До 1 страница

«Смотрите сегодня в утренних новостях: разрушенные деревни на Филиппинах. Сотни людей погибли, сотни пропали без вести. Вызванные тайфуном оползни продолжают сметать все на своем пути».

Я сижу на кухонном прилавке, уставившись в маленький экран телевизора. Диктор с телеэкрана смотрит на меня с видимым упреком. Типичное утро понедельника, да и только.

«Внутри страны в нескольких крупных городах растет движение хулиганствующих банд. Полицейские отряды брошены на обуздание беспорядков». Камера выхватывает из толпы фанатика со стеклянными глазами, орущего о развитом обществе и o том, как сохранить чистоту планеты. Он держит плакат с надписью «99 % – это будущее». Я невольно вздрагиваю. Диктор поднимает продуманно нарисованную бровь: «Хотелось бы знать, кто или что такое эти Девяносто Девять Процентов?»

Потом лицо диктора замирает в хорошо отрепетированном выражении беспокойства, а по экрану бегут черные полосы помех. Я разозлилась и саданула по телеку кулаком. Но он только громко и жалобно загудел. Утро сегодня явно не предвещает ничего путного.

У меня за спиной в кухне начинается обычная кутерьма. Газзи и Тотал, широко открыв рты, ловят поджаристые вафли, которые бросает им Игги. Тоже мне, птенчики нашлись!

– У меня носки к юбке не подходят! – ноет Надж, волоча за собой груду пестрых тряпок. В нее летит вафля. С реакцией, отточенной годами практики, Надж стремительно разворачивается, на лету ее ловит и с силой посылает обратно Игги прямо в лоб. Вафля разлетается на куски, и крошки застревают в его рыжеватых волосах.

– Не смей! Я одеваюсь!

Газзи выбрасывает кулак в воздух. Его ангельское детское личико расплывается в счастливой улыбке, на которую способен только невинный девятилетний шкода.

– Битва продуктами питани… – Не договорив, он замирает под моим ледяным взглядом.

– Попробуй только! Немедленно прекратите кидаться вафлями! – крикнула я и выхватила у Игги бутылку с сиропом. – И возьмите наконец тарелки, ножи и вилки!

– Что, и я тоже? – возмущенно протестует Тотал. – У меня и пальцев‑то нормальных нет. Думаешь, раз я говорить могу, так я человеком стал? Ошибаешься!

Не слишком ли много позволяет себе этот маленький черный скотти?

– Ты, кажется, забыл, что мы тоже не стопроцентные люди, – парирую я, слегка раскрывая крылья.

Да, да, друзья, именно крылья. Если вы только‑только присоединились к нам, сразу оказавшись в самой гуще событий, я вам скажу – вы имеете дело с крылатыми.

Тотал закатил глаза:

– И вовсе я ничего не забыл.

Он затрепыхал своими собственными маленькими крылышками. К несчастью, у Акелы, его подружки и любви на всю жизнь, крыльев нет. Поэтому с нами ей трудновато, и эта чистопородная маламутка, не изувеченная генетическими мутациями, большую часть года проводит со своим хозяином, стопроцентным человеком.

Я пожала плечами:

– Тогда возьми собачью миску.

Тотал брезгливо скривил нос.

– Мне не найти… – снова начинает Надж, но я быстро затыкаю ей рот. Надж могла бы и сама знать, что в вопросах моды советчик из меня никудышный. Она обиженно разворачивается и демонстративно уходит прихорашиваться в ванную. Ее всегдашние утомительные манипуляции с мазями, лосьонами и притираниями выше моего понимания. У меня никак в голове не укладывается, зачем все это нужно такой красивой двенадцатилетней девчонке.

Игги, который телек вообще смотреть не может – он, к вашему сведению, слепой, – тем не менее одной рукой профессионально манипулирует хитрым переплетением проводочков внутри нашего антикварного телевизора, а другой так же профессионально переворачивает вафли на сковородке. Изображение наконец приходит в норму, противное гудение замолкает, и Игги, гордо подняв голову, слушает, как говорящая голова с редкостным энтузиазмом несет в мир утреннюю порцию чернухи: «В новом докладе сообщается, что резко возросший уровень загрязнения окружающей среды в Китае привел в этом году к вымиранию рекордного количества видов растений.

В последние годы число метеоритных дождей сильно возросло. Ученые задаются вопросом, не следует ли ввести на Земле централизованную систему их отражения? Доктор Эмили Элерт предлагает несколько решений данной проблемы».

– Не кажется ли вам, – скептически бурчит Игги, – что все это похоже на добрые старые вести о приближающемся конце света?

– Старая песня, – улыбаюсь я. – Давно у всех в зубах навязла.

«В следующей программе „Хочу все знать“ Шерон Шаттук раскроет секретную информацию о растущем числе усовершенствованных людей и рассмотрит все „за“ и „против“ этого нового явления. Хотите узнать, окажутся ли новые существа, созданные генетиками с благой целью, будущим человечества или источником непредсказуемых рисков, хотите узнать о неудачных результатах экспериментов, о героях науки и о том, чего стоит опасаться? Обо всем этом и многом другом смотрите программу Шерон Шаттук „Хочу все знать“».

Меня перекосило от раздражения. Я наклонилась выключить телевизор. И вообще, пора двигаться. Какого лешего я опять на все это согласилась?

За последний год многое изменилось в нашей жизни. Но если что осталось для меня неизменным, так это моя глубокая неприязнь к определенного рода занятиям, обязательным для всех «нормальных» детей, живущих под «нормальным» родительским кровом, с «нормальными» родителями и с абсолютным отсутствием каких‑либо генетических мутаций.

– Товарищи члены стаи! В школу все собрались? – Пытаясь изобразить хотя бы слабый энтузиазм, я энергично потираю руки.

Внимательно изучаю лица моих ребят. Надж вне себя от восторга. Игги скучает. Газзи, как всегда, готов выкинуть очередной непредсказуемый фортель. Тотал в ярости.

Кого не хватает? Того, кто сам же все это затеял. Того, кто подписал меня на это идиотское хождение в школу.

– Где..?

– Я здесь, – раздается у меня за спиной бодрый голос.

Развернувшись, оказываюсь лицом к лицу с Диланом. Правда, он на полголовы меня выше, и мне приходится смотреть на него снизу вверх. Он широко мне улыбается, а я – уже в который раз – удивляюсь, как ему удается всегда так безукоризненно выглядеть. Особенно сейчас, ни свет ни заря, перед выходом в школу.

– Отлично, значит, ты уже встал. – Я гоню от себя неуместные мысли, которые как белки в колесе вертятся у меня в башке. – Давно пора. Все уже готовы. Мы собирались без тебя выходить.

– Макс? – Дилан макает вафлю в лужицу сиропа на тарелке. Глянув в его синие, как Карибское море, глаза, стараюсь не думать о том, как еще совсем недавно просыпалась рядом с ним, и слишком сурово бросаю ему:

– Чего тебе?

– Макс, ты сама все еще в пижаме.

– Мы что, пешком пойдем? – жалобно стонет Газзи.

– Мы идем пешком, потому что все нормальные дети ходят в школу пешком. – Эту песню мы с Газманом всю прошлую неделю каждый день исполняли. Так что теперь она у нас как по нотам разучена. – Хотели быть нормальными, вот и трюхайте ножками.

Дилан жизнерадостно улыбается рядом со мной:

– Ценю ваши жертвы.

Стараюсь не обращать внимания на его кинозвездную красу. Безуспешно. Время от времени он касается меня рукой, и от этого меня точно током дергает. Наверное, выработка электричества – это его новое свойство. Типа электрического угря. И, пожалуйста, не смейтесь. С нами, крылатыми мутантами, еще не такое случалось. Мы, например, все в один прекрасный день под водой дышать научились.

– Знаете, как я рада, что мы в школу идем! – опять зарядила Надж.

Как видите, у нас у всех уже есть своя песня. Недолго же нам потребовалось, чтоб ритуалами обзавестись. Только лично я назвала бы это рутиной: сегодня, как вчера, вчера, как завтра. Тошнит просто.

– Я тоже рад, потому что для меня школа – это в первый раз, – подхватывает за Надж Дилан.

С тех пор как Дилан пристал к стае, для него много что «в первый раз» случилось. Но многое многому рознь. В школу он сам рвался – просто помешался на ученье, особенно на точных науках. Всякой там биологии, физике, химии. Только и твердил: «Хочу учиться, хочу учиться». А по‑моему, это все просто ужас. Где биология да химия, там и психи белохалатники. А уж от них недалеко и до ужасов моей мутантской жизни.

– Ну, коли наш Дилан в первый раз в школу пошел, школа непременно должна быть самой что ни на есть первоклассной, – каламбурит Газман. – Типа этой, Ньютоновской.

Надо признать, первая неделя учения прошла без особых катастроф. Пошла я туда по доброй воле? Конечно нет. Хотела бы я дома остаться? Еще бы. Я еще не совсем спятила, чтобы самой в школу напрашиваться. Но когда таинственный миллиардер Нино Пьерпонт – его кое‑кто нашим благодетелем называет – предложил платить за наше обучение в школе имени Ньютона, Дилан на меня три дня не отрываясь смотрел оленьими глазами, и я в конце концов сдалась.

Почему? Да потому что помимо регулярных приступов вины перед Надж, которой вечно охота жить как все нормальные люди, я чувствую себя за Дилана… в ответе. Он еще столько всего не знает. Как выживать, и вообще… Он, может, и выглядит как обычный подросток, с которого его клонировали, может, и боец он классный, но живет‑то он на свете всего каких‑то два года. О чем я все время забываю.

И потом, есть еще один маленький вопросик: он вроде бы специально для меня создан, как моя «идеальная половина».

Вот и подумайте после этого…

По‑моему, я ему нравлюсь больше, чем он мне. Но все‑таки, если кто‑то вас целовал на закате под дождем в Париже на вершине Триумфальной Арки, просто так от этого уже не отмахнешься.

Короче, в целом согласие какое‑то время походить в школу великой жертвой для меня не было. По крайней мере, пропорция моего дискомфорта и радости Дилана оказалась вполне приемлемой. И поскольку Дилан – само совершенство, он сразу вписался, и с первого дня за ним девчонки табуном бегать стали. В этом мы с ним здорово отличаемся. Вы меня знаете, я никогда особой популярностью в школах не пользовалась. Вернее, про популярность даже говорить не приходится: меня и замечать‑то всегда едва замечают. Но это я так, к слову.

– Спасибо тебе, – тихо говорит мне Дилан. Искренне говорит, прочувствованно.

Я глянула на него – и мое лицо залило горячей краской смущения:

– Подожди, рано еще благодарить. Посмотрим, сколько я это выдержу.

Он ухмыльнулся. Ему, похоже, плевать, что у меня никаких девчоночьих замашек нет и что я ни в одну компанию не слишком вписываюсь. Я теперь, конечно, стараюсь лишний раз причесаться. Но что и куда надеть, где и как повернуться, что, кому и когда сказать, для меня по‑прежнему тайна за семью печатями.

И вообще, с чего это я вдруг обо всем этом размышляю. Рано или поздно он ко мне охладеет. Так ведь? И мы вернемся к… – как бы это поточнее выразиться? – к «нормальному» положению вещей.

И чуть только я об этом подумала, мою готовность с ним соглашаться как корова языком слизала, и я категорично отрезала:

– Смысл жизни не в том, чтобы быть «нормальным». – Брови Дилана поползли вверх. – Смысл жизни в том, чтобы быть счастливым. И если что меня сделает сейчас счастливой, так это возможность подняться в небо.

И, не говоря больше ни слова, я разбегаюсь, раскрываю крылья и взлетаю высоко‑высоко, в самое поднебесье.

С каждым взмахом меня охватывает знакомая радость полета. И я знаю, вся остальная пятерка крылатых здесь рядом, у меня за спиной. Вернее, четверка.

Я все время забываю, нас теперь только пятеро. Всегда шестеро было (плюс Тотал). Но с недавних пор многое переменилось. Сначала появился Дилан. Потом улетел Клык. Почему, об этом меня лучше не спрашивать. А совсем недавно… случилось еще кое‑что. И теперь нас только пятеро.

О том, что такое с нами случилось, я пока говорить не хочу. Не могу. Пока не могу.

– Ты вóда! – Дилан дернул меня за ногу и обогнал, мощно взмахивая сияющими в лучах утреннего солнца пятнадцатифутовыми крыльями.

Я сощурилась, глубоко вздохнула, деревья подо мной стали еще меньше, а горькие воспоминания отступили.

– Давай, черепаха, догоняй! – кричит он мне сверху.

Я припустила за ним, переполненная гордостью: не напрасно я учила его летать. Пусть теперь попробует обставить своего учителя.

Так мы гонялись друг за другом, то поднимаясь на головокружительную высоту, то ныряя чуть ли не до земли, пока не остановились почти у самой школы, глядя друг на друга. Что‑то зажглось в его глазах:

– Ты права, значение нормальности явно преувеличено.

Клык настороженно открыл один глаз и увидел, что небо над пустыней посветлело на горизонте.

«Подъем, – загудели все его инстинкты. – Пора. Надо срочно сматываться».

Но он чувствует, как ее теплое тело сонно ворочается в лежащем рядом с ним спальном мешке, и понимает, почему ему так трудно дышать. Потому что рядом – она. Мда‑а‑а… Ситуация.

Он, как впервые, исследует ее спящее лицо: знакомые скулы, крутые дуги бровей. От них она во сне кажется удивленной. Такого удивления он за ней, бодрствующей, никогда не замечал. Пухлые губы, которые он так хорошо знал, которые ему так хочется теперь поцеловать, но он не будет… По крайней мере, не теперь. Она все‑таки ужасно похожа на Макс. Клык слегка поморщился.

Он высвободился из кокона своего спальника и наклонился над ней. Осторожно дотронулся до ее коротко стриженного ежика. Она вздохнула.

– Пора вставать, – ласково шепнул он ей на ухо. – Нам надо лететь.

– Подожди, – замурлыкала она спросонок и, выпростав руку, обхватила его за шею.

Клык проглотил застрявший в горле ком. Даже сквозь спальник он чувствует тепло ее тела, улавливает его очертания.

И ему становится совестно.

Клык никогда и представить себе не мог, что когда‑нибудь будет спать рядом с какой‑то другой девчонкой. И вот, пожалуйста, лежит рядом с Майей, клоном Макс. Правда, короткая залихватская стрижка – два дня назад Майя подстриглась – здорово ее изменила. «Чтоб на лету не путались – расчесать невозможно». Но Клык‑то знает истинную причину, зачем ей эта стрижка понадобилась. Она на что угодно пойдет, лишь бы на Макс быть меньше похожей.

Но она и так не похожа. Она другая. Выносливая, но не такая на все обозленная. Ей плевать, Ген54 она или нет. Ей, в отличие от Макс, это по фигу. И улыбается она чаще. И рядом с ней ему проще, легче, чем с Макс. Только от этого он чувствует, что он Макс предал.

Осторожно, едва заметным движением он выбрался из‑под руки Майи. Ему необходимо было… больше не лежать здесь, с ней рядом. А то не дай бог разыграется воображение, совсем неловко станет.

Одного беглого взгляда Клыку хватило, чтобы увидеть, что вся его маленькая команда – Майя, Рэчет, Звезда и Кейт – все еще крепко спит. Он кого похлопал по спальникам, кого потряс за плечи – реакции никакой, только раздраженные стоны и громкий храп. Его новеньких не добудишься, не то что стая, чуть что – и сразу вскочат. Клык вздохнул. Первое дело – топливо.

Разведенный прошлой ночью костер они предусмотрительно притушили. Теперь Клык разворошил уголья и добавил хвороста. Через пять минут он уже раскрыл крылья, грея их в тепле снова разгоревшегося огня. На горизонте солнце только‑только облило верхушки гор розовой глазурью. Он попробовал подавить нарастающее внутри чувство срочности безотлагательных действий. С чего бы им вдруг суетиться, ведь за ними никто не гонится и он вроде бы все под контролем держит.

За годы скитаний Клык научился что угодно превращать в съестное: пустынных крыс, голубей, кактусы, одуванчики, равно как и все, что можно извлечь из ресторанных помоек. Но сегодня в его распоряжении кое‑что получше. Он водрузил над костром складной гриль и достал из рюкзака легкую металлическую миску и небольшую сковородку.

Макс была… Макс. С ней было непросто. С ней было беспокойно. Но с каких это пор он гоняется за простотой? С каких пор ищет покоя? Тем более что ни покой, ни простота в их жизнь не больно‑то вписываются. Они с Макс были одной крови. Между ними существовало родство душ. Родство ли? Она его как никто другой знала.

Он разбил яйца в миску, стукнув их сильнее, чем нужно, и принялся взбивать складной вилкой. Они с Макс через столько всего прошли вместе: через потери, через предательства, через счастливые воссоединения. Через смертельные раны, пулевые ранения и переломанные кости. Через новогодние праздники и дни рождения, через Ангеловы выкрутасы…

Он замер от острой, почти физически ощутимой боли. Нож, которым он крошил ветчину для яичницы, выпал у него из рук. «Не надо, только не думай об этом», – приказал он себе.

Макс. Макс ему так знакома. Он знает каждое ее движение, каждую мысль. Может быть, даже слишком хорошо знает.

Откуда только это пришло ему в голову? Ведь, в конце концов, она все равно не перестает его удивлять. Просто Майю он совсем не знает. Что, как и когда она скажет, совершенно непредсказуемо. Все в ней… ново и непривычно.

Он думал: уйдет из стаи – и все проблемы сами собой разрешатся. Думал, все сразу станет проще. А что оказалось? Все только еще больше запуталось. И проблем прибавилось.

Он вздрогнул, когда Майя обхватила его сзади за пояс. Если бы не годы почитай что военной тренировки, он бы до небес подпрыгнул. Как она ухитрилась так бесшумно к нему подкрасться?

– Мммм… – Она прижалась щекой к его спине и мычит, еще не совсем проснувшись. – Завтраком вкусно пахнет. Когда ты готовить‑то научился?

Клык передернул плечами:

– Да так, стряпаю по мере сил и возможностей.

Майя встает с ним рядом, все еще обнимая его одной рукой. И стрижка у нее просто классная. Он даже головой затряс от изумления. С каких это пор он на стрижки внимание обращает? Такого с ним еще не случалось.

Насупив брови, он смотрит на Майю, и она улыбается в ответ. Поднимается на цыпочки и звонко чмокает его в щеку. Губы у нее мягкие и прохладные.

– Спасибо за… завтрак, – говорит она, а Клыку кажется, что он попал в водоворот.

И он совсем не уверен, что ему хочется из него выбраться.

У меня всегда было одно золотое правило: обычные люди не должны видеть, как мы летаем. Чего я только ни делала, чтоб соблюдать эту жизненно необходимую меру предосторожности. Но секрет наш давно уже обнародован, и теперь мы почти не остерегаемся и особо ни от кого не скрываемся.

Потому‑то мы и приземлились на парковке прямо на крыши школьных автобусов под приветственные ахи и охи уставившихся на нас круглыми глазами школьников.

Заправляю выбившуюся из джинсов рубашку и расстегиваю свою неизменную ветровку. Звонок еще не прозвенел, перед школой куча народу, и все уставились на нас – глаз не сводят. Начинаю чувствовать себя зверем в зоопарке. Выпрямляюсь и независимо отвожу назад плечи. Мне не впервой иметь дело с людским удивлением, страхом и – не побоюсь этого слова – восхищением.

Только вдруг до меня доходит, что на меня никто не смотрит.

– Дилан! – Какая‑то девица отделилась от стада и рванулась к Дилану, чуть не сбив меня с ног.

– Это неописуемо…

– Невообразимо! – перебивает ее еще одна. Глаза у нее горят нескрываемым восторгом.

На них обеих коротющие юбчонки и майки на тонких лямочках. И у обеих длинные, блестящие на солнце волосы. Из открытых носков модных шлепок виден разноцветный, голубой, зеленый и розовый педикюр.

В детали моего прикида лучше не вдаваться.

Если бы со мной рядом был Клык, при виде этих див он бы напрягся, попятился и исчез прежде, чем они поняли бы, в чем дело.

Но рядом не Клык, а Дилан.

– Приветствую вас, девушки, – рассыпается он, и от его белозубой улыбки у них явно перехватывает дыхание. Я и понятия не имела, что можно хлопать ресницами с такой скоростью. Правда, мне вообще невдомек, зачем ресницами хлопать.

– Класс! Даже лучше, чем загоревшийся диван на последней вечеринке у Анди. – К ним подходит третья телка и отточенным жестом откидывает на спину волосы.

– Диван случайно загорелся. – Та, которую зовут Анди, втихомолку оттесняет подружку плечом.

Дилан улыбается еще шире. По‑моему, девицы сейчас упадут на колени и начнут разбивать себе лоб об асфальт, благодаря Бога за чудо, ниспосланное им, недостойным.

Однако, по всем признакам, недостойными они себя не считают. Очень даже наоборот. Каждый их жест говорит: «Мы избранные, единственные и неповторимые». И в этой уверенности их, по всей вероятности, ничто никогда не поколеблет.

Первая девица постучала Дилана по плечу ярко накрашенным ногтем. Я засунула руки поглубже в карманы, повернулась и пошла в школу вместе со стаей.

– Ты сегодня на ланч со мной рядом садись, – безапелляционно заявляет Анди.

– И со мной, – присоединяется к ней вторая.

– Со всеми нами, – хором повторяют все трое, наседая на Дилана, и у меня перед глазами встает картинка трех гиен, взявших в кольцо свою жертву.

– Надо бы и мне раздобыть себе крылышки, – бормочет рядом со мной парень, завистливо провожая глазами Дилана и облепивших его девчонок.

– Пересаженные крылья – настоящее несчастье, – ядовито замечаю я сквозь зубы, вспомнив кошмарные крылья моего незадачливого, теперь уже умершего, единокровного брата Ари.

Парень отшатывается, и до меня с запозданием доходит, что он совершенно не собирается пересаживать себе крылья. Увы, в башке у меня намертво засел только один сценарий – неудачные эксперименты по улучшению человеческого рода. Здорово же меня извращенцы от науки задолбали.

– Слоан!

Оборачиваюсь на восторженный вопль Надж и вижу, как по направлению к нам трусит рысцой какой‑то чернявый пацан. Его многочисленные дреды[1] слабо схвачены на затылке в хвост. Он ужасно симпатичный. Надж пока крепится, но, боюсь, еще секунда – и она не сдержит восторженного вопля.

– Привет, подружка, – откликается Слоан. Его широченная улыбка сияет всеми тридцатью двумя зубами.

– Сколько ему лет? – прошипела я.

Надж ростом под метр семьдесят пять, но ей только двенадцать. По‑моему, она слишком торопится повзрослеть.

– Понятия не имею, – беззаботно откликается она и прибавляет шагу, догоняя парня. На нем куртка Варсити.[2] Но клубняк можно носить только с десятого класса. Значит, ему как минимум лет пятнадцать, а то и все шестнадцать будет. Вот черт! О чем она только думает?

Кто‑то легко коснулся моей руки. Оборачиваюсь – вплотную ко мне стоит Дилан:

– Увидимся.

Он смотрит на меня, и его синие, как море, глаза пробирают меня до печенок. Я снова вспоминаю, как мы целовались на вершине Триумфальной Арки. И еще в паре разных мест. А теперь на него, будто стадо разъяренных акул, накинулась толпа обезумевших красавиц. Вот и пусть получают его с потрохами. Посмотрим‑посмотрим, как он будет барахтаться в этих новых «водах».

Я провожу пальцем по своей руке там, где ладонь Дилана оставила все еще теплый след.

На фиг он мне сдался!

– Пора в дорогу, – торопит Клык свою команду. – Нас ждет Сан‑Франциско.

– Мы готовы. – Майя легонько похлопала его по ноге и улыбнулась. Ему сразу полегчало – беспокойство куда‑то отступило.

– Быстрей, быстрей, быстрей! Вечно ты нас торопишь, – сердито протестует Звезда. – Только сюда прибыли, и снова давай вперед. Черти тебя, что ли, гонят? Дайте мне хотя бы завтрак доесть.

Она завязала хвост и одним махом отправила в рот сразу весь омлет. Глядя на нее, Клык вспомнил, как Газзи, чавкая и причмокивая, мог в одну секунду уничтожить жареного кролика, добела очистив каждую косточку. Но Газзи – это Газзи, а как это получается у Звезды, со всеми ее повадками образцовой ученицы католической школы, у Клыка до сих пор в голове не укладывается.

– Что глазеешь? – окрысилась Звезда на Холдена Сквиба. Он тоже, как завороженный, вылупился на нее из‑под громадных очков. – Пора понять, у меня сердце в пять раз быстрее твоего бьется. А где скорость – там и заправка нужна соответствующая.

Холден – самый младший и самый странный в новой клыковской команде. Похоже, его главный талант мгновенного самовосстановления организма страшно Звезду раздражает. И, видимо, не ее одну, в школе его травили так, что только держись.

– Чего тебе Сан‑Франциско‑то сдался? – Рэчет исподлобья наблюдает за Клыком. С его невероятными экстрасенсорными способностями и с опытом жизни на улице и в бандитской шайке он всяческие неприятности за три версты чует.

– Вот именно. Какого лешего нас туда понесет? – Кейт нервно откидывает упавшую на глаза челку. С такой недюжинной силищей, как у этой красотки, ей бы как мамонт быть спокойной. Чего она вечно психует, Клыку совершенно непонятно.

– Смотрите. – Он открывает крышку лэптопа. – Я все время слежу за международными репортажами. Новая угроза растет с такой скоростью, какая Группе Конца Света и не снилась. Три дня назад о ней было всего пять упоминаний. Два дня назад – пять тысяч. Вчера о ней написали сто тысяч самых разных источников: на сайтах, в газетах, в блогах и т. д. А сегодня вон, видите цифру: число ссылок – больше миллиона.

– Ты лучше скажи, что это за опасность. А цифры мы сами видим. – Холден навис над Клыком, посыпая крошками его плечо и клавиатуру лэптопа.

– Они сами зовут себя Апокалиптами. – Клык скользит по ссылкам и наконец открывает главную страницу их собственного сайта. – В народе также известны под названием «Девяносто девять процентов». Я весь Интернет излазал и выяснил, что одна из их базовых точек находится в Сан‑Франциско.

– «Девяносто девять процентов». – Звезда вытягивает шею, читая с экрана. – Дурацкое какое‑то название. И совершенно безобидное. А «Апокалипты» – и того чище. Я бы так рок‑группу назвала.

– Не знаю, не знаю. – Клык повернулся к Звезде и обвел взглядом всю команду. – Напрасно ты их так легко сливаешь. Вы же помните Группу Конца Света?

Команда мрачно закивала в ответ.

– Так вот с Апокалиптами, я уверен, надо забирать выше. Концесветники по сравнению с ними – любительский школьный хор. Как говорится, «то, что вы не допели, мы допоем». Да не просто допоем, но и разовьем до предела. Апокалипты хотят уничтожить девяносто девять процентов населения земного шара, а именно, не оставить ни одного неусовершенствованного.

«Усовершенствованные»… Для Клыка и его стаи любые «усовершенствованные», включая и их самих, всегда были просто мутанты и выродки.

– Совсем все с ума посходили.

Экран отражается в здоровенных темных очках Рэчета, которые он никогда, даже в темноте, не снимает.

– Но мы‑то, по крайней мере, в безопасности, – неуверенно начинает Кейт. – Мы‑то усовершенствованные. Значит, с нами они ничего делать не собираются. Может, нам… Не знаю даже… Может, нам лучше в эти игры больше не ввязываться. Зачем нам их разыскивать. Вспомните лучше, что в Париже произошло.

Сердце у Клыка снова чуть не остановилось. Кто‑кто, а он‑то вряд ли забудет, что случилось в Париже. Он резко выпрямился и бросил на Кейт гневный взгляд:

– Не ты ли у нас виган? Не ты ли вечно проповеди читаешь о бедных созданиях, которых на заклание отправляют? Не ты ли вечно твердишь о том, как вместе мы изменим мир к лучшему? Что ж ты теперь, когда ситуация чуток усложнилась, в кусты уйти норовишь?!

– Да я что, я так только… – потупилась Кейт.

– Нам бы о себе побеспокоиться. А твои Девяносто Девять – не наше дело, – вступилась за подругу Звезда.

Эта парочка всегда друг за друга горой стоит. Так еще с их частной школы пошло – они там единственные «усовершенствованные» белые вороны были. Только Звезда похрабрее будет. Потому‑то что у Кейт на уме, то у Звезды на языке.

– Что значит «не наше дело»? – Клык чеканит каждый слог. – Ты хоть понимаешь, что здесь речь об Апокалипсисе идет?

– Кончай, Клык. – Звезда расставила ноги и уперла руки в боки. – Ты что, никогда не думал, что миру пошло бы на пользу, если б людей хоть капельку усовершенствовали?

Клык от неожиданности даже отшатнулся. Но Звезду уже понесло:

– Вот хоть Майю возьми. Она все равно что твоя бывшая подружка, только усовершенствованная. Скажем, следующее поколение. Не так ли?

Холден присвистнул.

А у Майи сузились глаза:

– А ну‑ка объясни, что ты имеешь в виду?

Звезда спокойно и пренебрежительно пожала плечами:

– А то и имею, что Клыку улучшенная модель потребовалась. Он, видать, на апгрейд пошел. Значит, Клыку можно, а всему миру нельзя. Короче, я с Кейт совершенно согласна, они нам ничем не угрожают.

– Значит так. Вас здесь, девушки, никто не держит. – Клык чуть не дрожит от ярости. – Можете немедленно убираться восвояси. Когда вам потребовалась защита, я вам эту защиту дал. Я вполне понимаю, что теперь вы в полной безопасности и вам на все и на всех наплевать. Я бы так жить не смог. Но это я, и своей позиции я вам навязывать не собираюсь. Так что валите отсюда на здоровье.

– Эй‑йей‑йей! Охолонь маленько, – вступает Рэчет, откидывая закрывающий лицо капюшон и наклоняя голову.

– А ты отвали. Я и сама за себя могу постоять! – Звезда отодвигает Рэчета плечом. – Я и не знала, что всем членам команды Клыка положено без разговоров идти за ним, как агнцам на заклание.

– Клык, послушай. – Кейт снова подает голос, пытаясь разрядить накалившуюся ситуацию. – Ты же знаешь, нам тоже этих маньяков остановить важно. Мы просто… после Парижа… никак оправиться не можем. Нам непривычно, что за нами охотятся постоянно.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒