Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Бет Рэвис 13 страница



Вряд ли для регистрации таких исследований создатели его предназначали.

Старейшинавсе время разглагольствует о том, как мы прогрессировали, как полезна моноэтничность и сильное, централизованное командование. Но сейчас мне кажется, что простые слова этого Аристотеля с усмешкой смотрят на нас, на то, что вместо исследований мы занимаемся развратом.

Как вовремя Орион решил сменить картину. Вот уже во второй раз с его помощью я узнаю что-то новое о корабле. А что я знаю о самом Орионе? Кроме Регистратеки, я его почти нигде и не видел, и даже там он чаще всего скрывается за книгами и в их тени, призрак среди слов и цифровой информации. Да, я знаю каждого на борту корабля — по имени, даже в лицо, — но что я знаю о них? Он может быть кем угодно.

— Как думаешь, они любят друг друга? — в течение моих мыслей врывается голос Виктрии. Она на меня не смотрит... она смотрит на парочку на ступенях.

— Нет, — отвечаю я.

— Отвратительно, — бормочет Виктрия. — Неужели они вообще собой не владеют?

«Нет, — мысленно отвечаю я, — не владеют».

— Орион говорит, это нормально.

«Нет», — думаю я.

— Но это ненормально, — произносит Виктрия.

Я удивленно поднимаю на нее глаза.

— Если бы это было нормально, то со мной было бы то же самое, — продолжает она, кивая на этих двоих. Черт, она права. — Но нет. Я... не хочу ничего такого. По крайней мере, с тем, кого не...

Она обрывает себя, но я догадываюсь, что она хотела сказать. С тем, кого она не любит.

Неделю назад я бы только усмехнулся. Любовь казалась мне не более реальной, чем «бог», которому поклоняется Эми. Разговоры о «любви» сводились к тому же, что и религиозные сказки — все это люди Сол-Земли придумали чтобы поддерживать себя в том несовершенном мире, который они себе создали.

Но теперь...

— Нет, лучше потерять любовь, познав ее, чем никого вовеки не любить, — произносит Виктрия.

— Это из твоей новой книги?

Виктрия фыркает[4]. Она чуть сдвигается в кресле, и я вдруг замечаю на полу рядом с ней стопку книг — настоящих книг с Сол-Земли. Я хмурюсь. Как регистратору, Ориону стоило бы быть осторожнее. Даже самим регистраторам запрещено трогать древние книги. Если Старейшина его поймает...

На лужайке перед нами девушка гладит себя по голому животу, и пальцы ее сжимаются так, словно она хватается за что-то невидимое, но драгоценное.

— Как думаешь, они, по крайней мере, счастливы? — спрашивает Виктрия, кивая на парочку, но не успеваю я открыть рот, как она добавляет: — Потому что я не знаю, что такое счастье.

— Ну, что, пора вешать новый портрет! — весело объявляет Орион, появляясь из дверей Регистратеки. Картину у него в руках написали так недавно, что она еще пахнет краской. Напоминает мне о Харли.

Орион поворачивает картину, чтобы повесить ее на крючок поверх таблички, и у меня отпадает челюсть. Хитро улыбаясь, Орион поднимает на меня взгляд.

Это портрет не Старейшины.

Это мой портрет.

— После этого Сезона родится твое поколение, — объясняет Орион, вешая картину на крюк и поправляя. — Старейшина скоро уступит тебе место. Ты станешь новым командиром.

Нарисованный я оглядывает «Годспид» точно так же, как нарисованный Старейшина. Это работа Харли — узнаю его стиль — хоть я ни разу и не позировал. Должно быть, написал по памяти и, наверное, поэтому добавил мне кучу всего, чего на самом деле нет. Тот же самый уверенный наклон головы, что есть у Старейшины, но не у меня. Тот же ясный взгляд, та же величественная осанка. Значит, таким меня Харли видит? Да это же вообще не я.

— Вылитый ты, — замечает Виктрия. Она уже встала с кресла и теперь стоит у меня за спиной, разглядывая картину поверх моего плеча.

— Настоящий лидер, — говорит Орион.

Лидер? Нет. Лидер бы знал, что делать.

 

Эми

На следующее утро я принимаю душ... а потом еще раз. Но синяки на запястьях и ногах не оттереть, и воспоминания тоже не выскрести из памяти.

Людей в полях все меньше. Уже почти никого.

«Люди — тоже животные», — сказал Харли.

Это правда. Лют и те два фермера — живое тому подтверждение. Как и парень с девушкой, которые лежали совсем рядом, но даже не заметили, не обратили внимания...

В тот день, когда начался Сезон, в саду Старший меня поцеловал. Был это искренний поцелуй... или сгодились бы губы любой девушки? Мое лицо пылает. Для меня все было по-настоящему. Но для него, наверное, нет.

Какая бы чума ни бушевала на этом корабле, каких бы правил ни напридумывал Старейшина, Сезон — это не нормальное для человека поведение. Должна быть какая-то причина. Может, им что-то подсыпают в еду или распыляют с воздухом какую-нибудь химию... или даже микробов, из-за которых люди начинают спариваться как животные.

Потом меня осеняет: доктор. Он должен знать, что это ненормально, должен знать, как выявить — как остановить — то, что делает их такими.

Вскакиваю и шагаю к двери, но рука, потянувшись к кнопке открывания, дрожит. Здесь я в безопасности. А там...

Нет.

Я не буду скрываться в норе, как какой-нибудь трусливый кролик. Мне затем и нужно найти доктора, чтобы доказать, что люди — не животные. Я отказываюсь прятаться, как запуганный зверь.

А вот доктор, кажется, этим и занимается. На третьем этаже его нет, на четвертом — тоже. Сестра за стойкой посылает меня на второй этаж.

— Но он занят, — кричит она вдогонку.

В коридорах второго этажа выстроились очереди из десятков женщин, некоторые — в больничных рубашках — сидят у кабинетов и ждут, когда откроется дверь, другие — еще в туниках и широких штанах — держат в руках аккуратно сложенные рубашки и ждут возможности переодеться. Весь этаж похож на приемную гинеколога. В каждой комнате есть кровать с подставками, и почти все кровати заняты. Я сбавляю шаг. Почему у гинеколога такие очереди? Эти женщиныведь еще не могут знать, беременны они или нет, правильно? Не на следующий же день. Качаю головой. Кто знает. На корабле, где телефонывшивают людям в ухо, а компьютер умещается в кусочек пластмассы толщиной с листбумаги, не так уж невероятно, что о беременности можно узнать практически сразу же.

Все женщины молчат.

— Вставай в очередь, — говорит медсестра, протягивая мне сложенную больничную рубашку.

— Нет, я пришла к доктору, — начинаю я, но тут же осекаюсь. Ясное дело, я пришла к доктору — тут все пришли к доктору. — В смысле, — добавляю я в ответ на нетерпеливый взгляд медсестры, — не... эээ... к гинекологу, а к другому доктору, который с третьего этажа.

— У нас всего один доктор, — отвечает медсестра, окидывая внимательным взглядом мои рыжие волосы и бледную кожу. — Я так понимаю, ты здесь не из-за Сезона?

— Нет!

— Иди за мной, — вздыхает она.

Сестра ведет меня по коридору, лавируя между группами женщин. Многие из них поднимают глаза и оглядывают меня с удивленным любопытством, но спокойно, как я бы смотрела на какого-нибудь чудака в автобусе. Никто не разговаривает; кажется, я их не слишком интересую.

— Так много пациентов и только один доктор? — спрашиваю я.

— У него есть медсестры, а еще помощники — Некоторые из ученых уже много лет работают под его началом, — сестра снова вздыхает. — Но чтобы Док кого-то взял в ученики! Недоверчивый он

Интересно, как доверие связано с количеством помощников? Но спросить я не успеваю. Медсестра останавливается у открытой двери и кивает мне. Я вхожу. Доктор сидит на стуле у кровати меж двух подставок, на которых обнаруживаются женские ноги. Взгляд мой упирается прямо в то, что эта женщина едва ли хочет мне показывать.

— О господи! Простите! — я закрываю глаза ладонью и разворачиваюсь, чтобы выйти. Почему сестра пустила меня в кабинет прямо посреди осмотра, да еще такого личного, приватного осмотра?

— Ничего страшного, — говорит доктор. — Что ты хотела?

— Ей, наверное, неприятно, что я здесь...

— Она не возражает. Ты не возражаешь? — спрашивает он, глядя на нее поверх ее колен.

— Нет, конечно, — отвечает женщина скучающим голосом.

Я знаю только, что если бы это я лежала вот так, задрав ноги и светя самым дорогим, меня бы это просто убило. Когда мы с Джейсоном стали встречаться, мама заставила меня сходить к гинекологу, и это были самые некомфортные полчаса в моей жизни. Мне не хотелось видеть в кабинете никого, включая доктора, медсестру и маму, не говоря уже о каких-то непонятных личностях.

Но этой женщине абсолютно все равно. Осмелев, я открываю глаза, и она смотрит на менясовершенно спокойно. Кажется, мое присутствиене доставляет ей ни малейшего дискомфорта.

— Я... эээ... — Я стараюсь не обращать внимания на то, что доктор делает с какой-то прозрачной жижей и железной штуковиной, смахивающейна пыточный инструмент. — Я хотела спросить про Сезон.

— Ага, — доктор продолжает процедуру. Неужелион не может хоть на минутку оторваться?

— Что он делает с людьми? — выпаливаю я в попытке покончить с этим как можно быстрее.

— В каком смысле?

Железная штуковина соскальзывает. Женщина кривится, но ничего не говорит, продолжая бездумно глядеть в потолок.

Ее стеклянные глаза и то, с какой покорностью она все терпит, напоминают мне о тех двоих, что видели, как на меня напали. Их безразличие было неестественным... да и апатия этой женщины тоже. Вообще, все женщины в коридоре ведут себя странно. Сидят так терпеливо, так тихо... так тупо. Целая толпа женщин в очереди к гинекологу... они должны спешить, разговаривать, нервничать или досадовать, волноваться, вести себя как угодно, но только не так.

— Как вас зовут? — спрашиваю я у женщины на кровати. Она опускает голову, чтобы посмотреть на меня — видно, что она уже успела забыть о моем присутствии, но оно ее по-прежнему не смущает.

— Филомина, — отвечает она ровно, хотя доктор в этот самый момент делает с ней что-то такое, что меня бы точно заставило корчиться от смущения.

— Вы счастливы? — знаю, вопрос странный но он первым пришел мне в голову.

— Я не несчастна.

— Эми, что ты хотела? — спрашивает доктор

— Такое ощущение, что она вообще не человек, — говорю я. — Вы что, не видите? Вы же доктор! Вы должны понимать, что это ненормально!

— Что ненормально? — спрашивает доктор. Голова женщины снова скатывается на середину подушки. Она бездумно пялится в потолок, и только по морганию можно понять, что она жива.

— Это, — указываю я. — Она.

Доктор выдавливает ей на живот прозрачную смазку, а потом проводит по нему каким-то плоским устройством. Сначала мне кажется, что он делает ей ультразвук, но нигде не видно монитора с расплывчатым черно-белым изображением плода. Вместо этого маленький экран на верхней части устройства начинает пищать.

 

СТАТУС: оптимальный гормональный уровень

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ ФИЗИЧЕСКИХ ДЕФОРМАЦИЙ: средняя

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ ПСИХИЧЕСКИХ ДЕФОРМАЦИЙ: выше среднего

ВЛИЯНИЕ КРОВОСМЕШЕНИЯ НА ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ОНТОГЕНЕЗА: высокое

 

— Ну, Филомина, кажется, ты беременна! объявляет Доктор, убирая инструменты.

Она вздыхает с радостным удовлетворением — первая настоящая эмоция за все это время.

— Откуда вы знаете? — спрашиваю я.

Доктор поворачивается к стоящему рядом с кроватью столу.

— В каком смысле?

— Прошло каких-нибудь несколько дней, разве не нужно ждать пару недель, чтобы определить беременность?

Доктор вытирает гель с голого живота Филомины и на этот раз смазывает его чем-то с запахом спирта. Потянувшись, открывает ящик стоящего рядом шкафа и достает оттуда шприц длиной с мое предплечье. Жидкость внутри — янтарного цвета. Рядом с поршнем наклеена крошечная этикетка, на которой точно что-то написано, но что именно, мне не разобрать — слишком далеко.

— Уровень гормонов показывает, что у нее высокие шансы на зачатие. Если она еще не беременна, то скоро будет. Потерпи немножко, — добавляет доктор Филомине, которой, кажется, все происходящее глубоко параллельно.

И вонзает иглу ей в живот, глубоко внутрь — видимо, в матку.

Я в ужасе отшатываюсь, мой собственный живот скручивает от такого зрелища, но Филомина просто тихо охает от боли, и все. Доктор нажимает на поршень, и янтарная жидкость уже внутри Филомины.

— Этой штукой вы меняете ДНК ребенка, — задушенно шепчу я.

Доктор поднимает на меня взгляд, не отпуская поршень.

— Это просто, чтобы ребенок был сильнее, крепче.

Во рту пересыхает. Мне вспоминаются слова девушки с кроликами про «вакцину».

— Вот почему все эти женщины такие странные? Вы их изменили еще до рождения?

— Все, что я делаю, — произносит доктор, вытаскивая иглу из живота Филомины, — это ввожу ребенку дополнительные комбинации ДНК, чтобы часть, ослабленная кровосмешением, могла восстановиться. На личность это не влияет.

— Вы меняете ему ДНК — значит, влияет.

Доктор вытащил иглу, и я не могу отвести взгляда от крошечной бусинки крови, выступившей на месте укола.

Выбросив шприц в мусорную корзину, он, наконец, обращает на меня внимание.

— Это совершенно нормально, — произносит он, подчеркивая каждое слово. — Ничего плохого в этом нет. Это делают со всеми нормальными людьми.

— Конечно, — монотонно подтверждает Филомина. — Это нормально. Я ведь нормальна.

Я отступаю и хватаюсь за дверную ручку. Пулей вылетев из комнаты, бегу прочь по коридору. Женщины молча провожают меня взглядом, когда я проношусь мимо. И хотя в их глазах нет никакого интереса, это бездушие наполняет меня необъяснимым ужасом.

Старший

— Ты мигаешь, филин мой! Я не знаю, что с тобой.

— Что, прости? — улыбаюсь я.

— Это из одного текста с Сол-Земли[5], — отвечает Орион, снова сосредоточиваясь на пленке, которую держит в руке.

Я не ожидал снова увидеть Ориона в комнате для отдыха, но рад, что он здесь. Хоть кто-то свой. Харли вызвал меня вчера и сказал, что пошел нести вахту на криоуровне. Я почти на весь день застрял со Старейшиной.

— Не видел Харли или Эми?

Орион качает головой.

— А что ты вообще здесь делаешь... я думал, ты не хотел попадаться на глаза Старейшине с Доком.

Орион смеется.

— О, не волнуйся. Уверен, у них обоих дел по горло. — Мне почти кажется, что Орион пытается сказать взглядом мне что-то секретное, но что бы это ни было, я не понимаю. Со вздохом он снова утыкается в пленку. — Эти тексты с Сол-Земли просто завораживают, — постукивая пальцем по экрану, он листает файлы.

— Будь осторожней. Если Старейшина узнает, что ты дал Виктрии сол-земную книгу... Ты же регистратор. Ты знаешь, что книги с Сол-Земли нельзя выносить из Регистратеки или показывать фермерам. — Я пробую заглянуть ему через плечо и посмотреть, что он читает. — Что это?

Орион протягивает мне пленку, и я вижу на экране рисунок крылатого человека с тремя лицами.

— Это история про ад. Нижний круг весь изо льда.

Я уже не смотрю на пленку — я смотрю на Ориона.

— А, доступ... — добавляет он. — Не беспокойся. У меня есть доступ.

То, как спокойно он говорит о доступе, приводит меня в замешательство.

— Что ты знаешь? — спрашиваю я тихо, чтобы никто в комнате не слышал. Это Орион показал мне чертежи, по которым я нашел Эми. А теперь рассказывает мне про ледяной ад.

Орион поднимается. Слишком близко. Я отступаю на шаг, но он наклоняется к самому моему лицу.

— А что ты знаешь? — спрашивает он. — Ты знаешь, что я тебе друг?

 

Эми

Добравшись до своей комнаты, я первым делом бросаюсь к кнопке, закрывающей окно. Комната погружается во мрак. Хорошо. Мне нужна темнота.

Раздается стук в дверь.

Я его игнорирую. Разве есть на этом корабле кто-то, с кем мне хотелось бы говорить?

— Эми? — это голос Харли. — Я видел, как ты сюда заходила. Хотел проверить, все ли в порядке.

— Все прекрасно, — отвечаю я через дверь.

— Неправда. Открой.

— Нет.

— У Дока есть код ко всем дверям. Если придется, я его позову.

Подпрыгнув, я бегу открывать. Кого-кого, а уж доктора я больше никогда видеть не желаю.

Харли заходит и оглядывает комнату.

— Что?

— Ничего. Я просто подумал... вдруг тут кто-то есть.

— Кто? — фыркаю я.

Харли идет к столу и садится в кресло.

— Я думал, что, может быть, Старший здесь.

— С чего это ему быть здесь? — я сажусь на кровать.

— Потому что ты ему нравишься.

Я пристально смотрю на Харли, но по его виду не скажешь, что он издевается.

— По-моему, тут никто никому не нравится. — По крайней мере, не так, как надо.

— Почему ты так думаешь? — Харли кажется удивленным.

— Ты же видел их вчера! Я им не «понравилась»! Это было... фу! А только что... — я обрываю себя. Не хочется даже говорить о Филомине.

— Мне жаль, что так вчера получилось, — говорит Харли, и я знаю, он и правда сожалеет. — Но Сезон закончился. Больше это не повторится. — В голосе его звучит угроза. Надеюсь, когда Харли в следующий раз столкнется с Лютом, я буду поблизости. — Но сегодня-то что случилось? — добавляет он. — Куда ты ходила?

— На второй этаж, — Харли ждет, что я продолжу. — Там женщины...

— А! — улыбается Харли. — Фермерши! Пришли на осмотр.

— Они меня пугают.

— Да нет, что ты, они нормальные. — И снова от этого слова у меня мурашки бегут по спине.

— Они не нормальные, — выплевываю я. — Нормальные люди так себя не ведут. Люди — не бездумные куклы!

Харли качает головой.

— Ты так говоришь только потому, что жила в Палате с тех пор, как тебя разморозили. Это мы ненормальные. Люди должны быть такими: послушными, спокойными, работать вместе. Это мы — те, кто ни на чем не может сосредоточиваться, не умеет работать в команде, не может быть ни фермером, ни корабельщиком — это мы ненормальные. Нам приходится принимать лекарства, чтобы окончательно не двинуться.

Я пялюсь на него, не веря своим ушам. Не знаю, в чем причина, но на этом корабле все поставлено с ног на голову. Нормальные люди считаются «сумасшедшими», а те, кто окончательно потерял способность думать, — «нормальными». И Сезон... В памяти вспыхивают смеющиеся глаза Люта, и меня окатывает волна гнева.

— Есть у здешних людей хоть какие-нибудь чувства? — спрашиваю я после паузы.

— Конечно. Вот сейчас, например. Я хочу есть. Пойдешь со мной в столовую?

— Нет, я серьезно. Бывает здесь любовь или только Сезон?

Смех, затаившийся в уголках глаз Харли, испаряется.

— Сезон — не лучшее время, но я бы хотел, чтобы ты помнила, что на меня он не повлиял.

— Но почему? — спрашиваю я потерянно. Что происходит с этим кораблем? Почему одни спариваютсяпрямо на улице, а другие и ухом не ведут?

Харли играет с карандашами, лежащими на столерядом с блокнотом, который я достала из папиногобагажа.

— Может статься, что ты знаешь меньше, чем думаешь.

— Так объясни!

— Я любил. Один: раз.

«Один раз» заставляет меня умолкнуть. Я тоже один раз любила. И тоже в прошедшем времени.

— Наверное, поэтому на меня не повлиял Сезон. С чего вдруг мне думать о другой девушке? — взгляд его останавливается на плюще, что увивает дверной косяк. — Это я нарисовал для Кейли.

Я не смею даже дышать. Мне страшно, что одно движение, один звук — и исповедь Харли прервется.

— Прошло уже три года. Мне было чуть больше лет, чем Старшему сейчас. Кейли и я... мы подходили друг другу. Мы были совсем разные, но подходили друг другу. Я любил живопись, она — механизмы и автоматику. Я рисовал, она возилась с техникой.

— Что с ней случилось? — спрашиваю я, когда Харли замолкает.

— Она умерла.

Его слова повисают в воздухе. Я хочу спросить как. Но не хочу печалить Харли еще сильнее. Грубая шерстяная ткань покалывает кожу. Вспоминаю, как в первый вечер нашла в шкафу вещи. Вспоминаю, как касалась плюща у двери, проводила пальцами по тонким листьям, и мне представляется, как юный Харли рисует их для Кейли, а она смеется. Мне не разглядеть ее лица, но на ней вот эта самая одежда.

— Ей не подходило фальшивое солнце. Кейли нужно было настоящее небо, такое, о котором ты нам рассказывала. Она чувствовала себя в стенах корабля как в клетке. Мы все знали, что однажды прилетим, что наше поколение сойдет с корабля и будет жить в новом мире. — Харли поднимает со стола моего медведя и прижимает к себе, словно вспоминая, каково было обнимать Кейли. — Но ей не по силам было ждать так долго.

И я без слов понимаю: она покончила с собой. И понимаю почему.

Старший

 

Все еще думая о словах Ориона, я, сам того не замечая, колочу в дверь Эми сильнее, чем собирался.

Дверь открывает Харли.

— Где Эми? — я протискиваюсь мимо него в комнату.

Она сидит на кровати. Интересно, о чем они тут разговаривали? Наедине. В ее комнате. На ее кровати.

— Что ты хотел? — спрашивает Эми, и, хотя в голосе ее не слышно раздражения, я спрашиваю себя, не хочет ли она избавиться от меня, чтобы остаться с Харли наедине.

Харли идет в ванную и возвращается со стаканом воды.

— Чем ты расстроена? — спрашиваю я.

— Ничем, — Эми отпивает из стакана.

Я опускаюсь в кресло у стола. Харли садится на кровать рядом с Эми. Надо было оставить ему кресло.

— Зачем кому-то убивать замороженных людей? — спрашиваю я. Харли и Эми, кажется, удивила внезапность вопроса, но я уже достаточно ходил вокруг да около с Орионом. — Двое умерли. Умерли. Безо всякой причины.

— Что сказал Старейшина, когда ты его нашел? — спрашивает Харли.

Я не отвечаю так долго, что они понимают, что что-то не так. Я не пытаюсь делать из разговора тайну — я просто не знаю, что сказать. Что не доверяю Старейшине? Харли видел его только в образе доброго дедушки; для него Старейшина — мудрый лидер. И как я ему скажу, что подозреваю его больше всех на корабле?

— Мне кажется, нужно понять, почему на замороженных охотятся, — начинаю я наконец. — Это самое главное, и на этом надо сосредоточиться. По пути у меня возникла мысль. — Я беру со стола Эми пленку, получаю доступ и включаю карту вай-комов. — Вот криоуровень, — говорю я, передавая карту Эми. Наши пальцы соприкасаются, и я еще долго чувствую на коже тепло ее руки.

— Что это? — Эми указывает на мерцающую голубую точку.

— Нажми на нее.

Она нажимает, и на экране появляется имя.

— Старейшина/Старший? Но ты же здесь.

Киваю.

— Это значит, что там — Старейшина. У нас одна степень доступа ко всему, так что компьютер определяет нас обоих одинаково, помнишь?

Эми стискивает пальцами края пленки.

— Я знаю, что ты думаешь, — успокаивающе говорю я. — Но он в лаборатории. Криокамеры вот тут.

Эми, кажется, это не утешает.

— Смотри, — Харли указывает на точку Старейшины, которая движется по экрану, а потом исчезает.

— Что это значит? — с удивлением спрашивает Эми.

— Там лифт. Он сейчас появится на уровне фермеров. Но я подумал, что тебе лучше держать ее при себе. Когда я сканировал твой от печаток, то настроил ее так, чтоб у тебя был доступ. Можешь следить, кто приходит и уходит.

— Спасибо, — говорит Эми. — Но... этого мало. Нам нужно быть там самим. Все время. Нужно идти прямо сейчас. — Она встает, но вид у нее растерянный. — Сейчас же. Если мы их не защитим... вот почему люди умирают! Потому что их некому охранять!

— Нет, — голос мой звучит спокойно и уверенно. — Люди умирают, потому что на корабле появился убийца.

Эми открывает рот, скорее всего, собираясь настаивать на том, чтобы спуститься на криоуровень, но Харли снова сует ей в руки стакан воды. Я так сосредоточился на Эми, что не заметил, когда он успел встать и принести воды из ванной. Эми вырывает стакан у него из рук.

— Не налегай на воду, — советую я, вспомнив второй насос, который Старейшина прячет на криоуровне. Но Эми выпивает все залпом, и почти сразу розоватые пятна пропадают с ее белой кожи, а дыхание успокаивается. Харли нерешительно садится на самый край кровати, готовый вскочить и в любой момент снова побежать за водой.

— Я буду и дальше охранять их, когда смогу, — говорит он Эми, глядя куда-то вдаль. Интересно, он предлагает помощь, только чтобы снова оказаться рядом с дверью к звездам? Сколько раз он открывал ее, чтобы еще раз на них взглянуть?

Вдруг мне в голову приходит пугающая мысль. Харли был там всю ночь. Он мог открыть камеру мистера Кеннеди и оставить его таять. Перед глазами у меня возникает картина: Харли стоит над размороженным человеком и смотрит, как тот умирает. Он мог это сделать.

Вот только зачем?

Еще одна пугающая мысль шепчет мне на ухо о приступах депрессии, о дополнительныхтаблетках, которые Док ему прописал, о том, что со всей этой кутерьмой Харли, должно быть, не принимал их не меньше недели.

Мне приходится глубоко вдохнуть, чтобы выбросить все это из головы.

Харли — не убийца.

Правильно?

Нет... нет. Харли никогда бы не...

— А... — начинает Эми.

Бип, бип-бип.

Я поднимаю руку к вай-кому одновременно с Харли. Мы смотрим друг на друга. Странно, что нас обоих одновременно кто-то вызывает.

— Что случилось? — спрашивает Эми, нервно глядя то на меня, то на него.

И тут у меня в ухе раздается знакомый голос. Глубокий старческий голос.

— Внимание всем жителям «Годспида». У меня очень важное объявление.

 

Эми

 

— Что случилось? — снова спрашиваю я. Ребята одновременно начали прислушиваться к своим вай-комам. Мне вспоминается прошлый общий вызов, настроивший против меня всех в комнате для отдыха. Внутренности словно сжимает ледяной рукой, все тело напрягается. Что, если Старший и Харли тоже отвернутся от меня? Кроме них у меня никого нет.

— Что случилось? — повторяю я настойчивее. Старший отмахивается от меня, словно от надоедливой мухи. Поворачиваюсь к Харли, но у него на лице такая сосредоточенность, словно он слушает что-то ужасно важное. Я хватаю его локоть, но он стряхивает мою руку. Старший поднимает на меня глаза.

Нельзя допустить, чтобы они меня возненавидели. Не знаю, что они слышат, но видно, что что-то плохое. Лица у них очень серьезные. А теперь еще Старший смотрит на меня в упор, и глаза его темнеют. Я не дам им меня ненавидеть. Ни за что.

Хватаю со стола Эмбер и прижимаю к себе. Чувствуювкус меди — кажется, я в кровь искусала губы.

Схватив пустой стакан, я бегу в ванную и наполняю его водой.

Выпиваю до дна секунд за пять. Наполняю снова. Осушаю залпом.

Харли неспроста все суетится вокруг меня; вода и вправду немного успокаивает. Словно глубокий вдох перед началом соревнований.

Возвращаюсь в комнату.

Старший с Харли выпрямляются. Оба глядят на меня.

Так и знала. Они теперь меня ненавидят.

Что бы эта кнопка им ни наговорила, она приказала меня ненавидеть. И теперь они от меня отвернутся, точно так же, как отвернулись остальные в Палате. Лицо между глазами и переносицей словно немеет. Становится трудно дышать.

— Что случилось? — спрашиваю я не в силах больше это переносить.

— Что-то нехорошее, — только и отвечает Старший.

— Откуда ты знаешь? — говорит Харли.

Старший поворачивается к нему.

— Больше нечему.

— Чтослучилось?!

— Старейшина сделал общее объявление. Еще одно. Всем сказано идти на уровень хранителей. — Губы Старшего сжимаются, в уголках рта залегают глубокие, встревоженные морщинки.

— Мне даже интересно. — Харли встает и устремляется к двери. — Я столько раз представлял себе уровень хранителей. — Я вспоминаю, что большинству людей доступен только этот уровень... довольно того, что все и так заперты на этом корабле, но не пускать людей на другие уровни — это уже просто смешно.

Харли нажимает кнопку и выходит. Я собираюсь отправиться за ним, но Старший не двигается с места, и я останавливаюсь.

— У меня плохое предчувствие, — произносит он.

— Ну же, пошли! — зовет Харли.

 

Старший с Харли все продолжают препираться, ведя меня по тропе за Больницу, мимо Регистратеки, к металлической стене уровня фермеров.

— Она не сможет подняться по гравтрубе — у нее нет вай-кома, — говорит Харли.

— Так как нам доставить ее на уровень хранителей? — озадаченно спрашивает Старший.

— Ну, можете оставить меня здесь, — предлагаю я. Наверное, так будет лучше всего. Голова раскалывается. Череп словно набит ватой. Харли сказал что-то странное про вай-ком, но из-за головокружения трудно сосредоточиться.

— Вот уж нет. — Рука Старшего беспокойно дергается,словно он хотел протянуть ее мне, но в последний момент передумал.

— Ну, можешь прокатиться вместе с ней, — предлагает Харли, с неуверенностью растягивая слова.

— Прокатиться? — спрашиваю я.

Харли ухмыляется.

— Просто держись за Старшего, и он поднимет тебя по гравтрубе.

— Но... — Старший заливается краской.

— Вот сюда, — Харли хватает меня за руку и подталкивает к Старшему. — Обхвати его руками... так. Хорошо. Встаньте поближе. Еще ближе. Старший, возьми ее за талию. Нет, для этого придется все-таки ее коснуться. Вот так, — Харли кладет его неуверенную руку мне на пояс. Мы очень близко. Кожа Старшего пахнет землей и травой. Приятно.

— Все нормально? — спрашивает Старший.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.