«Тихая гавань» 5 страница

— Да он вдвое больше моей нью-йоркской квартиры, — заметил Адриан.

— Быть того не может.

— Я серьезно, Эмпория. У вас очень красиво и уютно. Я буду здесь счастлив.

Натертые до зеркального блеска деревянные полы. Мебель, элегантно расставленная вдоль стен. Окна отмыты до полной прозрачности. Во всех помещениях царил полный порядок, чувствовалась заботливая рука хозяйки. За гостиной — две небольшие спальни и кухня. У Адриана двуспальная кровать с металлическими спинками, занимавшая едва ли не половину комнаты. Дверка в крохотную ванную, а там, в углу, туалетный столик, маленький, как для ребенка. В окне — компактный кондиционер.

— Все прекрасно, Эмпория. И долго вы здесь живете?

— Гм… вот уже лет двадцать пять.

— Я рад, что этот славный домик скоро станет вашим.

— Я тоже, только давайте не будем спешить. Вы ведь устали, верно?

— Да.

— Хотите вздремнуть? Медсестра сказала, вам надо побольше спать.

— Вздремнуть? С удовольствием.

Она притворила за собой дверь, и в комнате воцарилась полная тишина.

Пока он спал, пришел сосед из дома напротив, уселся с Эмпорией на крыльце. Звали его Герман Грант, и по всему было видно, что он просто сгорает от любопытства.

— Что делает здесь этот белый парень? — спросил Грант.

Ответ у Эмпории был заготовлен заранее, она репетировала уже несколько дней и надеялась, что подобные вопросы и страх со временем отпадут сами собой.

— Это Адриан Кин, младший сын мистера Исаака Кина, и он очень болен. Я согласилась присматривать за ним.

— Если он так болен, почему не в больнице?

— У него такая болезнь, что в больнице ничем не помогут. Ему надо отдыхать и каждый день принимать целую гору лекарств.

— Так он, почитай, уже покойник?

— Может, и так, Герман. Скоро ему станет еще хуже, и он умрет. Печально все это.

— Рак, что ли?

— Нет, не рак.

— Тогда что?

— Это особая болезнь, Герман. Заразился он в Калифорнии.

— И все равно никак в толк не возьму.

— В мире много непонятного.

— Но почему он живет с тобой, в этой части города?

— Я же говорила, Герман, что должна за ним ухаживать.

— Тебя заставили, потому что дом принадлежит им?

— Нет.

— Тогда, наверное, платят хорошо?

— Не твое это дело, Герман.

Он ушел, но не домой — затопал вперед по улице; и вскоре новость разнеслась по всей округе.

В кафе зашел шериф — поесть блинов, и был тут же атакован Делл.

— Просто не понимаю, почему ты не можешь отправить этого парня на карантин, — громко, чтобы слышали все, сказала она. Посетители обратились в слух.

— Так для этого требуется решение суда, Делл, — ответил шериф.

— Стало быть, этот парень может свободно разгуливать по городу, распространяя страшную заразу. Так, что ли?..

Шериф был человеком терпеливым, за долгие годы службы ему удалось уладить немало конфликтов.

— Мы живем в свободной стране, Делл. И можем разгуливать где угодно. Так записано в Конституции.

— Ну а если он всех тут перезаражает? Что ты тогда скажешь?

— Мы связывались с Департаментом здравоохранения. В прошлом году СПИД убил в Миссисипи семьдесят три человека, так что проблема им хорошо знакома. СПИД — это тебе не грипп. Им можно заразиться только через кровь и другие жидкости, что есть в организме.

В помещении повисла тишина. Делл и остальные посетители размышляли над тем, какие еще, кроме крови, жидкости, имеются в теле человека. Воспользовавшись паузой, шериф запихнул в рот изрядную порцию блинов. Долго жевал, а проглотив, заметил:

— Послушайте, никаких причин для тревоги нет. Мы держим ситуацию под контролем. Наблюдаем за ним. Нигде он не разгуливает, никого не беспокоит. Сидит себе на крылечке с Эмпорией, и все.

— Но я слышала, люди там очень недовольны.

— Ну мало ли что говорят.

В парикмахерской один из постоянных клиентов заметил:

— Вроде бы наши цветные там сильно возмущаются. Поговаривают, будто этот больной парень прячется в одном из старых домов своего покойного папаши, который тот сдавал внаем. Народ очень недоволен.

— Что ж, винить их нельзя. А ты что сказал бы, если бы он стал твоим соседом?

— Да я бы взял пушку и проследил за тем, чтобы он и задницы своей из-за забора не высовывал!

— Но ведь он никому ничего плохого не сделал. Из-за чего сыр-бор?

— Буквально вчера вечером я читал одну статью. И там предсказано, что скоро СПИД станет самой страшной болезнью в истории человечества. Он убьет миллионы, поначалу в Африке, потому как там каждый трахается с кем попало и как попало.

— А я-то думал, такое происходит только в Голливуде.

— Ну и там тоже. Калифорния — самый настоящий рассадник заразы. Заболевших СПИДом там больше, чем в любом другом штате.

— Вроде бы там Кин его и подцепил?

— Говорят, да.

— Трудно поверить, что в восемьдесят девятом СПИД добрался и до Клэнтона.

В здании окружного суда, в канцелярии, в центре внимания оказалась молодая дама по имени Бет, а все потому, что ее муж работал в городской полиции и как раз вчера его послали в рейд в Лоутаун, проверить, как там обстоят дела. Он проехал мимо маленького розового домика Эмпории Нестер, и слухи нашли свое подтверждение. Действительно, там на крыльце сидел неимоверно бледный и тощий белый молодой человек. Ни полицейский, ни его жена не были знакомы с Адрианом Кином, но так как полови на обитателей города бросились искать снимки выпускников местной средней школы, по рукам ходили групповые фото. А поскольку полицейского обучали быстро опознавать подозреваемых, он на все сто был уверен, что видел именно Адриана Кина.

— А почему это полиция следит за ним? — несколько раздраженно спросила Майра.

— Ну видишь ли, мой муж был там, потому что ему приказали, — сердито отрезала Бет.

— Но ведь это не преступление — заболеть, верно? — парировала Майра.

— Нет. Но полиция для того и существует, чтобы защищать народ, так или нет?

— Тогда выходит, что, если Адриан Кин не покидает дом, по-прежнему сидит на крыльце, все остальные могут считать, что они в безопасности? Достаточно следить за ним? Так, что ли, Бет?

— Я этого не говорила, так что нечего приписывать мне свои слова. Как-нибудь сама разберусь, что сказать.

Ну и далее в том же духе.

Проснулся он поздно и еще долго лежал в постели, глядя в белый потолок и задаваясь вопросом, сколько ему еще осталось. Потом снова спросил себя, почему оказался здесь. Впрочем, он и без того уже знал ответ. Он видел, как уходили многие его друзья, и несколько месяцев назад принял решение: не стоит отягощать своим видом и состоянием тех, кто еще жив и здоров. Куда легче распрощаться навсегда, торопливо чмокнув в щеку, обменявшись крепкими рукопожатиями, пока он еще способен на это.

Первая его ночь в розовом домике сопровождалась ставшими уже привычными приступами озноба, сильным потоотделением, сбивчивыми воспоминаниями и ночными кошмарами. Адриан ненадолго проваливался в сон, затем долго лежал с открытыми глазами, уставившись во тьму. Проснувшись, он чувствовал себя разбитым и знал, что усталость эта уже никогда не пройдет. Но вот наконец он встал с постели, оделся, потом посмотрел на лекарства. Более дюжины пузырьков с таблетками были выставлены в ряд, в том порядке, как велели принимать врачи. Первый прием включал восемь различных таблеток. Адриан закинул пригоршню в рот, запил водой. В течение дня ему придется вернуться сюда несколько раз. И все эти лекарства совершенно бесполезны, думал он, аккуратно завинчивая крышечки пузырьков. Таблетки не спасут его от смерти — таких препаратов еще не придумали, — просто они немного продлят жизнь. Да и это еще не факт. Так к чему усилия? Лекарства обходились в тысячу долларов в месяц, и семья весьма неохотно согласилась выдавать эти деньги. Двое друзей Адриана покончили с собой; эта мысль никогда не оставляла и его.

В доме было уже жарко, и он вспомнил детство — долгие, напоенные влажной жарой летние дни, по которым никогда не скучал в той, другой жизни.

А потом он услышал, как возится на кухне Эмпория, и пошел поздороваться.

Адриан не ел ни мясо, ни молочные продукты, так что Эмпории пришлось поставить на стол тарелку нарезанных ломтиками помидоров, свежих, только что с огорода. Странный завтрак, подумала она, но тетушка Леона велела кормить Адриана тем, что он хочет. И добавила при этом: «Слишком уж долго он отсутствовал». Потом Эмпория разлила по чашкам растворимый кофе с цикорием и с сахаром, и они вышли на крыльцо.

Эмпории хотелось знать о Нью-Йорке все — она много читала об этом городе, смотрела передачи по телевизору. Адриан, как мог, описал Нью-Йорк, рассказал о своей жизни там, о колледже, первой работе, о людных улицах и бесконечных витринах магазинов и лавочек, об этнических группах, населяющих мегаполис, о бурной ночной жизни. И тут возле дома остановилась пожилая женщина и окликнула:

— Привет, Эмпория!

— Доброе утро, Дорис. Заходи, посидим вместе.

Дорис не колебалась. Эмпория познакомила ее с Адрианом, они обошлись без рукопожатий. Дорис оказалась женой Германа Гранта и самой близкой подругой Эмпории; жили они напротив, через улицу. Если женщина и нервничала, общаясь с Адрианом, то виду не подавала. Через несколько минут соседки принялись обсуждать нового священника: этот человек им, похоже, не слишком нравился, — а потом перешли к сплетням, ходившим среди прихожан. И на какое-то время напрочь забыли об Адриане, а тот слушал их с интересом и легкой улыбкой. Покончив с церковью, они принялись перемывать косточки знакомым и членам их семей. У Эмпории детей не было, зато у Дорис хватало на двоих: целых восемь, почти все переехали на Север, — тридцать внуков и еще несколько правнуков, правда, еще совсем маленьких.

Адриан слушал примерно час, затем вмешался, воспользовавшись короткой паузой:

— Вот что, Эмпория, мне надо сходить в библиотеку, поискать кое-какие книги. Наверное, это далеко, пешком не дойти.

Эмпория и Дорис как-то странно посмотрели на него, но промолчали. С первого взгляда было ясно: Адриан слишком слаб, ему и до конца улицы не дойти. Тем более в такую жару. Да бедняга просто свалится, не сделав и нескольких шагов от розового домика.

В Клэнтоне была всего одна библиотека, неподалеку от центральной площади; о том, чтобы создать филиал в Лоутауне и речи не могло быть.

— А как вы сами до города добираетесь? — спросил Адриан. Машины у Эмпории не было.

— Вызываем «Черно-белое».

— Кого?..

— «Черно-белое» такси, — ответила Дорис. — Только на нем и ездим.

— А ты не знал про «Черно-белое»? — спросила Эмпория.

— Да меня не было четырнадцать лет.

— Ах да, верно. Это долгая история. — И Эмпория уселась поудобнее, готовясь начать рассказ.

— Да уж, — заметила Дорис.

— Есть тут у нас два брата. По фамилии Гершель. Один черный, другой белый, примерно одного возраста — ну, где-то лет под сорок. Да, Дорис?

— Да, примерно под сорок.

— Отец у них один, а вот матери разные. Одна здешняя, другая откуда-то еще. Отец давным-давно смылся, и братья знали правду, но никак не могли с ней примириться. Ну а потом подружились и признали то, что было уже известно всему городу. Да они даже похожи, верно, Дорис?

— Белый — тот повыше будет, а у цветного зеленые глаза, представляете?

— Да. Так вот: решили они создать свою компанию. Такси. Купили пару стареньких «фордов» с пробегом по миллиону миль. Покрасили их черной и белой краской — отсюда и название фирмы. Забирают людей с окраин и везут в центр, туда, где чистые дома и шикарные магазины. Ну а потом сажают тамошних жителей и везут обратно. То есть сюда.

— Зачем? — спросил Адриан.

Эмпория и Дорис переглянулись, потом потупили взоры. Адриан почувствовал: тут пахнет очередной тайной — и не отставал:

— Ну скажите же мне, дамы: зачем белые люди приезжают сюда на такси?

— Они в покер здесь играют, — неохотно ответила Эмпория. — Так говорят.

— И еще — женщины, — тихо добавила Дорис.

— И виски из-под полы купить можно.

— Понимаю… — протянул Адриан.

Теперь, когда всплыла правда, все трое какое-то время сидели молча и наблюдали за молодой мамой, которая шла по улице с бумажным коричневым пакетом с покупками.

— Так, значит, я могу позвонить одному из Гершелей и договориться, чтобы он отвез меня в библиотеку? — спросил Адриан.

— Да я сама позвоню. Они меня хорошо знают.

— Они вообще славные ребята, — вставила Дорис.

Эмпория ушла с крыльца в дом. Адриан улыбнулся, продолжая размышлять над забавной историей братьев по фамилии Гершель.

— Хорошая она женщина, — сказала Дорис, обмахиваясь веером.

— Да, очень, — согласился он.

— Но так и не встретила своего мужчину.

— А вы давно знакомы?

— Нет, не очень. Лет тридцать, наверное.

— Целых тридцать лет?.. И это, по-вашему, недолго?

Она усмехнулась:

— Может, для вас это и большой срок, но я выросла здесь, среди этих людей, и выросла уже очень давно. Как по-вашему, сколько мне?

— Сорок пять.

— Вот льстец! Да мне через три месяца стукнет восемьдесят!

— Быть того не может.

— Вот те крест.

— А Герману сколько?

— Говорит, восемьдесят два, но с виду не дашь.

— И сколько вы уже женаты?

— Поженились, когда мне было пятнадцать. Давно.

— И у вас восемь детей?

— Да, от меня восемь. А вообще у Германа одиннадцать.

— Как же это получилось, что у него больше детей?

— Да у него трое побочных.

Адриан решил, что вдаваться в подробности и затрагивать тему внебрачных детей не стоит. Может, он понял бы все это, если бы прожил в Клэнтоне всю жизнь. А может, и нет. Вернулась Эмпория с подносом, на котором стояли стаканы и кувшин воды со льдом. Чтобы снять напряжение, Адриан заранее договорился с ней, что будет пользоваться одними и теми же стаканом, тарелкой, миской, вилкой и ложкой. Она налила воды со льдом, бросила ломтик лимона в выбранный им стакан — сувенир с ярмарки, помеченный 1977 годом.

— Дозвонилась до белого Гершеля. Будет здесь через минуту, — сказала Эмпория.

Они не спеша потягивали холодную воду, обмахивались бумажными веерами и говорили о жаре.

— А знаешь, Эмпория, — сказала Дорис, — он думал, что мне сорок пять. Ну как тебе это нравится?

— Белые ни за что не определят, сколько нам лет. А вот и такси.

Очевидно, во вторник утром вызовов было не много — машина подъехала через пять минут после звонка Эмпории. И действительно это оказался старенький черный «форд» с номерами телефонов на бампере, белыми дверцами и белым капотом, с начищенными до блеска колесными дисками.

Адриан поднялся и медленно выпрямился, точно обдумывая следующее свое действие.

— Вернусь через час или около того. Хочу найти в библиотеке несколько книжек.

— Думаете, справитесь? — озабоченно осведомилась Эмпория.

— Конечно. Я в полном порядке. Приятно было познакомиться, мисс Грант, — кивнул он, подпустив в голос протяжные нотки истинного южанина.

Дорис так и расплылась в улыбке:

— Ну, тогда до встречи.

Адриан сошел с крыльца по ступенькам и был уже на полпути к улице, когда белый Гершель выбрался из машины и крикнул:

— Э нет, так не пойдет! О том, чтобы он сел в мою машину, не может быть и речи! — Он остановился и сердито указал на Адриана: — Я о тебе слышал!

Адриан так и застыл на месте, лишившись дара речи.

Гершель не унимался:

— Не позволю разрушить мой бизнес!

Эмпория сошла с крыльца и сказала:

— Все нормально, Гершель. Он не опасен. Даю слово.

— Довольно, мисс Нестер. Речь не о вас. Он в мою машину не сядет, и точка! А вы должны были предупредить.

— Но послушай, Гершель…

— Да все в городе о нем знают. Так что нет и нет. На черта мне это надо?! — Гершель нырнул в распахнутую дверцу, с грохотом захлопнул ее и резко рванул с места. Адриан проводил машину взглядом, затем медленно развернулся, подошел к крыльцу, поднялся и прошел мимо женщин в дом. Он устал — не мешало бы вздремнуть.

Книги доставили к концу дня. У Дорис был племянник, учившийся в городской средней школе, и она поручила ему взять книги для Адриана. Тот решил наконец разобраться со сложным миром Уильяма Фолкнера, писателя, творчество которого заставляли изучать в старших классах средней школы. В ту пору Адриан, подобно остальным юным жителям штата Миссисипи, считал, что учителей английской литературы заставляют включать Фолкнера в программу лишь по распоряжению свыше. Он с большим трудом дочитал до конца «Притчу», «Реквием по монахине», «Непобежденные», еще несколько произведений, которые постарался поскорее забыть, но сдался, не дойдя и до середины романа «Шум и ярость». И вот теперь, на исходе жизни, вдруг вознамерился понять Фолкнера.

После обеда, или ужина, как его здесь называли, Эмпория принялась мыть посуду, а Адриан же уселся на крыльце и решил начать с самого начала, с романа «Солдатская награда», опубликованного в 1926 году, когда Фолкнеру было всего двадцать девять. Прочел несколько страниц, потом решил немного передохнуть. Прислушался к звукам, доносившимся со всех сторон: тихий смех с соседнего крыльца, крики ребятишек, игравших где-то в отдалении, шум включенного телевизора в трех домах от них, пронзительный голос женщины, сердившейся на мужа. Адриан смотрел на людей, неспешно прогуливавшихся по Рузвельт-стрит, ловил на себе любопытные взгляды тех, кто проходил мимо розового домика. Встретившись с ними взглядом, улыбался и кивал, в ответ кое-кто из них неохотно выдавливал приветствие.

Уже в сумерках на крыльцо вышла Эмпория и уселась в свое любимое кресло-качалку. Какое-то время они молчали. В словах не было необходимости, как между старыми добрыми друзьями.

И вот наконец она сказала:

— Мне очень жаль, что так получилось с Гершелем и его такси.

— Ерунда, не обращайте внимания. Я все понимаю.

— Он просто темный человек, вот и все.

— Видали и похуже, Эмпория. Думаю, вы тоже.

— Да, наверное. Но только это… неправильно.

— Согласен.

— Может, подать чаю со льдом?

— Нет. Предпочел бы что-нибудь покрепче.

Она задумалась на секунду. И промолчала.

— Послушайте, Эмпория, я знаю, вы не пьете. А вот я иногда себе позволяю. Не такой уж я большой любитель спиртного, но сейчас мне действительно хочется выпить.

— Никогда не держала в доме спиртного.

— Тогда буду пить только здесь, на крыльце.

— Я христианка, Адриан.

— Знаю множество христиан, которые выпивают. Да ты загляни в Библию. «Первое послание к Тимофею», глава пятая, стих двадцать третий. Ну, там где Павел советует Тимофею испить немного вина, чтобы успокоить боль в желудке.

— У тебя проблемы с желудком?

— У меня везде только одни проблемы. Вот и хочу немного выпить, взбодриться.

— Вот уж не думала…

— Да ты сама попробуй. Сразу почувствуешь себя лучше.

— С желудком у меня все нормально.

— Хорошо. Тогда ты будешь пить чай, а я — вино.

— Интересно, где ты собираешься достать вино? Все винные лавки давно закрыты.

— Они закрываются в десять. Так требует закон штата. И мне кажется, есть одна, как раз неподалеку отсюда.

— Послушай, я не могу указывать тебе, что делать, а что нет. Но ты совершишь большую ошибку, если отправишься в винную лавку в столь поздний час. Можешь и не вернуться. — Эмпория просто представить не могла, как белый молодой человек, особенно в таком болезненном состоянии, пройдет четыре квартала до магазинчика Вилли Рея, который, торговал в основном виски. Там на выходе, возле стоянки, обычно тусовались местные хулиганы. Как Адриан купит выпивку, как доберется потом до дома?.. — Не слишком удачная идея, молодой человек.

Какое-то время они молчали. По улице вышагивал какой-то мужчина.

— Кто это? — спросил Адриан.

— Карвер Снид.

— Нормальный парень?

— Да вроде ничего.

И тут Адриан окликнул прохожего:

— Мистер Снид!

Карверу было под тридцать, и жил он с родителями в самом дальнем конце Рузвельт-стрит. Другой цели, кроме как поглазеть на «призрака», поселившегося в доме у Эмпории Нестер, его прогулка не имела. Но последнее, чего ему хотелось, — это столкнуться с умирающим лицом к лицу. Однако он подошел к изгороди и сказал:

— Добрый вечер, мисс Эмпория.

На верхней ступеньке крыльца стоял Адриан.

— Вот, познакомься, это Адриан, — сказала Эмпория, крайне недовольная сложившейся ситуацией.

— Рад познакомиться, Карвер, — сказал Адриан.

— Взаимно, — буркнул в ответ Снид.

Адриан решил сразу взять быка за рога:

— Послушай, Карвер, у тебя нет желания прогуляться до винного магазинчика и обратно? — спросил он. — Я не прочь промочить горло, а мисс Эмпория не держит дома спиртного.

— Сроду не держала в доме виски, — проворчала та. — Никогда.

— За беспокойство заплачу. Можешь купить себе упаковку пива, — торопливо добавил Адриан.

Карвер подошел к крыльцу, взглянул на Адриана снизу вверх, затем покосился на Эмпорию — та сидела, скрестив руки на груди и недовольно поджав губы.

— Он чего, правда, хочет, чтобы я сгонял? — спросил Карвер Эмпорию.

— Ну, до сих пор еще не врал, — ответила она. — Хоть и не факт, что и дальше не будет.

— А чего вам взять? — спросил Карвер Адриана.

— Мне бы хотелось вина. Предпочтительно шардонне.

— Чего?..

— Любое белое вино сгодится.

— Но у Вилли Рея вина маловато, потому как тут у нас его почти не пьют.

Адриан соображал, как объяснить парню, живущему по эту сторону железнодорожных путей, какое именно вино ему нужно. Будь они по другую сторону, объяснить было бы проще. И тут он живо представил бутылку фруктового сока с завинчивающейся крышечкой.

— Скажи, у этого вашего Вилли Рея есть вино в бутылках с пробками?

Карвер задумался на минуту, потом спросил:

— А для чего она нужна, эта пробка?

— Как открывают бутылки с вином у этого вашего Вилли Рея?

— Отвинчивают крышку — и все дела.

— Понимаю. Ну а сколько стоит бутылка вина в этом магазине?

Карвер пожал плечами:

— Не знаю, особо не присматривался. Предпочитаю пиво.

— И все-таки сколько?

— Ну, «Бунс фарм» обойдется вам в четыре бакса за бутылку.

Адриан достал пачку денег из правого кармана брюк.

— Ладно, забудем о вине. Просто купи мне самую дорогую бутылку текилы, которая найдется в этом магазине, ясно?

— Как скажете.

— А себе можешь взять упаковку пива из шести банок. Сдачу принесешь мне. — Андриан протянул деньги, но Карвер словно окаменел. Переводил взгляд с денег на Адриана и обратно, затем беспомощно взглянул на Эмпорию. — Все нормально, — сказал Адриан. — Через деньги заразиться нельзя.

Но Карвер по-прежнему стоял неподвижно, просто не в силах заставить себя протянуть руку и взять деньги.

— Тебе нечего бояться, Карвер, — вмешалась Эмпория, в которой проснулось желание помочь своему подопечному. — Ты уж мне поверь.

— Клянусь, с тобой все будет в порядке, — добавил Адриан.

Но Карвер покачал головой, затем попятился, бормоча:

— Вы уж извините.

Вскоре Карвер скрылся во тьме. Провожая его взглядом, Адриан убрал деньги в карман. А потом вдруг ощутил страшную слабость в ногах, ему захотелось сесть. Он медленно опустился на верхнюю ступеньку, привалился головой к перилам и довольно долго молчал. Эмпория потопталась на крыльце и ушла в дом.

Вскоре она вернулась на крыльцо и спросила:

— А как пишется эта твоя текила, с одним «л» или с двумя?

— Все, проехали, Эмпория.

— И все-таки с одним или двумя? — Она протиснулась мимо него, сошла по ступенькам, остановилась на дорожке перед домом.

— Нет, Эмпория, пожалуйста, не надо. Мне уже расхотелось пить.

— Думаю, все же с одним, правильно? — С этими словами она вышла из калитки в старых белых домашних шлепанцах и с удивительной для нее прытью зашагала по улице.

— С одним «л»! — крикнул ей вдогонку Адриан.

— Так и знала! — послышался ответ издалека.

Зачастую слухи оказываются абсолютно лживыми, и фабрикуют их те, кому просто нравится наблюдать, как ложь расползается по городу, или же те, кто находит особое удовольствие в создании атмосферы всеобщего замешательства и тревоги.

Последние принялись за свое грязное дело на втором этаже здания суда, в канцелярии, где на протяжении дня приходят и уходят, сменяя друг друга, адвокаты. Будьте уверены: если группа юристов соберется обсудить документ на право собственности, без слухов и сплетен никак не обойтись. И поскольку семейство Кин находилось в ту пору под самым пристальным вниманием общественности, вполне естественно, что все юристы принимали активное участие в дискуссии. Один из них, что тоже вполне естественно, и заварил эту кашу.

Из всех спонтанно возникших слухов превалировал один, главный: денег у Адриана Кина куда больше, чем все считали, поскольку его дед еще до рождения Адриана составил весьма запутанный трастовый договор. Суть договора сводилась к тому, что в день сорокалетия Адриан должен был получить весьма внушительную сумму. Существовала и оговорка: если внуку не удастся дожить до сорока лет, права наследования передавались им любому третьему лицу по его выбору — через завещание или последнее волеизъявление. Существовал в этом слухе и положительный момент: поговаривали, будто бы Адриан нанял некоего юриста, вместе с которым и составил завещание. И деньги должны были отойти к: а) Эмпории Нестер, б) адвокатам, защищающим интересы некой радикальной группы геев, борющихся за свои права в Тьюпело, в) близкому другу из Сан-Франциско и, наконец, г) — вся сумма предназначалась для создания фонда для обучения в колледже чернокожих студентов. Вот и выбирайте сами.

Запомнить все это было сложно, и слух не получил широкого распространения, рухнул, если так можно выразиться, под собственной тяжестью. Ну, когда, к примеру, люди перешептываются о том, что видели кого-то с чужой женой, — это одно дело: слух прост, хорошо распространяем, легко усваивается. Но большинство граждан имеют самое слабое представление о трастовых сделках, правах наследования и прочих хитростях, изобретенных юристами, а потому подобные детали создают еще большую неразбериху, чем обычно. Ко времени когда Делл закончила пересказывать эту сплетню в кафе, получалось, что парень унаследовал огромное состояние, из которого Эмпории причиталась большая часть, а семья готовилась подать иск в суд.

И лишь в парикмахерской прозвучал голос здравого смысла:

— Если он получил такие деньжищи, почему тогда помирает в старой хижине на окраине?

Тут начались споры о том, сколько именно денег имеется у Адриана. Большинство сошлись во мнении, что не много, но он рассчитывает на наследство по трастовому договору, составленному дедом. Нашелся один храбрец, который тут же высмеял остальных и заявил, что все это чушь собачья. Он уверял, что ему доподлинно известно: все члены клана Кина бедны как церковные мыши.

— Вы посмотрите на их старый дом, — предложил он. — Они слишком бедны, чтобы покрасить его, и слишком горды, чтобы побелить.

В конце июня стало еще жарче, и Адриан отсиживался в основном в своей комнате, под надрывно гудящим кондиционером, проку от которого почти не было. Приступы лихорадки участились, и он просто не мог сидеть на крыльце в удушающей жаре. В комнате Адриан находился в одном нижнем белье, и оно намокало от пота, хоть выжимай. Он читал Фолкнера и писал десятки писем друзьям из той, другой жизни. Остальное время проходило в полудреме. Раз в три дня к нему заглядывала медсестра — для быстрого осмотра и пополнения запаса лекарств; впрочем, теперь все таблетки он спускал в унитаз.

Эмпория просто из кожи лезла вон, желая хоть немного подкормить Адриана, но аппетита у него не было. А поскольку ей никогда не доводилось готовить на семью, опыта поварихе явно не хватало. В маленьком огороде произрастало достаточно томатов, кабачков, фасоли, бобов и дынь, так что самой ей всего хватало. И Адриан старательно делал вид, будто ему нравятся овощные блюда, которые она щедрой рукой наваливала на тарелку. Она уговорила его есть кукурузный хлеб, хотя в тесто входило масло, молоко и яйца. Она еще ни разу в жизни не встречала человека, который бы отказывался от мяса, рыбы, цыплят и молочных продуктов. Как-то раз она даже спросила:

— А что, все люди в Калифорнии вот так едят?

— Нет. Но вегетарианцев много.

— Но вы же небось не на одних овощах выросли?

— Давайте не будем обсуждать, как я рос, Эмпория. Мое детство можно назвать сущим кошмаром.

Она накрывала на стол три раза в день, время выбирал он сам, и они подолгу засиживались за едой. Адриан знал: для него очень важно правильное полноценное питание — и старался есть сколько мог. Однако прошло уже две недели, а он все продолжал терять вес.

Как-то раз во время ленча позвонил священник. К телефону, висевшему на стене в кухне, как всегда, подошла Эмпория. Адриану, конечно, тоже разрешалось пользоваться телефоном, но делал он это крайне редко. В Клэнтоне звонить ему было просто некому. Он никогда не звонил родным, а они не звонили ему. Оставалось несколько друзей в Сан-Франциско, но слышать их голоса ему не хотелось.

— Добрый день, ваше преподобие, — ответила Эмпория, затем зашла за угол и протянула шнур, на сколько хватало длины. Говорили они недолго, и Эмпория, уже собираясь повесить трубку, сказала: — Ладно. Значит, увидимся в три.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 181920 21 Следующая ⇒