее большие планы были.

– Да ну…

– Что, тоже бросил?

– Не то чтоб бросил, а понял – без толку. Собираемся два раза в неделю на три часа и херней маемся. Обязательно кто‑нибудь опоздает – у всех же работа, блин, семьи, дела… Спорим из‑за ерунды какой‑нибудь… Особенно соло‑гитарист с басистом достали – на каждом аккорде тормозят, ругаются. То один не то играет, то другой не там вступит. Меня вообще от гитары отстранили – топорно, дескать, получается… Короче, перспективы, может, и есть, но далекие. – Иван помолчал, поерзал на стуле и вдруг дернулся ко мне, заговорил тихо и горячо: – Настоящим надо заняться. Настоящим! Ты же когда‑то ведь обещал…

– Я помню, но…

– Погоди. Послушай!.. У меня есть идея реальная, на чем можно приличные башли поднять. Минимум вложений, а навар – стабильный. Все законно, нормально…

Мне даже интересно стало, что такое гениальное придумал Иван:

– Ну?

– Короче… Сейчас. – Иван, волнуясь, но теперь по‑хорошему, без своей быдловатой злобы, налил водки; когда выпили и закусили остывшими сосисками, стал рассказывать свой план: – Сначала первый вариант. На Истре есть брошенный дом отдыха. Недостроенный. Кирпич, три этажа, крыша, отделка уже кое‑где была начата… Я у местных спрашивал, говорят, строили в конце девяностых, а потом бросили… Какого‑то предприятия, не существует уже…

Я понял, к чему он ведет, и мне захотелось спросить так безжалостно: «И что?» Но я сдержался, терпеливо слушал этот горячечный полубред.

– Вполне можно выкупить, – продолжал Иван на полном серьезе, – довести до ума и открыть. Сейчас большой спрос на подмосковные дома отдыха. А тут – триста метров до водохранилища, лес. – Он увидел в моих глазах иронию и осекся. – Что? Думаешь, не стоит?

– Какие еще варианты обогащения?

– Еще?… Еще такое… – Пыл его заметно угас. – Можно купить две «Газели» и возить людей. Это очень выгодное дело. Гарантирую. Вон видел же, сколько по вечерам народу у «Царицыно» давится, «Петровско‑Разумовской», да почти везде. Каждый день с работы кое‑как добираются. Транспорта не хватает… Оформим частное предприятие, на одну «Газель» я сяду, на другую человека найдем. Да у меня есть паренек… Проезд – пятнашка. Тринадцать человек пассажиров. Нормальный навар даже с учетом налогов‑херогов… Я уже разговаривал – никаких больших трудностей. Доходы стабильные, дело свое… А, как?

– Этот вариант более‑менее, – сказал я. – А сколько «Газель» стоит?

Иван растерялся:

– Не знаю… Но это легко пробить. В Интернет гляну… Главное, твое принципиальное согласие. Ты согласен участвовать?

«Хм, а точнее – башлять за все», – про себя поправил я. Но вслух ответил:

– Принципиально – согласен. Только если придется все‑таки пятьдесят штук платить той суке, то я останусь почти на полных нулях.

– Ну, заработаешь, – заверил Иван. – И откроем бизнес. «Газели» окупим за пару месяцев, еще одну возьмем… Они ведь, эти маршрутники, владельцы то есть, бабок гребут немерено… Достала такая жизнь – каждый день как последний, никакого света, ни целей…

– Да, насчет маршруток можно подумать. – Мне на самом деле в тот момент показалось, что это неплохая идея, и влитая внутрь водка поддерживала иллюзию. – Узнай стоимость машин, процесс оформления документов… Владельцем ты будешь.

– Я? – Иван вздрогнул. – Почему?

– У меня же суды один за другим. Сейчас с сирийцами разберусь – наверняка тут же Наталья навалится.

– Ну да, ну да… Да. – Он наполнил стопки. – Что ж, рад, что не отмахнулся. Если получится – все отлично будет. Я каждую ночь представляю, как еду в «Газели», пассажиры сзади… Такой кайф непонятный, но настоящий… – Его голос задрожал. – Или в доме отдыха… Готов хоть гардеробщиком быть… Настоящим чем‑то заняться надо… необходимо.

Мне стало жалко его, неприкаянного, полусумасшедшего, и я бодро произнес:

– Ладно, давай за успех! Ты прав, надо заниматься настоящим. – Глотнули водку, с удовольствием закусили; я не удержался и пошутил: – Вот станешь предпринимателем, на Канарах купаться будешь. – И про себя пропел строчку из ивановского текста: «А россияне на Канарах отдыхают».

– Нет, – серьезно ответил он, – на Канары не поеду. В Швеции домик куплю. Маленький, деревянный. Или в Финляндии. Лес чтоб, тишина…

Когда Иван одевался, из кармана его пуховика вывалился футляр с диском. Я спросил вполне равнодушно:

– Что за фильм?

– Да так, – буркнул он, запихивая футляр обратно.

Но я успел заметить – это был «Форрест Гамп».

– М‑м, полезный фильмец! – не удержался от усмешки. – Особенно в таком положении.

– Да, он мне помогает. А что?

– Да нет, так. Я тоже его люблю.

Мы вышли на Садовое, побрели к метро.

– Кстати, – словно только сейчас вспомнил Иван, – ты мне денег‑то можешь одолжить?

– Сколько?

– Н‑ну, сто пятьдесят.

Я даже остановился.

– Сколько?

– Сто пятьдесят тысяч. Рублей.

– Ты прикололся?

– Почему? Я же объяснял: тому две тысячи баксов надо, мне на ремонт – полторы, еще там… В районе этой суммы и получается.

– Иван, погоди. – После выпитого шевелить мозгами было тяжеловато. – Получается, я должен оплачивать всю эту аварию?

– Нет, почему оплачивать… Я же в долг прошу.

– И каким образом собираешься отдавать? Сто пятьдесят тысяч – это не десятка.

– С доходов нашего предприятия, – без заминки ответил Иван.

– Это ты про маршрутки?

– Ну да!

Мы стояли на вполне реальном тротуаре, мимо проходили вполне реальные люди, а по дороге проезжали вполне реальные автомобили, за стеклами магазина «Абитаре» золотились хоть и дорогущие, но все равно тоже вполне реальные бильярдные столы, диваны, подсвечники, а вот наш диалог мне таковым совсем не казался. Действительно, может ли в реальности один человек у другого – зная, что у него куча проблем, масса расходов, причем в основном совершенно вынужденных (та тысяча баксов гаишникам, полсотни тысяч бывшей жене бывшего владельца квартиры, шестьсот долларов в месяц за эту квартиру, которую вполне могут и отобрать), – требовать еще почти пять тысяч долларов? Тем более зная, что если и отдашь их, то только в туманном‑туманном будущем, к тому же с доходов бизнеса, который буду финансировать я.

Стоило бы просто послать такого человека на три ласковых буквы, но ведь… Да, во‑первых, этот, требующий, все‑таки утверждает, что вернет, во‑вторых, вы стали с ним чуть ли не друзьями, а в‑третьих, ты ему тоже пусть слегка, но обязан – вспомним, как он помогал тебе, когда ты обморозил ногу, да и твоя «Селика» (на которой, правда, ты не имеешь права ездить в течение года) оформлена на этого, требующего у тебя в сомнительный долг.

И что ответить? Как быть?

В общем, я замямлил растерянно, что мне нужно подумать, подсчитать; стал объяснять в который раз за эти месяцы, что у самого проблемы почти неразрешимые, убийственные… Иван кивал с таким видом, словно говоря: «Давай, давай, отмазывайся».

На другой день я вручил ему две тысячи долларов. Иван принял их хмуро, недовольно бормотнул: «Спасибо». И исчез. Ни звонка, ни эсэмэс, ни письма на имейл. В общем‑то, он не был мне нужен, хотя, если решили попробовать открыть дело, то, по логике, Иван должен был сообщить о стоимости и возможности покупки «Газелей». А они оказались не такими уж дорогими (я глянул в Интернете): четвертого года выпуска – сто семьдесят тысяч. Правда, против маршруток‑«Газелей» шла война – их всячески дискредитировали, пугали пассажиров, что в «Газелях» они потенциальные смертники, грозились запретить их использование. Цель этой войны была очевидна – заменить наши микражки «Мерседесами» и «Фордами». Но замена шла медленно, и мы, теоретически, могли успеть зарегистрировать предприятие и действительно неплохо заработать.

Правда, в то, что Иван станет реализовывать этот проект, я изначально слабо верил. Такие люди, как он, могут всю жизнь тосковать по настоящей деятельности, в их голову способны приходить идеи; они могут лихорадочно вертеться вокруг своей оси, но в итоге останутся в том же положении, в каком пребывали. Люди типа Ивана всегда были главной опорой государства – ими набивали заводы, бросали на стройки, рытье каналов, на освоение новых территорий, отправляли поколение за поколением на войну. Главное – внушить им, что все это важные вещи, что их пот, кровь и прочее пойдут во благо Родины и их самих. Но вот государство заболело, ему стало не до этих иванов, и они заметались в тоске, не представляя, как им жить, ради чего, куда себя деть. Вроде бы дали полную свободу: делай что хочешь, обогащайся, а они продолжают тоскливо скулить, – генов у них просто нет таких, чтоб жить свободно, работать на себя.

А я на государство никогда, особенно теперь, не рассчитывал. Наоборот, оно мне мешало. Вот стало оно (а точнее, группа людей, назвавших себя государством) закручивать гаечки, и труднее сделалось зарабатывать. Состоялись второго декабря выборы в Госдуму, формальные выборы, без борьбы, без предвыборной кампании, и мне в карман почти ничего не накапало. Мелочь какая‑то за безобидные и поэтому практически бесплатные статейки, которые размещались в СМИ больше по инерции, чем из‑за стремления добиться для той или иной группки большего количества голосов.

Эх, были бы выборы по‑настоящему свободные, с грызней и пиаром! О, тогда бы за одну кампанию можно было обеспечить свое существование лет на десять… Жаль, что я вошел в эту сферу так поздно, так медленно въезжал в тему. Запусти меня в середине девяностых…

Но хорошо, что параллельно с выборами в Госдуму проходили выборы в муниципальные органы власти, и на них я кое‑что наварил; да и другие заказы поступали. Конец года оказался все‑таки неплохим, и те две тысячи, по сути, выкинутые на ветер, погоды не делали.

А вот пятьдесят штук бывшей жене сирийца подчистили мои накопления довольно основательно… Я сам выступил инициатором окончательного расчета с ней – хотелось вступить в новый год хоть без одной изводящей меня проблемы.

Сириец согласился: «Да, надо заплатить и закончить», – и дал своему представителю указание выложить свою половину суммы.

Расчет состоялся числа двадцатого декабря; я трясся от злобы, но больше от страха, что документы снова оформлены недостаточно правильно, и через какие‑нибудь пару месяцев все начнется по новой. Раз пять перечитывал бумаги, задавал кучу вопросов своему адвокату, представителю сирийца, представителю его бывшей жены, судье. Все мне довольно четко и исчерпывающе отвечали, но видно было, что сдерживают улыбки, с какими профессионалы просвещают чайников.

«Ну дак, – еще сильнее злился я, – не вы же башли платите. Какое «платите», блядь! – тут же поправлял себя. – Выкидываете хрен знает за что!»

В итоге поставил свою подпись и достал деньги. Сирийская сука с довольным видом (хотя и продолжая притворяться обездоленной и обманутой слабой женщиной) написала расписку, что претензий больше не имеет. Когда нотариус ее заверила, у меня свалилась гора с плеч. Точнее, я заставил эту гору свалиться, – радовался, глубоко, всей грудью, дышал, стал строить планы на будущее… В ближайшие выходные навел в квартире порядок (все последние месяцы жил, не замечая, где живу, что меня окружает), купил новое постельное белье, в прихожую – веселый половичок. «В общем‑то, все не так плохо, жизнь налаживается» – так примерно можно определить мое тогдашнее состояние. Конечно, это были неискренние, вымученные мысли, навязанное умом душевное состояние, но что было делать? – не рыдать же по потерянным деньгам, не убиваться, что вскоре навалятся новые неприятности…

Я стал подумывать о том, где бы провести рождественские каникулы. Хотелось поехать куда‑нибудь в экзотическое место. На маленький островок в Океании – поселиться в хижине на берегу и на две недели забыть о существовании Москвы, снежной мешанины на тротуарах, вони в метро и всего прочего.

Конечно, понимал, что денег остался мизер и такая поездка наверняка не состоится, но зачем‑то убеждал себя верить в ее возможность, часами сидел в Интернете, читая о глухих уголках планеты, справлялся о стоимости туров туда. Цены на Пасхи, Таити, Кокос, Самоа были приличные даже для богатого человека, но я все равно планировал и выбирал, выбирал, выбирал, куда лучше отправиться.

Естественно, никуда не поехал, зато об этих островах узнал наверняка больше, чем некоторые географы.

Новый две тысячи восьмой собирался встретить один, в покое и тишине, неспешно обдумывая дальнейшую жизнь. Но двадцать девятого декабря, в субботу, нагрянул Макс.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒