Роман Сенчин 7 страница

Но бежали дни, щелкали месяцы, годы, и мутация прогрессировала. Я выдергивал вырастающие на груди волосы, тщательно срезал крепнущие ногти, тщательно выбривал подбородок и щеки, но это не помогало. Грязь и животность переполняли меня, и сил, чтобы бороться с ними, становилось меньше и меньше.

И в какой‑то момент скрутило, искорежило, засосало, и я помчался по жизни, жадно вынюхивая, кого бы куснуть, где бы отхватить кусок повкусней… Нельзя сказать, что я очень жестокий, жадный мутант, что очень сильный, но что мутант, один из тех миллиардов, кого почему‑то принято называть людьми, – это уж точно. Может, и есть другие, сидящие в пещерах и норах в позе лотоса или прячущиеся в кельях и жующие корешки, но я не в их числе, к сожалению. Я смирился, и лишь иногда, в те моменты, когда меня бьют по башке проблемы мутантовского мира, я вспоминаю, что у меня когда‑то был выбор…

После вечера таких размышлений и тревожного, напоминающего бред сна я ехал на работу почти с радостью. Первым входил в кабинет, который делили пять человек нашего отдела, с удовольствием садился в удобное кресло, потягивался и, не прикрывая рот ладонью, зевал. Включал компьютер.

Срочных дел в те дни не было, а так хотелось чего‑нибудь большого, сложного, за что я, попыхтев, понервничав, конечно, получу приличное вознаграждение.

Постепенно, около половины десятого, подтягивались остальные сотрудники. Руслан внешне, как всегда, заспанный, недовольный, но с неизменным хищноватым огоньком в глазах; Артем Пахомов, симпатичный, сухощавый метросексуал в кремовом костюме; Настя Мациевская, высокая блондинка, умная и ловкая, стабильно переманивавшая у меня выгодных клиентов; Оксана Шамаева, маленькая, глуповатая, но старательная, честно работавшая на агентство и потому жившая лишь на зарплату (правда, она москвичка – она с рождения была более‑менее в порядке).

Я радостно здоровался со всеми, а в ответ получал пресное: «Привет». Все выглядели так, будто накануне допоздна таскали мешки с песком. Хотя, как я заметил, из отпуска или после рождественских каникул люди возвращаются еще более измотанными, и им нужны недели, чтобы по‑настоящему включиться в работу.

Коллеги садились за столы, включали компьютеры. Кабинет наполнялся жужжанием работающих в системных блоках вентиляторов… Я наблюдал, с какими серьезными лицами Руслан, Артем, Настя смотрели в экраны, и с трудом сдерживался, чтобы не захохотать. Наверняка проверяют сейчас свою электронную почту, в которой глупые письмишки и открытки от приятелей, новые фотки, свежие анекдоты, виртуальные подарки. Потом, после письмишек, начнут мониторить новости, скандалы, прочую не относящуюся к делам агентства информацию. Лишь Оксана сейчас стопроцентно трудится – сочиняет очередную программу информационной поддержки очередного бренда, из‑за глупости или, вернее, из‑за честности не воспользовавшись готовым шаблоном…

Гудят вентиляторы, шелестят клавиши. Так проходит час‑полтора. Обычная разминка в начале дня. Потом кто‑нибудь наполняет чайник водой из кулера. Он постепенно шумит все громче и громче. Наконец бешено булькает, и в самый критический момент, когда кипяток, кажется, разорвет пластик, щелкает реле, и бульканье стихает… Тот, кто наполнял чайник водой, первым заваривает себе кофе или чай в пакетике. Минуты через две‑три это по очереди проделывают остальные, но с таким видом, словно они не ждали, когда кто‑то не выдержит и заморочится заливкой чайника водой, нажатием кнопки…

С первых же минут пребывания в кабинете нас окутывает сладковатая лень. Любое движение дается с трудом, кроме двигания мышкой, подавливания на клавиши… Копаться в недрах Паутины не надоедает. Игры и порнуха блокированы, но осталось много еще интересного. Чего стоят одни только автомобильные сайты. Новые аксессуары, на изучение которых можно потратить месяц и мало в чем разобраться… Начальство, зная о том, что львиную долю времени отнимает у нас блуждание в Интернете, с удовольствием бы его отрубило, но он необходим. Необходим, но и вреден. Этакая воронка, вынырнуть из которой без посторонней помощи почти невозможно.

Мы почти не разговариваем. Во‑первых, особо не о чем, а во‑вторых, наша сосредоточенность, молчание демонстрируют, что мы заняты делом… Особо жестко нас в то время не контролировали, на разработку проекта, программы, бизнес‑плана давали дней пять, а то и неделю, составляли же мы их часа за три.

Конечно, случались авралы, но все‑таки это не было нормой.

Да, основное время уходило на глядение в экран. Там было много интересного, забавного, смешного. Иногда сдержать эмоции не удавалось. Вот Руслан начинает гоготать (мы вздрагиваем от неожиданности) и, успокоившись, сообщает:

– ИТАР‑ТАСС сообщает: в Белоруссии на экспериментальной ферме, где содержатся козы, которым были пересажены человеческие гены, родились два козленка.

Мы с готовностью поддерживаем новость остротами:

– А они говорить умеют?

– Батька Лука себе новый народ выращивает.

Настя с шутливым ужасом округляет глаза:

– А если их съесть, это же каннибализм!

Обменявшись репликами, снова утыкаемся в экраны.

Минута за минутой время подползает к обеденному перерыву. Я чувствую, как в животе начинает что‑то переливаться из одного сосудика в другой, – желудочный сок, видимо… С Настиного места доносится бурчание, но это ее сотовый телефон (резкие звонки, полифонию, реалтоны мы по негласному соглашению давно уже решили в кабинете не использовать – раздражают). Руслан, Артем и я, не отрывая глаз от экрана, прислушиваемся.

– Алло, – певуче произносит наша блондинка. – Да, это я… Секундочку.

Поднимается, идет в коридор. Значит, звонок с заказом. С подругами и бойфрендами она говорит обычно при нас.

В два часа начинается обеденный перерыв. Своей столовой в агентстве нет. Можно пойти в «Интерфаксовскую», но там вечно очередюги. Едим кто где. Оксана, например, приносит с собой бутерброды и йогурт, Руслан, Артем и Настя спускаются в находящиеся на первом этаже «Ростикс», или «Эль Патио», или в «Американский гриль», а я обычно спешу в неплохое экономичное кафе в Тверских‑Ямских переулках… Но, конечно, бывает, что и Руслан закусывает в кабинете булочкой и кефиром, случается, я шикую в «Эль Патио». Нередко же обеденный перерыв мы тратим на деловые встречи – забираем или отдаем материалы, деньги, договариваемся с заказчиками или журналистами.

После перерыва, в три, снова садимся за столы, пялимся в экраны, иногда делаем что‑нибудь по работе, пьем кофе, поглядываем на часы… В половине седьмого можно смело отправляться на волю.

В конце июня купил машину. Такую, какую хотел, – она сразу ударила по глазам. Стояла меж рослых, толстеньких кроссоверов и внедорожников, как девушка среди жлобов. Фиолетовая «Тойота Селика»… Я узнал цену. Четырнадцать с половиной тысяч долларов. Две тысячи второго года выпуска. Всего восемьдесят тысяч пробег. Неплохо.

Чтобы не лохануться, вызвонил Ивана и позвал глянуть. Тот подъехал, осмотрел «Селику», прокатился.

– Все вроде в поряде. Можно брать. – В глазах его была зависть; «Фольксваген» Ивана выглядел рядом с «Селикой» потрепанным работяжкой.

Я договорился с продавцом, что завтра утром приду оформлять.

– Обязательно буду, – добавил. – Никому ее больше не впаривай!

Завтра была среда, пришлось отпрашиваться с работы. Заскочил в банк, забрал деньги… Целый день крутились с хозяином «Селики», как белки, зато вечером машина оказалась во дворе, а на столе – техпаспорт, генеральная доверенность, ключи.

Правда, возникла сложность – уже часов в десять услышал завывание сигнализации внизу. Глянул в окно – пищала, мигая габаритами, моя красавица. Рядом торчал человек.

Схватив отвертку, я скатился по лестнице на улицу. Уже приготовился к сражению, но мужик осадил меня вопросами:

– Ты хозяин? А на хрена на мое место поставил? Я тут уже двадцать лет!

Биться за пятачок земли я не стал, и правильно сделал – вместе с мужиком, который назвался Виктором, нашли для «Селики» свободный участок. Он был с другой стороны дома и хорошо виден из окна той моей комнаты, которую я определил как гардеробную.

– А это точно ничье? – уточнил я. – Не начнутся предъявы опять?

– Ничье, не боись. Юрка «аудюшку» расхлопал, продал на запчасти, а на новую бабок нет. Да и не будет – бухает по‑черному, дурень.

– Ясно… Спасибо.

С неделю я обкатывал «Селику», привыкал к ней. Кружил в своем районе, гонял вечерами по пустынной набережной Москвы‑реки в Нагатинском затоне.

В пятницу позвонил Свечину, предложил встретиться и попросил позвать на встречу Ангелину.

– М‑м, созрел?

– Типа того. Машину купил.

Свечин отреагировал не сразу. Наверное, от удивления. Мне даже пришлось сказать: «Алло». Тогда уж заговорил:

– Ну ты даешь! Семимильными шагами движешься к абсолютному благополучию.

– Олег, – желания выслушивать его подковырки у меня не было, – ты мне устроишь встречу с Ангелиной?

– В принципе да. А у тебя, кстати, есть что ей предложить?

– Не понял.

– Ну, с журналом подвижки?

– Да какой журнал?! У меня здесь проблем полно, деньги опять на нуле.

– Хрено‑ово.

– Что, встречаемся втроем? Или дай мне ее телефон или имейл, я сам…

– Ладно‑ладно, я с ней договорюсь. Может, завтра прямо, если она свободна. – И под конец Свечин задал традиционный вопрос: – Есть что‑нибудь для халтурки?

– Поищу, – суховато ответил я. – Что‑то, кажется, есть… В общем, договаривайся, а там посмотрим.

Он перезвонил минут через десять.

– Завтра в пять устроит?

– Конечно! Где?

– «Улица ОГИ». Знаешь?

Я не знал, и Свечин путано, косноязычно стал объяснять местонахождение клуба. В конце концов, так ничего и не поняв, я его перебил:

– Давай лучше забьемся в половине пятого, например, возле «Чеховской».

– А ты на машине будешь?

– Ну да…

– Тогда уж ко мне подъезжай. От дома заберешь… Хоть поездку на метро сэкономлю.

– Хорошо, диктуй адрес.

«Улица ОГИ» находилась в центральных переулках – между Петровкой и Неглинкой. Здание – то ли бывшая кочегарка, то ли какая‑то ремонтная мастерская; несколько разноуровневых помещений, лабиринтики лестниц и коридоров. Мне понравилось.

– Здесь большинство творческих вечеров проводится, – натужно рассказывал Свечин, – интеллигентная молодежь общается.

– Представляю, сколько ты здесь литров водки через себя пропустил, – усмехнулся я.

– Да, немало. Но и озарений поймал достаточно.

Сели в зале на цокольном этаже. Там, где был бар.

Тут же подошла официантка, молоденькая девушка в коричневом фартуке, положила перед нами папочки с меню. Я машинально открыл, стал изучать. Но сосредоточиться не получалось – ждал Ангелину… Свечин покуривал.

– Что, – я в очередной раз взглянул на часы, – уже десять шестого.

– Сейчас придет. У девушек принято опаздывать.

– Спасибо за ценную информацию.

Ангелина появилась с подругой, имени которой я не запомнил (пусть будет Юлей). Заказали щедро разной еды. Свечин упорно уговаривал всех пить водку, но девушки предпочли живое пиво, а я веско объявил: «Я – за рулем» – и взял бутылку минералки.

Первым делом Свечин и Ангелина сообщили друг другу, где что у них приняли к публикации, пожаловались, где что завернули, кратенько перетерли удачи и неудачи своих товарищей‑конкурентов… Подруга Ангелины помалкивала (как стало понятно из дальнейшего общения, она была не очень удачливой поэтессой), а я наблюдал.

Ангелина была серьезна и в то же время обаятельна, движения плавные, но и решительные. Никаких этих девичьих ужимок, кокетства и прочего.

Во время своего разговора со Свечиным она коротко взглядывала на меня, будто обещая: «Сейчас мы закончим и будем общаться. Потерпи».

Наконец этот момент настал.

– А как ва?ши дела? – спросила Ангелина.

– Да у него все отлично! – тут же, по инерции, забубнил Свечин (он заказал себе триста граммов водки, стремительно выпил примерно двести и запьянел). – Такую тачку себе…

– Олег, – перебил я по возможности мягче, – можно, я сам отвечу? – И обратился к Ангелине: – Прочитал вашу книгу.

– Да?… Какую?

– Последнюю – «Выжженное пространство».

– Нельзя говорить «последнюю», – снова встрял Свечин, – надо: новую.

– Очень рада, – сказала Ангелина. – И как?

– Сильно. Очень сильно. Хотя, конечно, тема тяжелая.

– А какие темы, по‑вашему, должна поднимать литература? – Она сдвинула бровки; я даже испугался, что сказанул не то, и заторопился объяснить:

– Нет, конечно, тяжелые темы! Я сам очень люблю… у меня Селин – любимый писатель. «Путешествие на край ночи» особенно.

– Да, это настоящая литература. Правда, не дающая читателю выхода из тупика… К сожалению, сейчас каждое произведение настоящей литературы приходится пробивать, затрачивая неимоверные силы. Особенно это касается книг.

– Да, да, – закивал я, – да‑а…

– И как ваша идея с журналом? – повернула Ангелина тему разговора. – Не умерла?

Я замялся, вполне ожидаемый вообще‑то вопрос застал врасплох.

– Гм… К сожалению, пока никак. Все как‑то…

– Жаль. Помните слова Достоевского? Они об обществе, но касаются и каждого конкретного человека. – Ангелина помолчала, словно ожидая, что я вспомню именно те слова, какие она имела в виду, и, поняв, что я не вспомнил, процитировала: – «Сначала высшая идея, а потом деньги, а без высшей идеи с деньгами общество провалится».

– Это, конечно, верно, – в душе я стал злиться, – но вас, видимо, ввели в заблуждение, что я какой‑то богатенький человек. – Я посмотрел на Свечина, и тот отвел глаза. – Это совсем не так. Я не москвич…

– Мы тоже все не москвичи, – перебила Ангелина, будто спеша оправдаться. – Я родилась в Приморском крае, Юля – из Саранска, Олег…

– Я знаю. Но я пытаюсь устроиться с нуля. После семи лет работы сумел взять квартиру в кредит, на днях купил средство передвижения. У меня здесь никаких родственников. Ни жены с квартирой, ни родителей. Поэтому…

– Да, это правда тяжело, – спокойно признала Ангелина.

Повисла так называемая неловкая тишина. Срочно нужно было сказать что‑то смешное, разбить напряжение.

– А знаешь, Ангелин, какая у моего друга мечта? – спросил Свечин.

«Какой я ему друг?!»

– …Покатать тебя на спортивной машине. Быстро‑быстро, далеко‑далеко.

– У вас спортивная машина? – как‑то тревожно спросила она.

– Типа того. «Тойота Селика»… Олег, конечно, как всегда, немного утрирует, но прокатить вас я буду, естественно, рад.

– Может быть, перейдем на «ты»? – предложила она.

Я засмеялся:

– И этому рад!

Мы заговорили о Москве (конечно, поругивая Лужкова за его стремление сделать всех москвичей единообразной массой средненьких людишек), затем перешли на литературу (обменялись своими симпатиями и антипатиями, причем во многом наши вкусы сошлись; например, меня приятно удивило, что Ангелина ценит Ирвина Уэлша); после литературы поехидничали по поводу журналистов (я рассказал несколько случаев, рисующих их полными циниками и дебилами).

Общались вдвоем с Ангелиной. Ее подруга и Свечин словно бы отодвинулись от стола на несколько метров, почти растворились, и мы, кажется, оба на время совсем забыли о них.

И в какой‑то момент в глазах Ангелины появилось нечто большее, чем интерес и симпатия ко мне. Видимо, испугавшись этого, она тут же схватила мобильник, сделала вид (явно – сделала вид), что торопится:

– Ой, уже половина восьмого! К сожалению, мне пора.

Я расстроенно покивал, подозвал официантку и велел принести счет.

Когда на стол легла узкая кожаная книжица, никто даже не попытался достать свои деньги. Про себя обозвав Свечина и подругу Ангелины халявщиками, я расплатился.

«Селика» ответила на нажатие кнопки сигнализации миганием и щелчком разблокировавшихся дверей.

– О! – с искренним удивлением воскликнула Ангелина. – Это и есть твоя машина?

– Да. Садитесь, готов развезти по домам.

– Я на метро быстрее, – пьяно пробормотал Свечин. – Лягу пораньше, а завтра за повесть примусь.

– О чем повесть? – заинтересовалась Ангелина.

– Да про Питер. Как парень с девушкой влюбились, но ничего у них не получилось.

– Почему?

– Ну, денег не было на создание семьи, на квартиру…

Я хотел стебануться: «Оригинальный сюжетец!» – но не стал. Опасался, что моя потенциальная подруга обидится за товарища.

Попрощались. Девушки забрались на заднее сиденье. Труда стоило убедить Ангелину переместиться вперед – «здесь, как в «Формуле‑один».

– Да что ты, – помогла мне Юля, – садись, конечно.

Пересела.

Жила Ангелина в Отрадном. На двадцатом этаже двадцатидвухэтажного небоскребика. Подругу нигде не высадили – наверняка Ангелина пока опасалась оставаться со мной один на один.

Всю дорогу она восторгалась, просила открыть окно, высовывала туда руку, кричала «класс» и один раз даже «вау». Ее серьезность и строгость совершенно исчезли. Юля сзади подхихикивала.

Когда выбрались на свободное Алтуфьевское шоссе, я включил диск «Сансары» и добавил скорости… Ангелина чуть с ума не сошла от счастья.

Доехали очень быстро. Я бы мог кататься еще часов пять…

– Спаси‑ибо! – отдуваясь, словно после бега, произнесла Ангелина.

Я размышлял, выйти ли мне и открыть ей дверцу или не стоит. Решил, что до такой степени кавалерствовать рано.

– А знаете, – после паузы заявила она, – я приглашаю вас на чашку чая.

– Мы же на «ты» договорились, – из‑за растерянности сказал я неуклюже и сразу получил ответ:

– Я приглашаю вас обоих. Идем?

Поднимались долго (а может, и нормально для двадцатого этажа), почти прижавшись друг к другу в тесном пространстве лифта. Я смотрел сверху (Ангелина была ниже меня сантиметров на двадцать) на ее золотистые, собранные в хвост волосы.

Она явно чувствовала мой взгляд и не поднимала лицо, опасаясь, видимо, вот так, в упор встретиться со мной глазами.

Лифт остановился, створки раскрылись; мы вышли по одному на площадку. Ангелина отомкнула дверь, пригласила:

– Прошу… Дома бабушка, зовут Надежда Васильевна.

Просторная прихожая, стеклянная дверь на кухню справа, большая комната прямо. Оттуда вышла полная седая старушка. Гостеприимно заулыбалась. Видимо, гости для нее не были редкостью.

Ангелина познакомила нас, показала мне и Юле на дверь слева:

– Вот сюда. Бабушка, можно нам чаю?

В комнате были порядок и строгость. У окна стоял письменный стол с компьютером, у ближней стены платяной шкаф, у дальней – узкая кровать, а над ней висел портрет…

– Моя келья. Здесь я пытаюсь анализировать окружающую действительность и свой внутренний мир… Присаживайтесь.

Я не мог оторваться от портрета – настоящего, написанного масляными красками портрета девушки, очень похожей на Ангелину. Но и другой…

– Это ты? – спросил.

Она взглянула на картину и заметно смутилась.

– Нет, это Софья Перовская.

В моей голове защелкали накопленные знания, но защелкали почти вхолостую, за словами «Софья Перовская» ничего не появлялось. Почему‑то мозг выдавал одно только – «Софья Ковалевская».

– Извини, забыл, кто она.

– Была такая народоволка, ее казнили.

– А, да‑да… – Я снова вгляделся в портрет. – Да нет, Ангелина, это все‑таки ты.

У нее опять сдвинулись бровки:

– Не будем спорить.

– Ладно, хорошо…

Юля устроилась на стуле с каким‑то журнальчиком и вела себя тихо. Не мешала.

Я поразглядывал корешки на книжных полках и удивился:

– Сплошная философия! Ты ее изучаешь?

– Я окончила философский факультет МГУ. Специализация – немецкая классическая философия.

– О, неслабо. И где работаешь с таким образованием?

– В мужском монастыре, – серьезно ответила Ангелина.

– Ты поражаешь меня все сильнее… И кем? Извини, что я так подробно. Интересно просто.

– Делаю сайт. Знаешь, сайт такой – «Православие. ру».

– Пока нет. Сегодня вечером, надеюсь, узнаю.

Как‑то не очень вольно наша беседа текла. Не так, как час назад в клубе. Ангелина стояла посреди комнаты и, видимо, не знала, как себя вести. Я мялся напротив нее, не решаясь сесть, пока она на ногах. «Зачем она меня сюда привела?…» Увидел, что за окном есть балкон.

– Можно выйти? Никогда не видел Москву с двадцатого этажа.

– Конечно, занавеску отодвинь только. И ручку вправо.

Я шагнул на балкон. Было просторно – только небо и вершины высотных домов. Никакого наземного мусора… Я взялся за ограждение и глянул вниз. И тут же отшатнулся, выпятился обратно в комнату.

– Страшно? – встретила меня усмешкой Ангелина.

– Еще как! Я бы не смог так высоко жить.

– Поселили бы – смог.

Бабушка принесла поднос с чаем и печеньем.

Я не удержался и ляпнул, кивнув на портрет:

– Красиво вашу внучку нарисовали.

– Да, – поддержала Надежда Васильевна, – я тоже ча‑асто любуюсь.

Ангелина вдруг аж затряслась, но ответила, видимо, как могла спокойно:

– Бабушка, ты же знаешь – это Софья Перовская. Я не виновата, что похожа на нее.

– Никитка кого бы ни рисовал, все на тебя похожи становятся…

– Ладно, спасибо большое за чай, – перебила Ангелина. – Нам нужно поговорить.

– Говорите‑говорите. У меня там фильм. – И старушка ушла.

Хотелось спросить, кто такой «Никитка», но я уже понял, что некоторых тем лучше не касаться. Сидел, втягивал в себя кипяток губами. Искал, о чем бы заговорить. Нашел:

– А как ты к Вейнингеру относишься? Знаешь, был такой философ в начале двадцатого века…

– Знаю, конечно. У нас весь факультет им переболел.

– Почему – переболел?

– Ну а что, вечно с его идеями носиться? «Пол и характер» можно считать гениальным произведением. Оно вполне способно разрушить все те стереотипы, какими накачивают человека с рождения. Но этим Вейнингер и вреден.

– Почему же? По‑моему, задача философии – освобождать человека от ложного.

– А кто знает, что такое ложное, а что не ложное? Если люди поколение за поколением принимают в себя это, так сказать, ложное, эти мешающие стереотипы, то значит, они необходимы. Они спасают человечество от самоуничтожения. – В голосе Ангелины появились те же нотки, какие были в музее Маяковского. – Если бы все всё поняли и освободились, мы бы погибли. Вейнингер сделал очень много для углубления декаданса. И, наверное, осознав это, себя убил. Он мог бы дожить, кстати, до нацизма. Вот бы поразился, что на его учение ссылаются, отправляя евреев в газовые камеры. А может быть, наоборот – стал бы членом СС… Впрочем, – поморщилась она, – я пытаюсь избавиться от тех знаний, какие получила в университете.

– Почему? – опять спросил я.

– Это очень мешает, когда пишешь прозу. Недаром Лев Толстой считал философию самой вредной наукой.

– Да Толстой сам такую философию создал!

– Потому что писал прозу…

В общем, мы снова разговорились, и снова в тот момент, когда между нами побежали токи большего, чем взаимный интерес и симпатия, Ангелина объявила, что, к сожалению, у нее дела. Срочные и неотложные.

Пришлось подниматься, с вымученной улыбкой прощаться с Юлей и идти в прихожую. Обуваться под взглядом Ангелины.

Уже на площадке она сказала:

– Все‑таки подумай о журнале. Это очень полезная и в перспективе выгодная даже в финансовом плане идея.

– Да, обязательно подумаю. – И, видимо, под настроение мелькнула уверенная, яркая мысль: «Открыть журнал, заняться с ней общим делом…» – Конечно, Ангелина!

Лифт медленно полз откуда‑то с самого низа, а она продолжала подавливать:

– У меня есть знакомые в Агентстве по печати, можно грант получить. С регистрацией устроим… А материалов – масса.

– Да‑да, конечно, – кивал я, загипнотизированный ее уверенностью. – Это очень интересно… Надо… Да! – вспомнил о главном: – Слушай, давай телефонами обменяемся, электронкой.

Обменялись.

Я был ошарашен столь быстрым развитием отношений. Первая встреча – знакомство совершенно ничего не знавших друг о друге людей, вторая – уже многообещающие взгляды, приглашение домой на чай, что большая редкость для москвичей (можно годами близко общаться с человеком, но ни разу не увидеть, где и как он живет)…

Все воскресенье я боролся с желанием позвонить Ангелине и предложить провести вместе день. Открывал «адресную книгу», находил номер ее телефона, но нажать на кнопку вызова так и не решился. Навязчивость могла разрушить намечающуюся близость… Нужно сделать небольшую паузу.

А потом завертелась рабочая неделя, встречи, переговоры, мотание с кассетами от заказчиков к телевизионщикам… Конечно, каждый вечер я боролся с желанием услышать ее голос и останавливал себя: «А что предложить? Пригласить в кино? Хе‑хе… Или в ресторан?… Не то…»

Дождался пятницы и тогда уж с рабочего компьютера написал Ангелине на имейл письмишко – как она отнесется к тому, чтобы субботу нам провести вместе, покататься на машине, посидеть в ресторанчике? Типа того… Потом каждые пятнадцать минут заглядывал в «ящик» – ответа не было. Понимал, что она вполне могла быть не за компьютером, но ее молчание убивало и выматывало. Руслан даже внимание обратил:

– Что, проблемы?

– Да нет, – хмурясь в экран, сказал я. – Комп что‑то подвисает.

– Ой, не дай бог вирус! – с готовностью испугалась Оксана. – Может ведь всю локалку заразить!

– Нет‑нет, – пришлось успокаивать. – Просто у меня слишком много файлов открыто. Нормально все.

В шесть тридцать пять вышел на улицу. Был не жаркий, хороший вечер. Какой‑то торжественный, и эту торжественность не могла нарушить даже сумасшедшая московская суета – спешащие к метро толпы, чуть ли не дерущиеся на Тверской автомобили.

Я стоял рядом с дверью нашего агентства, смотрел на суету, и губы сами собой растягивались в сочувственную, понимающую улыбку; садиться в «Селику» не хотелось, тянуло пойти пешком куда‑нибудь по уже опустевшим переулкам к центру, постоять на Красной площади, посидеть под тентом‑зонтом на Манежке, выпить бокал пива…

– Ты домой сейчас? – сзади голос Руслана.

– Наверно… – Моя внутренняя торжественность стала сменяться слабой досадой. – Что еще делать…

С Русланом после его поведения в тот вечер, когда я узнал об измене Натальи, отношения были довольно прохладные. Не мог я ему простить, что он практически выставил меня, пьяного, за дверь, а больше – ту муть, какую гнал вместо того, чтоб сказать несколько душевных слов. И он чувствовал мою обиду.

– Может, поужинаем вместе, – предложил Руслан как‑то с усилием. – И поговорим… Есть важные темы.

Отказываться категорически я не мог, тем более что, судя по голосу, у него действительно были «важные темы». Сказал:

– Сейчас только позвоню, ладно…

Отошел, набрал Ангелину.

Она взяла трубку почти сразу. Произнесла совсем неприветливо:

– Да.

– Привет, это я…

– Я узнала. Здравствуй.

– Хочу тебя пригласить завтра… В ресторане посидим, покатаемся. Я место знаю на Пахре… недавно открыл…

– Извини, в эти выходные я очень занята. – Голос Ангелины был сухой и бесцветный. – Нужно большую статью сдать в понедельник.

– Ладно, что ж… – вздохнул покорно, но все же попытался уговорить: – Совсем‑совсем не можешь? А может, сегодня?

– Нет, никак. Давай созвонимся на следующей неделе.

Я согласился без особой готовности; ее отказ встретиться в субботу меня, ясно, расстроил. Что называется – обескуражил.

– Всё, – подошел к Руслану. – Куда направимся? Сейчас везде давка. Пятница…

Нашли свободный столик в «Эль Патио». Заказали по минимуму – салатики, сок и графинчик «Финляндии». Я поколебался – пить, не пить? – и быстро сдался. Оставлю «Селику» здесь, авось не угонят… Руслан был мрачен и вроде как бы всерьез чем‑то расстроен.

– Ну, будем, – поднял он рюмку, предлагая чокнуться.

Чокнулись, проглотили ледяную водку. Посидели молча. Я ждал, что скажет Руслан – самому заводить разговор не хотелось, да и с какой стати? – у него же «важные темы».

– Я вот что, – наконец заговорил он, – у тебя как с Максом отношения?

– Да нормально.

– Общаетесь? – Руслан выжидающе нахмурился.

– Весной – часто. Он все у меня ночевать рвался, с Лианкой у него какие‑то напряги вроде бы были.

Отвечал я коротко и довольно неопределенно – знал, что Руслан с Максимом, хоть и братья, идущие по жизни невдалеке друг от друга, все же друг друга не любят, и если уж Руслан заговорил о Максе, значит, действительно произошло нечто серьезное.

– В последние дни, – продолжал я, – не созванивались. А что?

– Да гнило все. – Руслан нехотя наполнил рюмки. – С Лианкой разводится…

«Ну новость!» – про себя хмыкнул я.

– …К какой‑то телке ушел, а теперь и с ней конфликты. Заявил, что домой возвращается.

Руслан жестом предложил выпить. Выпили.

– Мне‑то, в общем‑то, по хрену его жизненка, – заговорил он дальше глухо, то ли из‑за того, что не закусил, то ли из‑за душащей злобы. – Пускай что хочет делает, идиот. Но только… только…

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒